«Семнадцатое марта, более известный как День Героя, — это время великого триумфа и печали для жителей Парижа. Сегодня мы отмечаем пятилетнюю годовщину поражения Бражника, а также вспоминаем о потерянных в тот день драгоценных жизнях.
В дополнение к многочисленным мероприятиям, проводимым по всему Парижу, ежегодный парад пройдёт по Майну на закате и завершится вечером памяти при свечах у культовой статуи «Герои». С акустическим выступлением рок-легенды Джаггеда Стоуна и выступлениями таких спикеров, как мэр Буржуа и собственная радиостанция Альи Сезер, бывшей главы популярного «Ледиблога», пятый ежегодный вечер в память о защитниках…»
Когда Адриан выключил телевизор, наступила тишина. Он звякнул пультом о пустую винную бутылку, бросив тот на журнальный столик. Глаза Адриана были затуманенными после полуденной дрёмы и опухшими от усталости, которую не мог исправить ни один сон. Апатичными, когда он смотрел выпуск новостей. На экране было, конечно же, то самое изображение, которое они всегда использовали. Как будто не существовало тысяч других картинок на выбор. Её руки, обнимавшие его за плечи с лёгкой грацией, рождённой годами партнёрства. Её лицо, едва перешедшее из присущей подростковому возрасту округлости и превратившееся в лицо женщины, которой только что исполнилось двадцать. Оно застыло в эхе улыбки, которую он больше никогда не увидит в этой жизни. (Ради Христа, у неё всё ещё были прыщи. Вселенная даже не нашла в себе грёбанного приличия подождать, пока она расцветёт, прежде чем вырвать её жизнь с корнем.) Адриан нахмурился и выключил телевизор, погрузив комнату во тьму. Он ненавидел думать о ней сейчас; не то чтобы это мешало ему думать о ней каждый час, минуту, секунду бодрствования. Он полагал, что это укоренилось в нём, эта потребность держать её в своих мыслях. Её. Его напарник. Его лучший друг. Его первая (единственная) любовь. …его вторая потеря. В то время было много потерь, каждая из которых изысканно и уникально создавалась, чтобы выжать из него немного больше. Его отец, его квами — оба ушли без слов и объяснений, оставив после себя только кольцо из стерлингового серебра и огромную империю моды. Ледибаг оставила ещё меньше физических доказательств своей кончины. Фрагменты костей, как говорилось в официальном заявлении полиции, извлечены из места взрыва и слишком обуглены, чтобы определить, кто или даже сколько человек погибло при инциденте на складе. Вот и всё. Просто кусочки пыли и костей там, где когда-то была жизнь. Адриан держал воспоминания на расстоянии вытянутой руки, не в силах переварить эмоции, вызванные ими. Компания, которую он быстро передал в умелые руки Натали. Кольцо, лежащее нетронутым в ящике для носков. Чёрный шрам, с которым он проснулся в тот день, когда он вообще не должен был проснуться, оставался скрытым под перчатками, которые, как утверждал Адриан, напоминали ему о его отце. Адриан смирился. Привык. Научился с этим жить. Иногда лучшие его дни выглядели так: бутылка с водой, получасовой плач и невозможность подняться с постели. Но Адриан всё равно благодарил любую сияющую ему счастливую звезду за то, что худшие дни никогда не заставляли его просто остановиться. В дверь гостиничного номера постучали. — Месье Агрест? Он знал, что это произойдёт. Это происходило как минимум раз в неделю. И, учитывая, что в эту неделю Париж остановился, дабы почтить память своих павших героев, — это был только вопрос времени, когда кто-нибудь придёт, чтобы вытащить Адриана из гнезда депрессии, одеть и выставить напоказ. Достаточно долго, чтобы журналы удостоверились, что он не был полностью мёртв. — Месье Агрест, вам нужно скоро выходить. Да чёрта с два. Адриан спрятался под одеялом, зная, что если он продолжит игнорировать стук, то несчастный стажёр по ту сторону двери в итоге сдастся. Это принесёт Адриану как минимум ещё двадцать минут сна, прежде чем Натали или Горилла лично выломают дверь и бросят его голожопого под обжигающий душ. Прошло тридцать секунд, затем раздался ещё один, более тихий стук. — Адриан? Адриан заинтригованно приоткрыл один глаз. Немногие сотрудники Габриэля осмеливались использовать его явно запрещённое имя, — на самом деле только Натали и горстка акционеров, — и ещё меньше тех, кто произносил его без тени жалости. Вздохнув, Адриан скатился с дивана и направился ко входу с намерением просто посмотреть в глазок, а затем отступить. Он был уже на полпути, когда дверь распахнулась, обнажая ноги в чулках, узкую юбку-карандаш, светло-зелёный блейзер и… — Маринетт? — выпалил Адриан, как будто широко раскрытые, голубые-очень-удивлённые-похожие-на-глаза-Маринетт уже не были явным доказательством. Добавьте тёмные волосы и модную одежду, и она станет точной копией его бывшей одноклассницы. Единственное, чего не хватает, так это заикания, из которого, по мнению Адриана, она, наверное, выросла много лет назад. Его новая гостья моргнула. — Эм, да. Я… простите, я подумала, что, может быть, вы не слышали, как я постучала, поэтому я просто воспользовалась ключом, который мне дала мадемуазель Санкёр. Адриан изогнул бровь. — С каких это пор ты работаешь на Натали? — Я работаю в «Габриэле» почти три года. Всё ещё полусонный, Адриан обрабатывал эту информацию по частям, сопротивляясь желанию нахмуриться, когда понял, что каким-то образом годами нанимал одного из своих ближайших друзей из Лицея, сам того не подозревая. — Добро пожаловать на борт, — пробормотал он, почти задохнувшись от внезапного осознания того, что все остальные на земле просто не перестали существовать в тот же день, что и он. Пока он запечатывал себя, каким-то образом одновременно страдая и ничего не чувствуя, его одноклассники закончили учёбу, получили работу и, возможно, даже создали семьи. (Его почти разозлила мысль о том, что Париж может просто продолжать жить как обычно после того, как Ледибаг отдала всё ради города. Как смеют эти люди вести себя так, будто всё нормально? Как они смеют жить, расти и формировать новый мир, который Ледибаг никогда не увидит?) Адриан покачал головой, запоздало вспомнив свои манеры. Махнул рукой Маринетт, приглашая её внутрь. Она поблагодарила его кивком, цокая каблуками по мраморному полу и блуждая глазами по затемнённому гостиничному номеру. Шторы были закрыты. Он не мог вспомнить, когда они в последний раз были открыты — если вообще были открыты за те шесть (семь? девять? двенадцать???) месяцев, что он заперся в номере.— Тебе нужно убраться из дома твоего отца, — сказала Хлоя; следы искреннего беспокойства проглядывали сквозь её вечную усмешку. — Это место начинает напоминать склеп.
— Хорошо, — безразлично ответил Адриан.
— Переезжай и оставайся в отеле. Столько, сколько тебе будет нужно. Заведи новых друзей, приходи в себя.
— Хорошо.
— Ну так что ты делаешь? Адриан не был уверен, что его больше удивило: то, что он пытался завязать с кем-то светскую беседу, или то, что он искренне ждал ответа. Это не было пренебрежением по отношению к Маринетт — она всегда казалась такой дружелюбной, когда они были моложе, яркой, весёлой и просто милой, чего никакие тренировки по этикету не могли привить ему — Адриан просто не мог вспомнить, когда в последний раз он действительно был заинтересован в разговоре. Особенно с одним из нахальных, владеющих ключами, жаждущих повышения лакеев Натали, посланных, чтобы вытащить Адриана из гнезда жалости. Маринетт отвернулась от того места, где она смотрела на его усыпанный одеялами диван, и вежливо выгнула бровь. «Делаю?» — Я о том, чем ты занимаешься в компании. — В твоей компании, ты имеешь в виду? — уточнила Маринетт, немного сбитая с толку. Слегка нахально. Чуть-чуть реальнее и человечнее, чем армия тихо хихикающих «конечно-месье-Агрест!» работников Габриэля, приходивших до неё. Адриан подавил ухмылку. — Я начинала стажёром, а потом меня наняли ассистентом. Я в основном покупаю кофе, бегаю по делам, приношу вещи из химчистки… — её улыбка, ироничная, слегка искривлённая, выглядела довольно странно на милом в остальном лице. — …поклоняюсь земле, по которой ходят дизайнеры. — Ты заслуживаешь большего, чем почти все они, — сказал Адриан, и это было искренне. — У тебя нет возможности узнать, что… — Я знаю, что ты была более талантлива, чем половина из них, когда мы ещё учились в школе, и я могу только предположить, что с тех пор ты стала лучше. Адриан не был уверен, но ему показалось, что он заметил намёк на румянец у Маринетт на шее сзади. Девушка покачала головой, прежде чем он смог убедиться в этом. — Не знала, что ты вырос таким милым собеседником, — сказала она. Шутка показалась немного напряжëнной: прежний дразнящий тон Маринетт снова превратился в профессиональный. Она указала на ванную, вытащила телефон из кармана пальто и взглянула на экран. — Мне сказали, что ты должен принять душ, побриться и переодеться в эту — она протянула ему сумку с одеждой, перекинутую через её локоть, — одежду, прежде чем я смогу сопроводить тебя на вечер памяти. Машина прибудет сюда через полчаса, так что можешь начинать. О да. Вот почему он не хотел разговаривать с людьми, которых собирался только разочаровать. — Я не пойду, — сообщил ей Адриан. Вежливо, но твёрдо. Маринетт моргнула, когда он передал сумку с одеждой, нахмурив брови. — Что? — Я напишу Натали и скажу ей, что отказываюсь идти. Она не будет злиться на тебя за это. — Я… Почему ты не хочешь идти? Адриан пожал плечами. Он не пытался выпендриваться или усложнять работу Маринетт, но теперь он был взрослым. Если он хотел оставаться в уединении своего гостиничного номера весь день, а не подвергаться атакам изображениями его погибшей напарницы, то действительно никто не мог его остановить. — Всегда одни и те же сухие речи и надоевшие фотографии. Полиция действует так, как будто они не арестовывали Кота Нуара несколько раз, СМИ удобно забывают обо всех случаях, когда они пытались раскрыть тайну личности Ледибаг, а правительство делает вид, что сделало хоть что-то полезное, помогая бороться с Бражником, когда на самом деле все они просто сидели на своих задницах и ждали, пока Ледибаг и Кот Нуар решат свои проблемы. — Борьба с Бражником была обязанностью Ледибаг и Кота Нуара, — сказала Маринетт, глядя на него сверху вниз с лёгкой вспышкой боли в глазах. — Ничьей больше. — Ага? — усмехнулся Адриан; его смех был более враждебным, чем он хотел. — Ну конечно, было бы чертовски легче, если бы им не пришлось сражаться со всем городом, пока они были втянуты в это. — Всё меняется, — возразила Маринетт. — Есть люди, которые влияют на… процессы. Алья упорно трудилась, чтобы остановить расследование личности. Сабрина и Ким усердно работают в участке, чтобы реформировать полицейские процедуры. Даже мэр Буржуа… — Хлоя, — устало поправил Адриан. — Просто зови её Хлоя. Какое-то мгновение Маринетт изучала его, постукивая пальцами по испещрённой крапинками поверхности кухонного стола, скривив губы. Она открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но возражений, которые она явно выдумывала, не последовало. Вместо этого она вздохнула, глядя на него с чем-то вроде усталости. — Даже Хлоя сильно выросла за последние несколько лет, — сказала Маринетт, бросив на него многозначительный взгляд. Почувствовав внезапное и странное чувство стыда, Адриан отвернулся. — Мир продолжает меняться, Адриан, — продолжила она, снова протягивая сумку с таким измождённым видом, что он принял её на чистом инстинкте, — он всё ещё движется. Её следующие слова были приглушены повëрнутой спиной и почти заглушены цоканьем её каблуков, но Адриану удалось их поймать. — Даже если кажется, что он остановился… Смирившись со своей судьбой, Адриан принял быстрый (но явно запоздалый, судя по количеству омертвевших клеток кожи, которые он отшелушил) душ, зайдя так далеко, что засунул себе в рот зубную щётку в процессе. После этого последовало бритьё, которое он закончил с минимальными порезами. Уже через полчаса Адриан выглядел и пах на несколько световых лет лучше, чем за последние недели. В настоящее время личная гигиена не была на первом месте в его списке, и, хотя он всё ещё хотел, чтобы ему вообще не приходилось выходить на улицу, он должен был признать, что уход за собой помог ему чувствовать себя немного лучше. Как минимум легче. Маринетт оказалась рядом с ним, как только он вышел из ванной, поправляя неровные манжеты, стряхивая ворсинки с лацканов и вообще приводя его в порядок так же, как каждого начинающего модельера учили приводить в порядок свои модели. Это, конечно, не было чем-то новым для Адриана, который после многих лет, когда в него тыкали иголками и ковыряли пальцами, легко вжился в роль живой куклы. — Там не было нагрудного платка? — спросила Маринетт, немного нахмурившись, когда её пальцы коснулись его пустого кармана. — Не то чтобы я видел, — ответил Адриан, уверенный, что надел всё, что ему дали; Маринетт нахмурилась ещё больше, зубы прикусили нижнюю губу. — Ничего страшного. У меня есть несколько своих, если ты скажешь мне, какой из них подойдёт. Его телефон зазвонил прежде, чем она успела ответить. Адриан вздохнул, зная, что в его контактах есть только один человек с этим рингтоном, и он будет в глубоком дерьме, если не ответит. Выловив устройство из кармана одной рукой, Адриан другой рукой открыл верхний ящик, жестом показав Маринетт порыться в небольшой корзине с карманными платками, спрятанной сбоку. Она кивнула, ныряя туда, когда он приложил телефон к своему уху. — Алло? — Ты оделся? — Я тоже рад тебя слышать, Натали. Губа Адриана дёрнулась, когда он услышал, как Маринетт подавила фырканье и опять занялась своими поисками, когда он взглянул на неё. — Почти, — пообещал он, возобновляя свои обязанности живого манекена, поскольку его «помощник на день» прикладывала различные платки к его груди. Она остановилась на фиолетовом, задумалась, затем покачала головой, ныряя обратно в ящик. — Нам нужно, чтобы ты был в парке до наступления темноты. Папарацци уходят, как только солнце садится. — Значит ли это, что мне нужно остаться только до заката? Было слышно, как Натали нахмурилась, но её ответ заглушил внезапный вздох. Адриан подпрыгнул, повернувшись к источнику крика. — Маринетт? — обеспокоенно спросил он, положив руку на трубку, когда увидел её побледневшее лицо. — Всё в… Нет. Он закончил разговор быстрым касанием пальца по экрану смартфона, три гудка эхом разнеслись по внезапно затихшей комнате. — Положи это обратно, — потребовал Адриан, сжав кулаки и не сводя глаз с маленькой, украшенной резьбой шкатулки для драгоценностей, зажатой в дрожащих пальцах Маринетт. (Глупый. Он был таким глупым! Почему он подпускал кого-то к месту, где хранил своё единственное сокровище в этом мире?!) — Где ты это взял? — спросила Маринетт еле слышно, с паникой в голосе и… Были ли это слёзы в её глазах? — Пожалуйста, Маринетт, — сказал Адриан почти умоляюще. — Пожалуйста, просто… — Где ты это взял?! — перебила она. — Я не знаю! — огрызнулся он, тут же пожалев об этом решении, когда Маринетт вздрогнула от этого взрыва. (Возможно, он не самый социализированный человек на Земле, но Адриан знал, что мужчина, кричащий на женщину, когда они одни в незнакомом гостиничном номере — верный способ внушить страх.) — Прости, — вздохнул он, глубоко вздохнув и заставив свой голос оставаться спокойным. Несмотря на это, его взгляд по-прежнему был прикован к шкатулке с его Камнем Чудес, пальцам не терпелось дотянуться и выхватить его. Каким-то чудом ему удалось сдержаться. — Я действительно не знаю. Шкатулка просто появилась на моём столе однажды, когда мне было четырнадцать, но она очень важна для меня. А теперь не могла бы ты положить её обратно? Маринетт, всё ещё смертельно бледная, не вернула её обратно. Вместо этого она открыла шкатулку и снова зажмурила глаза, когда увидела, что лежит внутри. Она прижала руку ко рту, слёзы текли по её щекам с почти невероятной скоростью. — К-Кот Нуар? — прохрипела она сквозь пальцы. Что-то в Адриане сломалось при имени. Он должен был быть внимательнее. Он должен был спросить себя, почему Маринетт, увидев то самое серебряное кольцо, которое он носил каждый день в школу, сразу же пришла к выводу, что раньше он был Котом Нуаром. Он должен был быть умнее, хитрее, но он таким просто не был. Адриан устало вздохнул. — Уже нет. Маринетт посмотрела на него будто он был привидением, и в некотором смысле она была права. Насколько Париж знал, Кот Нуар был мёртв, и, если Адриан был полностью честен с самим собой, он был согласен с этим. Кот Нуар перестал существовать, в то время как его вторая личность осталась. Теперь его кольцо было просто кольцом, а его владелец был просто эхом его прежнего «я». Маринетт молча опустила шкатулку, вскочила на ноги и быстро вышла из комнаты. Адриан услышал, как щёлкнула дверь люкса. Обессиленный, он опустился на кровать. Вся энергия, полученная после душа, улетучилась во внезапную апатию. Он хотел спать, не мечтая и не думая о том, что будет дальше или что ему нужно будет сделать, чтобы это исправить. Он полагал, что Маринетт может обратиться в СМИ, но сомневался, что кто-то поверит ей без доказательств. Она могла шантажировать его своим молчанием, но, судя по тому, что он помнил о ней со школьных времён, Адриан не мог назвать её вымогательницей. Даже если бы она была ею, это не имело бы значения, он давно перестал заботиться о секретности. Забавно, как много лет он стремился кричать о своей личности любому, кто был готов его слушать, а теперь едва ли можно было выпустить кота из мешка. Через несколько минут рингтон Натали снова начал звучать в комнате. Измученный, Адриан вытащил аккумулятор из своего телефона. На этот раз Маринетт не стала стучать. Она ворвалась в его спальню, запыхавшись, тяжело дыша, словно пробежала все двенадцать лестничных пролётов, чтобы добраться до его этажа. Её полные слёз глаза избегали его растерянных взглядов, и Адриан заметил её сумочку только тогда, когда она вывалила её содержимое на его одеяло и начала лихорадочно перебирать кучу. Он открыл рот, возможно, чтобы спросить, в порядке ли она или ему нужно позвонить кому-нибудь, но слова застряли в его горле, когда Маринетт наконец нашла то, что искала. Крошечная, украшенная узорами и очень знакомая шкатулка для драгоценностей. Это… должно быть, это была случайность, верно? Действительно очень хорошая подделка? Не может быть, чтобы… В ушах у Адриана зазвенело, как будто он получил сотрясение мозга, зрение по краям расплывалось. Он не осознавал, что его собственная рука двигается, пока она уже не потянулась, безмолвно беря восьмиугольную шкатулку, которую Маринетт толкнула в его сторону. — Открой, — сказала она тем же властным тоном, что… Адриан хотел отключиться. Это был тот же героический тон, который Ледибаг использовала, когда у неё в голове был план — когда она знала, что всё получится, пока её Кот Нуар рядом с ней. Это было жутко, душераздирающе, и этого звука в сочетании с серьгами, которые его трясущиеся руки обнаружили внутри коробки, было достаточно, чтобы вытащить крошечный кусочек надежды, которую он думал, что потерял ровно пять лет назад. Маринетт, — с её небесно-голубыми глазами, волосами цвета полуночи и улыбкой, которую он поклялся, что узнает где угодно, — ждала, когда он соединит все точки. — Это нереально, — хриплым шёпотом сказал Адриан, не желая, не в силах даже мечтать о том, что такое могло произойти. — Ты ненастоящая… Я не могу… Его голова упала на руки, ладони нажали на глаза, пока перед ними не вспыхнули цвета. У него и раньше бывали видения, галлюцинации, вызванные снотворным, но никогда они не были такими яркими. Он мог чувствовать её тонкий аромат, слышать её дыхание, даже ощущать, как матрас прогибается, когда его призрачная божья коровка садится рядом с ним. Адриан просто хотел, чтобы шутка закончилась, чтобы он мог проснуться и забыть. — Котёнок… Он захлебнулся всхлипом. — Котёнок, пожалуйста, посмотри на меня. (Это их прозвища. Никто его так не называл, кроме неё.) Адриан почувствовал, как две тонкие руки обхватили его запястья, оттягивая их, пока он не был вынужден посмотреть на неё. Её. Его партнёр. Его лучший друг. Его первая (единственная) любовь. Его уже-не-второе поражение. — М-моя леди? Маринетт подавила собственное рыдание, едва справившись с кивком, прежде чем Адриан дëрнул её на себя, обняв так крепко и так яростно, что они оба растянулись на кровати, спутавшись в беспорядке конечностей. Её лоб стукнулся о его подбородок, его колено ударилось о её бедро, но всё это не имело значения, потому что они были вместе. Ледибаг была здесь, живая и в его руках, и впервые за пять лет Адриан почувствовал, что может дышать. — Я люблю тебя, — повторял он в бесконечной мантре, вдавливая слова в слёзные дорожки, струившиеся по её щекам, в её взлохмаченные волосы и её залитые тенями веки. Он вставлял их в зажившие проколы в её ушах, снова и снова, чтобы она могла слышать и знать. Самым большим сожалением Адриана (кроме того, что он не смог защитить свою Леди, когда она больше всего в этом нуждалась) всегда было то, что он никогда не говорил своей напарнице о своих чувствах. Теперь, когда у него была возможность сделать это, он собирался отыграться за каждый пропущенный день. Где-то между его надрывным рыданием и её собственным шёпотом, — «Я скучала по тебе, я скучала по тебе, я так скучала по тебе», — они сбросили свои пиджаки и туфли, образовав гнездо из подушек, в котором устроились вместе. Путём мягкого расспроса Адриан узнал, что Маринетт также проснулась в своей постели на следующий день после взрыва, без квами и предположительно мёртвой. Она показала ему ярко-красное пятно, отпечатанное у неё на сердце, а Адриан, в свою очередь, показал неровный чёрный шрам, обвивший его руку, и они оба благоговейно водили пальцами по отметине другого, словно пытаясь исцелить их своим прикосновением. Ни один из бывших героев не мог даже начать объяснять, как они остались живы, или понять, почему они были спасены в первую очередь. Они решили, что важнее всего то, что их пощадили, и теперь они здесь, чтобы даже задуматься о магии, которой они обязаны своей жизнью. — Это были они, — сказала Маринетт, и новые слёзы подступили к её глазам, когда она теребила свои мёртвые серьги, — они что-то сделали с собой, чтобы мы оказались в безопасности. Адриан крепко притянул её к себе. Комок в горле имел странный привкус камамбера. (То, что одна из его потерь вернулась к нему, не означает, что боль от других чувствуется менее остро.) Через несколько минут — вероятно, около часа, если судить по угасающему свету, выглядывающему из-за жалюзи, — Маринетт вздохнула. — Если ты хотя бы не явишься на вечер памяти, меня уволят. Положив голову на её мягкий живот, Адриан рассмеялся, громче и искренне, чем когда-либо за последние годы. Это было немного странно, как будто он использовал мускулы, о существовании которых забыл, но это ощущение стоило того, чтобы увидеть её улыбку. — Если тебя уволят, я уволю того, кто тебя уволил, и возьму тебя на их место, — сказал он, готовый сделать всё, чтобы оставаться с ней как можно дольше. …хотя теперь, когда он подумал об этом, посещение мемориала в память о себе и умершей напарнице было бы гораздо менее болезненным, если эта напарница была рядом с ним. Почти поэтично даже. — Глава Отдела Операций Маринетт Дюпен-Чен, — задумчиво произнесла Маринетт. — Это действительно отлично звучит. Адриан хмыкнул. — Я больше настаиваю на со-генеральном директоре Маринетт Дюпен-Чен. Он взглянул на неё, приподняв бровь и озорно улыбнувшись. — Со-директор и моя девушка, если хотите. Теперь настала очередь Маринетт смеяться — такой чудесный, невероятный, ностальгический звук, что Адриан чуть не расплакался во второй раз. Боже, как хорошо снова быть целым. — Вернулся из мёртвых менее пятнадцати минут назад и уже пытается ухаживать за мной? — Она ткнула его в кончик носа. — Ты точно мой Кот Нуар. Адриан передумал. Слышать, как Маринетт называет его своим Котом Нуаром, было бесконечно лучше любого смеха. То, как он баюкал её руку, поднося к своему лицу, было удивительно знакомым. Как и то, как его губы скользнули по её костяшкам пальцев. Ощущение кожи на коже и многозначительный взгляд были новыми. Радостный … и немного возбуждающий. — А это сработает, моя Леди? — спросил он, и прозвище было сладко-медовым на вкус, когда оно скатилось с его языка и отдало ей в руку. — Как всегда, — вздохнула она, удивив его тем, что переплела их пальцы вместо того, чтобы продолжить танец, отстранившись. Её взгляд скользнул к его губам так быстро, что Адриан испугался, что ему это показалось. — То есть, я серьёзно искушаюсь. «Оу?» Адриан задумался. А потом… — О-о? — сказал Адриан, желая услышать в мельчайших подробностях, как ему удалось соблазнить её на что-либо. Но, конечно же, он разговаривал с Ледибаг, так что в ответ он получил только застенчивую улыбку. — Давай, — внезапно пропищала Маринетт, выворачиваясь из-под него и жестом приглашая его тоже встать, — мы идём на церемонию. — Но я хочу потусоваться здесь с тобо-о-ой, — простонал Адриан, понимая, что ведёт себя по-детски; ему было всё равно на это, когда он пытался затащить её обратно в постель. Это было бесполезно. Маринетт была так же сильна (если не сильнее), как и он, и легко упёрлась пятками в ковёр. — Мы можем потусить вместе на праздновании, — возразила она, отбрасывая каждую подушку, которую Адриан пытался навалить на себя, прежде чем в конце концов просто схватить его за ногу и потянуть. — Ты, упрямый кот, просто пойдём со мной! — Подожди, — сказал Адриан, замерев достаточно надолго, чтобы вызвать у неё улыбку, — Как на свидание? Маринетт закатила глаза, но он мог поклясться, что снова заметил этот неуловимый румянец на её шее. — Если я скажу, что да, ты встанешь с постели? Он с готовностью кивнул. — Тогда вставай, чтобы мы могли пойти на свидание. Адриан вылетел из своей постели, как летучая мышь из ада, осыпая свою Леди обещаниями роз и вина, в то время как она старалась не улыбаться под его привязанностью. Потребовалось некоторое усилие, но в конце концов он достаточно успокоился, чтобы она смогла исправить его помятый вид. Не прошло и десяти минут, как они оказались в машине, направлявшейся в сторону парка. Бездельничая на заднем сиденье, помня о толпе папарацци, ожидавшей их снаружи, Маринетт поправила малиновый квадрат ткани в нагрудном кармане Адриана как минимум в пятый раз с тех пор, как положила его туда. Точно так же Адриан продолжал возиться с серебряными запонками в виде котов, которые он обнаружил прикреплёнными к светло-зелëному блейзеру Маринетт, всё ещё немного не веря, что всё это происходит. — Готов? — спросила она, как только убедилась, что они не выглядят так, будто пролежали вместе весь день в постели. (Излишне говорить, что «Стажёр отдела моды спит с бывшей моделью и генеральным директором!» — это скандал, в котором они сейчас не нуждались. Независимо от того, насколько хорошо Адриан отнесётся к этому слуху.) — Готов, — согласился он с улыбкой, подняв кулак, который Маринетт быстро отбила. Несколько часов спустя, когда заходящее солнце и свет фонаря в небе ознаменовали ровно пятилетнюю годовщину падения Бражника, руку Адриана начало покалывать. «Странно, — подумал он, молча сгибая пальцы, чтобы не прерывать вечер памяти, — но ничего, что могло бы кого-то побеспокоить. Вероятно, побочный эффект возбуждения?» К тому времени, когда Алья вышла на сцену для своей долгожданной речи, рука Адриана начала БОЛЕТЬ, просто пересекая грань между странным и неудобным. Опять же, ничто не могло испортить эту ночь, но, тем не менее, это было странно. Во время второго выхода Джаггеда Стоуна на бис рука вдруг стала ГОРЕТЬ, и Адриан начал волноваться. Он вздрогнул, повернувшись к Маринетт, чтобы спросить, могут ли они подумать об отъезде, только чтобы обнаружить, что она сжимает грудь в таком же отчаянии. Его паника усилилась, и по обоюдному согласию они вышли из толпы, поддерживая друг друга на трясущихся конечностях. Пекарня Дюпэн-Чен стояла в темноте на углу оживлённой улицы, закрытая, пока её владельцы всю ночь обслуживали банкеты. К счастью, у Маринетт всё ещё был ключ. Ей едва удалось втолкнуть Адриана через дверь, прежде чем жжение достигло своего пика, заставив их обоих упасть на колени в ужасной агонии. Адриан стиснул зубы, так страдая от боли, что подумал, будто чёрный дым из его руки ему просто привиделся. Маринетт подумала то же самое о розовом сиянии, исходящем из её груди. Они держались друг за друга изо всех сил, пальцами впиваясь в одежду и плоть, без слов обещая: «этот раз мы пройдём вместе». Они даже не подозревали, что это точно не было их концом. Раздался щелчок, треск… затем, наконец, боль ушла, оставив на своём месте что-то совсем другое. — Я голоден, — пожаловался знакомый скрипучий голос, за которым последовало звонкое хихиканье.