паинька

Молчание напряженно повисло в воздухе. — Так что, будем общаться? — Да, Кристина Степановна, пожалуй, начнём. Вы знаете, почему вы здесь? — Да. Я разбила голову человеку. — Верно. Сожалеете ли вы? — Сожалею, что разучилась быстро бегать, по всей видимости. — Вы злы на представителей закона, которые вас поймали? — Да. — Вам известно, что я также являюсь представителем закона? — Вас назначили, чтобы решить, сумасшедшая ли я, да, известно. Сколько за каждого подобного психа вы получаете? — Кристина, вы понимаете, что от меня зависит, попадёте ли вы в тюрьму? — Понимаю. — И вы всё равно пререкаетесь, учитывая, что я старше и у меня есть власть над вами. — Потеря авторитетов. Так уж вышло. — Знаете, обычно подобное поведение я встречаю у шестнадцатилетних подростков. Они нападают первыми, дерзят, не хотят общаться. — Может, я застряла в пубертате, не знаю. Но в свои двадцать три от шестнадцатилетних ничем не отличаюсь. — Тогда мне стоит спросить, что происходило с вами в шестнадцать. — Драки, жизнь в притоне на заброшенном заводе, нищета, голод. Забастовки. — Мне известно, чем вы занимаетесь. Меня интересует, как давно вы в этом? — С пятнадцати лет. Это имеет какое-то отношение к моему делу? — Для судьи — нет. А для меня — да. В этой атмосфере вы стали жестокой, не так ли? — Наверное. Смотря, что вы считаете жестокостью. — Почему вы улыбаетесь? — Я не знаю. — Жесткость в вашем случае — это нанести около пятнадцати ударов по голове? — Да. Я была жестока в тот раз по-настоящему. Это я признать могу. — Я изучала ваши прошлые приводы в полицию. Вы обходились оглушающими способами, вы не продолжали бить. Что в этот раз изменилось? — Захотелось ударить ещё раз. Убить. — Это был порыв агрессии? Или вы делали это целенаправленно? — Я не могу ответить на этот вопрос. Если вы имеете в виду, хотела ли я его убить, то ответ да. Если вы спрашиваете, хотела ли я в тюрьму, то – нет. — Если бы вас не оттащили, вы бы продолжили? — Я же просила не трогать меня. Значит, продолжила бы. — Тем не менее, после вы говорили, что вам жаль. Это из показаний, данных полиции. — Да. Я не горю желанием кого-то убить. Мне было жаль, что я сорвалась. — Почему вам было жаль? — Меня учили быть более стойкой. И всегда говорили, что я слишком эмоциональна. — Вам ваша эмоциональность не нравится? — Как видите, она мне вредит. — Знаете, почему я взяла ваше дело? — Я вам понравилась? — Вы на слуху. Ваша, так сказать организация, тоже. Я наслышана о том, чем вы занимаетесь. И вы, Кристина, никогда не переходили черту. Ни разу. — Видимо, в этот раз что-то пошло не так. — Я здесь как раз для того, чтобы это выяснить. Либо вы перешли черту и опасны для общества, либо это раз был исключением. — Исключение. Такого не повторится. — Почему вы в этом так уверены? И при этом не хотите объясниться? — Мне нечего объяснять. Я сделала то, что сделала, потому что так посчитала нужным. Оправдываться я не собираюсь. — Это нетипично. В этих стенах я слышала сотню оправданий. — Я не вру и не приукрашиваю никогда. Принцип. — Кристина, касаемо вас меня попросили. Вы понимаете, что это значит? — Виолетта пытается меня вытащить. Понимаю. — И вы бы могли хотя бы постараться. — Для неё я могу и большее, но я не подопытный кролик, чтобы судебные психотерапевты разбирали мои проблемы и записывали в протокол. — Вам тяжело говорить о своих проблемах? — Я о них, в целом, не говорю. Я знаю, что Вилка вас попросила об одолжении, так запишите в протокол, что там нужно и отпустите меня. — Виолетта Игоревна просила назначить для вас этот разговор, далее всё зависит от вас. Скажите честно, вы целенаправленно пытаетесь загреметь в тюрьму? — Нет. — Потому что чувствуете вину из-за своего брата, и хотите побыть на его месте? — Нет! Я не хочу в тюрьму, я уже сказала. — Тогда почему бы вам не рассказать настоящие мотивы избиения? — Я же говорю: я сорвалась. — Этот человек принадлежит к скинхедам, не так ли? Вы были знакомы до этого? — Да, мы были знакомы. Он парень с белыми шнурками. — А вы придерживаетесь другой идеологии? — Я вообще никакой не придерживаюсь. Я не скинхед. Но мои ребята — да. Мы левые. — Конфликт произошел на почве ваших взглядов? Или были другие причины? — Мы ненавидим друг друга уже много лет, подобный конфликт мог произойти и между моими ребятами с ним, и с другими правыми тоже. — В ваших кругах это считается нормой? — Драться? Да, это происходит часто. В основном, за территорию. — Давайте поговорим о вашем брате. — О чём именно? Такие подстилки власти, как вы, засадили его в тюрьму, где он умер. Больше нечего говорить. — Вы провели с ним всю свою юность. Как к этому относятся ваши родители? — Зачем вам это знать? — Кристина, это не платный сеанс с психологом, здесь вы не выбираете, о чём говорить. — Мои родители отказались даже приехать на суд. Им было стыдно. Они от него отреклись, считают, что он меня затянул в это. — Вы не общаетесь? — Редко. Все наши разговоры заканчиваются руганью по поводу политики. — И есть близкие, которые вас поддерживают? — У меня близких нет. Парочка бывших и Вилка. — Кем вам приходится Виолетта? — Я не знаю. Мы близки. Но слишком неадекватные обе, чтобы на что-то рассчитывать. — Тем не менее, именно благодаря её упорству вы всё ещё не в тюрьме. — Да. Вечно меня спасает. — Что на счёт вашего детства? — Обычное. Мама, папа, брат, собака, кошка. Друзья, уроки. Всё, как у всех. — Вы подвергались насилию в детстве? — Нет. Я была любимым ребенком. — Почему тогда пошли за братом, а не за родителями? — Он меня понимал. — В чём? — Я лесбиянка. Родители до сих пор это не приняли. Он принимал. — И вы готовы были жить среди скинхедов, питаться, чем попало? Вас устраивала такая жизнь? — Меня — да. Они многому меня научили, а когда брата не стало сделали главной. — Вы — их лидер, правильно? Может ли лидер показывать такую жестокость своим подопечным? — Нет, но они это понимают. Понимают, почему я это сделала. — Вы нанесли около пятнадцати ударов по голове кастетом. Ваши товарищи готовы вам это простить? — Полагаю, что так. — Почему, Кристина? Как вы сами думаете, почему они идут за вами? — Потому что я никогда не вру. И если говорю, что на это были причины, значит, они были. Им этого достаточно. — Я собрала вашу характеристику из университета и школы, опросила ваших друзей. Все говорят, что вы честная, добрая, прямолинейная и справедливая. Это никак не сходится с тем, что написано в этой папке. — В этой папке мой срыв. — Я знаю, что ваши срывы зачастую происходят из-за алкоголя. В тот день вы были пьяны? — Нет. Я была трезвая. — Это не алкогольное опьянение, не состояние аффекта, не целенаправленное убийство. Тогда что? Давайте вы попробуете описать тот день. — Целый день или конкретно тот момент драки? — Как вам угодно. — Мы возвращались с концерта. Я и десять моих ребят. Зашли на нашу поляну в парке. — Вашу поляну? — Место, где обычно тусуются неформалы. В нашем городе таких полно. Если ты принадлежишь субкультуре, то там можешь находится в безопасности. — Поняла. И что было дальше? — Мы увидели, что там боны. Я взбесилась, потому что они, извините за выражение, в край охуели. Не их место. Доёбывались к каким-то детям. — Вы их знали, верно? — Да, я их всех знаю. С этими людьми у нас были частые стычки. — Этот день не стал исключением, верно? — Да. Всё началось с моей вежливой просьбы уйти. Меня никто не услышал. — Свидетели говорили, что оскорбления переходили на личности. Почему ссорились только вы и тот парень? Где были остальные? — Это логично. Я — главная среди своих, он — главный среди них. Мы давно друг друга знаем, были времена, когда мы делили одно заброшенное здание для ночлега. — Мне казалось, это невозможно, учитывая вашу вражду. — Мы все скинхеды. Почитатели одной субкультуры. Когда-то принадлежность к правым или левым играла не такую большую роль и все были терпимее. С приходом жёсткой политики всё изменилось. — Выходит, пострадавшего вы знали. Ваша словесная перепалка перешла в драку после чего? — После того, как он перешёл черту. — Что он сказал? — Неважно. Он меня оскорбил. — Кристина, это важно. Ваш язык тела говорит о том, что вы испугались. — Не стройте из себя хуй пойми кого. Я ударила его, потому что он задел меня. — Это касалось вашего брата? — В том числе. Этот человек был тем, кто посадил моего брата. — То есть, это своеобразная месть? — Можете считать так. Да, это была моя личная месть, запишите. Власти будет плевать на то, что какие-то чудики с подтяжками что-то не поделили. — Как вы лично считаете, почему этот человек не даёт показаний? — А вы его тоже допытайте. — Кристина, я хочу вам помочь. Я делаю так, что большое количество людей выходят от меня с условными сроками, понимаете? Почему вы не хотите рассказать мне всё? — Потому что есть вещи, которые не должны попасть в протокол. — А если бы это не попало в протокол? — Вы же судебный эксперт, да? Вы работали с убийцами, наверняка. Я похожа на убийцу? — Не похожи. Но наша правовая система работает так, что у вас должны быть явные причины кого-то калечить, чтобы я доложила суду, что вы совершили свой проступок не намеренно. — А что, если он специально меня вывел? Чтобы я села в тюрьму так же, как и мой брат? — Это вероятно. И вы повелись? — Я бываю агрессивной, да. Иногда я это не контролирую. — Что вас успокаивает? — Успокоить меня может только Вилка. Не знаю, как у неё это получается. — И где она была в тот момент? — Я попросила её отойти и не смотреть на это. Она послушалась. — Как давно вы знакомы? — Около года. — Между вами что-то есть, верно? — Скорее нет, чем да. Мне отношения сложно даются, она это знает. — Почему? Судя по рассказам ваших знакомых, вы очень добрый и интересный человек. — У меня свои тараканы. Дела точно не касаются. — Я в этом не уверена. Вы ведь не думаете, что свидетели не запомнили ваш разговор с потерпевшим? — Тогда к чему вы спрашиваете? — Мне нужно услышать это от вас. В отношениях вы принимаете доминантную роль, часто резко высказываетесь о мужчинах, у вас проблемы с тактильностью. Это связано с этим человеком? — У меня нет проблем с тактильностью. — А если трогают вас? — Неприятно. — Вы подвергались сексуальному насилию? — Какое отношение это имеет к делу? — Пострадавший перед нападением высказывался о вашем сексуальном опыте. Мне следует спросить. — Пострадавший прекрасно знал, куда давить и что говорить, он хотел, чтобы меня посадили. — Тогда расскажите мне, что произошло, и я помогу. — Вы ничего не понимаете, да? Вы же психолог. — Чего я не понимаю? — У вас есть муж или отец? Тот, кто может защитить. — Да. К чему вы спрашиваете? — У меня — нет. Был брат. Он научил меня драться, научил, как постоять за себя. Мы враждовали с правыми, но жили с ними в одном помещении. Сложите два плюс два, что со мной первым делом сделали, когда его посадили? — Вас изнасиловали? — Нет, не просто изнасиловали. Вашему высокому обществу не дано знать, что правые делают с такими, как я. Они их лечат. От лесбиянства. Толпой. — Мне жаль. — Мне тоже жаль. Такие, как вы, могут только сидеть и анализировать чужие проблемы, закрывая глаза на то, что творится кругом. Вам интересно, что за проблемы у меня с тактильностью? Они оставляют метки. Раскалённым железом. — У вас есть шрамы? — У меня все ляжки в ебанных шрамах. Лобок, низ живота, всё! — Вы их стыдитесь? — Я их ненавижу. Ненавижу своё тело из-за этого урода. Он добился того, чего хотел: вылечил. Теперь не то, что женщины, теперь вообще не могу позволить себе, чтобы меня кто-то касался. — Именно этот человек оставил эти шрамы, верно? У вас есть доказательства? — Доказательства? Там его имя. — Думаю, мы можем заканчивать, мне всё ясно. — Извините, что накричала. — Это ничего. Виолетта будет вами гордиться. Передавайте ей привет. — И что, на суде это будет, да? Никто не знает. — Мне жаль, Кристина Степановна, что двадцать третьего марта вы находились в алкогольном опьянении, но это даёт мне объяснения, почему вы напали на Кирилла Артемьева. — Спасибо. — О чём вы задумались? — Подумала, что жалко, что у вас есть муж. Я бы вас отблагодарила. — У меня его нет. — Тогда, может, как-то увидимся? — Нет, Кристина. Это уже не в моём праве. — Понимаю. — Скорее всего, вас принудительно закодируют. Будьте паинькой. — Буду паинькой. — Она вас ждёт у входа. — Хороший друг. — Всё-таки, друг? — Я со всеми расстаюсь. Уж лучше буду с ней дружить, чем потеряю. — Это верно. Всего доброго. *** — Ну чё, болезненная, отстрелялась? — Вилка, знаешь, что? — Что? — Ты меня столько вытаскивала, а я ни разу не говорила тебе спасибо. Надо исправляться. — Да брось, ты меня нормальным человеком сделала. Считай, это мои благодарности. — А эта психологша реально твоя бывшая? — Ну, трахались пару раз. С одного универа, только она старше на пару курсов. — Спасибо. Постараюсь быть паинькой.