Lío

Сяцзы проводит сны в одиночестве всю свою жизнь. Есть только два варианта, и оба его устраивают в равной мере: или у него нет соулмейта (новомодное, красивое понятие; в его время это называлось «связующая души небесная нить»; «соулмейт» выговаривается быстрее), или его соулмейт — обычный, нормальный человек, которому даже в голову не придёт мысль об убийстве. Сяцзы застывшей во снах пустотой доволен вполне. Ему не нужно ни с кем мириться и не о ком заботиться до дрожи, пытаясь понять, увидит ли свою половинку в эту ночь. Это удобно. Сяцзы надеялся, что так будет всегда. К сожалению, вселенная — наглая тварь, которой страдания в ней живущих вкуснее любого деликатеса. Сяцзы ругается коротко, понимая, что больше не один. — О. — безэмоционально констатирует факт их связи незнакомая тень, осторожно пробуя ногой песок. Это чёртов ребёнок. Серьёзно? Пускай пространство сна не различает цветов и частично стирает контуры, силуэт его соулмейта мал — сколько ему, лет семь, шесть? — и хрупок, а голос болезненно молод. И чуйка Сяцзы однозначно подсказывает, что это не карлик, случайно прихлопнувший по пьяни настырных соседей. Мало того, что идиотская связь имеет идиотское условие. Мало того, что не работает, если связанные спят в разное время. Мало того, что это абсолютно бесполезное умение. И что, чёрт возьми, ему делать? Вот в чём дело: Сяцзы не хочет брать на себя ответственность за родственную, да простят его предки, душу. Ему это не нужно. Он не хочет искать этого ребёнка, не хочет его защищать, не хочет стоять на его стороне только потому, что они связаны. Хэй Сяцзы чертовски устал от попыток его сковать. Хэй Сяцзы не в восторге. Так лучше сразу дать понять, чтобы неизвестная мелочь не надеялась и не рыдала ночами, ломая пространство сна и калеча их обоих. — Слушай, малыш… — он подходит с умышленной ленцой, как неотвратимость проблем. Позволяет оценить угрозу во весь рост, так сказать. А затем присаживается, меняя ухмылку на условно-дружелюбную — пускай мальчишка её увидит вряд ли, но ощутить настроение должен. Скрытое предупреждение. Напоминание: больше, старше, опаснее. Ребёнок оказывается смышлёнее, чем он думал. Чуткий. Это хорошо. Дёргается в сторону достаточно резко, чтобы уйти от возможного удара, встаёт в стойку — бей, беги, расслаблен, готов говорить и сражаться. Живи Сяцзы меньше, может, и обманулся. — Давай договоримся. — идеально продолжает его фразу младший, заставляя чуть удивлённо присвистнуть про себя. Если родственная душа — это понимание, что тебе хотят сказать, это даже неплохо. Меньше проблем с объяснением. — Ни мне, ни тебе это явно не нужно. Как насчёт перемирия? Раз от этого не уйти, будем просто не мешать друг другу. Пусть каждый займётся своими делами. Действительно, сообразительный. И понятливый. Привёл ровно то, что хотел предложить Сяцзы — это ли не удача? Сяцзы усмехается: — По рукам. Быть в пространстве сна с кем-то странно. Безымянный ребёнок тих — если бы Сяцзы не чувствовал его присутствие кожей, решил бы, что просто привиделось. Отлично. Соглашение «не мешать» соблюдает до последней буквы, отыскав себе место на противоположной стороне сновидения, держит дистанцию. Сяцзы даже любопытно, чем он занят, потому что его собственной фантазии хватает только на создание кушетки, чтобы отоспаться прямо здесь, раз уж упрямая связь требует находиться рядом с кем-то. Не то чтобы он спит. Не с чужаком под боком, пускай тот и ребёнок, пускай и соулмейт. Но медитирует точно, размышляя, как дошёл до жизни такой. Он знает, что в темноте с той стороны кто-то есть. И уже сам факт её, темноты, наличия… Напрягает. Как будто это юное существо и в самом деле было подобрано для него судьбой, перекроено, чтобы совпадать. Кто, чёрт возьми, думает о тьме во сне? Разве сны детей не должны быть полны чего-то более яркого? Когда он был ещё мальчишкой, ему снилось нечто дурацкое, вроде танцующих танхулу и перекрученных образов кошмарного цирка. Если бы тогда Сяцзы мог выбирать, он бы представлял солнце и море, тепло и еду, спокойствие. Укрытие во мраке характерно для взрослых. Не для глупых ребятишек. Интересно. Он принимает это медленно. Любопытство для Хэй Сяцзы известный порок, контролируемый, выверенный. Когда живёшь так долго, желание знать — одна из немногих вещей, что делают человеком. И теперь оно пробуждается, медленно, день за днём, и Сяцзы ловит себя на взглядах в сторону незнакомого знакомца всё чаще и чаще. Ребёнок на контакт не идёт, выполняя соглашение с безукоризненной точностью. И это подогревает интерес ещё больше: идёт второй год с их встречи, а мальчишка не проявляет себя никак. Словно Сяцзы — предмет мебели, а не нервирующий взрослый, с которым по непонятной причине оказался связан. Даже обидно. Иногда они пропадают; Сяцзы не сидит на месте, у него есть работа, есть дела, есть тонны одинаковых с лица идиотов и хитрых ублюдков, которые отлично платят за его услуги. Он пропадает и появляется, с лёгким разочарованием отмечая, что сны без чужой тени становятся холоднее, меняет ритмы и часовые пояса, как патроны в магазине, не считая ночей. Замечает ли его отсутствие другой? Сяцзы вот замечает. Нелепость. Они не разговаривают. В этом нет необходимости. У них договор. Сяцзы привыкает, что он не один. А потом, на какой-то год, в который Сяцзы привычно сбивается со счёта (врёт; это пятый с момента их связи; нет, это не так), привычное тёмное присутствие меняется. Сяцзы трогает прозрачную ледяную стену, разделившую их сон, и протяжно ругается вслух. За стеной — буря. Ни следа знакомого сумрака: извилистые лапы молний, раздробленная пыль зеркал, стальные лезвия осколков. И мальчишка. Переломанный силуэт, подрагивающий, как призрачный, стоящий ровно, навытяжку, словно солдат. Дышащий на счёт, понимает Сяцзы, наблюдая, как одно из зеркал собирается, будто во временной перемотке, а затем распадается вновь. В раздрае. А он неплох. Помнит о договорённостях, как бы чертовски дерьмово себя ни ощущал. Сяцзы нравится. Может, из-за приступа одобрения он и делает глупость. — Эй, малыш, — окликает он, проходя за границу. Это просто: достаточно не думать, что она есть, и сон отзовётся, позволяя пройти, податливый и пластичный. Было бы сложнее, вздумай мальчишка закрыть проход, но он закрывался не от Сяцзы, а от разрушительных эмоций, так что… Зря. — Детям положено видеть хорошие сны. Его не слышат. Или не хотят. Ожидаемо. Ну, точно и весьма иронично: его соулмейт — единственный человек, который ещё не знает, насколько сложно отвязаться от принявшего решение Хэй Сяцзы. Время исправить это досадное упущение! Он пересекает искривлённое пространство стремительно, уклоняясь от застывших молниевых ломаных, как от обычных ловушек, перепрыгивает с зеркала на зеркало, как по обваливающейся плитке. Ничего сложного. Только с каждым шагом тяжесть на плечах всё ярче, будто могильной плитой припечатало. Так ощущаются чужие кошмары? — Эй, молодой человек, я вообще-то с тобой разговариваю! В первую секунду кажется, что он по дурости схватился за оголённый провод. У мальчишки не плечо — сетка металла под высочайшим напряжением, трещит, жжётся, и Сяцзы чувствует, как падает, проваливается куда-то под под мерный равнодушный отсчёт вдохов, перемежаемых отрицанием. Он видит: пелена дождя, туман крови, где-где-где, тишина и соль на железе, холодящее ладонь лезвие без рукояти, иглы на кончиках пальцев, нет-нет-нет, всё было не так, вставай, вставай, вставай. Это не сон, это наваждение, это морок, гудящий бронзовым блеском под корой мозга, это мерные удары капель о литые стены, это леска и крючок, это не реальность, вставай, вставай. Это искорёженные парадигмы, это нарушение гравитации, это падение законов мира. Это всего лишь иллюзия. Держи клинок крепче: это скальпель и меч, это щит отражений, это то, что заставит перестать, разбери это на части, распори связующие нити, ты сам себе нож и выход, просыпайся. Он отшатывается, моргает, ослеплённый привкусом не своих эмоций. Надо записать в блокнот «никогда не» на будущее: не трогать попавших в иллюзию людей голыми руками. А парень-то действительно не спит. Как его к бронзе занесло? Неужели тоже из их бизнеса? Дерьмово, если так. Сяцзы не хотелось бы столкнуться с ним по воле случая… Было бы слишком смешно убить своего соулмейта потому, что он оказался из команды конкурентов. Слишком драматично даже для него. А ведь мальчишка совсем не прост. Сопротивляется. И даже успел прикрыться, чтобы Сяцзы не задело. Крепкий орешек. Должен справиться сам. Какого чёрта Сяцзы хватается за его плечо снова, он объяснить не может. Наверно, дело в том, что он любит талантливую молодёжь, а малыш только что доказал, что способности у него имеются, было бы глупо дать им пропасть. Наверно, просто минутная прихоть. Он закрывает глаза, представляя. — Расслабь запястье. Ты же знаешь, что нож — это продолжение тебя, не так ли? Верно подметил: нужна слабая точка. Но если её нет, всегда можно сделать самому. У тебя были иглы — используй их. Вспоминай, что знаешь о правилах, о фэн-шуе, о тактике. Ты неплох, малыш. Выползай оттуда скорее. Стрёкот грозы стихает постепенно. Сяцзы ждёт, не пытаясь торопить: хрустальная стена обнимает его бронёй, не позволяя буйству бури навредить более, и это лучший знак, что его слышат. Он уверен, что ребёнок справится. Он бы и без него справился. Просто Хэй Сяцзы терпеть не может грозы над своей кроватью — мокро, грязно, громко. Тень под ладонью пропадает, как по щелчку, развеивается клочьями тёмных облаков, а вместе с тем восстанавливается тишина. Сяцзы насмешливо свистит в пустоту и показывает большой палец. — Молодец, парень. — Какого плана оплату ты хочешь? — огорошивают его вопросом через неделю, когда они видятся в следующий раз. Сяцзы аж замирает, судорожно перебирая в памяти, когда это они могли встретиться и зачем мальчишке ему платить. А потом замирает ещё раз, осознавая, что его соулмейт в кои-то веки выбрался из своего укромного уголка и стоит прямо перед ним. А он подрос по сравнению с тем первым столкновением. Сяцзы во время шторма даже внимания не обратил. Интересно, сколько сейчас? Одиннадцать, двенадцать, тринадцать? Нет, не определить. — Я сделал это ради себя, так что плата не нужна. — определяется он наконец. Слышал бы кто из нанимателей — пеной изо рта от возмущения подавился. — Тем более, что деньги у тебя вряд ли есть, ребёнок. Тихий фырк в ответ красноречиво даёт понять, что о нём думают. — Ты сам это сказал. В любом случае, приношу свою благодарность скромному благодетелю за спасение. Прошу прощения, что побеспокоил ваше уединение. Ого. А паренёк-то язва. Тщательно воспитанная и скрывающая собственную ядовитость гадюка: градусы в лёгком поклоне Сяцзы на память пересчитать может, узнавая выправку. И ведь как благодарит, паршивец: с чётким ощущением, что это Хэй Сяцзы милость оказали. Это… интереснее, чем он представлял. — Как тебя звать? — окликает он в идеально выпрямленную спину, когда ребёнок намеревается уйти, — Могу придумать множество производных от малыша, но сомневаюсь, что это придётся тебе по душе, не так ли? Да и как к щеночку обращаться глупо. — ухмыляется, затаив дыхание, когда на него оборачиваются с легко читаемым сомнением. О да, парень, о да, дерзость тебе не спустят, правильно думаешь. — В конце концов, когда это кошек собачьими кличками звали. Сяцзы готов поклясться, что будь они в нормальном мире, у мальчишки уже бы задёргался глаз. Знает и всё. Может представить, нарисовать в разуме легко, как порядок триграмм — может, это и означает быть родственными душами. Ребёнок молчит достаточно долго, чтобы Сяцзы приготовился вздохнуть с разочарованием. И всё же… — Можешь звать Юй, старик. Как в «дожде». — Приятно познакомиться, Сяо Юй. Хэй-е к твоим услугам. Он почти ожидает, что дурацкая связь заблокирует возможность назвать почти своим именем, но, видимо, пока это не имя, данное при рождении или полное, оно не реагирует. Восхитительно. Не придётся… Минуту. Какого чёрта он вообще это делает? — Очень смешно, Бай-е. — скептизим в чужом голосе можно вёдрами черпать, — Ты светишься настолько, что смотреть больно. — поясняет наглая мелочь, и Сяцзы уверен — смеётся. — Мне пора. Доброй ночи. — Ты же только явился! — тает в воздухе вместе с детской фигуркой. — Наглый паршивец… Он? Сияет? Очень остроумно. Хэй Сяцзы сплошь чёрными тонами выписан, словно тушью, какое уж тут сияние. Хотя… Он же мальчишку — Сяо Юй — видит, будто призрачную тень. Кто сказал, что для Сяо Юй это иначе? Нет доказательств. Нет, ну каков, а. Маленькая ядовитая змейка. Они начинают говорить. Это медленно, чертовски медленно, словно они приручают друг друга по кусочкам, подманивают, как опасливых птиц на хлебные крошки. Это не нарушение договора; они не мешают друг другу, и каждый занимается своими делами, просто другой становится делом каждого. Юридические тонкости, виляние между запятыми, вольная трактовка. Они подбираются осторожно, кружат, петляют, отступают и возвращаются. Сяо Юй явзительный, нахальный, непримиримо вежливый — грубит с выражениями, достойными королевских особ, прячет иглы отравы в слова сладкие, а затем выдаёт исключительно честное, резкое, колкое. Настороженный, осмотрительный, до боли внимательный, серьёзный, но не скучный. Сметливый и чуткий. Сяцзы продвигается в исследовании со скрипом, с ощущением подспудным, что Сяо Юй узнаёт куда больше, чем показывает. Это смущает. Это будоражит. — Я певец, — пожимает плечами Сяо Юй, когда он бросает насмешливое о чувствительности. Певец, ходящий в гробницы. Подросток, спящий не более четырёх часов. Ворчащий на курс лекций по международным отношениям и охраняющий свои тайны, как императоры прошлых эпох. Человек, который любит дождь, ютяо и кленовые самолётики из семян. Чем ближе Сяцзы к нему, тем реже слетает с губ даже в шутку снисходительное «малыш», «мальчишка», «ребёнок». Сяо Юй не ребёнок. Взрослый. Усталый, вечно загруженный, саркастичный, удивительным образом искренний. Равный?.. Соулмейт не нужен, вспоминает Сяцзы своё кредо, их договор, чужое предложение. Сяо Юй интересный, в чём-то даже милый, но он не чувствует в себе желание искать его — Сяо Юй это не нужно; защищать его — Сяо Юй это не нужно; стоять на его стороне — Сяо Юй это не нужно. И Сяцзы не нужно тоже. Сяо Юй — равный, но не его половинка. Пожалуй, что-то близкое к тому, что нормальные люди зовут дружбой. И это неплохо. А потом случается Хуа-эр-е. И Сяцзы впервые за долгие годы бесед с Сяо Юй чувствует себя неловко, потому что Хуа-эр-е, Сяо Цзю-е, Се Юйчень ощущается его родственной душой больше, чем Сяо Юй. И это, возможно, предательство, хотя они ничего друг другу не должны, у них договор. Это чертовски странно: он проводит ночи, болтая с Сяо Юй, более задумчивым, чем все десять прошлых лет, развлекается днями, перебрасываясь меткими фразочками с Хуа-эр-е, плавно мигрирующим в сторону «Сяо Хуа». Сяо Юй и Сяо Хуа — похожие, разные, да, нет, Сяцзы ругается и чиркает зажигалкой, поджигая сигареты, которые не будет курить, а в голове остаётся едкий дым да жалящие искры, пока он пытается понять, когда начинает их смешивать. Они расходятся и сталкиваются, как в волнах прибоя, исчезают поочерёдно, одновременно и невпопад. Он проводит ночи в компании, в пустоте, рядом с дремлющим Сяо Хуа, под боком у смеющегося Сяо Юй, наедине с собственными мыслями. Он Хэй Сяцзы, Сяцзы, Бай-е; он светлая тень в чужом сне, бессмертный старик, наёмник в чёрном, родственная душа, партнёр. Он запутывается бесконечно, безнадёжно, увязает в паутине человеческих связей, вихляет между сделкой, договором и важностью, думает, думает, думает. А потом он влетает в иллюзию, словно тысячу лет назад, и рука на его плече — Сяо Юй, но голос за спиной — Сяо Хуа, и Сяцзы просыпается от кошмара с головой кристально чистой и пустой, как у новорожденного, с чужими коленями вместо подушки и смутным отголоском узнавания. — Наглый мальчишка, — ворчит он, жмурясь под деликатными, но уверенными прикосновениями. — Юй в твоём имени — это «дождь». — Глупый старик. У тебя давно были все подсказки. — отзывается равнодушно Сяо Хуа, Сяо Юй. Се Юйчень. Се Юйхуа. Он приглаживает волосы Сяцзы, позабавленно щекочет висок, улыбаясь легко-легко, с убеждённостью человека, имеющего право. Мне не нужна родственная душа, назначенная миром. Мне нужен партнёр, которого я выберу сам. Который захочет меня сам. Это моё дело. Сяцзы усмехается, заставляя его наклониться. Клюёт в губы мелко и неровно, с привкусом кровавой мяты и гробничной сухости, и говорит: — Думаю, нам нужно обновить парочку соглашений.