***
Он всё вертит в гнилых пальцах лезвие-лапку, в уши бежит поток бла-бла-бла из колонки: «…медики констатировали смерть в результате обструкции просвета кишечника ватой». Он тоже когда-то ел вату. Потом мальчик, которому он по бартеру вручал горстку мёртвых дождевых червяков, куда-то пропал, и вату стало неоткуда брать. Уже потом он подумал, что мальчик этих червей, наверно, тоже ел. Заржавелое лезвие рисует на коже две уродливые улыбки. На самом деле у Феликса был скрытый талант к искусству — он отлично воровал картины из чужих домов. Этим даром божьим он тихо гордился и не забывал скромно упомянуть при знакомстве с кем-нибудь. Нормальные люди восхищённо вздымали брови и даже порой хвалили его. Менее нормальные — брезгливо морщились и исчезали из его жизни. Но это всё не особо страшно. Люди ему не нравятся. Они вечно угрюмые, злые и непонятные. Стук справа заглушает колонку. Второй стук заглушает голос в его черепушке. Феликс рисует третью улыбку. — Ты нас убить всех хочешь, — скрипящий рык. Стук. Стук. Так звучит только свидание головы со стенкой. Феликс ни с чем не перепутает. — Да нет же, — скулёж в ответ. — Зачем выбросил тогда? Стук. Стук. Феликс прибавляет громкость на колонке. Ни черта не слышно ведь. «…переживает нашествие крыс. Администрация волости предложила ввести денежное вознаграждение за каждые тридцать пойманных грызунов». Вот если бы платили ватой, было бы лучше. Или хотя бы рёбрышками канджон, он их очень любит. — Я спрашиваю, зачем выбросил, баран? Феликс прибавляет звук ещё выше. — Можно потише? — жалуется он. — Он убить нас хочет, — жалуется в ответ Тэхён. — Не хочу я вас убивать, — сплёвывая чудную красную слюну, отвечает Ёсан. Но по тону всё равно что жалуется. Может, за компанию. — Тогда зачем чайный пакетик выкинул? — Он уже не заваривал. — Врешь, ещё раза три можно было заварить, — Тэхён снова грозится ударить ёсанову голову о стенку. — Можно было бы — не выкинул бы. Феликс выдохнул, изо рта пошёл пар. Злобно посмотрел на стенки, которые жадно хранили весь холод смежной с домом улицы. Те смотрели в ответ. Похоже, они мстили за то, что их бьют о чужие головы. — Ты просто жуешь эти пакетики, — возвестил Ёсан, отряхивая голову от крошек штукатурки. — Вот и злишься. — Что? — Тэхён на секунду растерялся, будто не ожидал, что его маленькую тайну кто-то знает. Феликс пожал плечами, думая, что это не так страшно. Он, по крайней мере, не ест вату. — Ешь, жуешь, грызёшь, — наваливал Ёсан, сгибая коленки. Собирался бежать. — Убью, — снова скрипящий рык. Феликс вырисовывал четвёртую улыбку, когда лезвие-лапку вырывают у него из рук. Он таращится на Тэхёна, который бежит за Ёсаном с оружием рукам. Жертва смеётся, не понимая всей трагедии. В горле клокочет паника. Он ведь может… — Не поломай моё лезвие! — орёт Феликс в догонку.***
— Что ты делаешь? — заглядывая в картонную коробку, спрашивает его незнакомец. Феликс усердно закрепляет на носике ловушки хвостик от колбасы. Он долго сомневался, стоит ли тратить их на это мутное дело, но после первых удачных попыток решился. На крайний случай, он может прийти на ту работу снова. Начальник разрешит ему забирать домой хвостики. Он всегда так делал, если за смену получалось закрутить более двухсот колбасок. И если Феликс не воровал ни одну, конечно. — Ловушки делаю. Незнакомец с сомнением глянул на конструкцию на холодном асфальте, на верхушке которой гордо красовался колбасный обрезок. — Для кого? — он присел на корточки и сощурился, силясь внимательнее рассмотреть кропотливые движения Феликса. Феликс скосил глаза, оценивая насколько можно доверять неожиданно неравнодушному прохожему. Рукав его свитера блистал многочисленными, торчащими во все стороны нитками. Большой палец с кольцом был продет в дырку, которая явно образовалась искусственным путём. Под ногтями у незнакомца обжилась пыль, руки были исцарапаны, но не улыбками — скорее всего постарались игривые уличные котята. Феликс кивнул самому себе. — Для крыс. Тот в ответ озадаченно крякнул. Посмотрел ещё немного. — Так это же мышеловка. Феликс на секунду задумался. И правда. — Ничего, — всё равно пожал он плечами. — Ловятся же. — На колбасную плёнку? — с сомнением спросил незнакомец. — Да, — сказал Феликс и сглотнул. Надо всё-таки оставить немного и для себя. — Понятненько, — со знанием дела протянули в ответ. — И сколько уже поймал? Феликс снова глянул на кольцо, надетое на чужой большой палец, затем встал и медленно пошёл в своё укрытие. Незнакомец поплёлся за ним. И нужно же было увязаться. Он сел за мусорный бак, в котором слышалось шуршание, и замер. Коготки заскребли по стенке бака — одна, похоже, уже выбиралась. — Что, и правда учуяла? — как-то потерянно спросил незнакомец то ли у Феликса, то ли у крысы. — Тише. Они сидели, зажимая носы, чтобы не чувствовать запах гнилых бананов и горелой резины. Феликс к нему, к запаху, может и привык, а вот менее противным он не стал. Крыса, судя по звукам из контейнера была уже близко к выходу. Через мгновение она соскочила на землю и слишком сообразительно осмотрелась по сторонам. Можно было успеть заметить отрезанный наполовину хвост и светлое пятнышко в виде кляксы на спинке. Затем грызун ринулся в сторону мышеловки. — У вас даже крысы ненормальные какие-то. — Почему? — Феликсу не то чтобы было интересно, он скорее не понимал, почему «ненормальные» и почему «тоже». — Как это крысы ловятся на мышеловки, в которых вместо сыра лежит узелок от колбасы? Феликс опять задумался. И правда. — Ловятся, а значит нормально всё. — Вроде не поспоришь, а логики всё равно в этом мало. — Ты кто? — Феликс наконец-то решил подтянуть взор выше и пробежался юрким взглядом по чертам лица. Нет, его он не знает. Видно, не местный. Тот будто тоже опомнился и сбивчиво сообщил: — Я Хёнджин, да, грубо, конечно, что я не представился сразу, меня просто ввела в ступор вся эта ситуация, — он неопределённо обвёл рукой мусорку, дохлого голубя возле железного забора, мышеловку для крыс и самого Феликса. Феликс кивнул, обращая внимание на то, что чужая куртка выглядит непривычно тепло и дорого. — А ты не хочешь представиться? — спросил Хёнджин после небольшой паузы. — Ты не спросил. — Это необязательно, если я сам представился. Это предполагается само собой. Феликс отвел взгляд на мышеловку. Крысы там не было. Куда она делась? По ушам пошелестел ветер, царапая нежную кожу — погода потихоньку портилась. — Феликс. — Боже мой, да ты шутишь, — помотал головой Хёнджин. Затем добавил вполголоса, прикрывая рот воротом куртки: — даже имя, и то ненормальное. Феликс услышал, но предпочёл промолчать. Ничего странного ни в своём имени, ни во всём том остальном, что клеймил незнакомец, он не видел. Просто пожал плечами и глянул на мышеловку. Ещё пустая. Может крыса по глупости пробежала мимо? — Хитрая какая, с ума сойти, — прошептал Хёнджин, и его партнёр по пряткам в импровизированном убежище проследил за взглядом. В стенке неподалёку расположенной коробки с уже нажитой добычей красовалась дырка размером с апельсин, которую бодро догрызала крыса с белым пятнышком на спинке. Феликс хотел было кинуться к ней, но спустя пару секунд из дырки повалили все остальные крысы, радостно пища и фыркая. Все разбежались в стороны, оставив бракованную коробку пустой, а мышеловку нетронутой. — Из-за тебя все крысы разбежались, — раздосадованно сказал он Хёнджину. Хотелось ударить его, но драться Феликс не умел. — На кой чёрт они тебе? Феликс пнул лежащую под ногами алюминиевую банку из-под содовой и зашагал вперёд. Хёнджин снова увязался за ним. — А ты разве не слышал, что говорили по радио? — Я не слушаю радио, — с какой-то непонятной интонацией ответил ему тот. — В нашем округе нашествие крыс. — Это я заметил. — Если принесёшь тридцать крыс, то тебе тебе дадут вознаграждение. Хёнджин присвистнул, но, похоже, сказанное произвело на него совсем иное впечатление. Они вывернули из-за мрачного закоулка и вышли на более-менее оживлённую душами улицу. — Тридцать крыс? Это ж сколько времени их надо ловить. А нести-то куда? Прямо мэру на стол? Феликс снова пожал плечами. — Вот когда бы поймал, тогда бы и разобрался. — А вознаграждение хоть какое? Орден крысиного короля? — спросил Хёнджин и сам же рассмеялся. — Вот когда принёс бы, тогда бы и узнал. Собеседник в ответ только покачал головой, весёло разглядывая дороги и дома. Похоже, что шутка-самосмейка неплохо подняла ему настроение. Небо загромоздили чёрные тучи, первые капли уже летели на землю. Феликс поёжился, пытаясь уйти от дождевых капель и языков ветра. Всё сейчас выводило из себя, а этот довольный убогий — больше всего. — Зря я только потратил колбасные хвостики, — при этих словах в животе завыли киты. Хёнджин что-то невнятно промычал, но это мало было похоже на раскаяние. Это разозлило Феликса окончательно, и он решительно плюхнулся задницей на край тротуара, доставая из кармана пакетик. Его собеседник помялся немного, но ожидаемо уселся рядом, правда предусмотрительно выбрал корточки сомнительному асфальту. — Что ты творишь? — вцепился он глазами в Феликса, который, запустив руку в пакет, выудил оттуда горстку хвостиков и начал грызть их. — Ем. — Ешь что? — Хвостики от колбасы. — Боже мой, вставай, — он завертел головой, будто боялся, что сие действие карается неминуемым расстрелом на месте, и поспешил взять Феликса под локоть, поднимая наверх. Прохожие равнодушно бросали взгляд в их сторону, оценивая, намечается ли что-то интересное, но может ли быть что-то интересное в двух подростках, пререкающихся на обочине? — Вставай, говорю, хватит грызть эту дрянь. Кит в желудке снова дал о себе знать, на этот раз повышая децибелы. — Я покормлю тебя нормально, только прекрати. Феликс косо глянул на Хёнджина, затем перевёл взгляд на свой пакетик. — Ладно, — кивнул он. — Я хочу острые рёбрышки канджон.***
Феликс умер в одиннадцать вечера. А воскрес утром, когда где-то над ушами завизжал противный тарабанящий звон. Он приподнялся на одном локте, силясь раскрыть тяжёлые веки, а звон всё никуда не исчезал. — Что это ещё за хрень? — прокричал Ёсан, но звук ему пересилить не удалось. Тэхён, похрапывая (так предполагал Феликс, помня, что обычно Тэхён храпит, но сейчас этого не было слышно), похоже, пребывал в фазе глубоко сна, если не сказать, что в коматозном состоянии, потому что звук его нисколько не потревожил. Ёсан тем временем схватил с пола непонятного происхождения пузатые круглые часики кислотно-зелёного цвета и с размаху ударил ими единственного спящего. Тот резко сел на матрасе, хватаясь руками за макушку. — Какого чёрта? — промычал, но вполне громко, Тэхён, оглядываясь вокруг. Затем он выхватил глазами часы и улыбнулся. — А, и правда работают. — Выключи, — попросил Феликс, не уверенный до конца, что его было слышно. Тем не менее Тэхён повозился с адским устройством, и звон наконец умолк. Воцарилась блаженная тишина, и, несмотря на то, что у каждого сейчас было что сказать, все предпочли немного насладиться этими мгновениями. — Скажи мне, захера ты это принёс? — спросил Ёсан с какой-то нездоровой улыбкой на лице — похоже, не мог ещё отойти от сладкого ощущения тишины. — Нам нужен будильник, если мы хотим что-то менять. — Я ничего менять не хочу, — сказал Феликс, но его, похоже никто опять не услышал. — А зачем, спрашивается, ставить его на шесть утра? — Он только на это время ставится, я его брал у аджумы с соседней улицы. Обменял на твои старые джинсы. — На мои джинсы? — с неописуемым ужасом на лице провопил Ёсан, делаясь громче, чем звеневший полминуты назад будильник. — В чём мне ещё ходить? Феликс встал, уснуть всё равно не выйдет. Нащупал в кармане толстовки лапку, в другом зажигалку, зубную щётку и мелкое барахло. — Ты же приносил новые? — Идиот, — продолжал сокрушаться Ёсан, трепля на себе волосы. — Я их уже успел обменять на мыло и шампунь. — Ну, что поделать, — отвечал ему Тэхён, заваливаясь обратно. Феликс, тем временем, снял со стакана марлевую салфетку, которой он накрывал его, чтобы ночью в воду не падала штукатурка и пауки, и сделал пару глотков. Поправил штаны и поспешил на улицу, несмотря на всё ещё висящий мрак. Друзьям о вчерашнем сытном обеде он не сказал — было немного совестно, что он не прихватил им ни одного крылышка. Но чувство это заглянуло в гости только на чуть-чуть и уже после еды. А когда блюдо было перед глазами, в голове только ветер и свистел. Он подумал немного уже у двери и оставил вчерашний пакетик с приманками — пусть будет хоть что-то. На улице покоились улики ночного шторма: все тропинки были устланы грязью, трава хлюпала от луж и бочины у припаркованных машин, подсвеченные усталыми фонарями, были заляпаны до крыш. В левом ботинке бултыхалась вода, затёкшая через дыру в подошве. Надо бы утрамбовать её ватой, но вату сейчас не достать. Путь до кривой жёлтой шестиэтажки был недолгим, но очень нудным. Хорошо, хоть псы лежат в вырытых ямках, свернувшись калачиком, и не лают, пугая до чёртиков. Он приходил туда с семи лет, когда мама пила на несколько бутылок в день меньше, и когда город сверху казался более живым, чем сейчас. Теперь он мало что видит живым — ни случайных прохожих, ни Ёсана с Тэхёном, ни себя, ни даже псов в земных ямках — лаять да пугать это разве жить? Хёнджин вчера показался немного живее, чем все остальные. Раздражающим, непонятным, но немного живым. Такие долго не задерживаются у них в городе. Побудет, подустанет и смотается поскорее туда, где нет мальчиков, ловящих крыс на мышеловки ради того, чтобы получить немного поощрения. Поэтому о нём не стоит думать так много. Подъезд шестиэтажки был знаком вплоть до каждой трещинки на стене и скола на грязном кафеле. Он поднимался тихо, чтобы не разбудить немногочисленных обитателей. Ему лишь единожды довелось побывать к квартире у старой аджумы, которая накормила его кислым супом с привкусом кошачьего корма. Он тогда отчего-то долго плакал на крыше, а она крикнула ему с окна спускаться к ней в гости. В доме у неё очень воняло мочой, а на выходе из квартиры он увидел гору грязных подгузников в углу. Его стошнило уже на первом этаже. С тех пор он старается проскальзывать на крышу как можно тише и уж тем более не плакать на ней. В этот раз вид, открывающийся с самого высокого на районе строения, был до мурашек непривычным. Солнце едва начинало показываться на горизонте, даже сороки, казалось, ещё не проснулись. Разве что всё ощущалось ещё более мёртвым, чем раньше. Он снова пошарил по карман и ссыпал на холодный бетон всё содержимое. Нащупал лезвие и заботливо осмотрел его. Отломил верхний кусочек, уже изрядно сточившийся, обнажая острейший новенький. Поднёс к коже, задрав рукав, и на секунду остановился. В голове, как ни кстати, всплыл кусочек вчерашнего происшествия в кафе. Хёнджин хмуро ткнул пальцем на показавшееся из-под ткани запястье. «Это что?», — спросил он. Феликс подумал пару секунд и пожал плечами. «Улыбки», — сказал в ответ. «Больше так не делай». Сейчас он думал об этом и не понимал, почему это так задело Хёнджина. Феликсу это, во всяком случае, не казалось чем-то ужасным. Когда не хватает денег на лечение физических недугов, люди начинают закидывать кипяток крапивой, мятой и лимоном, веря, что это поможет излечиться. Когда не хватает денег на лечение психических недугов, приходится прибегать к своеобразному арт-искусству. В конце концов, никому же вокруг это не вредит. Мешкался он всего немного, потом принялся сосредоточенно выводить узоры в тусклом свете только приходившего в себя утра. Как обычно, остановился он, когда чувствовал лёгкое головокружение. Полуживое солнце уже кое-как освещало узкие улицы, вороны голосили во всю, в голове белый шум мешался со случайными обрывками фраз незнакомых и знакомых. «Больше так не делай», — прозвучало ярче остального. Он нащупал зажигалку и последнюю тонкую сигарету. После первой затяжки немного отпустило. Мысли обнулились, и тело стало ощущаться иначе. Он готов был просидеть так хоть до следующего утра, но откуда-то из-за спины послышался голос. — Привет. Феликс обернулся. Хёнджин стоял всё такой же, как вчера — в той же хорошей куртке, тёплых штанах и высоких ботинках. Разве что губы кривились непривычно. — Привет, — кивнул Феликс, сгребая в кулак все вещи перед собой. — Не знаю, как считаешь ты, а мне кажется, что воровать вещи — нехорошо.