Хризантемы на его могиле.

Он умер 21 октября 2014 года. Произошло все не так, как воображал себе Акутагава. В его мыслях он должен был умереть почти что героической смертью от рук сильнейшего из эсперов. Они бы бились не на жизнь, а на смерть, а умирал бы Рюноске с гордым выражением лица и спокойствием на душе, ведь он бы был уверен, что сделал все, на что только способен человек. Акутагава был бы рад умереть от шальной пули кого-нибудь из агентства, которую он бы, по несчастливой случайности, не заметил, пропустил; смерть могла бы быть довольно быстрой. Скрепя сердце парень смог принять тот факт, что предпочел бы умереть от когтистой лапы глупца-тигра, чем умирать так, как он удосужился в реальности. Рюноске умер от плеврита, на скрипучей больничной койке, как какой-нибудь ветхий, заурядный старик. Хигучи замечала, как с начала осени состояние ее начальника заметно ухудшилось. Девушка не могла смотреть, как эспер сгибается, словно тряпичная кукла, в три погибели в приступе сильнейшего кашля. Она замечала, как участилось его дыхание, ведь глубокие вдохи были просто невыносимы. Когда, как казалось Акутагаве, его никто не видел, он ложился на левый бок и стонал сквозь зубы, ожидая, что его мучения хоть на минуту прекратятся. А Ичие замечала все. Для нее не стало удивлением, когда в начале октября Огай буквально заставил пса Портовой Мафии лечь в больницу, ибо тот ненавидел врачей. С тех пор лицо, которое, как наивно помышляла Хигучи, не могло быть еще бледней, стало походить на титановые белила, а полоска губ, еще недавно виднеющаяся на его лице, почти исчезла. Такое выражение лица невозможно прочитать. Оно бывает у человека всего один раз в жизни, перед смертью, когда глаз будто замечает сверкающую дорожку к Богу, нос ощущает аромат ладана вне церкви, а мозг рьяно пытается за что-то зацепиться, ухватиться в последний раз, чтобы сделать его существование на этой земле не таким бессмысленным. Он почти никого не подпускал к себе в последние недели. Постоянно с ним могла находится только его бедная сестренка Гин, без конца державшая его ледяную руку. Ичие смутно представляла, каково ей сейчас, ведь она знала, что они любили друг друга. После работы они вместе шли домой, негромко что-то обсуждая. На совместных заданиях он в первую очередь беспокоился о сохранности сестры, потом ее, Хигучи, безопасности, а в последнюю очередь о своей. Ичие помнила, как в один из особо холодных для Японии дней, Рюноске отдал Гин свой плащ, который был для него основной защитой и оружием; он оставлял спину неприкрытой, чтобы сестра не озябла от непривычной прохлады: тогда Ичие и осознала силу их взаимной привязанности. На Гин, понимающей, что скоро останется совершенно одна в этом мире, не было лица. Девушка не могла ни есть, ни спать, а только держать последнего родного человека за руку. Вторым посетителем Акутагавы была сама Хигучи. Она, в отличие от собранной сестры семпая, не могла сдерживать слез. Облокотившись на облезлую больничную стену, она закрывала лицо руками и плакала у его койки, осознавая, как он сейчас мучается не только от физического недуга, но и от мыслей в своей голове, ибо Рюноске прекрасно понимал, что его дни сочтены. Ичие пыталась быть сильной. Она ухаживала как за больным начальником, так и за его сестрой, которая, ввиду своего психологического состояния, не была способна следить за биологическими потребностями. Девушка закусывала руку, чтобы не застонать от своего горя, когда слышала, как Рюноске неслышно нашептывал обращения к Богу (в которого никогда не верил) с мольбами о скорой и безболезненной смерти. Но девушка, лично увидевшая последний вздох одного из сильнейших эсперов, сетовала на Всевышнего за то, что он не даровал ее. Свои последние часы Акутагава провел в горячке. Ичие никогда не забудет, как она влажной от утирания слез рукой взяла его ладонь, а эспер ее крепко сжал, поднес к губам и смог вымолвить короткое, но такое емкое: «Прости». Девушка впервые за все годы работы вместе увидела его слезу, настоящую, человеческую слезу. Бог, на которого теперь роптала Ичие, не подарил Рюноске забвения перед смертью. Он понимал абсолютно все. Понимал, что оставляет сестру, которую очень скоро поглотит всеобъемлющее одиночество в жестокой и безучастной мафии. Понимал, что Хигучи, безусловно любящая его, будет буквально спать на его могиле, укрывшись плотным шлейфом из своих слез. И в конце концов он понимал, что ничтожен в своей беспомощности, потому что никому еще не удавалось обмануть смерть. «Позаботься о ней». Такими были его последние слова, адресованные Хигучи, явно намекающие на Гин. Парень хотел, чтобы две девушки, для которых он много значил при жизни, помогли друг другу справится с невыносимой болью утраты. Хигучи ничего не ответила, лишь едва заметно кивнула и поднесла трясущуюся руку эспера к губам, легонько коснувшись ее. Тогда эспер сжал руку Ичие, тяжело, очевидно, мучительно вздохнул и перестал сопротивляться назойливому гласу смерти, что так давно поселился в его голове. В 11:42 по Токийскому времени Акутагава умер. В первые секунды Ичие не поняла, что произошло: почему аппарат жизнеобеспечения вдруг предательски замолчал? Отчего на сером экране такая длинная и красная полоса? Осознание накрыло её не сразу, ведь она же сейчас с ним, держит его относительно теплую руку. Только уже не живую. Больше всего на свете ей хотелось плакать, плакать в его белое больничное кимоно. Но слез, как на зло, не было. Иссякли за эти недели. Оставили её один на один с ее трагедией в роковой момент. Крик застрял в горле иглистым комком, руки затряслись, еще крепче сжимая леденеющие ладони эспера. Хигучи опустила голову и целовала его запястья, не имеющие пульса. Целовать его - это то, что она мечтала сделать при жизни, но стало так бессмысленно после его смерти. Ичие пыталась вспомнить, когда вообще соприкасалась с Акутагавой кожа к коже: на ум приходили только бесчисленные пощечины. Ох, сколько бы она сейчас отдала, чтобы почувствовать жжение на щеке от замаха его руки; лишь бы Рюноске был жив! В эти минуты медленно и верно умирала её душа, разваливаясь на части так же быстро, как леденело его тело. Хигучи Ичие успела совершить две ошибки за свою жизнь: пошла работать в Портовую мафию и влюбилась в Акутагаву Рюноске. Для нее любовь всегда была загадкой – родители никогда не дарили Ичие теплые чувства, а три года назад и вовсе покинули их сестрой навсегда, оставляя после себя ментально незрелую девушку и ребенка. Хигучи остро чувствовала ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь сестры, поэтому, почти сразу после кончины родителей, незамедлительно стала искать работу, способную обеспечить их маленькую семью. Такой работой оказалась Портовая мафия, организация, пронизанная насилием, жестокостью, местью, безжалостностью, болью. Эти два года в мафии сломали и без того не сформированную душу, взрастив ее, как свое приемное дитя, цель которого – убивать без преград на своем пути, без единой слезинки на длинных ресницах. Нежное чувство Ичие превратилось в болезненную привязанность. Привязанность к еще более больному человеку. Вначале девушка верила, что нелюдимого начальника можно спаси: по первой юности она наивно полагала, что любовь растопит каменную глыбу в его сердце и настанет та желанная взаимность, о которой Ичие грезила, лежа по ночам на неудобной кровати и наблюдая за июньским небом в открытое окно. Тогда она еще не знала, кем был ее горе-возлюбленный. А Рюноске был инвалидом, ментальным калекой. Теперь Хигучи даже не была уверена, можно ли было спасти его изувеченную сущность. Воспитанный на улице, а потом волею случая переданный в руки Дазая ребенок априори не мог стать членом общества. Его учитель был искусным манипулятором, жесточайшим гением, чей разум граничил с разумом безумца. Разве может что-то чувствовать человек, которого растили хладнокровной машиной для убийств, Портовой послушной шавкой, готовой перегрызть глотку любому, на кого Дазай покажет пальцем? Хигучи ненавидела Осаму за это, проклинала за свое несчастье, за то, как сильно Рюноске себя ненавидел, как был слеп в своей преданности чудовищу. Похороны состоялись через три дня. Все хлопоты по этому поводу Ичие великодушно взяла на себя, избавляя Гин от мук выбора гроба родному брату. Хигучи выбрала самый обычный, посчитав, что он соответствует ее аскетичному начальнику. Мори Огай мало участвовал в данной процессии, однако обещал через связи достать лучшее место на Йокогамском кладбище, что нисколько не утешало бедную девушку. Погода в этот день была на удивление приятной. Несмотря на то, что был конец октября, ветер дул довольно теплый, даже ласковый. Место на кладбище и впрямь было лучшим из лучших: рядом стоял столетний клен, любезно укрывая навещающих и покойника своими ветвями; вид на заходящее солнце с этого места был просто отменный, почти что романтичный. Всю холодную землю устилал разноцветный ковер неживых осенних листьев, так смешно хрустящих под ногами, только неровные прямоугольные могильные ямы чернелись на этом фоне, нагоняя удручающую тоску. Осеннее солнце в кои-то веки вышло из-за туч, одаривая собравшихся на похороны совсем не осенним светом. Подумать только, ведь раньше девушка обожала такую погоду: не было ничего лучше, чем выйти в такой день на набережную, вдыхая солоноватый морской воздух, пряча немного раздраженные руки в карманы. С этих пор она будет чувствовать к ней отвращение. На похоронах было совсем немного людей, Ичие ожидала, что придет больше. Старик Хироцу ничуть не изменил свое стандартно-спокойное выражение лица, лишь чуть более нервно покуривал тонкую сигарету. Тачихара все время не отходил от полумертвой Гин - эти три дня ее изрядно вымотали. Руки у наемницы подрагивали, почти незаметный кадык ходил то вниз, то вверх, будто готовясь к горькому стону или всхлипу. Лицом она была бледнее усопшего брата. Хигучи очень хотелось подойти и обнять ее, даруя минимальную поддержку, но даже этого сделать не могла: кругом члены мафии. Мори тоже приехал проводить своего цепного пса в последний путь, хоть и сделал это из чистой формальности – как только на гроб упадет первая горсть земли, он незамедлительно уедет по своим управленским делам, изредка вспоминая о том, каким же полезным был Акутагава в бою. Кое Озаки, Чуя и Мотоджиро не пришли, посчитав сие событие неважным или неувлекательным, хотя, Хигучи очень хотелось верить, что в глубине души Чуя тоже скорбел. Дазай, будь он неладен, не удостоил покойника своим присутствием. «Рюноске был бы в истерике», - подумала девушка. Акутагава лежал в гробу красивейшей фарфоровой куклой. Ичие всегда восхищалась его телосложением – создал же Бог такую красоту! Пусть ее начальник был довольно тщедушен, но как ей было не влюбиться с эти тончайшие, словно первые весенние веточки, запястья, хрупкие плечи, плавный изгиб шеи, узкую талию, длинные хладные пальцы. Рюноске был старинной мраморной статуей, потрескавшейся, потертой, но такой же прекрасной. Как же он мог так рьяно себя ненавидеть? Даже мертвым она не переставала любить его, любить целиком и полностью. Жаль только, что уже слишком поздно. Стук. Первый гвоздь вбит в крышку гроба. Стук. Второй гвоздь дополняет первый. Стук. Хигучи готова была поклясться, что Гин еле сдерживалась, чтобы не припасть к деревянному ящику и не разрыдаться. Она сама была на пределе. Стук. Ее сердце лежит в этом же гробу, навсегда отданное одному человеку, который сейчас унесет его с собой на два метра под землю. Хигучи самой хотелось умереть, когда бородатый могильщик стал закидывать ящик землей, предавая его почве. Там же лежит ее смысл жизни, ее стимул жить, ее единственная отрада, как же можно все в одночасье… похоронить? Она еще долго стоит у его могилы после завершения церемонии, когда все уже ушли, а могильщики получили деньги за свою работу. Ичие стоит на коленях у скромного надгробия, на котором ровным шрифтом выведены заветные буквы «Акутагава Рюноске», провалившись в полное безвременье. *** -Здравствуйте, Акутагава-семпай. Старинный клен уже много раз слышал эти слова, начиная с ноября. После похорон Хигучи обещала себе, что не будет посещать место его погребения чаще, чем раз в неделю, ведь, будь Рюноске жив, он бы вообще не позволил посещать свою могилу – Ичие уважала желания своего начальника. -Знаете, Гин уже лучше. Прошло всего несколько месяцев, но глаза ее больше не красные, как раньше. Мичидзо ни на шаг не отходит не нее, поддерживает и ободряет – ваша сестра в надежных руках, - девушка запнулась, оглядывая могилу, представляя, будто Акутагава ее слышит. – Я с ней тоже лажу. После вашей кончины мы много времени проводили вместе, вспоминая вас. У Ичие все время не выходило хорошего рассказа: предложения были отрывистыми, нужные слова не подбирались, путаясь где-то на корне языка. Не то, чтобы это было важно для покойника, но для девушки было тяжело осознавать, что даже после его смерти между ними – пропасть, которую Хигучи никак не преодолеть. Редкий человек посещал его могилу. В первый месяц Гин пыталась ходить на нее каждый день, забывая о рабочих обязанностях, так как Мори даже не думал дать ей неделю отпуска, чтобы прийти в себя. Однако из раза в раз бедная девушка представляла, что на этом месте в земле гниет тело ее брата, что его, возможно, уже едят черви, и впадала в безудержную истерику. В эти моменты вся ее выдержка исчезала, словно ее никогда не было, давая волю слезам. С тех пор Мичидзо запретил Гин ходить навещать брата, наказал ей ждать лучших времен. Единожды Ичие видела Хироцу, облокотившегося на ствол клена. Он стоял у могилы и курил, явно погруженный в глубокие размышления. Девушка ничего не знала про отношения Акутагавы с Рьюро, но, раз он пришел, ему было, что вспомнить. В тот день они оба стояли в безмолвии, стеклянным взглядом прожигая каменное надгробие. Единственную, кого можно было увидеть в пятницу вечером в любую погоду – стройную светловолосую девушку в строгом костюме, иногда с цветами, иногда без. Сердобольные могильщики, которые как никто другой чувствовали чужое горе, замечая, как она стоит у места погребения, сделали для нее небольшую, изящную скамеечку. Хигучи могла часами сидеть на ней, иногда молча, иногда рассказывая о делах мафии. Закатное солнце каждый вечер без исключения было волшебным, окрашивало небо в теплые пастельные тона; больше всего Ичие любила розовые. Истерики кончились в первый месяц: девушка смогла успокоиться только после того, как полностью испортила подушку своими слезами. Сидя на скамье рядом с могилой, она редко плакала, только сердце сжималось от тоски, что Рюноске не видит эти чудесные закаты (и никогда больше не увидит). Ичие постепенно свыкалась с мыслью, что его больше нет. Как бы мучительно это ни было, смирение – необходимость. Одному Богу известно, откуда Хигучи знает, что любимые цветы Акутагавы – хризантемы. То ли Гин обмолвилась об этом в первые недели после похорон, рыдая у девушки на плече, то ли Хироцу говорил ей об этом, когда начальник был еще жив – Хигучи правда не знала. Но эта мысль точно была у нее в памяти, она не забывала об этом ни на секунду. Будучи подростком, Ичие читала книгу, в которой была фраза, что человек умирает в то время года, когда цветут его любимые цветы. Хигучи поражалась этому совпадению: хризантемы цветут в конце октября. Сегодня она пришла к нему с букетом красивейших желтых и фиолетовых хризантем. -Акутагава-семпай, я знаю, что вы любите хризантемы. Я дарю вам их и надеюсь, что скоро я тоже буду покоиться где-то поблизости, и на моей могиле будут лежать такие же прекрасные японские камелии, как на вашей сейчас – хризантемы.