Дерзость

— Элизабет, юной леди не подобает так себя вести, — сухо заявила Фрэнсис Мидфорд. — Ты без пяти минут невеста Сиэля, а держишься так, словно тебе по-прежнему восемь лет. — Ах, мамочка, прости, но мне так весело! — Элизабет подбежала к ней и обняла за шею. — Пожалуйста, не сердись! Я так давно не играла с Сиэлем! — Если тебе некуда девать энергию — лучше бы ты больше времени уделяла танцам и урокам со шпагой, — с упрёком заметила та. Со стуком опустила чашку на блюдце и отодвинула их в сторону. Юный граф поднялся с пола, угрюмо поправил чуть не слетевшую повязку на глазу и мысленно возблагодарил тётушку, потому что, видимо, только она могла укротить свою взбалмошную дочь. Фрэнсис и Элизабет приехали в поместье Фантомхайв накануне Дня Святого Валентина, чтобы отметить этот праздник вместе с Сиэлем. Алексис и Эдвард намеревались присоединиться к ним завтра — у Алексиса были дела в Лондоне, и по приезде оттуда он собирался забрать сына из колледжа, откуда они бы вместе приехали в гости к племяннику. Элизабет ворвалась в гостиную, как смерч, повисла на шее у Сиэля, чуть не удушила его, лепеча какой-то девчоночий вздор, пока её мать чинно здоровалась со слугами и Себастьяном. А потом Фрэнсис уселась за столом, дворецкий подал ей чай и бисквит, а Элизабет принялась упрашивать Сиэля поиграть с ней. Он скрепя сердце согласился, но уже через полчаса сильно пожалел об этом. Сначала они играли в шарады, позвав на подмогу Мэйлин, Финниана и Бардроя, а потом Элизабет уговорила Сиэля на жмурки, завязала ему глаза шарфом, раскрутила и заставила ловить остальных, хлопая у него перед носом в ладоши, пока он не споткнулся и не полетел на пол… Себастьян на протяжении всей игры невозмутимо стоял возле Фрэнсис с полотенцем, переброшенным через руку, время от времени подливал ей чая и не делал ни малейших попыток избавить своего господина от этой кары господней по имени Элизабет. — Я думаю, вы могли бы позволить своей дочери и отдохнуть, миссис Мидлфорд, — мягко заметил он. — Танцы и фехтование — это хорошо, но ведь жизнь состоит не из одних занятий… Сдвинув брови и поправив свисающую прядь волос, Фрэнсис сурово посмотрела на него: — Вас послушать — так вы готовы потакать любым капризам и Сиэля, и его невесты, забыв о том бремени, которое будет возложено на них обоих его званием Цепного Пса королевы! (Элизабет между тем как ни в чём не бывало подбежала к Сиэлю, помогла ему подняться и они возобновили игру в жмурки). — Вовсе нет, — негромко возразил Себастьян. — Я уверен, что молодой лорд и его невеста прекрасно справятся с возложенной на них задачей и не посрамят доверия, которое Её Величество Виктория оказала роду Фантомхайв. — Не посрамят, если вы куда больше времени будете уделять воспитанию Сиэля и его внешнему виду, мистер Михаэлис! А заодно и своему собственному! — Я непременно так и сделаю, — покладисто согласился дворецкий, прижав руку к груди. … После ужина все разошлись по своим комнатам. Гостевые спальни, в которых расположились Элизабет и Фрэнсис, находились в левом крыле поместья, а спальня Сиэля — в правом. Уже собираясь укладываться, Фрэнсис, облачённая в ночную рубашку и пеньюар, сидела перед зеркалом и расчёсывала на ночь волосы. В дверь постучали. Маркиза, решив, что это пришла горничная, принесла ещё свечей или грелку для постели (ночь была прохладной) — крикнула: — Я сейчас открою! — поднялась, запахнула пеньюар, подошла к двери и открыла замок. На пороге стоял дворецкий Сиэля, отчего-то держа одну руку за спиной. У Фрэнсис ёкнуло сердце, от неожиданности она отступила назад, глаза у неё изумлённо расширились, но в следующий момент налились гневом: — Михаэлис… Что вам здесь нужно? Как вы смеете?! Сознание её панически заметалось. Тёмный силуэт дворецкого в проёме двери был очень высоким и выглядел каким-то угрожающим. Что у него на уме? Ни Алексиса, ни Эдварда нет поблизости. Она ни секунды бы не боялась, будь у неё в руке шпага, но до шпаги нужно ещё успеть добраться. Но ей нельзя, ни в коем случае нельзя показывать панику… — Убирайтесь немедленно! — приказала она ему со всей решительностью, на которую только была способна. Себастьян извлёк руку из-за спины. В ней у него был большой букет оранжево-алых георгин. — Миссис Мидлфорд, — сказал он мягко, — смиренно прошу меня простить за столь позднее вторжение, но боюсь, что завтра, когда ваш супруг будет уже здесь — я не решусь сделать вам этот скромный подарок… — Цветы? — слегка растерялась Фрэнсис. — Вы принесли мне цветы? — Мне кажется, георгины являются олицетворением вас самой — потому что они символизируют утончённость и чувство собственного достоинства. Я не могу не восхищаться этими качествами в вас… Ведь сражение на «Компании» продемонстрировало и ваше беспримерное мужество, и те качества, которые вы смогли передать своей дочери. Я уверен, что она унаследовала их от вас — вашу смелость, твёрдость руки, превосходную технику владения шпагой и право с гордостью носить фамилию Мидлфорд. Прошу вас — примите эти цветы в знак того, что не разгневались на меня за этот дерзкий приход… — с поклоном он протянул ей букет, не трогаясь с места. Помедлив, Фрэнсис сделала шаг навстречу и приняла цветы. В их чашечках блестели капельки росы, словно они были срезаны ранним утром. — Признаться, вы удивили меня, Михаэлис, — маркиза, пряча замешательство, поднесла цветы к лицу. — Благодарю вас за эти слова и за подарок. — Вы не сердитесь больше? — его странные красноватые глаза внимательно посмотрели на неё, и Фрэнсис почувствовала лёгкое смущение. — Сержусь, но прощаю. При условии, что вы немедленно уйдёте, — решительно заявила она. — Сию секунду. Позвольте мне только поцеловать вашу руку. — Ваша дерзость переходит все границы! — нахмурилась Фрэнсис, но всё же почему-то подала её. — Примите мои поздравления, миссис Мидлфорд… С завтрашним Днём Святого Валентина, — склоняясь и осторожно целуя узкую женскую кисть, проговорил дворецкий.