***
Берт совершенно не умел убираться, поэтому чаще всего эта забота ложилась на плечи Курта. Когда сын был помладше, он возражал, говоря, что Курт должен играть с друзьями во дворе, и что он и сам отлично справлялся. Но Курту было виднее. Конечно, он потерял мать, и это была настоящая трагедия, но Берт потерял любовь всей своей жизни. Человека, которого он так долго искал, просто не стало. В мгновение ока. Курту никогда не было сложно навести порядок. Уборка занимала как руки, так и голову. Берт все еще помнил то утро, когда Курту было около двенадцати. Он проснулся в пять утра от шума воды и с удивлением обнаружил, что Курт уже не спал. Его сын надел пару больших резиновых перчаток, которые не принадлежали ни одному из них, вооруженный чистящим средством и губкой. Он сурово надраивал стены ванной. Берт бы рассмеялся, если бы по лицу сына не бежали слезы. — Дружок? — осторожно спросил Берт, войдя в ванную. — Что ты здесь делаешь в такую рань? — Мне показалось, что пора помыть ванную. — Курт, оставь это. Я закончу. Иди спать. Он попытался забрать средство из рук Курта, но мальчик только сильнее сжал бутылку. — Я видел её. Она… в смысле, она мне приснилась. Ведь она же не могла быть здесь? Потому что её больше нет. И она не вернется. И тогда Курт выронил бутылку. Она громко ударилась об пол. За ней последовала губка, оставляя на плитке пену. И затем он уткнулся лицом в грудь Берта и зарыдал. Такого его отец не видел уже больше года. Потому что Курт боялся. Боялся сломиться на глазах у отца, потому что он должен был оставаться сильным ради них обоих. Достаточно только сказать, что Берт начал учиться прибираться, решив, что горе не было оправданием тому, чтобы не заботиться о своем ребенке. Годами позже он с любовью закатывал глаза из-за громких перепалок Финна и Курта, когда выходил выбрасывать мусор. Он старался избегать генеральных уборок с тех пор, как умерла его жена, но обнаружил, что возвращение к прежним привычкам даже грело. В такие моменты он чувствовал, что возвращается в норму. Они с Куртом так долго были одни, что он успел позабыть, что из себя представляла нормальная жизнь. — Пап? Пап. Ты чего пялишься? Какой же ты странный, — заметил Курт, выпуская из рук коробку, которую он нес из гаража, и случайно роняя её на ногу Финна, отчего тот громко выругался. — Упс. Берт только рассмеялся, покачав головой, и снова пошел выносить мусор. Весна наконец-то наступала. И он уже сейчас мог сказать, что для всех них она будет чудесной.***
— Так, а зеленый означает?.. — спросил Блейн, когда они с Куртом шли по коридору, направляясь в нужные им кабинеты. — День святого Патрика, забыл? Твой праздник. — Я не ирландец. — Я про лепреконов. Блейн мог бы придумать миллион способов, как стереть эту самодовольную улыбку с лица Курта, но ни один из них не был предназначен для публики. — Я не маленький, — пробормотал Блейн. — Это всё твои ботинки. — Ты — коротышка. И ты только что прошел свой кабинет. Блейн остановился, осознав, что Курт был прав. Он бы попрощался с ним, но решил, что это только привлечет внимание к уже довольно странной ситуации. Так что он развернулся и пошел в обратном направлении. Курт приводил его в замешательство по многим причинам. В основном потому что он был не совсем уверен, кем они друг другу являлись. С тех пор, как они обменялись номерами, прошло несколько недель, но между ними изменилось немногое. Курт всё также приходил на репетиторство, а Блейн всё также пытался учить его, несмотря на ужасную привычку парня уходить от темы. С той единственной разницей, что теперь время от времени репетиторство прерывалось поцелуями. Что было довольно здорово. Но они будто оба ходили вокруг да около очевидного. Ни один из них не хотел поднимать тему, потому что тогда всё могло бы разрушиться. Потому что Курт нравился Блейну. Очень. В первую очередь эмоционально — хотя и физический аспект был ему совсем не чужд. Но одна лишь мысль о том, чтобы вступить в официальные отношения, казалась смехотворной. У Курта была своя жизнь, у Блейна был Себастиан. Что также поднимало вопрос об измене. Которую Блейн регулярно совершал. Еще одна тема, которую они любили обходить стороной. Что было довольно тяжело, потому что они говорили очень много. Курт был невероятно многословным для кого-то с таким объемом легким, и Блейн быстро осознал, что он был очень говорливым, когда общался с тем, кто его действительно понимал. Но сколько бы они ни говорили, они никогда не касались темы друг друга, или самих себя, или того факта, что что бы ни происходило между ними, не продлится долго. В тщетности была красота. Каждый раз, когда они целовались, это напоминало невероятную азартную игру. И он знал, что однажды удача окажется не на их стороне. И по какой-то причине это было нормально. Это было потрясающе. Лучше скучать по человеку, чем не узнать его вообще. Но когда эти мысли не крутились в голове, он преподавал. И во время одного из уроков телефон завибрировал. Ему даже не нужно было смотреть на экран, чтобы понять, кто это был. — Так, ребята, отвечаем на вопросы с первого по двенадцатый на странице 236. Через 10 минут проверим все вместе, — сказал он девятиклассникам, прежде чем прочитать сообщение. Курт: Путешествие в космос или подводная экспедиция? Блейн закатил глаза, но ответил. Блейн: У тебя разве сейчас не урок? Курт: Вроде того. Такое случалось, как минимум, несколько раз в день. Курт задавал ему какой-то безумный вопрос, и Блейн сдерживался, сколько физически мог, прежде чем сдавался и попадался в глупые, увлажненные лапы Курта. Блейн: Подводная экспедиция. Курт: Почему? Блейн: Потому что как мы можем понять другие миры, если не исследовали до конца свой собственный? Ответ, похоже, удовлетворил Курта, потому что за ним не последовало никакой снисходительной остроты. Он ответил только через две минуты. Курт: Ты, мой дорогой, должен был стать философом. Такой талант зря растрачивается. Блейн: Иди лучше учись. Курт: Нет Блейн: Это почему это? Курт: Потому что нам с тобой намного веселее, правда? В такие моменты его безумие держало в узде чувство ответственности. К черту всё, хоть раз в жизни он хотел оказать положительное влияние. Блейн: Думаю, можем поговорить еще немного. И он думал, что не было ничего страшного в том, чтобы с каждым днем влюбляться в Курта всё сильнее. И он думал, что не было ничего страшного в том, чтобы на всей скорости нестись прямо в кирпичную стену; наслаждаться поездкой, отлично зная, чем она закончится. Он сожалел лишь о том, что был чересчур мягкосердечным.***
— Кто это? — спросила Мерседес, заглядывая в экран телефона через плечо Курта. Тот быстро прижал телефон к груди. — Куинн, — соврал он. — Думаем, как улучшить наше выступление для Региональных. — Ага, конечно, — бросила Мерседес. — В общем, у Рейчел начался очередной откат. И она хочет, чтобы ты принес диск с «Касабланкой» из-за какого-то глупого спора с… Курт рассеянно кивнул, радуясь, что она так легко поверила. Или хоть и не поверила, но не стала копать глубже. Потому что как бы сильно он ни любил Мерседес, он знал, что у неё будет истерика. Она была настолько богобоязненным человеком, что одна мысль о романе с учителем без сомнения поставит под вопрос её непредубежденность. К тому же, слово «роман» здесь было совсем не к месту. Оно подразумевало то, что обычно происходит между взрослыми, а это было очень далеко от правды. Он знал, что если бы люди узнали о них с Блейном, то им на ум тут же бы пришла мысль о Курте в компрометирующем положении в кабинете химии, что, по его мнению, было довольно неосмотрительно, не говоря уж о том, насколько негигиенично. Ведь общественные школы изобиловали болезнетворными микроорганизмами. Кабинет в Маккинли наверняка нарушил бы все законы в области здравоохранения в Огайо и едва ли напоминал помещение для страстной авантюры из какой-нибудь романтической комедии. Курт назвал бы это отношениями, но тогда это означало бы какие-то долгосрочные обязательства, что точно вызвало бы у Блейна приступ паники. А они и так уже ходили по лезвию бритвы. Наверное, это можно было бы назвать соглашением, как бы формально это ни звучало. Они были друзьями, Блейн учил его химии, Курт учил его всему, что знал сам — моде, литературе, и подсказывал, где лучше всего покупать средство для волос — и если иногда это заканчивалось оральным контактом, то это была всего лишь очень удачная случайность. Только вот он знал, что между ними было нечто намного большее. И он знал, что вел себя ужасно неблагодарно. Потому что, по крайней мере, Блейн разговаривал с ним. И не отрицал тот факт, что между ними что-то было. И к тому же, отвечал на его сообщения. Что напоминало об еще одной вещи. Мало того что Блейн был очаровательным, умным, милым и привлекательным, он еще и умел отлично переписываться, к чему в наши дни стоило относиться со всей серьезностью. Так что было чертовски несправедливо, что человек с таким количеством потрясающих качеств был занят. Потому что он до сих пор был с Себастианом. И Курт никогда в жизни не смог бы представить, что однажды окажется в роли чертового любовника, но, видимо, всё когда-то случается в первый раз. Но ему нравилась улыбка Блейна. Она не была достаточно хорошей причиной, чтобы рисковать стольким ради одного человека, но она открывала двери ко всему остальному. И лучше всего она казалась тогда, когда Блейн улыбался Курту. И если Курт не мог исчислить их отношения годами, — это была совершенно ненадежная единица измерения, да и он был даже не уверен, продержатся ли они хоть год, — то он решил отмерять их улыбками Блейна. И этого было достаточно.***
Он был странного оттенка голубого по краям и становился всё темнее и темнее к центру, больше походя на фиолетовый. Он был маленький и тихий, но при этом будто взывал к Курту. Блейн наконец-то оторвался от учебника, и Курт изо всех сил попытался сделать вид, будто смотрел на стену за его спиной, а не на синяк на левой щеке Блейна. Но тот, похоже, заметил взгляд Курта, очевидно не понимая, в чем дело, пока не вспомнил. — Ох, я вроде как… расстался с Себастианом. И он кинул в меня ботинком, — объяснил учитель, чуть усмехнувшись. — Ничего особенного — даже на сюжет фильма не потянет. Курт тоже нервно рассмеялся, больше от облегчения. — Хорошо. В смысле, не хорошо, но я подумал… в общем. Ты в порядке? Блейн задумался на мгновение, но затем кивнул. — Да. Да. Я думал, будет хуже. Я не люблю его. Он мне даже не нравится. Но я в порядке. Я чувствую… Облегчение. Словно груз с плеч свалился. Чем больше Блейн говорил, тем лучше Курт понимал, что в первую очередь он пытался убедить самого себя. — Это здорово. Я рад. На одну заботу меньше, верно? — Курт опустил глаза на листки в руках, избегая взгляда Блейна. Голову разрывало от догадок. Он чувствовал себя виноватым. Да, расставание казалось неизбежным и даже пошло на пользу. Но он не переставал чувствовать, будто ускорил процесс. Но с другой стороны, не вел ли он себя как нарцисс? Думая, что Блейн разорвал отношения с любовью своей жизни из-за какого-то пацана из старшей школы? — Верно, — некоторое время спустя ответил Блейн и больше не сказал ни слова, оставляя Курта во мраке наедине с его мыслями. Как всегда. Остаток репетиторства прошел без поцелуев, без флирта и даже без разговоров. Курт начинал думать, не означало ли это конец. Финальный день, мысли о котором не давали ему покоя все эти недели. Если бы он знал, что это случится именно сегодня, он бы постарался запомнить каждый момент, но как он мог догадаться? Когда занятие закончилось, он собрал учебники и уже собирался уходить, когда почувствовал на плече руку. Он обернулся, и губы Блейна коснулись его собственных в легком целомудренном поцелуе. — Поговорим сегодня вечером? — спросил он с надеждой. Курт улыбнулся, не в силах сдержать головокружительную радость. — Да. До скорого. Он просто был рад, что у них было хоть какое-то будущее.