Вина невиновного

Нечасто такое случается, когда знаменитая Путешественница могла остановиться в одном месте, дольше, чем на день-другой. Особенно после решений глобальных проблем страны: появляется множество побочных поручений, просьб, заданий, что даже вздохнуть полной грудью не успеваешь, что там вообще говорить про какой-то отдых. Но ситуация в данный момент имела совсем другую степень важности. Нечасто случается и такое, что знаменитая Путешественница привязывается к людям. Причем еще настолько привязывается, что готова отбросить любое дело любой важности, лишь бы только остаться с этим человеком рядом хоть немного дольше обычного. У нее нет какого-то графика, ведь обычно день настолько заполнен, что уставшая девушка едва доходит до кровати в чайнике, которую уже перетащила в главный холл. Но ситуация в данный момент и правда имела совсем другую степень важности. Люмин безумно волновалась все время, как они придумывали план, как сражались с этим чертовым Скарамуччей, как спасали Ирминсуль. Но волновалась она отнюдь не о себе — слишком уж привыкла к подобного рода «занятиям». Из головы все не вылетало измученное от боли лицо. Лицо человека, к которому за этот небольшой, — на самом деле большой, — срок путешествия по Сумеру Люмин успела привязаться чуть ли не как к потерянному близнецу. И впервые за все время она была готова бросить всю страну и Архонта, лишь бы вернуться к нему, упасть в его объятья, смаковать его губы. Впрочем сделать бы это она все равно не смогла раньше положенного, как минимум из-за гребанного синдрома спасателя, а как максимум — это была страна, где он вырос, это была его страна. И это, черт всех Архонтов дери, было чуть ли не самой главной причиной. И после всех этих страданий, что девушка натерпелась в Сумеру, она была просто обязана оставить всех хотя бы на четыре дня и вернуться к нему.

***

— Скажешь, если сделаю больно? — голос девушки звучал неуверенно, когда она аккуратно держала в руках баночку с мазью, силясь не разбить из-за дрожащих рук. — Все в порядке, — приглушенно и практически буднично отвечал парень под ней, но слыша сверху возмущенное «Тигнари!», все же соглашался, — да, я понял, скажу. По всей его спине расходились извилистые тонкие линии, разветвляясь сотни раз, словно корни неугомонного растения. Но если корни были чем-то таким, что было парню близким, то эти полосы на его спине… Совсем не то. Может быть, Люмин и простила Сказителя за все то, что он творил с ней, но прощать за причиненную боль ее близкому она не станет никогда. Запомнит тот день, когда молния ударила в Тигнари и эту рокочущую внутри обиду, почти ненависть, на всю свою жизнь, как бы Скарамучча ни помог ей в будущем. От злости девушка сжимает баночку в руках, но потом осознает, что может так раздавить ее и убирает от греха подальше. Вместо этого удобнее садится на пояснице юноши, упираясь коленями в матрац. Она аккуратно, почти невесомо проводит по шрамам, которые все еще определенно болят. Люмин знает, каково это, когда прямиком в тебя бьет молния: неописуемая боль, которую не пожелаешь даже злейшему врагу (и даже Скарамучче). Поэтому она и правда старается как можно нежнее водить смесью по худощавой спине Тигнари, хотя и понимает, что дискомфорт это все равно приносит. Путешественница была готова не раз испытать на себе подобное, лишь бы защитить своих близких. Она была бы не против повторить битву с Секи но Ками еще столько же раз, если бы благодаря этому не видела на любимой спине страшные шрамы. От этих мыслей сердце так болезненно и сильно сжимается, что даже нос начинает щипать от нахлынувших слез. Если бы Люмин старалась лучше, она бы смогла предотвратить не только это, но и страдания множества других людей. Если бы она была сильнее, если бы имела былую силу, то не сидела бы сейчас на человеке, которого безумно любит, натирая лекарством всю его спину. Девушка даже губу прикусывает, лишь бы не издать и звука — у Тигнари слишком хороший слух, он все сразу услышит. Но вместо звука происходит следующее: слезы начинают скатываться по щекам, а после капать с подбородка. Люмин пытается их поймать, но они уже приземляются на бледную кожу. Уши Тигнари тут же дергаются, а сам он поднимает удивленное лицо, которое до этого уткнул в подушку. — Люмин?.. Девушка не знает, стоит ли вообще отзываться. В затуманенном виной разуме крутятся мысли, что юноша теперь разочарован в ней, в ее силе и напускном титуле «героя». Она молча слезает с него, в попытке сбежать, лишь бы он не видел ее лица: — Я пойду свежим воздухом подышу… Но чужие руки аккурат обвиваются вокруг ее талии, притягивая к себе и не давая никуда уйти. Люмин хочет вырваться, но эти потуги настолько слабы, что она сама понимает абсурдность своего желания. Тигнари поворачивает ее к себе лицом, приподнимает за подбородок, заставляя взглянуть в свои глаза. Зеленые, светящиеся, словно лес Гандхарва, глаза. — Что случилось? — Если я скажу «ничего», ты все равно заставишь меня отвечать? — Да. Девушка вновь хочет отвести взгляд, но ей не дают. Пальцы юноши нежно, но требовательно сжимают ее подбородок. Он не собирается ее отпускать просто так. — …Только не говори мне, что ты винишь в этом себя? — Я… Но я правда виновата. Если бы только смогла прочесть между строк, понять его слова, то этого бы не произошло. Прости, правда прости, если бы не я, то ты бы не пострадал так сильно, — Люмин впервые не знает, куда себя деть: бежать или прижаться? — то, что ты не оттолкнул меня, было ошибкой. Все, что связано с «Героем Тейвата», несет за собой проблемы и беды… — Стоп. Послушай, — он перебивает ее, не дает договорить и разорвать зрительный контакт, — не будь тебя, я бы все равно подставился. Что с тобой, что без — травма все равно была бы получена. Ты не виновата и не несешь каких-либо за собой проблем. Еще скажи, что из-за этого я тут же должен тебя бросить, — юноша закатывает глаза от собственных слов, которые крутились на языке у девушки. Взгляд его уверенных глаз не придает той же уверенности Люмин. Хоть она ничего и не говорит, но все еще думает о своем. Тигнари опускается к ее губам, прикасаясь к ним своими легко, однако тут же утягивает Путешественницу в более глубокий поцелуй. Он целует ее долго, скользит руками по шее, лопаткам, талии, прижимает к своему голому торсу, но потом тут же отступает, не переступая черту. Когда юноша отстраняется, дыхание у обоих сперто, а кончики пальцев подрагивают от нахлынувшей духоты в комнате. — Я люблю тебя. Получи я хоть сотню ударов молнией, даже по твоей вине или твоими руками, мои чувства останутся неизменными, — он прижимает уши к голове, напряженно наклоняясь к шее чужеземки, — больше не думай о том, что ты в чем-то виновата. И тем более о том, что мне было бы лучше без тебя. Тигнари был не из тех людей, что разбрасывался красивыми словами направо и налево, от него не всегда можно было дождаться простого «люблю тебя», он предпочитал высказывать все свои чувства действиями. Но именно в эти мгновения, видя виноватые слезы своей возлюбленной, чувствовал в этом свою ошибку. Пока пушистый хвост обвивается вокруг ее тела, юноша несильно покусывает девушку за плечо, прижимая к себе в крепкие объятья. — Мы поняли друг друга? — Да… Я поняла. И в ответ Люмин вновь получает поцелуй, только теперь куда более глубокий, сопровождаемый укусами и ухмылками. Клыки у Тигнари острые, кусается он больно, но именно в такие моменты хочется подставиться под его касания и принять все укусы. Не выдержав, девушка скользит ладонями по чужому оголенному торсу и тихо стонет прямо в поцелуй, на что получает негромкое: — Впрочем, думаю, ощущение твоих рук куда ярче молнии.