*******
— и как долго ты собираешься сидеть в шкафу? ты однажды задохнешься ведь. — тяжело вздыхает ацуши и печально смотрит на друга, вцепившегося в стилус в порыве вдохновения. дазай недавно раскошелился на графический планшет и не может нарадоваться покупке, ведь теперь он наконец-то сможет передать пламя рыжих волос его музы. да, он мангака, но он все ещё простой художник. иногда у него настроение поработать с акварелью, совсем редко — с маслом, уж никак оно не хочет оно ему покориться. — ацуши, успокойся. он моя муза, моя беатриче, не больше. понимаешь, я наконец-то нашел вдохновение. я не хочу взаимности, мне нечего дать ему кроме моих картин и рисунков. я не создан для человеческих отношений. ацуши хочется выстрелить себе в голову. — ты страстно желаешь любви, но страх возымел над тобой большую силу, дазай. дазай мотает головой, ведь ацуши бьёт точно в цель, в самую десяточку. осаму очень комфортно в клетке собственного страха, она кажется безопасной и даже комфортной, он к ней привык. а внешний мир страшен и безумен. что такое любовь? для дазая это не поцелуи, не брак с детьми и никак не ипотека на двушку в центре. осаму художник, ему нечего дать кроме своих произведений. он совершенно не умеет выражать эмоции, он даже не может разобраться в том, что он, черт возьми, вообще чувствует и чувствует ли. ему кажется, что он совсем пуст и вот-вот сломается. да, ему страшно, но не жизнелюбивому и энергичному накаджиме его в этом упрекать. да, тот пережил не мало дерьма в своей жизни, но все ещё сохраняет в своем сердце детскую беззаботную веру в лучшее. у дазая этого нет. у него есть только карандаш, ластик и скетчбук. ну вот теперь ещё добавился графический планшет. у осаму будто и от тела-то остались только глаза и руки. и какое-то маленькое, иссушенное и беззащитное подобие сердца в груди. ацуши видит проблеск боли в глазах друга, и поджимает губы. не стоило. по крайней мере не сейчас уж точно. накаджиму спасает лишь сообщение от одногруппников, что пара начнется пораньше. он легко и невесомо касается свободной руки дазая, смотря с раскаянием и нежностью в глазах и говорит: — прости, я не хотел, правда. мне нужно идти, пару сдвинули вперёд. извини меня. дазай чувствует. это вина. ацуши должен улыбаться, он должен быть счастлив, поэтому он собирает остатки сил и делает вид, что все в порядке, уверяя друга, что он в норме. осаму улыбается почти искренне, ацуши не верит, но ничего не говорит. неподходящее время для разговора. оставшись один, дазай закусывает кончик стилуса, оглядывая кофейню. перед началом четвертой пары люди расходятся, становится свободнее, остаются только делающие домашку. и он. его муза. его вдохновение. чуя прекрасен, он дружелюбно улыбается гостье-первокурснице, делающей заказ и подмигивает дазаю. все внутри будто в космонавты готовится, прокручиваясь раз за разом в "центрифуге". у него было никаких шансов. в чую невозможно не влюбиться. он слишком прекрасен. накахара будто сошел прямиком с холста эпохи возрождения. ещё волосы эти его блядские. дазай жмурится и трет глаза. он вроде бы хочет приблизиться к нему, но боится, что все испортит. ведь он ходячее разочарование, куда ему до его эвтерпы. но чуя к нему несказанно добр, иногда даже заплакать хочется и сказать: «прекрати, блядь, я же привыкну, я не достоин этого». дазай, задумавшись, даже не замечает, как чуя снял фартук и вышел из-за стойки, подцепляя с вешалки свое пальто. — эй, микеланджело, поднимай зад, хочу покурить пока никто новый не пришел. — улыбается чуя, передавая ему его бежевый плащ. дазай скидывает свои пожитки в рюкзак. погода удивительно чудесна, яркое солнце, и пахнет наконец-то весной. снега уже нигде не осталось, и кое-где виднеются новые зелёные ростки. чуя зубами вытаскивает сигарету из пачки, пока одной рукой ищет зажигалку. дазай нервно сглатывает. это было чертовски горячо, мать вашу. чуя будто работает в две смены: в один момент он улыбается, как невинное дитя, а в другой, смотрит так, что дазаю хочется сесть на колени и надеть на себя ошейник с поводком, сунув последний прямо в руки накахары. а потом происходит это. дазай даже не понимает, как именно, но с его губ срывается, то чего он сам от себя не ожидал. — чуя, ты не хочешь побыть моим натурщиком? накахара давится дымом и смотрит на уже друга весьма удивлённо. дазай чуть не хватается за голову и думает «блядь, ты чего наделал, идиот». но к его удивлению, все не так плохо: — обнаженным позировать не буду, — смеётся чуя, — а так давай попробуем. у дазая вся жизнь перед глазами пронеслась, сердце шумит так бешено, что он только через несколько мгновений осознает, что услышал в ответ. «охуеть», - думают оба. — отлично, тогда в субботу?********
— кофе или чай? — доносится с кухни, пока чуя пытается размотать шарф в прихожей. — давай чай, черный. с бергамотом, если есть. — мотает головой рыжий, стряхивая лишнюю влагу с волос. как назло, зонт не взял, и пошел дождь. можно было и на такси, но он уже стоял на автобусной остановке. чуя подхватывает рюкзак и движется туда, откуда слышал голос. осаму выглядит очень по-домашнему. волосы взъерошены, и чуя мысленно закатывает глаза, чтобы не поддаться желанию запустить руку в темные локоны. — тебе повезло: последний пакетик эрл грея. - осаму улыбается, и чуя благодарно кивает, касаясь губами ободка чашки. — слушай, у тебя балкон есть или тут курить можно? — можно, но я тоже хотел сходить, поэтому давай на балкон. и парни с кружками в руках выходят, чуя замотался в плед, который ему дал осаму, заметив, что тот совсем продрог от дождя. чуя шарит руками по карманам в поисках зажигалки, но не находит. дазай парень внимательный, заметил это, вот только не может найти, куда положил спички, которые только что держал в руках. поэтому рыжий сам придвигается ближе и прижимает кончик своей сигареты к сигарете друга, чуть-чуть прихватившись рукой за подбородок дазая. и отстраняется, выдыхая тихое «спасибо». а у самого сердце так стучит, что аж в уши отдаёт. накахара не замечает, как дазай после этого на секунду закусывает губу и облизывается, сглатывая. «пиздец» — проносится в голове у обоих. чуя оглядывает висящие на стене рисунки, картины и страницы из манги, которые сотворил когда-то дазай. накахара действительно считает его талантливым, ведь так и есть, он всегда восхищался художниками, потому что у него никогда не хватило бы усидчивости и терпения на такое. дазай готовит мольберт, что-то раскладывая на столе рядом с ним. чуя присаживает на диван, а затем на него ложится. — дазай? — м? — нарисуй меня как одну из своих француженок. — говорит накахара, расстегивая толстовку, надетую на голое тело, и закусывая губу. чуя ловит недоуменный взгляд осаму и очень заразительно смеётся, явно довольный своей шуткой. а дазай молчит, жадно оглядывая крепкие мышцы под белоснежной кожей и россыпь веснушек на плечах. — ладно, караваджо, ты хоть скажи чё делать? может волосы в хвост забрать или так нормально? в итоге волосы так и остаются в очаровательно небрежном хвосте, а дазай даёт ему свой свитер. чуя кладет правую руку на грудь. оказывается, сидеть долго в одной и той же позе чертовски сложно. чуя умоляет, опустить руку ненадолго. дазай шипит, что ему нужно прорисовать кисть. потом когда рука уже почти совсем отсыхает от напряжения, художник позволяет ее опустить. осаму полностью отдается творчеству, иногда раздавая указания. чуя прекрасен, и дазай никак не может налюбоваться. но не внешняя красота его так привлекает, точнее не только она, а что-то внутри. та дружелюбность и умение общаться с людьми, которые он сам не имеет? его прямолинейность и ощущение бьющей ключом жизни? его эрудиция и способность при этом невероятно тупо шутить? дазаю страшно, сначала ему казалось, что это всего лишь иллюзия, которую он сам себе создал, обожествил чую, чтобы черпать из "влюбленности" вдохновение? а сейчас он уже замечает и его недостатки, но это совсем его не отталкивает, а наоборот служит изюминкой и привязывает к себе крепче. дазай сам и не заметил, как влюбился по-настоящему. и сейчас добровольно тонет. он подходит к чуе, чтобы поправить воротник и волосы. присаживается на корточки, проходится гребнем по хвостику и передним прядям у лба, кладет свободную руку на щеку накахары и приближается, мягко касаясь губами губ рыжего, совсем не думая о том, что будет после. губы накахары чертовски мягкие и нежные, от него пахнет табаком, бергамотом из-за чая и каким-то приятным унисекс-парфюмом. дазаю сносит крышу, когда он понимает, что чуя отвечает ему, кладет руки на плечи, сцепляя их на шее. они отстраняются, и дазаю становится страшно.*********
дазай мало чего боялся в этой жизни, и впервые в жизни его напугало то, в чем он был, как рыба в воде: тишина. повисшая в воздухе тяжелая пауза, в которой слышно лишь сбитое дыхание обоих. тишина, которая громче, чем фейерверки в новогоднюю ночь. давящая на мозг, отдающаяся в ушах болезненным, оглушительным стуком сердца. осаму успел придумать детальную историю собственного самоубийства. он все испортил? или испортит? стоит ли что-то сказать? выйти? может быть перевести все в шутку? сказать, что ничего не было? он совершенно не знает, что делать. осаму очень страшно, потому что ацуши был прав, он изнывает от желания познать любовь и взаимность, но страх имеет власть над ним намного большую. он не умеет чувствовать и жить, как люди. дазай всю жизнь был вынужден анализировать все свои эмоции, сопоставлять их с тем, как обычно ведут себя люди, как они реагируют на те или иные вещи, потому что ему пришлось ещё в детстве отключить механизм "чувствования". ребенок, что не должен был родиться, сирота при живых родителях. бутылки дешёвого пойла забрали у него отца и мать, оставив мальчику лишь лист бумаги и упаковку засохших фломастеров. с тех пор он сбежал в мир линий, точек, фигур, символов. он жил в своих творениях, сублимируя в них свои отключенные защитными механизмами психики чувства. и вот теперь на него снова накатывает волна того, от чего он всегда бежал. обилие эмоций невыносимо давит, дазай не в силах выдержать этого, задыхаясь в начинающейся панической атаке, он просто молча поднимается и выходит из комнаты, оставляя рыжего одного. чуя думает, что сделал что-то не так, и опускает голову на руки. слезы сами капают. он в замешательстве. когда дазай и через пятнадцать не возвращается, чуя рвано выдыхает, успокоиваясь, берет свои вещи и уходит. чуя закуривает, моросящий дождь оставляет маленькие мокрые пятна на сигарете. рыжий идёт на остановку, замешательство переходит в агрессию, и он грубит прохожему, который случайно задел его плечом. какого черта вообще произошло? дазай сам его поцеловал, а потом просто сбежал, закрывшись в ванной и ничего не сказав. чуя уже все варианты в голове перебрал и никак не может понять, что же, мать вашу, случилось. автобус до дома все никак не идёт, и он садится на другой, отправляясь к йосано. они открывают бутылку вина, чуя снова плачет, когда рассказывает, как всё было. акико успокаивает и говорит, что дазай, конечно, поступил, как мудак, но быть может словил какой-то триггер или что-то подобное. он задумывается, ведь он об осаму особо ничего и не знает, но алкоголь и обида берут верх. чуя не хочет с ним разговаривать и заявляет подруге, что знать его не хочет. так и происходит. когда дазай приходит в кофейню после выходных, он просто делает заказ и всё. чуе хочется взять тэмпер и приложить им по голове осаму. чудесно, просто замечательно. вот уж кто и может тут уходить в игнор, так это накахара, у которого внутри все закипает от такого скотского отношения. но рыжий просто берет в себя в руки и со всем профессионализмом улыбается и выдает заказ. и дазай ведёт себя так всю неделю. неизменно приходит в то же время, берет кофе и остаётся работать за дальним столиком у окна. в пятницу чуя не выдерживает, он ставит табличку "перерыв 5 минут", подходит к дазаю и грубо бросает: — давай-ка выйдем проветримся, гоген, блядь.********
в этот раз чуя тащит его за угол, а не как обычно к шлагбауму, и прижимает дазая к стене. — какого хуя? объяснить ничего не хочешь? дазай жмурится, чуя хоть и порядком ниже, но намного сильнее, поэтому затылком осаму ударился знатно. — я не знаю, что говорить. чуя, откровенно говоря, звереет и сильнее вдавливает парня в холодный камень. — не знаешь, что говорить, значит? хм, можем пойти по порядку, восстановим, так сказать, цепочку событий, блядь. — шипит накахара, бросая злобный взгляд в глаза шатена, и отходит, зажигая сигарету. — сначала ты сам целуешь меня, потом просто молча, ничего не объясняя, уходишь в ванную и запираешься там на двадцать минут, а потом игнорируешь меня всю неделю и делаешь вид, будто мы не знакомы вовсе. — чуя экспрессивно машет рукой, в которой держит сигарету, делая акценты. — какого хрена, мать твою, это все было, я тебя спрашиваю. зачем ты меня поцеловал вообще тогда? дазай смотрит под ноги, рассматривая пятнышко грязи на носке своего ботинка. ему и правда нечего сказать. а как он может оправдаться? «прости, поцеловал, а потом испугался и сбежал»? он даже сам себе не может объяснить, чего именно он испугался. взаимности? того, что чуя может в нем разочароваться? что он недостаточно хорош для накахары? дазай ведь сплошное разочарование и проклятие, а чуя высший дар этому миру и искусству. — я испугался. — говорит осаму. — испугался сам не знаю чего. чуя, — он заглядывает рыжему в глаза. тот делает крупные затяжки и пытается все лицом изобразить гнев, но глубокое озеро его глаз выдает обиду. — ты прекрасен. и я сейчас не только о твоей совершенной красоте внешности, хотя ты будто с картин прерафаэлитов сошел. но и душа твоя изумительная. ты добр, всегда пытаешься видеть лучшее и помогать другим, ты словно яркое солнце. — дазай произносит все на одном дыхании, и чуе кажется, что тот задохнется, но, к счастью он останавливается, делая глубокий вдох. — а я… я не умею чувствовать, как другие люди, я черств, и этот мир сумел сломать меня ещё до того, как я пошел в первый класс. и мне стало страшно, что, узнав меня настоящего, ты покинешь меня. чуя тяжело вздыхает, тушит сигарету, зажигая вторую подряд, он сам очень волнуется: — но почему ты просто сбежал, ничего не сказав? ты мог бы не прятаться и мы бы все обсудили. знаешь, взрослые решают такие вещи словами через рот. — его тон значительно мягче, как будто ласкает дазая, а тому хочется плакать, потому что... ну потому что он повел себя как свинья, а накахара все ещё слишком добр к нему. голос в голове осаму, мерзкий и громкий, все повторяет: «не заслужил, ты не достоин такого отношения». — я знаю, что поступил по-скотски по отношению к тебе и заслуживаю всего твоего гнева и злости. — да не злюсь я. — перебивает его чуя. — просто, — рыжий подходит ближе и кладет ему руку на щеку, чтобы тот посмотрел ему в глаза. — просто расскажи мне, почему так произошло. ты не плохой человек осаму, ты просто ошибся, и я уверен, что у тебя были на то причины. вот и объясни мне их. дазай внутри воет: «ну почему ты так добр ко мне. я же сделал тебе больно. умоляю, злись, я заслужил». — меня правда охватил жуткий страх, — после паузы, взятой на восстановление дыхания, начинает наконец осаму. — ты лучшее, что было в моей жизни, никто не был ко мне так добр, я совершенно не тот, кто тебе нужен. и в тот же момент мне было очень больно, ведь мои чувства к тебе никуда не делись от осознания моей бесполезности. ты мне очень нравишься, чуя. но я не способен к эмпатии и эмоциональному контакту. чувства и эмоции я могу выразить только через творчество. я пуст, понимаешь? дазай смотрит ему в глаза, тонет в них, растворяется подчистую, без остатка. а чуя теплой ладонью поглаживает его скулы и смотрит так нежно. — и мне очень жаль, что я так с тобой поступил. мне правда жаль, чуя. это совсем не твоя вина. — я не знаю, что привело тебя к таким тяжёлым мыслям и такой ненависти к самому себе, но я понял тебя. просто мне правда было очень больно, когда ты сбежал. и знаешь, — чуя, отнимая руку от его лица, прислоняется всем телом и обнимает. — ты тоже мне очень нравишься. и мне жаль, что с тобой случилось что-то такое, что заставило тебя так к себе относиться, но я хотел бы помочь тебе справиться с этим, узнать тебя лучше, стать к тебе ближе. — чуя поднимает голову и снова смотрит ему в глаза перед тем, как поцеловать его совершенно мягко, почти целомудренно. дазай, лишь крепче прижимает его к себе, но вместе с этим так же осторожно, будто чуя старинный французский фарфор и одним неосторожным движением рассыпется на осколки. чуя отстраняется, вытирая глаза, потому что плакал, когда говорил дазаю, что чувствует, ведь для него это тоже в новинку. накахара ухмыляется и говорит слегка охрипшим от слез голосом: — ещё раз блядь так сделаешь, я переломаю тебе все карандаши и сожгу твой скетчбук, понял? дазай улыбается, приобнимая его за плечи и направляясь вместе с парнем обратно в здание. впереди ещё много работы, но они справятся. травмы не приговор. дазай делает успешную выставку и получает деньги, на которые идёт к психотерапевту. через два месяца осаму заканчивает портрет чуи. они впервые занимаются любовью у дазая на диване, падая в итоге на пол, потому что тот слишком узок для двух парней. чуя знакомится с ацуши, он оказывается совершенно очаровательным и добрым парнем, и накахара представляет дазая йосано. та угрожает оторвать ему все, что болтается, если он хоть ещё раз обидит ее друга, но на самом деле прикипает к странному художнику. психотерапия даёт плоды, чуя начинает лучше понимать своего парня, всячески поддерживает его, а дазай понимает, что никакое он не чудовище, и мерзкий голос в голове был отголоском травм, и радуется, осознав, что и он способен на нормальную жизнь. все потому что чуя рядом, особенно в моменты, когда он срывается и впадает в истерику. накахара просто обнимает его, целуя в макушку и говоря, что он молодец и обязательно справится. и спустя полгода дазай искренне верит в это. он будет счастлив и имеет на это право. а ещё теперь может пить бесплатный кофе, когда чуя на смене.the end.