Гордыня

Люцифер никогда не страдал ложной скромностью. Люди называли гордыню грехом, приведшим его к падению, но они ошибались – гордыня явилась позже. В самом начале, когда его крылья еще не сменили цвет, Люцифер всего лишь трезво оценивал свою силу. Он был первым среди ангелов тогда, когда люди еще не были созданы, когда сотворенные еще не умели лгать. И он знал свою мощь, ощущал ее в касаниях братьев, в их искреннем восхищении. Он в самом деле был первым, а не просто считал себя таковым. Но долгое время он не обманывался и относительно пределов своей мощи ни на мгновение. До тех пор, пока не обратил взгляд к небу и не увидел в нем глубокую, неизбывную черноту. Звезд он не видел. Момент осознания был кратким, как прикосновение, и слепящим, словно солнце. Люцифер обратил взгляд к небу, и больше не мог отвести глаз. Он погружался все глубже в бездну, тщетно ища в ней осколки огня. Он не звал Бога по имени, но искал его с того мгновения непрерывно, вечно. Поиск изматывал его, изнурял, заставлял ныть всю его сущность, выворачивал наизнанку, менял что-то внутри. Как у человека, неизменно тянущегося к солнцу, накапливается усталость в мышцах – так у бессмертного ангела уставал его бестелесный дух. Люцифер спускался на землю и поднимался под облака. Он стал рассеянным с братьями, скользил по ним взглядом, но отвечал на касания невпопад. Он не называл имени Бога, но продолжал кричать в молчаливое, черное небо, и впервые со времени создания чувствовал себя обделенным. Ущербным. Тогда он в первый раз, забыв о пределе своих сил, искренне, неподдельно захотел заставить звезды вспыхнуть. Позже, нанизанный на клинок брата, как птица на стрелу охотника, он понял, что желание его осуществилось. Воскреснув, он ощутил в себе силу, способную сделать брешь в ткани неба. Он мог обратить в прах горы, заставить землю истекать огнем, зажечь дождь. Он чувствовал в себе достаточно мощи на это. И ярость. Он, конечно, чувствовал ярость. С тех пор он перестал задумываться о том, что способен совершить, а что нет, и гордыня стала его постоянным спутником. Земля менялась, обрастала коркой бетона, закутывалась в паутину проводов. Люцифер наблюдал за ней со сдержанным интересом, двигал людей, как кукол-марионеток, мучил, лгал, убивал. Он в самом деле стал Князем Зла, и ярость внутри него не гасла ни на мгновение. Но до сих пор иногда он чувствует, как слабеют и подгибаются колени. И опускается на землю, и вспоминает, что вся его мощь, вся его глубинная ярость и внутренний огонь – суть одно-единственное, искреннее, искореженное желание. И он никогда не перестанет тянуться к Нему.