Шрам к шраму

Двери в покои Джона не были заперты. И это было хорошо. Нет, конечно, она спокойно вскрыла бы любой замок, если бы он был, но тогда она чувствовала бы себя воровкой, преступницей — а Арье было нужно не это. Пламя её свечи затрепетало и чуть не погасло, когда она отворила дверь и вошла внутрь. Она окинула комнату взглядом, вдохнула холодный воздух и подошла к камину. Разводя огонь, она пыталась мысленно воссоздать обстановку такой, какой запомнила её. Такой, какой она была… тогда. До того, как они покинули дом. Вернувшись в Винтерфелл, её брат занял ту же комнату, в которой провёл своё детство, хотя он мог занять другую, лучшую, и даже покои отца, лорда Эддарда, ведь Север нарёк Джона своим Королём, пусть потом он и преклонил колено перед Драконьей Королевой. Но он остался в своей маленькой комнате под каменной лестницей. Комнате бастарда. Сухие дрова в камине весело затрещали, и пламя осветило нехитрое убранство. Грубый деревянный стол и пара стульев, узкая кровать да несколько сундуков, окованных железом. Брат с детства привык обходиться минимумом вещей и довольствоваться тем, что имеет. Деревянные ставни были плотно закрыты, но и через них тянуло холодом зимней ночи. — С рассветом придет другой, могильный холод. Но до рассвета ещё много времени, впереди у неё вся ночь. Ночь, которую её брат, она это точно знала, проведёт в покоях Драконьей Королевы. Мало для кого в замке было секретом, что именно связывало Джона и Дейнерис, и пожалуй Арье стоило бы порадоваться за брата, если бы только Дейнерис не была такой надменной, гордой и такой холодной, даром что она от крови дракона. Стоя у жаркого пламени, Арья начала раздеваться. Расстегнула тяжёлую пряжку пояса, положила Иглу на стол, сняла плотные перчатки из кротовых шкурок, расшнуровала кожаную куртку и шерстные бриджи, оставшись наконец в льняной нижней рубашке и панталонах, и быстро, чтобы не успеть замёрзнуть, скользнула под груду одеял и шкур на постели. Кинжал из валирийской стали она положила рядом с собой. Арья закуталась в одно из больших шерстяных одеял и свернулась калачиком. Сегодняшней ночью кто-то найдет успокоение на дне кубка с крепким подогретым вином, кто-то — в долгих беседах со старыми друзьями, кто-то — в объятиях случайных спутников. Она же найдет его здесь, в покоях Джона. Давно, очень давно, сто лет назад если не больше, когда она была совсем маленькой, она часто просыпалась посреди ночи от страшных снов. Проснувшись, она сразу же забывала, что именно ей снилось, помнила лишь липкий ужас, холод, проникающий в самое сердце, и тогда ей казалось, что она лежит в ледяном гробу, а не в своей постели под мягким одеялом. И иногда, когда ужас был особо непереносимым, она выскальзывала из своей комнаты, тихая как тень на цыпочках кралась по тёмным коридорам, на ощупь спускалась по крутой лестнице, и пробиралась в его комнату. — Джон… — Сестрёнка? Тебе опять приснился плохой сон? — Да… — всхлипывала она и кулачками размазывала слёзы по щекам, — только я его не помню… Тогда Джон укладывал её в свою постель, укутывал её своим одеялом и долго рассказывал ей разные истории, пока она не засыпала глубоким, спокойным сном без сновидений. Её одеяло и одеяло Джона, в которое он укутывал свою маленькую, мучающуюся кошмарами сестрёнку, давно истлели, деревянная кровать брата, на которой он рассказывал ей истории про Нимерию и её корабли, про королеву Висенью и драконицу Вхагар и про Дейрона Юного Дракона, наверняка сгорела, когда Теон-Перевёртыш сжёг Винтерфелл. Но сегодня ночью Арья будет думать, что это то же самое одеяло и та же самая кровать, и это тот же самый Винтерфелл. Она будет думать о том, что наконец-то вернулась домой, даже если завтра им всем суждено умереть. И вокруг неё из праха и пепла восставал её дом. Поднимались вверх стены Первой Твердыни, возвращались крытые деревянные галереи, восстанавливалась матушкина септа, жёлтые стекла оранжерей снова поблёскивали на солнце и внутри пышно цвели синие северные розы, и во дворе не было ни дотракийских крикунов, ни Безупречных, Робб сражался с Джори на учебных мечах, Рикон играл с деревянной лошадкой, отец… Сквозь завесу полусна Арья улышала, как чьи-то шаги приближаются к дверям. Она сунула руку под шкуры, нащупала рукоять кинжала, приготовилась, быстрая как змея двери тихонько скрипнули, открываясь… — Арья? — Джон? Я… я думала, ты эту ночь проведёшь с Драконьей Королевой. — она быстро спрятала кинжал обратно под шкуры. Джон подошел ближе, и улыбнулся ей — он тоже помнил. — Тебе снова приснился кошмар, Арья? — Если бы это был только сон, брат… совсем скоро самые жуткие наши кошмары станут явью. — она села на кровати, обнимая свои колени и все ещё представляя себя маленькой девочкой, в жизни которой самым страшным может быть только потерянная игрушка да дурной сон. Джон посмотрел на неё каким-то странным, горьким взглядом и подошел к камину. — Арья, мне нужно с тобой поговорить. — Да, брат, и мне тоже! Давай мы будем говорить сегодня всю ночь, как когда-то очень давно. — в глазах у Арьи защипало, будто от сильного дыма. Джон подошёл, сел на кровать рядом с ней, отчего-то стараясь не смотреть Арье в глаза. — Арья, я не твой брат. Я не сын лорда Эддарда… — Джон, что ты такое говоришь? — Пожалуйста, дай мне закончить. Я не бастард лорда Эддарда Старка. Я сын его сестры, Лианны, и Рейгара Таргариена, — горло Арьи судорожно сжалось, в животе провернулось холодное лезвие кинжала. — и законный наследник Железного Трона. Тетя Лианна, чья печальная каменная статуя стоит в крипте, тетя Лианна, которую отец называл самой прекрасной женщиной в мире и такой похожей на неё, на Арью. Глаза щипало невыносимо. Арья смотрела на свои раскрытые, мозолистые ладони, покрытые синяками и шрамами. Ей казалось, что всё её прошлое рассыпается в руках и подобно песку утекает сквозь пальцы, развеивается по ветру. Винтерфелл вокруг неё обратно превращался в прах и пепел. Она привыкла чувствовать боль. Она привыкла смиряться с потерями. У неё уже давно дыра на месте сердца. Но это… какая-то особенная боль какая-то особенная потеря — Джон, скажи что это неправда! — кажется, она выкрикнула это слишком громко. — Арья… — голос брата был хриплым и далеким. Она почувствовала тяжесть его ладони на своём плече, мозолистой, покрытой синяками и шрамами ладони. Слёзы хлынули из её глаз, тело содрогнулось от рыданий, и Арья спрятала лицо на его груди, цепляясь пальцами за его кожаный колет. — Я не согласна! Ты всё равно мой брат, ты моя семья! Я же… Я рвалась к тебе, всегда, через весь континент, через Узкое море, как бы далеко ни была. Я всегда стремилась только к тебе. Ты моя стая, Джон. Она подняла голову, посмотрела на брата и в его глазах тоже увидела слёзы. — Джон, пожалуйста, — Арья легко провела ладонью по его колючей щеке, — просто назови меня своей маленькой сестрицей. — Арья, я не могу. Я не могу называть тебя сестрой. И едва успев договорить он накрыл её губы резким и каким-то отчаянным поцелуем. Арья задохнулась и лишь сильнее вцепилась в него пальцами. Губы у них обоих были сухими, потрескавшимися от лютого северного холода, но это было неважно, это совсем неважно, потому что это оказалось правильным, таким безумно правильным что непостижимо, как же раньше Арья этого не понимала. Пальцы у неё были сильными и ловкими, и она расшнуровала его колет даже быстрее, чем он снял её рубашку. И они не спрашивали, и не сомневались, потому что точно знали, что это — правильно, абсолютно правильно. Джон остановился лишь когда увидел уродливые шрамы на её животе. — Арья, это… Кто это сделал? — Никто. И я убила её, — она подняла руку, легко касаясь почти чёрных, глубоких борозд от кинжалов на его груди и животе. — а ты? Ты убил их? — Да. Я их казнил. Джон взял её за запястья, соединил их, раскрыл её ладони в своих ладонях. Их руки были так похожи — сильные, тренированные руки воинов, с грубой, шершавой кожей. Арья провела пальцами по бугристым шрамам от ожогов на его ладони. — Мы вернулись в наш замок, Джон. Но… мы больше не летние дети. — Да, мы больше не дети. Джон снова обнял её и покрыл её лицо поцелуями, прижимая к себе крепко, шрам к шраму, кожа к коже, сердце к сердцу. Для Арьи, послушницы из Черно-Белого дома, девчонки с улиц вольного города Браавоса, давно не было никакого секрета в том, что происходит между мужчиной и женщиной на любовном ложе. Но знать это одно, а чувствовать — другое. И то, что она чувствовала, было таким новым, таким упоительным и таким… правильным. Прикосновения огрубевших ладоней Джона были на удивление нежными, а от его жарких поцелуев кожа будто вспыхивала, и Арье показалось, что по её венам вместо крови побежал драконий огонь, сбираясь в жгучий шар где-то внизу живота. Она знала, что в какой-то момент будет больно, и это действительно оказалось так, но боль быстро ушла, оставив только нарастающее, прокатывающееся по всему телу пульсирующими волнами наслаждение. Когда они наконец насытились друг другом, поленья в камине уже почти догорели. — Арья, прости, — прошептал Джон и поцеловал её полусомкнутые веки — Мы не… Я не должен был делать это так, я не должен был забирать твою невинность как какой-то вор. Я должен был бы встать с тобой перед ликом чардрева, и произнести слова брачной клятвы перед богами и людьми, и покрыть твои плечи свадебным плащом. — Черным плащом с красным гербом Таргариенов? Он не ответил, лишь сильнее прижал её к себе. — Джон, все хорошо, правда. Давай просто попробуем пережить наступающий день.