отливающая красным бриллиантовая пыль на залитых акварелью шелках; или пепел, что спалит огонь

      Изящный звон, возникающий при столкновении тончайшего стекла бокалов, вкупе с почти бесовскими криками и то и дело раздающимися ударами тяжёлых рук по нежной поверхности стола доносился с периферии сознания, не мешая ясности размышлений. Этот шум за долгие годы стал привычным, впитался в стены с потрясающими своей роскошью гобеленами, слился с помещением в одно целое, а оттого не вызывал головных болей, сколько бы часов ни проводили здесь «постояльцы». Разумеется, здесь никто не жил на постоянной основе и не собирался; однако посиделки в казино, находящимся под зданием торгового цента «Призрачный город», стали чем-то вроде рутины для тех, кто хоть раз ступил на мраморные плиты, перекрытые на входе потёртым ковриком из потускневшей от продолжительного использования красной ткани, в центре которой красовались вышитые золотистыми нитками буквы, составляющие вместе слово «Welcome». Смотря на пресловутое «добро пожаловать», некоторые, не то под действием алкоголя, не то находясь под впечатлением от своей поразительной (не)удачи, видели там приписку «back» (коей там, однако, никогда не было и в ближайшем будущем не найдётся места), выведенную таким ехидным почерком, словно насмехающимся над теми, кто то и дело возвращается в игорный дом, поддаваясь некой дурной привычке. Очередной взрыв восторженно-разочарованного крика — кажется, чья-то внешняя ставка оказалась весьма успешной, а чья-то внутренняя, очевидно, гораздо более крупная, в разы более неудачной. Казино всегда в выигрыше, — под маской мелькнула полутень улыбки, которая складывается в те моменты, когда сознание хозяина витает где-то далеко за стенами заведения, и лишь какая-то его малая часть машинально реагирует на происходящее под носом. Мелодично звякнули цепи, блеснули серебряные наручи искусной работы, отражая игру света в бокалах с янтарной жидкостью, неспешно шелохнулись алеющие ткани одеяний — мужчина повернулся, безмолвно подзывая своего подручного. Тот явился мгновенно, будто только и дожидаясь, пока начальник его подзовёт, и так тихо, неприметно, уподобляясь тени, а затем склонился над ухом господина в красных одеждах. На лице помощника также красовалась маска, плотно охватывающая его лик от подбородка до самых корней волос, — на алебастровой поверхности застыло выражение лица с горькой, безысходной улыбкой, и лишь пара тонких прядей волос, длины которой не хватало, чтобы вплести их в хвост, небрежно обрамляющих лик мужчины, оттеняла бледность маски. На фоне такой скудной композиции маска господина в красном была вершиной искусства, балансирующей ровно в центре между слишком заурядной и чересчур яркой, аляпистой, кричащей о безвкусии носителя украшения. Маска запечатлела лицо изящное, с точёными скулами и застывшими в приятной улыбке, таившей в себе нахальную нотку, губами, выкрашенными в золотой оттенок. Тем же оттенком были нанесены тонкие витьеватые узоры, берущие своё начало от висков и завершающие свой спуск чуть ниже уголков губ, которые то закручивались в причудливые завитушки, то расширялись и обращались фигурами различных цветов (а под левым глазом, контуры которого подведены линиями приглушённого красного цвета, красовался угадываемый силуэт крошечной бабочки, раскрывшей серебристые крылышки в полёте). Примечательно, что поверх всех этих прелестей дизайнерского решения был нанесён контур черной повязки, скрывающей правый глаз, причём эта повязка являлась частью маски, а не дополнительным атрибутом — отверстие для правого глаза было не вырезано, а выкрашено в чёрный. Эта деталь говорила о том, что данная маска была сделана на заказ, а не наспех куплена в ближайшем канцелярском магазине или во время новогодних акций в том же продуктовом, находящимся прямо над казино; загадкой оставалось лишь то, во сколько подобная работа обошлась покупателю.       — На следующей неделе, — раздался низкий бархатистый голос, приглушённый препятствием в виде этой самой маски, — следующее пятничное торжество. Начинай исполнять план.       — Не слишком ли вы спешите? — слегка качнулась вправо печальная маска, — не стоит ли?..       — Не стоит, — длинные пальцы сплелись в замок, мужчина откинулся на спинку своего почётного места; тон его голоса нисколько не изменился, а личина под маской осталась невозмутимой, — дальше тянуть нельзя. Всё, что я мог собрать самостоятельно, я собрал. Дальнейшее исполнение плана зависит не только от одного меня. Ты ведь знаешь, что ждать я могу до бесконечности, и речи о моём нетерпении быть не может. Если бы всё было лишь в моих руках — давно разобрался и избавился бы от этой проблемы, сравнял бы с рыночной площадью напротив.       Его собеседник сдержанно кивнул, не найдясь с ответом, но оный и не требовался — если после первой попытки разубеждения господин не усомнился, вторая потерпит ещё больший крах. Мужчина в красном размеренно забарабанил пальцами по подлокотнику, ожидая подступающего финала, к которому всё нагнетали и нагнетали крики разнообразного происхождения, брошенные вскользь улыбки крупье, участившиеся перезвоны автоматов из смежной комнаты, оповещающих о выигрыше игрока. Маски гостей источали какую-то демоническую ауру, несмотря на то, что выглядели они вполне себе безобидно, а временами совершенно нелепо, как в детском саду — взять хотя бы юношу со свиной головой, нависшим над карточным столом, где разворачивалась напряжённая партия блэкджека с несомненно крупными ставками; или наблюдающую за вращающимся колесом девушку в маске, которую словно взяли для эксперимента начинающие визажисты — уж больно много слоёв «макияжа» она демонстрировала, отчего выглядела нелепо, напоминая разукрашенные лица представителей цирка. Где-то в отдалении, из тени наблюдая за происходящим и вальяжно пережёвывая ломтик хлеба, щедро смазанный чёрной икрой, стоял юноша, чёрная маска которого скрывала лик лишь наполовину и представляла собой нечто, напоминающее скелет рыбы, который, впрочем, несмотря на простоту и некоторую вульгарность, выглядел завораживающе, становясь примером занятной стилизации. К нему вдруг обернулись разочарованные взгляды толпы, разразившейся охами и ахами (их сочувственные обращения были настолько слащавыми и сочащимися скрытой радостью от нахлынувшего собственного успеха, что сомнения в их фальши возникнут только у слепого старца), но тот лишь безразлично пожал плечами, забросив в рот оставшийся кусочек угощения и метнув взор (о содержании которого из-за маски можно было только строить догадки) в сторону молодого человека в красном. Он вдруг согнул одну руку в локте и ловко поиграл пальчиками, будто выражая этим жестом «ну, я предупреждал тебя», после чего пожал плечами, дополняя тем предыдущий жест беззвучным «мне, впрочем, всё равно». Словно владея искусством интерпретации данного вида жестикуляции, юноша в маске в виде рыбной кости отвернулся, полы его одеяний с шумом качнулись, напоминая тёмные-тёмные воды, поднявшиеся волной и тут же успокоившиеся, задевая по пути ноги находящихся по близости гостей, а затем плавно заскользили по полу словно под наступившим штилем.       Пробил первый удар. На миг всё словно замерло — люди оторвали жадные взгляды, полные азарта и пугающего восторга, от разложенных карт, да так и замерли, не прерывая таинства момента. Крупье и прислуживающие за барной стойкой работники, а также прочие помощники, внешне оставались невозмутимы, хотя точно утверждать что-то об их внешнем виде крайне трудно — их лица скрывают совершенно одинаковые чёрные непроницаемые маски с длинными заострёнными ушами, на которых есть лишь узкие прорези для глаз. На мочки гипсовых ушей навешаны серьги, являющиеся единственной отличительной чертой каждого «слуги» — у кого-то их несколько на одном ухе, у кого-то сразу на двух, у кого-то серьги в виде длинных цепочек, у кого-то — кольца и так далее. Как прежде, они стояли по струнке, не допуская даже малейших колебаний — на вид они и не дышали вовсе. Тем временем удары продолжались, а мужчина в печальной маске подле господина в красном сделал шаг вперёд, не перекрывая при этом его своей фигурой. Десятый… Одиннадцатый… Двенадцатый…       Полночь.       — Маски долой! — прозвучал вполне отчётливо баритон мужчины, тут же смахнувшего с лица маску, которая, как теперь казалось, ранее держалась на одном лишь божьем слове, и бросившего её в толпу, находящуюся уровнем ниже — почётное место мужчины в красном располагалось на площадке, возвышающейся над залом на несколько метров.       Восторженная толпа поспешила подхватить его возглас, сопровождая свои крики избавлением от фальшивых личин и подбрасыванием их к высоченному потолку, озаряемому колышущимися вспышками свечей на старомодных люстрах. Эта часть торжества всегда была особенной, пусть даже гости редко менялись, а их маски и вовсе были неизменными с самой первой приватной встречи в казино под «Призрачным городом», которая была порядка семи-восьми лет назад. В этой суматохе, в этом скоплении криков лишь один снял маску в форме рыбьей кости нарочито осторожно и без излишней помпезности, тут же обратив взгляд в сторону почётной фигуры в красном — единственной фигуры, маска которой никогда не покидала лик хозяина, оставляя его облик под завесой тайны для всех, даже для удостоенных чести получать каждую неделю приватное приглашение на особенное торжество, ради которого вышестоящий торговый центр закрывался на несколько часов раньше. Шесть дней в неделю именно казино было относительно тихим местом, о котором многие посетители «Призрачного города» в принципе не догадывались, но каждую пятницу заведения менялись ролями — сейчас один лишь ветер да праздные крики, доносящиеся снизу, бродили от одной витрины к другой, глазея на товары, находящиеся по другую сторону от решётки, обыкновенно перекрывающий доступ к магазинчикам.       Когда первая волна трепетного восторга прошла и все раскрасневшиеся от криков привели себя в надлежащий вид, началась вторая волна восторгов, всецело посвящённая хозяину торжества, а также самого казино и «Призрачного города» — Хуа Чэну. Многоголосьем сыпались благодарности и похвалы, выражения восхищения и, в конце концов, просто свист и улюлюканье, поддерживающие шум на должном уровне. Усмешка вновь тронула губы под маской, но та не сдвинулась ни на сантиметр, мужчина в красном же грациозно поднялся, не прикладывая ровным счётом никаких усилий для того, чтобы выглядеть безупречно даже в таком простом и непримечательном действии, сопровождая это движение звоном цепей; взмахнул алеющим рукавом, прижимая руку к сердцу и чуть склоняясь в благодарном поклоне. Струящиеся тёмные волосы тотчас спустились со спины, рассыпавшись на груди после того, как мужчина выпрямился, тонкая косичка справа игриво вильнула, следуя за движением головы Хуа Чэна, который застыл, слушая обращённые к нему возгласы и размышляя уже совсем не о том, выпала красная ячейка или чёрная, с чётным числом или нечётным. Он был уже и не в этом времени вовсе — но кто заметит отразившиеся на его лике думы, если оно традиционно остаётся запечатанным маской даже после полуночной традиции разоблачения.       Торжество от остального мира отделяла лишь временами колеблющаяся от создаваемых ветряных потоков яхонтовая завеса из полупрозрачной ткани на входе, сквозь которую мир внутри, окрашенный в покрасневшие оттенки, казался далёким, гротескным и фантасмагорическим.       Кругляши солнечного света тонким слоем расположились на листах бумаги, перепачканных чернилами и красками, один листик вовсе нелепым образом покинул поверхность стола прошедшей ночью и теперь, прогнувшись, лежал, опираясь на ножку стула. На спинке его самым неприглядным образом расположился белый фартук (хотя правильнее будет сказать серый), на котором кое-где проявились пятна жира. На фоне кое-где содранных обоев серовато-коричневого цвета легко просматривалось движение неустанно движущейся пыли; помимо стола и стула в комнате имелись кровать, шкаф, в который, если очень повезёт, влезет один взрослый человек, и комод, который скрипел ящичками хуже, чем суставы стариков. Се Лянь — хозяин квартиры — расположился на кровати в позе, одним своим видом причиняющей дискомфорт — лёжа на животе поперёк матраса, он положил голову согнутые руки, уткнувшись носом в покрывало, а ноги безвольно свисали с края, ступнями не дотягивая до пола от силы сантиметров пять. Собранные в пучок волосы слегка растрепались, но по-прежнему выглядели презентабельно, чего нельзя сказать о помятом выражении лица бывшего наследника компании «Сяньлэ» — одни мешки под глазами, за одну ночь будто ставшие ещё более явными и глубокими, чего стоили.       Послышалась трель дверного звонка. Если говорить о том звуке, который он издаёт — лучше вовек не слышать ничего вовсе, чем хотя бы раз услышать это протяжное хрипловатое завывание, пробивающее барабанные перепонки. Однако для Се Ляня этот звук давно не является чем-то необычным, поэтому, даже сто раз без перерыва услышав этот звук, он будет способен сохранять невозмутимое самообладание и оставаться на месте, не прерывая своего занятия, в данном случае — сна. Послышалась вторая трель, потом третья — сами стены, кажется, содрогались в попытке оградить себя от этих воплей раненого зверя, но спящий оставался непреклонен — даже ногой не шевельнул.       Наконец раздался характерный скрежет — кто-то торопливо вставлял ключ в замочную скважину, следом поворачивая его несколько раз — ещё пара секунд, и новая волна шума уже иного происхождения заполнит пространство без остатка.       — Братец, сколько можно? — переполненный возмущения тон Ци Жуна звучал предельно наигранно, однако в нём действительно можно было уловить нотки отчаяния и недовольства. — Как ты можешь дрыхнуть, слушая этот визг белки, которую только что переехал грузовик? Этот адский вопль невозможно слушать стоя за дверью, а ты слушаешь его, находясь, блять, в комнате!       Он, наконец, разулся и покинул прихожую, оставив на входе пакет, в котором, судя по всему, находились свежие продукты. Не зная этого человека в лицо, никто и никогда не скажет, что он является фигурой, пользующейся колоссальным, практически немыслимым успехом в сфере модельного бизнеса. Его лицо красуется на множестве модных журналов, представляя самые свежие тренды в мире моды, однако вне подиума и за пределами объективов… Этот человек безнадёжен — у него совершенно нет вкуса и понимания прекрасного, никакой склонности к эстетике, а в мире людей (в том числе его коллег и фанатов), сведущих в моде, его прозвали «Немодным» лицом моды. Копна длинных волнистых волос юноши была собрана в низкий хвост, лишь две пряди, представляющие собой чёлку и спускающиеся чуть ниже плеч, обрамляли его красивое лицо, уменьшая акцент на несколько дерзком взгляде, а на макушке примостился хомбург чёрного цвета, переливающийся на свету зеленоватым оттенком. Сбоку виднелось какое-то замысловатое украшение, а лента была закручена особенным образом. На кончике носа юнца покоились тёмные очки, стёкла которых отсвечивали лазурным цветом — совершенно неуместным в цветовой гамме шляпы и остального образа. Брюки карго и водолазка с массивным воротом, имеющие оттенок мокрого асфальта, поверх которых лёг чёрный джинсовый пиджак, выглядели в сочетании нелепо, неряшливо, а лазурно-зелёные переливы аксессуаров вовсе не вписывались в общую картину — как цветы, растущие прямо из асфальта.       — Прекращай ругаться с поводом и без, — раздался таки усталый полусонный голос Се Ляня, сделавшего огромное усилие над собой, чтобы хотя бы приподнять голову.       Мужчина с тяжёлым вздохом сумел сесть, после чего потянулся — сладко и медленно, растягивая удовольствие. Рабочая одежда, в которой былой ночью он отработал смену в ресторане посудомойщиком, заметно измялась, отлично иллюстрируя уровень усталости того, кто её носил. Много лет назад существовала одна известная компания, занимающаяся изготовлением и продажей ювелирных изделий, носившая название «Сяньлэ». Из-за череды неудачно сложившихся обстоятельств компания потерпела крах, была разорена и потеряла всё, что имела, до кучи погрязнув с головой в долгах. С тех пор прошло уже восемь лет, однако лишь годом ранее семейство сумело расплатиться окончательно со всеми и начать вести более-менее приемлемый образ жизни, в котором можно уделить внимание собственному благополучию. Лучше всех в семье сумел устроиться Ци Жун, приходящийся Се Ляню двоюродным младшим братом, с раннего детства воспитываемым родителями Се Ляня. Однако огромная часть его доходов уходит на обеспечение тётюшки и дядюшки, последний, ко всему прочему, тяжело захворал, оттого его финансовый достаток не ощущает даже сам юноша. Се Лянь, не имея необходимых знаний для престижной работы, стал продолжать прежнее ремесло — рисовал эскизы для украшений, продавая из-за гроши более успешным ныне компаниям, занимающимся ювелирным делом, два раза в неделю работал в вечернюю смену посудомойщиком в ресторане (причём далеко не самом престижном), а по воскресеньям мыл полы в подъездах и на лестничных площадках в нескольких многоэтажках. Причиной неприглядного внешнего вида Се Ляня были именно изнурительные работы, плата за которые, впрочем, не могла покрыть все расходы — что становится ясно уже из того факта, что младший братишка приносит в квартиру свежих продуктов (хотя здесь дело скорее в том, что у Се Ляня просто не было времени не то чтобы сходить за едой — времени на её приём критически не хватало).       — Слушать эти звуки без мата невозможно! — Ци Жун недоумённо потряс головой, озадаченно зажмурившись, — как ты можешь с таким таблом слушать этот скулёж, но не переносить сквернословие из моих уст?       Се Лянь лишь бросил на него полный отчаяния взгляд и с силой потёр рукой лицо, где-то глубоко в душе слыша сказанное собственным голосом «он безнадёжен».       Полностью игнорируя выпад брата, он отправился в крошечных размеров кухоньку, где его ждал смиренно лежащий на столе пакет с продуктами. Се Лянь покачал головой, растрепав сильнее свою «рабочую» причёску — сколько ещё раз нужно повторить, что нельзя ставить грязные уличные пакеты на обеденный стол? И всё же делать нечего — придётся вытереть стол, прежде чем начать трапезу, но для начала стоит узнать, на какие яства сегодня упал голодный взгляд Ци Жуна. В глазах Се Ляня блеснул огонёк удивления, когда он обнаружил упаковки с готовыми сэндвичами, но осознание пришло уже через секунду — очевидно, тот уже не мог терпеть приготовленную старшим пищу, которая буквально не годилась для употребления живыми существами. А если Ци Жун приходил сюда с едой, то обычно и сам собирался утолить голод.       Наблюдая за тем, как безразличным, полным усталости взглядом Се Лянь рассматривает покупки и лениво раскладывает их по полочкам-ящичкам, оставляя на столе только сэндвичи, Ци Жун невольно выгнул бровь, размышляя о чём-то своём. И вдруг на его лице отразилась тень поистине детского озорства — растянув улыбку до ушей, он достал из кармана относительно небольшую стопку бумаг и показательно повертел ей перед лицом брата.       — И что это? — реакция совершенно не соответствовала ожиданиям младшего, ожидающего, что Се Лянь бросится отнимать у него письма, поэтому он с некоторым сочувствием положил стопку на стол, сложив следом руки на груди и поправив правой рукой опасно съехавшие очки.       — Почта, что же ещё, — юноша вздохнул, отодвинул один из трёх стульев и сел за стол, положив на его поверхность локти, — по большей части счета, но, — сохраняя нотку таинства и интриги, он одним пальчиком выудил из груды бесполезной (для людей, оплачивающих счета) макулатуры конвертик, превосходящий размерами все прочие, на котором к тому же красовалась симпатичная марка. — Вот тут должно быть что-то занятное, если судить книгу по обложке, как считаешь?       — Новый дизайн от налоговой? — без капли интереса произнёс Се Лянь, забирая протянутый конверт, от которого ничего сверхнеожиданного (а тем более позитивного) он не ожидал.       — Хуяйн, — с издёвкой ответил Ци Жун, удостоившись очередного укоризненного взгляда тёмных глаз и машинально вжавшись в плечи головой, не испытывая при этом страха перед своим безобидным братом.       Без всякого уважения к тому, кто выбирал красивый и аккуратный конверт, Се Лянь бесцеремонно порвал верхнюю его часть, секундой позже надеясь, что не прихватил случайно и его содержимого. Однако оно осталось абсолютно целым и при первом взгляде, брошенном на глянцевую поверхность выполненной в оттенках красного, чёрного и серебристого брошюры, оба юноши почувствовали первый укол заинтересованности. Отбросив подальше ненужную более упаковку, две пары глаз принялись жадно поглощать цветастую вещицу из плотной бумаги, на которой крупными буквами было выведено слово «Приглашение». Переглянувшись, Се Лянь и Ци Жун принялись рассматривать «брошюру», которой они мысленно по ошибке нарекли содержимое письма, с обратной стороны, обнаружив продолжение, в котором числилось название мероприятия и адрес.       — Закрытый вечер пятницы? — с сомнением произнёс Се Лянь, потирая поверхность бумаги, будто от этого под его пальцами должны проявиться скрытые чернила — как в журналах с окошками, которые нужно потереть, чтобы почувствовать аромат парфюма, — Казино? Это точно мне?       — Под навесом «Призрачного города»? Что за блядская метафора? — никак не унимался Ци Жун, брови которого практически сомкнулись у переносицы.       — Призрачный город… Это тот, который напротив «Весёлой ярмарки» стоит? — повернув голову в сторону собеседника, поинтересовался Се Лянь.       — Знаешь, меня пугает, что ты ориентируешься на самый посещаемый в городе торговый центр по какому-то рынку через дорогу, а не наоборот, — выгнув бровь, ответил Ци Жун. Се Лянь только скривился и снял шляпу с брата, не успевшего разразиться протестующей бранью.       — В помещениях принято снимать шляпы, — «особенно так безвкусно подобранные к образу», про себя решил Се Лянь, но вслух больше ничего не сказал.       Вернувшись к изучению таинственного приглашения, Се Лянь боковым зрением уловил что-то возле его рабочего стола. Опустив плашмя руку с приглашением, он сконцентрировал взгляд на заинтересовавшей его точке и тут же подскочил, будто стол у него под носом занялся пламенем, в ужасе поражённо округлив глаза.       — Сдача эскизов! Сегодня!.. Я же для того и просил разбудить! — хватаясь за голову и окончательно уничтожая остатки небрежной причёски, тут же обратившейся каскадом волос, спустившихся ниже поясницы, он бросился к столу.       Под удивлённый взгляд Ци Жуна и его цоканья да причитания, Се Лянь спешно собирал бумаги с пола и стола, трясущимися руками иногда по неосторожности сминая собственные эскизы. В квартире вдруг стало чересчур шумно — отовсюду только и доносился паникующий шёпот «Опаздываю! Я так опаздываю — нет, я опоздал!». Ци Жун тем временем с неодобрением покачал головой из стороны в сторону, снова снова пытаясь найти подходящий момент для того, чтобы вставить хоть словечко.       — Братишка, да не переживай, — наконец прервалась вереница безуспешных попыток, — я тебя подброшу, и никуда ты не опоздаешь!       — Конечно, не опоздаю — на том свете раньше срока окажусь! — нервно посмеиваясь, отчеканил тот, — Я, скорее, сяду за руль машины без тормозов, чем поеду с таким водителем, как ты!       Ци Жун обиженно хмыкнул и задрал нос, но старший его реакций не видел и замечать не планировал — кое-как запихав все необходимые бумаги в папку, он кинулся к двери и едва успел обуться, когда почувствовал чужую руку на своём запястье.       — Будет тебе — я такси вызвал. Точно лучше, чем если ты сам побежишь через весь город или окажешься в набитом общественном транспорте.       В обычное время Се Лянь выдал бы на его показное превосходство в конкретной ситуации какое-нибудь замечание, но в данный момент мог лишь кивнуть — в его карманах, в конце концов, на данный момент не позвякивала даже мелочь, поэтому ему сейчас лишней прибыль не будет (потеря плановой прибыли вовсе обернётся трагедией). Да и Ци Жун рассуждал весьма здраво и выглядел скорее обеспокоенно, чем надменно — видимо, волнение Се Ляня передаётся по воздуху.       Погода, впрочем, являла собой пример резкого контраста с атмосферой, представленной в квартире Се Ляня — разгар осени предоставлял людям возможность насладиться действительно «разгоревшимися» видами, на удивление не омрачив их пасмурной погодой. Свежо, нет никакой пыли, а о запахе безнадёжного запустения и речи не шло — неспешная прогулка на обратном пути оказалась делом приятным и к тому же в некоторой степени полезным — Се Ляню стоит почаще выходить на улицу и разминаться, иначе его спина после множества часов, проведённых за любой из его работ, однажды откажется функционировать. Прохожих встречалось не так уж много, несмотря на субботние обеденные часы, гораздо чаще по тротуарам гуляли пожелтевшие и покрасневшие листья, один из которых Се Лянь на ходу подобрал, поднеся ближе к лицу. Пока тот рассматривал прожилки и переходы оттенков, Ци Жун старательно пытался сдержаться от вопроса, что там творится в голове у брата, однако прежде, чем он успел озвучить свои домысли, Се Лянь вздохнул и разжал пальцы, отпуская кленовый лист в свободный полёт.       — И чем ему всё-таки не угодили твои идеи! — Вдруг вспылил Ци Жун, олицетворяя вулкан, который находился в спячке тысячи лет и тут решил отыграться, — И ведь все забрал! Неужели за опоздание доебался?! — никак не унимался юноша, распаляясь уже в пустоту, а не обращаясь к своему спутнику.       — Да оставь ты, — махнул рукой Се Лянь и улыбнулся самой беззаботной улыбкой из своего арсенала, будто человек, не отлипавший от него на протяжении многих лет, тенью таскающийся за ним повсюду, не может отличить притворство от искренности. — И выражения подбирай.       — Было бы ещё для кого подбирать — я бы подумал! — и тем не менее Ци Жун действительно поумерил пыл и продолжил уже более спокойным тоном, — но в самом деле! Он и так на халяву получает! А у тебя ни гроша в кармане — где твоя пресловутая справедливость?       — Но ведь хоть что-то он заплатил? — Сквозь прищур посмотрев на брата, констатировал мужчина, а на втором плане мысленного потока мелькнуло «и правда, где?». — Как поработал — так и получил, — в последовавшем вздохе явственно ощущалась усталость и толика разочарования. Ци Жун мысленно парировал его выпад фразой «но пахал-то ты как ломовая лошадь, а получил — как лентяй пуще меня самого», но промолчал, в кои-то веки подумав о том, что перепирания — последнее, чем хочет заниматься его порядком замученный старший брат.       Сильный поток ветра лишил обоих последней возможности продолжить принявший несколько напряжённый оборот разговор. Оба в конце концов в полной мере осознавали своё плачевное положение, а старший к тому же понимал, что спектр выбора у него весьма ограниченный — можно, конечно, пойти и послать куда подальше его заказчика, попробовать поставить ульматум «или нормальная оплата — или я ухожу»; только вот он работает совсем не официально, поэтому от него легко избавятся и лишат даже тех жалких грошей, которые перепадают за колоссальный объём работы. И едва ли найдётся другой заказчик, который будет обращаться лучше с человеком, априори не имеющим выбора, загнанным в угол сложившимся положением.       Так, в полном молчании и отрешённости от окружающей действительности, они добрели до дома, где располагалась квартира Се Ляня. Тот уже предвкушал момент, когда сможет улечься в свою неудобную, скрипящую кровать с жёстким матрасом, который постоянно продавливается в центре, и, не обращая ни малейшего внимания на перечисленные неудобства, сваленный убийственной усталостью, мгновенно провалится в сон. Однако его грёзы были жёстко прерванны переполненным отчаянием стоном Ци Жуна, смотрящего в сторону подъезда — он плотнее прижал очки к лицу и опустил ниже шляпу, будто это действительно могло затруднить идентификацию его личности. Се Лянь, наконец, сфокусировал зрение на объекте, что довёл Ци Жуна до скулежа, и вспомнил, что появлению этого объекта, а точнее объектов, поспособствовал он сам.       Шарф в крупную клетку пастельных цветов и берет, выполненный в том же стиле, подчёркивали и выделяли черты лица Му Цина, скривившегося при взгляде на одну из приближающихся фигур. Фэн Синь тактично промолчал, прикрыв глаза и коснувшись лба рукой, выражая тем своё небрежное отношение и полную солидарность с попутчиком. Местным законодателям моды видеть Ци Жуна вне подиума и обложек журналов было сродни удару под дых — каждый образ, составленный тем самостоятельно, казалось, был хуже предыдущего и всё сильнее склонял мужчин к самоубийству.       — А это позорище культуры моды что тут забыло? — не размыкая век, поинтересовался Фэн Синь, в душе надеясь, что не услышит ответ, а откроет глаза и увидит вместо Ци Жуна лазурную дымку.       — Выкидыш современного искусства, — поддержал Му Цин, попутно закатывая глаза, — кто так сочетает одежду? Какого хуя тут делает эта шляпа? — позабыв о присутствии и Фэн Синя, и Се Ляня, он совершенно не соблюдал рамки приличия и, казалось, вот-вот буквально воспылает от сжигающего его праведного гнева.       — К тебе-то, блять, какое отношение эта шляпа имеет? — Сквозь зубы прошипел в ответ Ци Жун, подавшись вперёд, будто делая попытку нападения на оппонента. Се Лянь хотел было сказать «ребята, давайте без матов, пожалуйста», но он для этих двоих перестал существовать, как, впрочем, и Фэн Синь, бросивший ему усталый взгляд и покачавший головой, отговаривая тем от прямого вмешательства в ставший традицией конфликт.       — Самое прямое — эта шляпа буквально сделана моими руками! — Му цин вскинул руку, намереваясь стащить головной убор прямо с макушки владельца, однако тот своевременно уклонился и ринулся куда глаза глядят.       Пока эти двое устраивали забег по всему двору, Се Лянь и Фэн Синь успели перекинуться парой дежурных фраз: Фэн Синь поинтересовался, как обстоят дела с эскизами и их продажей, а Се Лянь спросил о его художественных успехах. Се Лянь, конечно, слегка приврал, сказав, что его дела идут в гору, но довольно-таки крутую гору, но и его товарищ искренностью не отличился — тоже слукавил, не желая добавлять переживаний человеку, у которого проблем выше крыши. Фэн Синь упорно стремился стать прославленным художником, но безуспешно, однако его способности в создании эскизов дизайна одежды оказались полезны Му Цину, который числится популярным дизайнером среди новоиспечённых домов моды. Между фанатами и фанатками творчества этих двоих то дело разгорались споры, чьи дизайнерские решения лучше; сами дизайнеры тем временем от своей аудитории не отставали — ссорились из-за каждой мелочи, вроде использованных тканей, приготовленных для чего-то другого. А шляпа, о которой ранее шла речь, является, что называется, шляпой от-кутюр, изготовленной Му Цином собственноручно — а кому понравится такое нелепое растрачивание чужого труда?       — Ну хватит, хватит, полно вам, — неловко влез в их перепалку Се Лянь, напомнив, что те, на минуточку, не одни, — я же вовсе не за тем вас позвал. Мне нужно у вас поинтересоваться…       — Я отказываюсь что-либо говорить, пока на этой демонической язве покоится моя шляпа! — провозгласил Му Цин и был таков — демонстративно отвернулся и вздёрнул подбородок. Фэн Синь рядом вновь безмолвно покачал головой, выражая тем своё порицание подобного публичного поведения. Ци Жун же собирался некорректным образом отправить Му Цина в те места, которые приличные люди обычно вслух не называют, поставив старшего брата в очередной раз в неловкое положение.       Прошло немало времени, прежде чем удалось успокоить Му Цина и всеми правдами и неправдами уговорить Ци Жуна на некоторое время снять шляпу и не провоцировать никого на дальнейший конфликт. Когда атмосфера между ними потихоньку стабилизировалась, Се Лянь почувствовал, как много сил у него отняла вся эта возня, практически превратив его разум в бесформенное желе, не способное даже сформулировать вопрос, которым он задавался всего пару часов назад. Прошло ещё несколько минут, прежде чем он смог собраться с мыслями, массируя подушечками пальцев виски и стараясь абстрагироваться от находящихся вокруг людей, и лишь тогда он заговорил:       — Сегодня в моём почтовом ящике оказалось письмо с необычным содержанием, — уловив, что все взгляды присутствующих теперь направлены на него, а его лирическая пауза поспособствовала охвату вниманием его размеренного повествования даже Ци Жуном, который уже и без того знал всю историю, — говорит ли вам о чём-нибудь фраза «закрытый вечер пятницы под навесом «Призрачного города»»?       Се Ляню на миг показалось, что двоих напротив передёрнуло от услышанного, и его догадка только крепла, покуда он смотрел на изменения в лицах мужчин. Они переглянулись, будто зачерпнув друг у друга недостающие фрагменты неприятных воспоминаний, после чего Фэн Синь произнёс фразу с неожиданным для Се Ляня содержанием:       — Это что-то вроде вечеринки, торжества в одном очень успешном и процветающем казино, расположенным точно под ТЦ «Призрачный город», — Се Лянь принял задумчивый вид, коснувшись рукой своих губ и опустив взор себе под ноги. Фэн Синь тем временем продолжил, — И это торжество является приватным — вечер пятницы там особенный: сам центр закрывается раньше положенного, а в казино вход доступен только по приглашениям, — на этих словах, поражённые до глубины души, Се Лянь и Ци Жун переглянулись, после чего стали внимать каждому слову, которое произносил рассказчик, — владельцем и центра, и казино является…       — Редкостный говнюк по прозвищу Хуа Чэн, — в нетерпении перебил товарища Му Цин, в глазах которого буквально бушевало адское пламя, — было время, когда он едва не развёл нас на крупную сумму! Тогда тридцать три компании оказались в долгах, обратившись в считанные недели банкротами — нас сберегли, пожалуй, разве что небеса от их участи, — Ци Жун на этих словах допустил пренебрежительный смешок, заслужив презрительный взгляд от Му Цина, однако, он не растерялся и показал ему язык. Стоило только закипающему от злости Му Цину приготовиться к яростно атаке, рядом с неприкрытым интересом вновь раздался голос Фэн Синя:       — А к чему ты спросил?       Все взгляды тут же устремились к беззащитному Се Ляню, который мгновенно замялся и не сумел без заминки отыскать подходящий ответ — ну а что тут можно сказать? Что тебя пригласил этот таинственный Хуа Чэн, одно упоминание которого вызывает отвращение у половины присутствующих, на своё ещё более таинственное торжество? Однако ему не пришлось искать подходящих фраз, потому что собеседники довольно быстро уловили суть, к которой их медленно подталкивал Се Лянь — они тут же наперебой стали требовать показать приглашение, о котором слагают многочисленные легенды, но тот поспешил заверить их, что здесь наверняка какая-то ошибка — ошиблись в указании адреса или доставщик письма оказался не слишком внимательным.       — Приглашения именные, балда! — заголосил Му Цин, получив от Фэн Синя толчок в плечо.       — Скажи-ка, а ты вообще читал нормально это приглашение? — гораздо более тактично отметил Фэн Синь, попав точно в цель.       Се Лянь неловко помялся, вспоминая, что уделил много времени на рассмотрение дизайна приглашения, а его содержимое, в силу произошедшего позже, практически не удостоил внимание, хотя оно и было самой важной информацией. Из его невнятных оправданий, Му Цин и Фэн Синь уловили только несколько слов, в числе которых «опаздывал», «сонный», «эскизы», и потеряли интерес к оправданиям — им отныне жизненно необходимо узреть собственными глазами это дурацкое приглашение! И потому, не дожидаясь ответа хозяина квартиры, они почти бегом бросились к двери, растеряв всю утончённость своих образов. Се Ляню и Ци Жуну больше ничего не оставалось, кроме как пойти за ними и гостеприимно распахнуть дверь, подняться по лестнице, посмеиваясь с того, как эти двое то и дело спотыкаются, перепрыгивая через ступеньку-две.       Добравшись до пыльной мрачной каморки Се Ляня, Му Цин присвистнул, показательно проводя пальцем по слою грязи на поверхности комода и демонстрируя её присутствующим в шуточной форме, а Фэн Синь посетовал на то, что его друг позволяет себе жить в таких откровенно паршивых условиях.       — Взялся бы ты работать на меня, — Му Цин самодовольно вздёрнул подбородок и обвёл рукой помещение, — и не пришлось бы тебе терпеть придирки этих твоих заказчиков, а платили бы тебе достойную зарплату!       — Не слушай его, — вмешался Фэн Синь и продолжил прежде, чем Му Цин успел предугадать его последующие слова, — я с ним сотрудничаю, и ни на какие достойные условия даже намёка нет!       — Ты!..- только и смог в приступе гнева выпалить Му Цин, прежде чем Се Лянь заставил их замолчать, протяну тот самый конверт.       Воцарилось молчание. Му Цин и Фэн Синь, позабыв о едва успевшем вспыхнуть фитиле конфликта, затонувшем в их общем любопытстве, стали шёпотом переговариваться, временами кивая или качая головой. Около пяти минут они изучали один только конверт — очевидно, не найдя в нём ничего подозрительного или сильно отличающего его от любой другой почтовой упаковки, они вынудили из него глянцевую бумажку, сложенную вдвое. Потрогали на ощупь, внимательно вчитались, протянул назад и тыкнули пальцами:       — Вот же — твоё имя!       — И адрес твой!       — Но? — Се Лянь отчего-то чувствовал острую необходимость оправдаться, доказать, что он к произошедшему не имеет никакого отношения, будто он в чём-то провинился, но ему не дали времени на размышления, выдвинула на всеобщее обсуждение новый вопрос:       — А это что за переломанная кривая? — Му Цин указал на закорючки неизвестного происхождения в правом нижнем углу на внутренней стороне приглашения.       — Должно быть, это подпись, — сощурившись, выдал Фэн Синь, тут же дополнив себя, — ну и почерк, однако.       — Сложно представить, кем надо быть, чтобы так писать, — хмыкнул себе под нос Му Цин.       Повисла пауза, во время которой каждый как минимум раз в самом деле задумался над тем, кем нужно являться, чтобы владеть таким запредельно низким уровнем письма. Ци Жун, пока присутствующие были всецело поглощены изучением таинственной бумажки с захватывающим дух содержанием, незаметно вернул шляпу на прежнее место и ехидно улыбнулся, а Се Лянь почувствовал новый прилив усталости, сподвигающий его к тому, чтобы выпроводить всех гостей вместе с несчастной глянцевой бумажкой. Намереваясь озвучить своё желание взять передышку, он опоздал, непроизвольно передав слово собеседникам, вопрошающим в один голос:       — Ты пойдёшь? — все три пары глаз, окутанные нетерпением, устремили на него свои проницательные напористые взгляды.