***
Вечер тихо опустился на город, окутав спальные районы оранжевым светом фонарей. Александр остановился перед одним из домов. Боясь поднять голову на когда-то родные окна, он подошёл к лавочке, стоявшей у большой спортивной площадки во дворе дома. Стряхнув снег, он, как-то осторожно, виновато, присел и, опустив плечи, задумчиво посмотрел себе под ноги. Хотелось пропустить в воспоминаниях целый кусок своей, опрометчиво, глупо испорченной жизни. И не только своей… Любимые, единственно любимые глаза… Все эти годы, постоянно, неотрывно сопровождали его, грея и, в то же время, больно раня сердце. Александр медленно поднял голову. Окна сменяли друг друга, от этажа к этажу. И вот он, седьмой этаж… Три окна. И вставший перед глазами образ. Тот самый тёплый образ, родной, любимой женщины. Как стояла она тогда в окне, а он… А он уходил. Уходил к другой, в новую, холодную жизнь… Три тёмных окна сейчас смотрели на него тёплыми воспоминаниями. Только слабый отсвет включённого телевизора, то гас, то снова ярко вспыхивал, освещая холодное зимнее стекло. Александр вздохнул и, снова опустив голову, встал, и, не спеша, с опущенными тяжестью вины плечами, пошёл по дороге. Уже подходя к повороту, за которым виднелась автобусная остановка, он снова повернулся, посмотрев на знакомые, родные окна.***
Часы отсчитывали минуты. Ещё один одинокий вечер подходил к концу. За тринадцать лет она уже привыкла встречать в одиночестве рассвет, провожать закат, готовить ужин только для себя, но сейчас… Что-то щемило сердце, не давая покоя, не давая вздохнуть полной грудью. Людмила отложила книгу и, выключив телевизор, работавший больше для фона, чтобы отвлечь от одиночества, подошла к окну, с грустной улыбкой посмотрев на яркий свет в окнах соседнего дома. Люди собирались в кругу семьи, ужинали за большим столом, а она одна коротала очередной, почти закончившийся вечер. Опустив глаза, Людмила посмотрела на удаляющуюся тёмную фигуру такого же одинокого мужчины, не спеша шагавшего по заснеженной дороге. Что-то больно кольнуло в сердце. Она смотрела и смотрела на его одинокую фигуру, пока он совсем не скрылся из виду. Отойдя от окна, женщина присела на диван и, снова включив телевизор, посмотрела на экран затуманенным взором…***
— Ну, что, сынок, выспался? — мать, заглянув в комнату к Александру, улыбнулась. — Отвык уж, небось? Там-то в городе шум, а здесь тишина, ветер только завывает иногда, да, когда тепло, птицы поют. Ко всему привыкаешь, — задумчиво проговорила она, присев на краешек дивана. — Я тебе там, с утречка, блинчиков, твоих любимых, напекла. Алла, небось, так и не научилась печь-то? — Печёт потихоньку, — мужчина сел, грустно вздохнув, посмотрел в окно. — Мороз, небось, на улице? Вроде как обещали? — Зима уже, — мать пожала плечами. — Зимой положено морозить. Вставай, сынок, отец уж и дров наколол, баньку вечером истопит, — с ласковой улыбкой сказала женщина. — Ну, не буду тебе мешать, вставай, пока не остыли. — Мам, я вечерком в город хочу съездить, — опустив глаза, боясь посмотреть на неё, ответил Александр. — Столько лет не был. Посмотреть хоть, как всё изменилось. Мать молча, пристально посмотрела на сына. — Ну, так что ж… Съезди… Посмотри. Кто же против? — не сводя с него глаз ответила она. — Коль сердце просит, — тихо добавила женщина, уже уходя из комнаты. — Просит, — вздохнув, тихо, почти шёпотом повторил он, снова переведя взгляд на окно.***
Отодвинув в сторону тарелку, Людмила посмотрела на холодильник, на котором, словно маяк, притягивал взор маленький магнитик с названием небольшого, провинциального города. Она грустно улыбнулась, вспомнив, как когда-то, казалась, уже очень давно, в какой-то прошлой, счастливой жизни, они, вдвоём с Сашей, гуляли по его старым улочкам, несколько раз заходили в уютное кафе и, перед тем, как уехать, купили этот магнитик. Маленький, расписанный видами города, кусочек тёплых воспоминаний. — Господи, что же так тяжело-то стало? — проведя ладонями по лицу, саму себя спросила Людмила. — Пришла, оповестила, только сердце растревожила, — она вспомнила вчерашний разговор с Евдокией у своего подъезда. — Вот ведь сплетница, никому от неё житья нет. Так и оставив не вымытой посуду, она прошла в комнату, снова подойдя к окну. За окном сыпала снежная крупа, обволакивая город новым слоем белого пушистого покрывала. Людмила посмотрела вниз, на одиноко сидевшего напротив их окон мужчину. Подняв голову, он смотрел на её окна. Людмила, как ошпаренная, отпрянула от окна, почувствовав, как бешено забилось в груди сердце. Она даже не разглядела его, просто сердцем, разумом поняв, кто сидел там, внизу, не сводя глаз с окон. — Господи, пришёл, — она растеряно осмотрелась вокруг, как будто пытаясь в темноте найти сама не зная, чего. — Господи, что же теперь-то делать? — Людмила снова подошла к окну. Сердце всё также билось, не прерывая свой бешеный ритм. А он всё сидел и сидел, не сводя глаз с окон. Сама не зная, зачем, она включила свет, и, разгородив тюль, встала прямо перед ярко освещённым окном.***
Откинувшись на подушку, Александр снова вспомнил тёмный силуэт в окне седьмого этажа. Время перевалило уже за полночь, а он всё смотрел в тёмный потолок. Казалось, этот образ, словно шрам, навсегда отпечатался в его памяти, и ничем уже нельзя было его вывести. Он закрыл глаза, но снова и снова… Она. А ведь это была она, он это понял, почувствовал. И понял, что и она узнала, всё поняла. На ум, почему-то, пришёл провинциальный город, старый дом, в котором располагалось уютное, небольшое кафе. Александр улыбнулся, вспомнив родные глаза сидевшей напротив жены. Ещё чуть-чуть, ещё немного времени, и он уйдёт. Уйдёт от этих глаз, от этой тёплой нежной улыбки. Уйдёт, оставив своё сердце там, на седьмом этаже, в уютной, тёплой квартире. Он перевернулся на бок, но сон так и не шёл. Александр встал. Наскоро одевшись и накинув куртку, он вышел на морозный воздух. Облокотившись на перила крыльца, мужчина посмотрел вдаль, туда, где на тёмном ночном небе отражались яркие огни города. Позади скрипнула дверь, Александр даже не обернулся, не в силах оторвать взгляда от горизонта. — Ну, что ты маешься, сынок? — мать, накинув тёплую пушистую шаль, провела рукой по его спине. — Вижу же, что сердце так и не успокоилось. Был же там? Не так просто, на город посмотреть, ездил ведь? — Нет, не так просто, — тихо ответил он, всё также не сводя глаз с яркого отсвета. — Может, лучше уж поговорить? И тебе, и ей тяжело. Не один ты маешься. Разве это жизнь? — У меня же теперь семья, как не говори. — Да какая это семья? Разве можно назвать семьёй двух чужих людей? Ох, и сотворил ты ошибку… — мать вздохнула. — Нельзя так, сынок. Ошибка твоя, как заноза для всех, вытаскивать её пора, пока она совсем рану не разъела, — она снова погладила его по спине. — Пойдём спать, чего тут стоять? Кому от этого легче будет? — Ты иди, холодно, простудишься ещё, — он грустно улыбнулся, повернув наконец-то голову в сторону матери. — И я сейчас приду. Отдышаться немного хочу.***
Зайдя на кухню, Людмила поставила чайник, только сейчас заметив так и не убранную со стола, пустую грязную тарелку, оставленную после вчерашнего ужина. — Ох, ты так и совсем дом запустишь, — поставив её в раковину, она села за стол и, подперев подбородок, задумчиво посмотрела в окно. … — Эх, Люська, вот смотрю я на вас с Сашкой и удивляюсь, — Алла потянулась, улыбнувшись. — И чему же? — Людмила с улыбкой посмотрела на суетившегося у мангала мужа. — Вот столько лет вместе, а всё, как молодые, глаз с друг друга не сводите. А тут живёшь, стараешься для него, а он налево смотрит. Вот почему так? Кому-то счастье, а кому-то только соперницы достаются? — Так и самой надо бы… — Нина — тётка Аллы — с улыбкой отрицательно покачала головой. — Тебе бы лучше семьёй заняться, а ты всё деньги зарабатываешь. Всё тебе мало. Мужикам, им что надо? Ужин горячий, рубашки чистые, да мы под боком, а у тебя? Всех денег всё равно не заработаешь, а вот второго мужа уже теряешь, а всё никак не дойдёт до тебя. — Так вот поэтому и зарабатываю, что только на себя и рассчитывать приходится. У меня же сын, кто его-то кормить будет? От отца денег-то не всегда добьёшься, хоть по судам прям бегай, а мне есть, когда? — А тебе всё не хватает? — покачав головой ответила Нина. — Один сын-то, много ему надо? Тебе же хоть всё отдай, всё рано претензии предъявишь. Ох, Алка, ничего так и не поняла ты, — вздохнув, она осуждающе посмотрела на племянницу. Нахмурив брови, Алла посмотрела своей тётке вслед. — Повезло тебе, подруга, всё-таки с Сашкой. Вот бы и мне такого, — Алла посмотрела на Александра. — Пойду, хотя бы помогу ему там, всё равно без дела сижу. — Ты смотри, Люська, как бы эта кошка Сашку не увела, — тихо, нагнувшись над самым её ухом, прошептала Валентина, тётка Людмилы. — Совести у бабы совсем нет. Первого-то тоже умыкнула. — Да нет, Сашка не такой, — Людмила посмотрела на мужа. — Чего не такой? Ты, смотри, сколько ведь таких случаев? Гнала бы ты её от дома подальше. Ничего хорошего от такой подруги не жди. Так ведь и крутится рядом, — Валентина покачала головой. — Ты вот всё на работе, должность вот получила, на семью-то времени уже меньше остаётся, а она тут… Рядом. Права Нинка. Мужику забота нужна, ужин горячий, а у тебя сейчас другие заботы. — Нет, Сашка уже привык. Сейчас стаж наработаю и можно уйти. — От Алки научилась, что ли? Она всё за деньгами, и ты туда же? Нашла, с кого пример брать. Удивляюсь, как вы только подружились-то? — недовольно сказала Валентина, покосившись на Аллу. — Ты смотри… За одним погонишься, другое потерять можешь. Тут всегда или-или получается. Людмила улыбнулась… — Ой, Господи, совсем про чайник-то забыла, — вскочив, Людмила подбежала к свистевшему чайнику. — И на работу-то так опоздаешь… Господи, вот же приехал на мою голову, только сердце разбередил.***
— Ты, сынок, опять сегодня в город? — мать села за стол напротив Александра. — Не знаю ещё, — отставив тарелку, он повернул голову, посмотрев на неё. — Я же так тебя и не спросила, как там живёте-то? — осторожно начала она. — Как всегда, — тихо ответил он. — Как раньше жили, так и сейчас живём. Мать встала, подойдя к двери, чуть повернула голову. — Там в городе лучше. Чего здесь тебе вечер коротать? Самому больнее только. Съездить бы тебе надо. Нельзя так себя мучать. — Мать, ты сейчас себя или меня успокаиваешь? Кому легче? То, что я туда ездить буду, думаешь, от этого легче будет? — Сынок… — мать повернулась, посмотрев на него. — Не я дров наломала… Хотя и я страдаю, не чужой мне всё-таки, материнское сердце всё чувствует… Кто же, кроме тебя, теперь дрова-то уберёт? Опустив голову, она вышла из кухни.***
— Ты чего сидишь такая задумчивая? — Анна — коллега Людмилы — подошла к ней и, разлив чай по чашкам, села рядом. — Да так, что-то устала, — нехотя ответила она. — Может, заболела? Два дня уж невесёлая какая-то. — Да нет, всё нормально. Просто, не весело как-то. — Может, дома чего? Ты лучше не молчи, скажи, а то что-то уж на себя не похожа стала. Если гложет чего, лучше не держать в себе. — Да так… Муж бывший приехал. Тринадцать лет его не видела, а тут приехал… И ладно бы просто. Тут же родители его, недалеко живут, в посёлке… Он сам приходит… Вечером как-то неспокойно было, есть там у нас одна, сплетница ещё та. Шла как-то с магазина, а тут она… Подскочила и говорит: мол, приехал, в центре его видела, — Людмила задумалась. — А потом, вечером, смотрю в окно — идёт кто-то по дороге, а на сердце так тоскливо стало, не придала значения… А на следующий день, как почувствовала, в окно смотрю, а он там, напротив, на лавочке сидит… Смотрит на окна. У меня сердце так и забилось. А я ещё взяла свет включила и встала перед окном. Зачем? — женщина пожала плечами. — Сама не знаю. Втемяшилось вот в голову что-то. Вот, чувствую, увидел и не выдержал видать… Ушёл, — Людмила вздохнула. — А чего развелись-то? — отпив из чашки с интересом спросила Анна. — Да, — Людмила снова вздохнула. — Была у меня подруга… Дружили много лет. Два раза разведённая, все горести у меня на плече переживала, все слёзы её своим плечом вытирала… — Развела? Как я понимаю. — Развела, — задумчиво ответила она. — Очередной муж ушёл от неё, погоревала, да, видать, позавидовала. Предупреждали ведь, тётка моя, да и другие, а я всё ей доверяла. Как уж она его прельстила, чем? Сама-то не особо, чтобы красива, но… Видишь, как, — Людмила посмотрела на Анну. — Я всё сомневалась, сомневалась, а однажды… Что-то потянуло меня к ней зайти, я сейчас, как не силюсь, даже вспомнить не могу, зачем пошла? А они там, в сторонке стоят… Она обвила его шею, как сейчас помню, и целует… И он в ответ, — задумчиво опустив голову, добавила она… … — Люда? — Александр оттолкнул Аллу, подбежав к жене. — Ты… Ты не думай… — виновато, с паузами, проговорил он. — Всё не так… Я сейчас всё объясню… — А что объяснять, Саша? — она посмотрела на отвернувшуюся Аллу. — И так всё понятно. Что тут можно добавить? Зачем оправдываться теперь? Людмила развернулась, быстрым шагом направившись в сторону остановки. — Люда, подожди! …***
Александр перевернулся на спину. Солнце одиноким лучиком пробивалось сквозь прорезь в задвинутые шторы. Закинув руку за голову, он снова закрыл глаза… … — Саша, постой! — Алла схватила его за руку. — Ну, что ты ей скажешь? Саша… Теперь тебе уже ничего не исправить, да и зачем? Есть же я. Александр, повернув голову, каким-то невидящим взглядом, словно слепой, посмотрел на неё. — Ты же просто так со мной бы не связался. Значит, там уже всё остыло, а со мной будет по-другому, Саша. Слышишь меня? — схватив его за плечи, Алла с надеждой посмотрела ему в глаза. — Есть же я. Казалось, не слушая её, он снова повернул голову, посмотрев на удаляющуюся Людмилу. Сердце обожгло, словно кипятком. Почему-то стало трудно дышать. — Саша, не уходи. Слышишь? Не бросай меня, — повиснув на его шее, со слезами на глазах, прошептала Алла… Александр открыл глаза. Поднявшись с дивана, он задумчиво посмотрел на окно. — Сынок… Сынок! Что с тобой? Опять о ней думаешь? — А, — затуманенным взором он посмотрел на мать. — Ты чего-то сказала? — Съездил бы ты лучше в город. Так и будешь мучиться. Да и её мучить. Пора бы уже всё решить. Чем так целыми днями сердце тревожить, лучше уж, раз и навсегда… — мать вздохнула. — Ей-то тоже нелегко. Внучка рассказывала — мучается она, не меньше тебя. Не мучай её и сам себя не мучай. Поезжай. Александр задумчиво опустил голову.***
— А ты всё забыть не можешь? — Анна с сочувствием посмотрела на неё. — Не знаю, — Людмила задумчиво покрутила чашку. — Вроде, казалось, забыла уже. Только временами так тяжело становится. Дети разъехались кто куда, а я всегда одна. Придёшь домой, а рядом никого. Тихо, пусто. Мы ведь двадцать четыре года уже тогда прожили, как одно целое, считай. Сын тогда женат уже был, сын маленький подрастал. А дочка только-только вышла замуж. Она рано вышла — в семнадцать. Уже тогда вдвоём остались, а тут совсем одна. Дочка через год уехала с мужем, всё меня жалела, время тянула, оставлять не хотела, — она задумчиво посмотрела на стол. — А он любит, значит, раз приходит. — Наверно. Кто знает? — Людмила пожала плечами. — Приходит, сидит. — А он что же с ней все годы жил? — Жил. К ней тогда и ушёл. — Видать, забыть хотел. Без любви живёт, не пришёл бы, будь иначе, — Анна задумалась, поставив чашку на стол. — Вот странно жизнь устроена, — она улыбнулась. — Бывает же так… — всё также задумчиво проговорила женщина. — Мой как-то, помню, также ушёл… Вроде, всё хорошо было. Жили, казалось, нормально. А может и моя вина то же есть. Всё дела, да дела, а на него уже времени почти и не оставалось. Огород, работа, подрабатывала ещё, времена-то сложные были. Он-то тоже подрабатывал, но, видать, времени свободного больше было… Пришла как-то домой, а там моя подруга. Видишь, как бывает… — она грустно улыбнулась. — Доверяешь, веришь, плечо подставляешь, как ты… Я-то не любила это, подруги мне никогда не плакались. А они нас вот так вот, — Анна вздохнула. — Ну, я скандал устроила, выгнала обоих… Естественно… А он потом, месяц спустя, пришёл. На колени упал — не могу без тебя, мол, одна ты у меня в сердце. Слова-то ещё какие выискал, — она с улыбкой посмотрела на Людмилу. — А у меня, видать, ещё не остыло всё — обида эта, боль от предательства — выгнала. Так и ходил. Каждый день, молча под окнами сидел. Долго ходил, а потом понял, видать, перестал. Месяц, два не ходил, а потом, смотрю, сидит. И снова началось… Приходит, сидит… Летом ушёл, а зимой… — она задумчиво посмотрела вниз. — Иду с работы, смотрю — сидит, а на улице холодно так. Что-то сердце так защемило, подошла, а он еле говорит — голос почти пропал, заболел. Знаешь, так жалко стало, прям аж до слёз, да и вспомнилось вдруг всё… Как жили раньше. Сколько лет-то прожили, почти двадцать. Разве забудешь, если любишь человека? Любовь из сердца не выкинешь, — разведя руками, Анна снова посмотрела на Людмилу. — Ну, я его домой быстрее… Выходила. Так и стали снова вместе жить. Мы же даже и не разводились, как-то не вспомнили даже про это… — А теперь как? Живёте? — Живём. Ещё двадцать лет прошло, так он не разу не посмотрел ни на кого. Боится даже заговорить с кем из женщин, — Анна улыбнулась. — Видать, так его тогда сильно всколыхнуло. Даже сына родили. А от той, разлучницы, он тут же, тогда ушёл… Хотел меня забыть, только забудешь ли? Если любишь. А подруг я всех забыла, вычеркнула. Некоторые из них пытались снова дружбу восстановить, звонили, а я верить всем тогда перестала. Не верю больше в дружбу. Так, как с тобой, с кем-нибудь только и общаюсь. Ты не поверишь, первый раз всё высказала, а до этого всё в сердце хранила… Знаешь… — Анна задумчиво отодвинула чашку. — Если любит, всё равно не забудет. Так и будет приходить. Людмила задумчиво посмотрела на коллегу.***
Евдокия огляделась, прежде чем подойти к подъезду, возле которого, копаясь в сумочке, стояла такая же пожилая женщина. — Слышь, Нин. Ты это… Не знаешь ещё? — Чего не знаю? — женщина, прервав своё занятие, удивлённо посмотрела на неё. — Так как же! — обрадованно всплеснув руками проговорила в ответ Евдокия. — Сашка-то приехал. И один, смотрю. Племянница-то твоя, небось, не с ним? — А тебе-то чего? Мало ли приехал зачем? Значит, нужно было, — недовольно пробурчала Нина. — Ну-у, может и нужно чего? — Евдокия пожала плечами. — Только ладно бы к родителям, а то… — она кивнула назад — Ходит, сидит, не раз уж видела. А там, кто его знает, мож уж и в гости на вечерок, а то и больше, заходил. — Вот что ты за баба такая, Евдокия?! Всё тебе не сидится на месте! Всё тебе надо везде разнюхать, да разузнать! — нахмурившись прокричала Нина. — И куста ни одного, небось, не пропустила. И там всё, небось, высмотрела, кто по какой нужде туда зашёл. В курсе всего она! Тьфу! — наступала на неё женщина. — Да я-то чего? — Евдокия испуганно попятилась. — Я же как лучше. Что же это такое-то, если муж от жены… — У тебя всё?! — Ну-у, да. — Ну, так иди дальше! — вытянув руку вперёд и показывая на дорогу, прокричала зло Нина. Хмыкнув, Евдокия отвернулась, обиженно надув губы. Зайдя в квартиру, Нина достала телефон, задумчиво посмотрев на экран. Вздохнув, она набрала номер племянницы. — Ал, привет. Это тётя Нина, — подбирая слова начала разговор она. — Тётя Нин, ну, когда ты уже запомнишь, на экране же высвечивается имя. Так что я знаю, что это ты! — отойдя от плиты недовольно ответила Алла. — Ладно, привет, как там у вас дела? — смягчившись, спросила она. — Да всё хорошо, а у тебя как? Нормально, — сглотнув, она виновато закусила нижнюю губу. — Как сынок-то? Работает? Всё там же? Хорошо, ну, а сама как? — Нормально. Что у меня нового? — Тут вот… Саша, смотрю, приехал? А что же ты? — Ну, он к родителям съездить хотел. Пускай, как я могу ему препятствовать? — нехотя ответила Алла. — Он… К Людмиле… Заходил… Слышишь, что ли? Чего молчишь? — Ну, а чего сказать? У них дети… Есть общее-то… Что я могу… — вздохнув ответила она. — Ладно, ты извини, мне пора. Дела у меня ещё есть. Передавай всем привет. — Ох, девка, — Нина посмотрела на погасший экран телефона. — Натворила ты дел. Семью разрушила, а разве на чужом горе счастья построишь? Не удержать тебе его… Не удержать, — покачав головой, сама себе ответила женщина.***
Отключив звонок Алла задумчиво посмотрела в окно. Снег крупными хлопьями кружился за окном, медленно оседая на холодный карниз. — Мам! Мам! Что с тобой? — молодая девушка осторожно дотронулась до её плеча. — Всё хорошо? — Да… Я просто отвлеклась, — не отрывая глаз от окна ответила Алла. — Засмотрелась на снег, — чуть улыбнувшись добавила она. — Так отвлеклась, что чуть не сожгла всю картошку, — девушка кивнула на сковороду. стоявшую на плите. — Ой! — спохватившись она быстро подошла к плите. — Я… Забыла, правда, — она улыбнулась. — А ты выключила? Молодец. Спасибо. — Что случилось? — Да ничего, просто тоскливо что-то, — Алла грустно улыбнулась. — Просто грустно. — А кто звонил? — А это моя тётя… Нина. — Ты по дяде Саше скучаешь? Как он там? Всё хорошо? — девушка обняла её. — Конечно, всё хорошо, — она положила руки на её ладони. — Всё хорошо… Лучше некуда, — грустно добавила она. — Знаешь, ты для меня стала, как дочь, я тебе очень благодарна за Вовку. Он с тобой очень счастлив, я вижу. Никогда не делай ему больно, люби его также. — Да я и не собираюсь, — девушка, пожав плечами с удивлением посмотрела на неё. — Мне никто, кроме него не нужен. — Так и живите дальше. И Вовка, надеюсь, никогда не предаст, — повернув голову в сторону окна, задумчиво добавила Алла. — Семья — это главное… Ты хочешь кушать? — Сейчас Вовка придёт, поедим, — также удивлённо ответила она. — Я пойду отдохну немного? Устала что-то, — уже выходя из кухни женщина остановилась, посмотрев на девушку. — Знаешь, я хочу съездить на родину. Давно там не была. Саша вот поехал, а я не смогла. Надо бы тоже съездить. Вы тут справитесь без меня? — Конечно? — девушка пожала плечами. — Почему нет? — Хорошо, я пойду. Зайдя в комнату Алла подошла к окну. — Надо съездить, — тихо, сама себя подбадривая, проговорила она. — Для всех так будет лучше. А снег всё сыпал, налипая на стекло, оставаясь лежать на железном карнизе. Алла бессмысленно следила за полётом белого холодного пуха, чувствуя, как холод от этих белоснежных крупных снежинок проникает ей в самое сердце. Она отошла от окна и, подойдя к шкафу, достала чемодан.***
Вечер снова опустился на город, осветив его разноцветным блеском витрин, оранжевыми огоньками фонарей в спальных районах и жёлтыми глазами окон в многочисленных домах. Людмила подошла к окну, посмотрев на лавочку напротив её окон. Сердце снова забилась. Также, как и вчера, он сидел и смотрел. Смотрел на три родных окна. Метель порывами, казалась, пыталась распахнуть окна, налетая снова и снова. Одинокая берёза, росшая рядом с лавочкой, гнулась под напором этой безжалостной зимней хозяйки природы. Людмила почувствовала, как сердце словно сжалось, от жалости к этому одиноко сидевшему, какому-то потерянному человеку. Быстро выбежав из кухни, она включила свет во всех окнах, сама не зная зачем. И снова подошла к окну, пытаясь разглядеть одинокую лавочку.***
Яркий свет зажёгшихся окон на седьмом этаже, словно молния резанул глаза. Александр, не сводя с них глаз, вскочил с лавочки. Сердце почему-то бешено заколотилось. Он с сомнением посмотрел на подъезд. Сделав несколько шагов, мужчина снова поднял голову, посмотрев вверх на ярко освещённые окна, заметив в них знакомый силуэт. Закрыв глаза и выдохнув, Александр, уже с уверенностью, подошёл к подъезду. Зайдя в подъезд вслед за пожилым мужчиной и поднявшись на третий этаж, он остановился, вспомнив, как когда-то уже стоял здесь, на это же самом месте, переводя взгляд с улицы на ступеньки, уходящие вверх… … — Люда… я… — переминаясь с ноги на ногу, он смотрел в спину жене, стоявшей у окна. — Люд… Может мне… Хочешь я… Останусь? Людмила еле заметно, не поворачиваясь, отрицательно покрутила головой. — Я тогда… Я пойду… Люд… Прости. Женщина всё также стояла, не оборачиваясь… Александр посмотрел на уходящие вверх ступеньки.***
Людмила всё также стояла у окна, переводя взгляд с окна на окно противоположного дома… … — Я тогда… Я пойду… Люд… Прости, — услышала она голос мужа. Людмила закрыла глаза, пытаясь унять поток слёз, катившихся по её щекам. Позади негромко хлопнула дверь, только ей этот тихий звук показался настоящим громом, землетрясением, обрушившим на неё тяжёлый груз. Груз предательства, боли и одиночества. Людмила, словно пригвождённая, стояла, не в силах пошевельнуться, придавленная всей этой тяжестью. Прошли минуты, а она всё также стояла перед окном, смотря на кружившиеся, подгоняемые пронзительным ветром, листья. Осенние, низкие, серые тучи нависли над городом, как будто почувствовав её боль, её отчаяние. Как будто сама природа, нахмурившись, готовилась пролить слёзы вместе с этой одинокой, преданной женщиной. Людмила посмотрела вниз, на удаляющегося мужа. Боль, отчаяние и какая-то тяжёлая пустота, как кокон с новой силой обволокли её вдруг. А она всё стояла и смотрела, как он, то останавливался, чтобы, обернувшись, посмотреть на окна, то снова шагал, опустив плечи. А она всё смотрела и смотрела, пока он совсем не скрылся из виду… Казалось, навсегда… В дверь осторожно постучали. Она вытерла набежавшие слёзы. И несколько раз глубоко вздохнув подошла к двери. — Привет, — Александр виновато улыбнулся. — Я вот к родителям приехал… Думал… Вот зашёл, — тихо сказал он, не отрывая от неё глаз. — Проходи, — она улыбнулась, с трудом сдерживая слёзы. — Я вот только… Ты извини, без цветов, — Александр виновато пожал плечами. — Но всё равно не с пустыми руками. Я вот принёс тебе… — осторожно, нерешительно протянув ей коробку он снова виновато улыбнулся. — Знаю, какие ты любишь… Помню. Вот и купил. — Спасибо. Ты проходи, — Людмила рукой показала на кухню. — Холодно на улице? Метель начинается. Я сейчас чай поставлю… Саш, а может ты хочешь чего-нибудь покушать? Я ужинала совсем недавно. Готовлю всегда больше, чем съедаю, — как-то виновато пожав плечами, сказала она. — Всё не отвыкну, видно. Я сейчас, а ты проходи. Подойдя к плите, она поставила чайник и, достав из морозилки ещё не успевшие замёрзнуть котлеты, посмотрела на дверь ванной комнаты, где мыл руки её бывший муж. Сердце снова бешено заколотилось. Ком подкативший к горлу, казалось, затруднил дыхание, она провела рукой по шее, и, сглотнув глубоко, вздохнула несколько раз. Сердце немного успокоилось. — Котлеты, — Александр улыбнулся, вздохнув аромат жарившихся на сковороде котлет, заботливо приготовленных Людмилой. — Я ещё помню их вкус… Часто вспоминал… — серьёзно посмотрев на неё, тихо добавил он. — Да? — Людмила, улыбнувшись в ответ, посмотрела на него. — Видишь, как хорошо, что я их сегодня приготовила. Как будто чувствовала. Ты извини, макароны немного остыли только, — тихо добавила она, отвернувшись. — Ничего, я и так съем, — не сводя с неё глаз, ответил мужчина. — Как там родители? Всё хорошо? Видела как-то маму, по осени, болела тогда. Сейчас как? Всё хорошо? — Да, всё хорошо. Простудилась тогда. Сейчас уже всё хорошо. Здоровье, слава Богу, не подводит. Поставив перед ним тарелку, она села напротив, пробежав по нему глазами. «Поседел, — вздохнув подумала она. — Виски уже совсем белые. Трудно видно. Не живётся тебе, видно, с ней», — снова вздохнув, Людмила встала, выключив чайник. — Ну, как там живёшь? — чуть повернув голову, боясь снова посмотреть на него, спросила она. — Кем работаешь? — Да вахтёром. Там с работой как-то туго, ничего лучшего не нашёл. — А ты… Надолго? — закусив нижнюю губу, сглотнув новый ком, спросила она. — Я? Пока не знаю… Отпуск взял, вот… Приехал, — растерянно, путаясь в словах, ответил Александр. — Помогу родителям… Вот. — Хорошо. Они там одни, — дежурно ответила она, поставив чашки на стол. — Варя с мужем и внучками обещала на Новый год приехать, — Людмила снова улыбнулась. — Весело будет. — Да, знаю. Целый месяц ещё, — задумчиво посмотрев на чашку с чаем, ответил он. — Декабрь только начался… Вьюга сегодня на улице, прям, разыгралась и мороз. Вчера теплее было. — Да. Зима, — она пожала плечами. Так и сидели они, бросаясь ненужными, дежурными фразами, а время шло. Никто из них так и не смог сказать главного. Хотя бы чуть-чуть приоткрыть душу, вынуть из неё ту боль, ту занозу, оставленную одним из них тринадцать лет назад. — Метель разыгралась, — поплотнее закутавшись в шаль сказала Людмила, подойдя к окну. — Поздно уже… Может, здесь останешься? — Да мне не так далеко ехать, успею ещё на автобус, — Александр грустно улыбнулся. — Мне кажется, так будет лучше, — тихо добавил он, посмотрев на бывшую жену. — Наверно, ты прав, — вздохнув ответила она и, бросив на него быстрый взгляд, снова посмотрела в окно. — Передавай приветы маме, папе. — Я тогда пойду, — он опустил голову. — Конечно, — тихо ответила Людмила, повернув голову в его сторону. Закрыв за ним дверь, она снова подошла к окну. Тоска, одиночество, с новой силой окружили её. Она грустно улыбнулась, посмотрев, как свозь метель медленно шёл знакомый силуэт, останавливаясь и поворачивая голову на свет родных окон. Полночи было не до сна. Ворочаясь с боку на бок, Людмила всё вспоминала прошедший вечер. «Остановить бы, — думала она. — А почему-то не смогла…» А метель всё бушевала и бушевала за окном, а где-то там… Недалеко от города, точно также не спал, терзаясь виной, одинокий мужчина.***
И вот снова пришёл новый вечер, снова метель, снова одинокая лавочка и снова он… Боясь зайти в подъезд, медленно, с передышкой, подняться по многочисленным ступенькам, останавливаясь, обуреваемый сомнениями и виной. Вздохнув, Александр на пару секунд закрыл глаза, собираясь с мыслями и, резко поднявшись, быстрым шагом подошёл к подъезду.***
Нина подошла к племяннице, стоявшей у окна. — Ох, девка. Натворила ты дел. Разрушила семью, думала счастье на руинах построишь? На чужом несчастье — счастья не построить. Разве из сердца выкинешь, коль любовь там всё так же теплится? Нет, — женщина вздохнула, присев на стул. — И чего тебе не жилось-то с Жоркой? Муж работящий, любящий, что нам ещё нужно? Семья, сын… Сына вот отца лишила, а зачем? Чего добилась? Раз уж увела тогда Жорку, ладно пусть, может там и правда, семьи уже не было, а ты ещё и свою разрушила потом. За второго, от нечего делать, вышла и там ужиться не смогла. Эх, девка, не умеешь ты жить. Рушишь и рушишь, оставляешь за собой только раны, а теперь и сама одна осталось… Что, думаешь, вернёшь? После того, как к ней пришёл? Бороться будешь? А с кем? Если только сама с собой… Нет… — Нина снова вздохнула. — Не на чего теперь надеяться. Нечего теперь ждать. Наказала жизнь, — она посмотрела на племянницу. Алла всё также, будто застывшая, стояла у окна, смотря на крупные хлопья снега, кружившиеся за окном. — Чего теперь горевать. Раньше надо было думать, — Нина встала. — Хватит уже маяться. Пойдём поедим, а там и спать пора… Или, может, голодом себя теперь морить собралась? — выходя из комнаты обернулась она, посмотрев на всё также неподвижно стоявшую у окна племянницу. — Или, может, всю ночь так стоять будешь? — Сейчас иду, — поправив съехавшую с плеч шаль, ответила Алла. — Иду… Завтра… Хочу вернуться, ненадолго сюда приехала всё-таки. Сыну надо помогать, внука растить, а там… Будь, что будет, — вздохнув, она загородила шторы. — Наше дело теперь такое — детям, да внукам помогать. Алла обернулась, задумчиво посмотрев на дверь. Нина, удивлённо выглянув из кухни, покачала головой. И, вздохнув, подошла к распахнутой настежь входной двери.***
— А помнишь, как мы с тобой в кафе этом сидели? Ты ещё замёрзла, и я уговорил тебя зайти туда? — поставив чашку с недопитым чаем на стол, Александр улыбнулся. — А там так уютно оказалось. — Да, там ещё выпечка такая вкусная, — Людмила задумчиво наклонила голову на бок. — А помнишь, ты ещё пыталась разгадать, как они эти булочки пекут? — он осторожно дотронулся до её руки. Людмила подняла голову, растерянно посмотрев на него. В дверь кто-то позвонил. — Может, я сам открою? — Нет, сиди, я сама, — Людмила нехотя встала. Открыв дверь, она застыла на пороге. — Привет. Можно я пройду? — Алла окинула её взглядом. — Проходи, — Людмила грустно вздохнула, оглянувшись на бывшего мужа. — Сидите, значит, — Алла грустно усмехнулась. — Можно было понять, что ты сюда… А не к родителям торопился… Точнее, не только к ним. Александр молча опустил голову. — Молчишь? Правильно, чего сказать тут? — она перевела взгляд на Людмилу. — Тринадцать лет держала его. Хотела тепла, а жила в холоде. Она снова усмехнулась. — Может пройдёшь? — плотно сжав губы, стараясь не смотреть на соперницу, спросила Людмила. — Нет, — отрицательно покачав головой, ответила Алла. — Нет. Зачем? Кто я здесь? Лишняя. Впрочем, чего ещё мне ждать? Нет. На чужом несчастье — счастья не построишь, правильно люди говорят. Я пыталась, но… Знала ведь — ничего не выйдет, знала, — вздохнув, она снова посмотрела на Александра. — Нет. Не хочу больше! Не хочу! Какая это жизнь?! Холод и одиночество, хотя и не одна, — не сводя с него глаз, проговорила она. — Все эти годы он только о тебе думал, — Алла перевела взгляд на Людмилу. — Натворила я дел, только самой от этого хуже стало… Саша… Я вещи твои привезла. Привезла туда, где они нужнее. Прости, — бросив беглый взгляд на Людмилу, она вышла из квартиры, опустив голову. Посмотрев на чемодан, оставленный Аллой, Людмила перевела взгляд на Александра. — Я… — подойдя к ней, нерешительно начал он. — Прости меня… Я знаю, какую рану тебе нанёс, но… Я хотел тогда побежать за тобой, но… А что бы я тебе сказал? Ты была права… Что объяснять, если и так всё понятно. Говорить дежурные фразы? Что я виноват или ты неправильно поняла всё? Нет. Только больнее бы всем стало, а тебе в первую очередь. Наверно, нужно было время, только я слишком с ним затянул. Слишком много его упустил. Я виноват, страшно виноват, — вздохнув, мужчина опустил голову. — Я всё понимаю, и всё приму. Я должен был тебе всё это сказать. Я бы хотел всё изменить, но… Жизнь не бумага, а поступки не карандаш… Их не сотрёшь, — он снова посмотрел на Людмилу. Опустив голову, она молча смотрела на чемодан. — Я не могу за тебя решать… — он взял её ладонь и поднеся к губам и осторожно, как-то несмело поцеловал. Людмила растерянно подняла на него глаза. — Но я… Мне есть, где жить. Уеду к родителям, благо, не далеко. Только знай… Я все эти годы любил тебя, корил себя, пытался рядом с Аллой тебя забыть. Я думал, уже нет пути назад… А сейчас не знаю, есть ли?.. Есть ли сейчас этот путь? Не ты всё это разрушила, а я… Только я. Ты можешь прогнать, и я тебя пойму… Я это заслужил. А можешь… — Твой дом здесь, он всегда был твоим… Нашим, — она улыбнулась, проведя рукой по его небритой щеке.***
Накинув на плечи шаль, Людмила осторожно вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Разгородив шторы, она улыбнулась, чуть сощурившись от яркого, ослепительного блеска утренней зимней холодной зори. Город, казалось, только-только просыпался, окутанный, словно вуалью, тонкой, полупрозрачной морозной дымкой. Только кое-где, кутаясь в тёплые куртки и пальто, мелькали одинокие прохожие. Людмила закрыла глаза, вздохнув полной грудью. Удивительно, но сейчас, казалось, и дышалось уже совсем по-другому — легко, свободно, будто груз каждодневных забот, тревоги, перестав давить на плечи, вдруг куда-то улетучился. Людмила снова улыбнулась и, облокотившись на подоконник, посмотрела на город уже другими, счастливыми глазами. Улицы потихоньку оживали, всё больше прохожих, спешащих по своим делам, оставляли свои следы на выпавшем вчера пушистом белоснежном природном покрывале. А она всё смотрела и смотрела, пробегая глазами от дома к дому, от прохожего к прохожему. Ей, почему-то, вдруг показалось, как будто кто-то смотрит на неё с той стороны окна. Она ещё раз оглядела двор, соседние улицы, остановив свой взгляд на женщине, стоявшей на углу одного из дальних домов. Людмиле казалось, что это именно она… Именно эта женщина смотрит, не отрываясь, на их дом, на окна седьмого этажа, за одним из которых стояла она сама. Людмила отошла от окна и, поправив чуть съехавшую шаль, снова подошла к двери в комнату, из которой только недавно вышла, и, тихонько приоткрыв её, вошла внутрь.***
Алла всё стояла и смотрела на дома, на ярко освещённые выглянувшим из-за горизонта холодным зимним солнцем, окна. — Ну, что, едешь, что ли? — мужчина, выйдя из машины, нетерпеливо посмотрел на неё. — Опоздаешь на электричку-то. Да и мне ещё на работу сегодня. — Да, сейчас, — не в силах оторвать взгляда от окон одного из домов, ответила она. — Сейчас. Мужчина, покачав головой, снова сел в машину. — Ну, вот и всё… Прости, — тихо, чуть слышно прошептала Алла и, вытерев проступившие слёзы, повернулась. — Ну, ладно, тётя Нин, ты приезжай к нам, посмотришь, как живём, Егорку нашего увидишь. — Ты не переживай. Жизнь на этом не останавливается. Если не твоё, всё равно бы ушло… Как не держи… Из сердца не выкинешь, — Нина, грустно улыбнувшись, обняла её, погладив по голове. — Ничего, я справлюсь… Не впервой, — Алла, улыбнувшись в ответ, с грустью посмотрела на тётю. — Ладно, пора уже, не буду задерживать дядю Володю, а то опять ругаться будет, — она посмотрела на машину. — Не скучай, звони, если что. Сев в машину, Алла помахала Нине рукой. Машина медленно выехала на дорогу. Нина, стоя на обочине, не отрываясь смотрела вслед, пока они совсем не скрылись с её глаз, выехав на оживлённое шоссе. Вздохнув, она опустила голову, медленно зашагав по дорожке к дому. А солнце уже вовсю сияло над горизонтом, освещая безоблачное голубое небо. Казалось, даже природа, наконец-то, ожила, разогнав хмурые, тяжёлые снеговые тучи.