путь к вершине...

      не часто увидишь его у плиты, и хотя кайзер следит за питанием, готовить он не любил, — но умел, — поэтому это делал либо исаги, либо михаэль тащил в рестораны, а если уставшие после тренировок — они заказывали доставку. исаги готовка расслабляет, кайзера — нервирует. он не брезгливый, но руки моет чаще, а если по случайности капля масла попадает на одежду — он становится раздражительным, заканчивает готовить с мастерством настоящего повара шестого разряда, но за стол не садится, пока не переоденется. удовольствия это не доставляет, заставляет только потребность организма, а с их деятельностью, есть, что попало, нельзя. исаги позволяет себе налюбоваться вдоволь готовящим кайзером. он встал с прекрасным чувством знания, что сегодня никуда не нужно; потянулся после сна в теплой, но одинокой, постели, не спеша открыл глаза и не сразу понял, куда делся михаэль. только, когда из приоткрытой двери потянуло аппетитным ароматом, понял, что у кайзера сегодня тоже прекрасное настроение. и правда, с их режимом свободный день, который совпадает у обоих, — это подарок судьбы. он не позаботился, чтобы натянуть на себя что-нибудь, босиком тихонько подкрался по прохладному полу к кухне, зная, что кайзер во время готовки терпеть не может, когда на него смотрят, и остановился на пороге. переехав жить в германию, йоичи понял, что немцы любят плотно и щедро есть даже на завтрак. конечно, на завтрак никто не будет заморачиваться и готовить что-то тяжелее блюд из яиц, но немцы удивили его огромным выбором, таким, что ломился стол: от различных сыров до меда с самыми разными видами и вкусами джема, на сладенькое они особенно сильно любили мармелад в сахарной посыпке и йогурты — и кайзер не был исключением. пока на сковороде жарятся тосты с яйцом и сыром, кайзер монотонно выкладывает на тарелку тонкую мясную нарезку и маленькие колбасы. на кухне пахнет не только жаренными яйцами, но и свежеиспеченными булочками — видимо, кайзер успел за ними сбегать в ближайшую пекарню. он ополаскивает руки и принимается нарезать овощи, отвлекается от них на секунду, чтобы один тост переложить на тарелку. второй остается жариться до корочки — михаэль любит их. у исаги текут слюнки, но только ли из-за запаха, а не из-за вида спокойного и отвлеченного михаэля? мышцы его спины слегка напрягаются от движений, футболка обтягивает их и ничего не скрывает, а блондинистые и отросшие волосы как всегда были в беспорядке — кто же знал, что если кайзер не стрижется, то становится беспомощным перед своими густыми волосами? даже в такой домашней обстановке он выглядит сексуально — а, может, йоичи просто голоден. в каком только смысле… все же было холодно, и исаги пробирает дрожь. хочется к теплому — горячему, он всегда горячий, — телу прижаться, такому любимому и родному. хочется согреться, вдохнуть знакомый запах волос, и стоять так, даже если он будет мешать, в результате чего они не позавтракают. и не пообедают… и не поужинают… кайзер дергается, когда чужие холодные пальцы залезают под футболку и щекочут ребра. — черт, йоичи, а если бы я этим ножом… — он не договаривает, вздыхает только, чувствуя, как исаги прижимается сильнее лбом куда-то выше его лопаток. тянется, чтобы отключить плиту. — сегодня ты не ворчливый принц? — улыбается йоичи, смещая ладонь на его живот, а другой — еле заметно оттягивая пояс штанов. михаэль, конечно, замечает. — а сегодня ты, на удивление, любвеобильный, а не готовый расцарапать мне лицо, кот. где мой настоящий йоичи? ты еще во сне? не замечал за тобой лунатизма… — заткнись и наслаждайся. он слегка толкается бедрами, прижимая его к столешнице, на что кайзер фыркает, но не принимается ничего делать, желая узнать, до чего исаги такими темпами дойдет. йоичи притирается к нему, ласкается, согревает пальцы рук о горячую кожу, с удовольствием замечая, как кайзер подрагивает, когда он касается его пупка, поднимается выше и гладит грудь, задевая соски. второй рукой он пролезает под пояс штанов и обхватывает уже так скоро затвердевшее возбуждение. приятно знать, что не только он тут заводится с пол оборота… носом зарывается в его волосы, ловит губами пахнущие цветами локоны, и хотя синий уже давно вымылся, светло-голубой все еще был на некоторых прядях. исаги сжимает пальцами сосок, заставляя кайзера выдохнуть. он порывается повернуться, но йоичи настойчиво прижимает его так, что тазовые косточки и эрегированный член трутся о дверцу столешницы. что-то шепчет себе под нос, а исаги сначала целует его в плечо через ткань футболки, а потом мимолетно кусает — вряд ли оставит след, но так хотелось… отодвинувшись, чтобы, наконец, освободить член из белья, он касается его. двигает на пробу кистью вверх-вниз, а потом обводит розовую головку, оттягивая крайнюю плоть. михаэль стонет, облизывает приоткрытые губы, и это было приятно, приятно чувствовать только отошедшего ото сна йоичи, еще такого мягкого и ласкового, но страстного, жаждущего, его напор и инициативу, его жаркие объятия, уже теплые пальцы — они обхватывают член сильнее и двигаются интенсивнее. — йоичи, дай мне помыть руки, — не желая отставать, требует кайзер сквозь тяжелое дыхание. грудь его часто поднимается, а костяшки, вцепившихся в края столешницы рук, белеют. он бы с радостью прикоснулся до него прямо сейчас, ни о чем не думая, но, может, все-таки он был чуточку брезгливым, а его руки — грязными после всего, что он потрогал, готовя завтрак. — тебе ничего не придется делать… кайзер толкается в его ладонь, и йоичи не перестает ею двигать и покрывая плечи поцелуями, не обращая внимания на лезущие в рот светлые волосы. он кончает с глухим стоном, пачкая его пальцы. они стоят так еще несколько долгих секунд, переводя дыхание: кайзер — от оргазма, а он — возбуждения. но все-таки дрожащий в его руках михаэль — лучшее ощущение. он дает ему повернуться, и кайзер целует его в уголок губ, вытирает ему пальцы и говорит: — сегодня я решил, что мы будем есть высококалорийную и вредную пищу. и ничем не заниматься… только если целоваться, целоваться и еще раз целоваться. исаги не спорит, а с радостью поддается этой пакости — михаэлю, если точнее. тосты хоть и были остывшими, но вкусными, овощи хрустели на зубах, а сладость джема на мягких булочках оставалась на губах.