Сотворение

Вот уже пятое утро подряд у Дэна совершенно отвратительно болела голова. Проснувшись, он не глядя выключил будильник и минут десять просто лежал, уставившись в потолок и болезненно морщась. Но на пары сходить все-таки нужно было, он и так достаточно пропустил. Голова раскалывалась. Казалось, что стенки черепа медленно сжимаются, стискивая мозг – или это наоборот мозг растет? Дэн продолжал морщиться пока ехал в автобусе, хмуро разглядывал пассажиров и отстукивал пальцами ритм очередной привязчивой мелодии. Музыки он в последние несколько дней слышал, пожалуй, слишком много. Как будто слух стал избирательно чувствительным – голос лектора остался на прежней громкости, а вот попсу в плеере соседа по парте было слышно гораздо отчетливее. Дэн слышал, как поют за окнами птицы, и подолгу не мог уснуть. Иногда ему казался мелодичным даже стук колес поезда метро или гудки автомобилей. Мир вокруг него накренился, словно стремясь показать новую грань. Но у Дэна от этого только голова раскалывалась, и желания познать новое не возникало. О том, что он уже узнал, Дэн старался не думать. С самого детства Даниэль был удивительно любознательным мальчиком, выделяясь даже на фоне своих неугомонных ровесников. Мать не могла нарадоваться на ребенка, отчим иногда ворчал, что его сыну стоило бы мяч гонять, а не за книжками зад просиживать, но в общем тоже был не против. Даниэль любил книги. Всю школьную программу он прочитал загодя, изучил всю домашнюю библиотеку и начал ходить в библиотеки публичные. Ему нравилось касаться подушечками пальцев страниц, пытаться различить буквы наощупь. Вдыхать запах старой бумаги – или наоборот, свежей типографской краски. Не то чтобы Даниэль проводил за чтением все свободное время, нет. У него были друзья и подружки, ему нравилось играть на гитаре или рубиться на компьютере в какую-нибудь очередную стрелялку. Но ничто больше не давало ему этого особенного ощущения – смеси умиротворения и трепета, как будто с каждой новой страницы на него могло выпрыгнуть новое чудо. Как будто с каждой новой страницей он узнавал больше, и это знание наполняло его, делало по-настоящему цельным. А потом была Книга. Высыпавшись из автобуса, Дэн сощурился, оглядываясь. Солнце казалось ему слишком ярким – оно словно пронизывало все вокруг насквозь, запутывалось в волосах, пробиралось под кожу и веки, забивалось под ногти. Дернув головой, отгоняя наваждение, Дэн снова поморщился от нахлынувшей боли и, разглядев у обочины ларек с напитками, направился к нему. Мелочи в карманах хватило на банку "Пепси", и это несколько способствовало улучшению настроения. Перед тем как открыть банку, Дэн приложил ее ко лбу, наслаждаясь прохладой. В ветвях деревьев ближайшего сквера пели птицы. Шумели машины. Даже облака, плывущие по небу, казалось, тоже издавали свой, особенный звук. Сделав глоток газировки, Дэн запрокинул голову и проводил облако взглядом. На миг показалось, что оно движется как-то неправильно и звучит недостаточно мелодично. Дэн даже протянул руку, чтобы подвинуть его, но вовремя замер. "Это просто мигрень", – передернул он плечами, отпил еще "Пепси" и пошел в направлении института. Вообще-то Даниэль давно собирался поступать в литературный, но в последний момент что-то дернуло его пойти учиться на историка. Как будто какой-то тихий шепот глубоко внутри. Родители удивились, но, если быть честным, они никогда не видели особенной разницы между этими двумя дисциплинами. Отчим поворчал, что, дескать, нечего его сыну копаться во всяком древнем хламе, но всерьез возражать не стал. Поступил Даниэль без проблем – он был прилежным мальчиком и всегда учился хорошо. Под обшарпанный свод института он шагал с некоторым трепетом, свойственным всем первокурсником – как-никак, почти взрослая жизнь. Никаких родителей, только ровесники, такие же оболтусы, как и ты сам. Самим вести хозяйство в общаге, самим налаживать отношения с людьми и разбираться с проблемами. На самом деле Даниэль всегда был довольно самостоятельным, но поступление все-таки какой-никакой, а рубеж. Институт встретил его немного затхлым прохладным воздухом, запахом пыли, старого камня и книг. После первой же лекции Даниэль, разумеется, разыскал библиотеку. Книга ждала его там – тяжелая, большая, в простом кожаном переплете – но нашел он ее не сразу. В институте было пустовато – Дэн по своему обыкновению пришел пораньше. У окон тихонькко гудели стайки первокурсников, время от времени по коридору проходил кто-то из преподавателей, со стороны женского туалета доносился стук каблучков. Дэн поднялся на второй этаж, перепрыгивая через ступеньки и морщась на каждом прыжке, и огляделся в поисках одногруппников. Они обнаружились у дверей аудитории. Кто-то, кажется, резался в "дурака" на мелкие монетки, кто-то разговаривал, кто-то разглядывал конспекты. Дэн достал из рюкзака книжку, пытался читать какое-то время, потом снова закрыл. Слишком болела голова, буквы двоились, расплывались перед глазами. – Эй, Дэн, ты впорядке? Дэн распахнул глаза, напряженно вгляделся в лицо одногруппника, пытаясь вспомнить его имя. На мгновение показалось, что тот весь как будто выцвел, стал тонким, полупрозрачным – и сквозь невесомые ребра можно разглядеть сгусток тихого, ровного сияния. – Да, – сказал Дэн спустя полминуты. – Да, я в порядке. В библиотеку Даниэль наведывался часто – не каждый день, но по меньшей мере пару раз в неделю. Она была большой и тихой, еще тише, чем остальной институт. Даниэль разглядывал книги на полках, гладил корешки, перелистывал страницы и совсем не жалел, что решил учиться именно здесь. А потом была весна, конец учебного года, неотвратимо приближающаяся сессия – и библиотека стала для Даниэля почти родным домом. Здесь было на самом деле хорошо готовиться к экзаменам – сосредоточиться получалось легко, и никто не дергал. Часто, читая, Даниэль брал книгу в руки и ходил по комнатам взад-вперед, только время от времени останавливаясь – ему казалось, что так материалу будет легче утрястись в его голове. Он оперся на стену между столом и шкафом – и едва не упал, когда спиной ощутил пустоту. В каменной нише, которой – он готов был поклясться! – еще недавно не было, его ждала Книга. От нее не пахло пылью – только старой бумагой и еще отчего-то железом. Когда он открыл Книгу, показалось, что перед ним распахнула свои страницы вечность. Пара выдалась скучной – лектор говорил тихо, приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова, а от этого голова у Дэна начинала болеть еще сильнее. Так что вскоре он бросил эти попытки и все чаще косил глазами в окно, возле которого сидел, или в тетрадь, на полях которой от скуки начал что-то корябать. Художник из Дэна был аховый, нарисованную им собаку едва ли возможно было отличить от кошки или, например, медведя. Но свои рисунки он все равно никому не показывал, рисовал редко и для себя, так что не особенно переживал по поводу своей бездарности в этом вопросе. Облака за окном плыли по небу, чуть слышно звеня. Тонко пели птицы. Дэн рисовал крылья – большие, покрытые широкими перьями. В карандаше они выходили серыми, но Дэн знал, что, будь у него с собой краски, крылья обрели бы теплый желтовато-коричневый цвет. Теплыми коричневыми крыльями нарисованное создание укрывало голову, сквозь перья был виден широко распахнутый любопытный глаз и кусочек лапы со втянутыми когтями. После того как Даниэль закрыл Книгу, он больше не мог читать. В его бедной голове все еще бродили образы – древние, как сама жизнь, глупые и одинокие. Казалось, что с этих страниц он взял слишком много, и теперь знание стремится выплеснуться через край. Найти выход наружу. Исправить, изменить. Хотя бы не допустить повторения. Даниэль хотел шагнуть на страницы Книги. Его глаза словно все еще пытались уловить зыбкие образы прошлого, а доброе сердце мучилось невозможностью одарить любовью всех и каждого, и чтобы никто не ушел обиженным. У Даниэля целыми днями раскалывалась голова, он едва мог подняться с постели. И только на пятый день понял, что хочет не просто изменить Книгу. Хочет написать новую. Солнце за окном мигнуло, выглядывая из-за облака, солнечный зайчик скользнул по рукаву рубашки Дэна и спрыгнул на листок бумаги. Нарисованный грифон медленно опустил и снова поднял веки.