***
— А я ведь говорил, говорил, что она напрочь игнорирует личные границы?! — Бальдр, подскочив на кровати, устремил взгляд в окно. От горячего дыхания сошла нервная роспись мороза, и картина, представшая взору, возмутила до глубины души. — Тише, милый, я разберусь, — Хель плавно поднялась, оставив смятые простыни, и легонько коснулась его щеки. Бальдр залюбовался изящным станом и мраморной кожей, гладкой, будто шёлк. Притянул к себе и запечатлел на алых губах поцелуй. Любимая. Прекрасная. И-де-аль-ная! Чувство, неведомое раньше, прочно обосновалось в груди. Он ведь прежде и не любил никогда. А после материного «подарка» и вовсе не был способен испытывать хоть какие-то чувства, кроме всепоглощающего и разрушающего гнева и ненависти. Стоило умереть, чтобы почувствовать себя живым. Бальдр в спешке натянул штаны и рубаху. — Я сам. Ты её не знаешь, она ужасная… Хель обернулась, тряхнув копной иссиня-чёрных волос, на бледном лице мелькнула улыбка. Она приложила палец к его губам. — О, меня ведь тоже считают монстром, но я лишь забочусь о тех, чей путь завершён. Бальдр вдохнул поглубже, наполнив лёгкие ароматом сухих горьких трав, исходящим от Хель, и подал ей руку. Из дворца они вышли вместе. Мать явилась не одна, а с этим чужеземным воином. Тем, кого он принял за великана. Тем, благодаря кому рухнуло проклятье, и он снова обрёл чувства. И тем, кто отправил его в Хельхейм. Они, как видно, успели спеться. И это даже слегка покоробило. Нет, если уж честно, взбесило, вывело из и так хрупкого равновесия. Со всеми этими вновь обретёнными эмоциями и палитрой чувств Бальдр с трудом справлялся, а иногда и вовсе тонул в них, словно в буйных волнах. — Мама! Даже здесь ты меня в покое не оставишь. Зачем, зачем ты пришла?! Неужто тебе недостаточно тех страданий, на которые ты меня обрекла?! Хель легко сжала его ладонь, и Бальдр сделал глубокий вдох. Да, так легче. Ей удивительным образом удавалось усмирить огонь, пылающий в его растерзанной душе. Мать приложила ладонь к сердцу. — Сынок, я лишь хотела увидеть тебя, узнать, что ты жив, — с чувством произнесла она. — Ты снова хотела вмешаться, сделать всё по-своему! — яростно возразил Бальдр. — Давай вернёмся домой, прошу! Я больше не стану… — Лезть в мою жизнь? — перебил Бальдр. — Да, конечно, — покорно склонила голову мать. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Бальдр издал короткий смешок, запрокинув голову. — О-о-о, я счастлив, мама. Здесь. И это теперь мой дом. — Дом? — мать обвела растерянным взглядом безжизненные голые скалы и ледяную пустошь. Бальдр с упоением наблюдал за произведённым эффектом. Простёр руку и прижал к себе Хель. Та же мягко коснулась ладонью его волос, лица, и её краткая ободряющая улыбка светила ярче солнечных лучей, наполняла сердце теплом. — И моя жена. Мать потрясённо покачала головой, а её угрюмый спутник приблизился и встал рядом с ней. Ха, защитник! — Ты не понимаешь, о чём говоришь. Прошу, дай нам всё обсудить наедине! — мать перевела умоляющий взгляд на Хель. Бальдр расхохотался искренне, от души. — Ты, что же, думаешь, что меня здесь в плену держат? Мать поджала губы, а Хель, высвободившись из его объятий, шагнула вперёд. — Я рада гостям, но сюда так редко кто-то заходит… — сделала многозначительную паузу она и радушно распахнула двери. — Будет буря, беседовать в доме, у огня, намного приятнее, — Хель обернулась и поймала его взгляд. В её тёмных глазах мелькнули лукавые искорки. — Удерживать никого не стану, обещаю. Если он только сам не пожелает остаться. Бальдр едва заметно кивнул, спрятав улыбку на кончиках губ. Мать с Кратосом настороженно переглянулись, однако не стали пренебрегать приглашением. Высоко в горах грохотали камни, сбитые лавиной, и тоскливо завывал ветер. Или Гарм? Бальдр не всегда разбирал. — Пса не пора кормить? — придержал он за руку Хель, та обернулась, взмахнув волосами (сегодня в них блестели синие ленты). — Чуть позже. Мы ведь не хотим показаться плохими хозяевами? Здесь и так-то никто не бывает, — понизив тон, с огорчением добавила она. Хель не назвать солнцем, не могла она подарить тепла, но лунный свет не менее прекрасен и по-своему очарователен. Он отдал ей своё горячее сердце, а она — ледяное, и из этого вышло нечто по-настоящему восхитительное. Чудесное! — Я с ним разберусь, а ты занимайся, хм, гостями, — усмехнулся Бальдр. Хель лёгким дуновением ветра очутилась рядом, и Бальдр заключил её в объятья. — Конечно, любимый, как скажешь. Я не позволю им заскучать.***
Благодаря псу они и встретились. Очутившись в Хельхейме после смерти, Бальдр недоумённо озирался по сторонам. Он уже бывал здесь однажды, и морок, терзавший в тот раз, страшил. Снова переживать самые паршивые моменты своей жизни, видеть призраков прошлого… Нет, только не это! Разве он недостаточно страдал при жизни? Хватит! Это просто иллюзия — всё здесь ненастоящее. Бальдр рухнул на колени, схватился за голову. Голоса из прошлого: матери, отца звенели в холодном тумане. Нет их здесь и быть не может. О-о-о, как же он устал! Ледяной ветер заключил в колючие объятья, а боль тугим обручем обвила голову. Неужто он настолько плох, что заслужил это? Драугры не беспокоили. Видно, потому что он и сам теперь мёртв. Призраки не умолкали, снег обжигал босые ступни и колол кожу. Не о том он мечтал, да теперь уже поздно. Ничего не изменить. Морозную тишину разрезал громоподобный лай. Бальдр удивлённо разинул рот, заметив вдалеке исполинскую тень. Гарм — чудовищный сторож Хельхейма явился по его душу. Бальдр закрыл глаза. Он устал сражаться. Пусть всё закончится поскорее. Раз он такой никчёмный и даже после смерти покоя не заслужил. Земля дрожала под тяжёлыми лапами, а горячее дыхание опаляло щёки. Бальдр решил, что пёс разорвёт его на куски, но тот почему-то медлил. Опустился рядом и тяжело вздохнул. Бальдр удивлённо распахнул глаза. Пёс мёл хвостом по земле, поднимая тучу ледяных брызг и сшибая неосторожных драугров. Бальдр осторожно протянул руку, коснувшись густой тёплой шерсти. — Так ты вовсе не злодей. Хочешь поиграть? Пёс усиленно замахал хвостом. — Гарм — друг и помощник, а не палач, — прозвенел голос в пустоте. Бальдр подскочил на ноги и огляделся. В плотном тумане нарисовался силуэт. Она… Бальдр отступил — не от страха, от восхищения. Она была прекраснее всех женщин, что он когда-либо встречал. По серой меховой накидке струились гладкие чёрные пряди. Бледное, вытянутое лицо излучало спокойствие и умиротворение. Тонкие пальцы унизаны россыпью ярких колец. А на груди звенели стеклянные бусы. Она шагнула ближе, неслышно, едва ощутимо, словно бесплотный призрак, лишь воздух колыхнулся. — Бальдр… — певуче протянула она. — Я не обижу, не мучаю, позволь тебя разглядеть, бог весны. Бальдр почтительно склонил голову. Покой, исходящий от богини смерти, манил, как запретный плод. — Мне нет нужды представляться, — качнула головой Хель, и в такт ей прозвенели бусы. — Ты ведь и так понял. Бальдр кивнул. Все слова вдруг растерялись и стали ненужными, лишними. Хель протянула ладони, и он, не раздумывая, шагнул навстречу. — Устал, я знаю. Всё закончилось, всё позади, — ласково прошептала она, коснувшись его волос. — Призраки… — Не беспокойся, — Хель едва заметно усмехнулась и дунула ему в лицо. — Вот и всё, мой славный, их больше нет. Бальдр облегчённо вздохнул, прислонившись к обломку скалы. Голоса стихли. Хель его оглядела, пробежала прохладными пальцами по ранам, полученным в бою, и они затянулись, будто по волшебству. Боль отступила. — Ты — чудо, — Бальдр поймал её руку и прижал к сердцу. — Хотелось бы мне, чтобы это было правдой. Будешь моим гостем? Бальдр усмехнулся. — Разве у меня есть выбор? Хель лишь печально вздохнула. — В моём доме есть тёплый очаг. Ты ведь, верно, замёрз? Но если хочешь, можешь остаться здесь. Гарм проводит, если передумаешь. Он знает дорогу. Бальдр, отбросив сомнения, шагнул вперёд. Даже если это уловка, плевать. Разве ему есть, что терять? Ледяной дворец поразил. Бальдр раньше и не знал, что из столь хрупкого материала можно сотворить подобное, что-то монументальное, чистое и прекрасное. И что богиня смерти может созидать, тоже не подозревал. У огня, на звериных шкурах, устилающих пол ковром, они пили травяной настой. Хель наблюдала за ним, и на тонких губах блуждала загадочная улыбка. — Ты красивая, — слова вырвались сами собой, и Бальдр смущённо опустил глаза. Хель лишь задумчиво кивнула, отбросила волосы и спрятала улыбку за кружкой. — Солнце… Я так хотела бы его увидеть, лето, цветы — настоящие, живые, а не подобие. Расскажи мне про Мидгард, про Асгард — про те миры, в которых бывал. Зима изумительно красива, но мне бы хотелось, чтобы в мой мир пришла и весна. Больше красок! — пылко воскликнула она, взмахнув руками, и длинные рукава платья взлетели, будто крылья сказочной птицы. — Вот как… — Бальдр задумался. — Я расскажу, у нас ведь теперь полно времени. — Целая вечность, солнце моё, — певуче протянула Хель, заплетая белые ленты в волосы. И он стал для неё солнцем, а она — покоем, умиротворением, гармонией. Тем, чего так не хватало мятущейся душе.***
Хель развлекала гостей. Заварила свой особый травяной сбор и пригласила в большой зал, расписанный её картинами. Они были прекрасны, вот только красок всегда не хватало. Негде их тут взять. Мать обернулась, когда он распахнул двери. На лице её мелькнула тревога. Бальдр на секунду даже испытал стыд, однако мигом отогнал его, неуместный, прочь. — Хочу тебе кое-что показать, мама. Мать с готовностью поднялась и бросила на своего спутника быстрый взгляд. — Я буду здесь, поблизости, — ответил Кратос на её незаданный вопрос. Бальдр фыркнул и закатил глаза, скрестив на груди руки. — Скорей же, мама, я теряю терпение. Длинные гулкие коридоры вывели к зимнему саду. Спящему вечным сном, как и всё здесь. Окружающие сад колонны охраняли ледяные статуи. Его творение. Бальдр бросил походя, махнув рукой: — Это я сделал. Хель научила, как унять ту бурю внутри, разобрать все смешавшиеся чувства и усмирить бушующие эмоции. Скульптуры — они помогали. Она заключала свою печаль и тоску в картины, а он украшал сад. Мать с любопытством рассматривала его творения, хвалила, но это быстро наскучило. Раздражение плескалось в груди, горчило желчью на языке, готовясь вот-вот сорваться в слова. — Довольно! Я не для того тебя привёл. По мощённой мелкими камнями дорожке они углубились в сад. Цветы, прежде сухие, безжизненные пробивались сквозь мёрзлую землю. Голубые и синие лепестки, подёрнутые инеем, будто тонким кружевом, раскрывались на позеленевших стеблях. Мать потрясённо качала головой. — Быть не может! В Хельхейме нет жизни, и цветы не цветут, всё живое застывает, рассыпается в прах. Бальдр сухо кивнул. — Прежде, так и было. Но всё изменилось. Мать склонила голову, вздохнула. — В это сложно поверить, но всё же… Ты, и правда, здесь счастлив? Бальдр дёрнул уголком губ. — О, да… Любовь способна творить чудеса, — он выдержал паузу и всё же решился сказать: — У нас будет малыш скоро. Бальдр наслаждался эффектом, произведённым на мать. Она хватала ртом воздух, не находя слов. Он подал ей руку, проводил до скамьи. — Решил, что тебе стоит знать, раз уж ты добралась до самого Хельхейма. Мать сумела побороть шок и пронзила его испытующим взглядом. Не верит, конечно. — Это невозможно. Хель не может дать жизнь. — Да-да, я слышал, — отмахнулся Бальдр. — Она морочит тебе голову! — Мама, прекрати! Ты явилась сюда и снова хочешь всё разрушить! И после этого ещё смеешь надеяться на прощение? Хочешь, чтобы я тебе доверял?! Мать боролась с собой, сделала глубокий вдох и осторожно коснулась его руки. — Мир меняется, разве не видишь? Сад и не только. В Хельхейме стало теплее, скоро наступит весна! — радостно воскликнул он. — Если это, и вправду, так, я рада. И я бы хотела тебя навещать, если позволишь. Бальдр не знал, готов ли к этому. Простил ли? Но впервые за долгие зимы испытал что-то вроде жалости к ней. Она прошла долгий путь, чтобы добраться сюда, долгий и опасный. И лишь вера, надежда на то, что он здесь, освещала огнём этот путь. Достойно уважения, по крайней мере. — Хорошо, ладно, но не надоедай, — поспешно, пока не передумал, выпалил Бальдр. Мать буквально расцвела, и лицо её озарила улыбка. Протянула к нему руки, но Бальдр увернулся от объятий. — Не напирай. Что за привычка? Когда-нибудь, может, в другой раз. Мне всё ещё нелегко забыть то, что ты сделала. — Хорошо-хорошо, как скажешь, — покорно склонила голову она. — Ты на самом деле её любишь? — А тебе недостаточно доказательств? — обвёл рукой сад Бальдр. — Я ведь в твою жизнь не лезу. Мать, похоже, смутилась, и на щеках её зарделся румянец. — Кратос… просто друг. — Да, конечно, — скептически хмыкнул Бальдр. — Не надо мне сказки рассказывать, я давно уже не ребёнок. — Всё слишком сложно, — покачала головой мать. Бальдр вновь на долю секунды её пожалел. — Сложно… Всё просто, но ты не хочешь это признать. Я не в обиде, если тебе это интересно. У меня всё хорошо, и… я бы хотел, чтобы у тебя было тоже, — не без труда выговорил он. Что бы она там не натворила, но всё же ей руководила любовь, может, безумная, всепоглощающая и разрушительная, но всё же любовь. А что это такое, Бальдр сумел познать. — Мне приятно, что ты меня поддержал и смог отбросить гнев и обиды. — Ага. Мы не против гостей, но, знаешь, мама, пора бы и честь знать, — прозрачно намекнул Бальдр. — Дайте от себя отдохнуть.***
— Как всё прошло? — спросил Кратос, когда они вышли из ледяного дворца. Бальдр сказал, что их проводит Гарм, и оба они с удивлением и некоторой опаской взирали на огромного пса, прокладывающего путь сквозь снег. — Непросто, но лучше, чем я могла себе представить. — Рад, что вы помирились. Фрейя ответила отстранённой улыбкой, и в душе зародилось беспокойство. — Что-то не так? — Нет-нет, всё хорошо. Просто… — она остановилась, и Кратос машинально сбил шаг, неловко подхватил её в объятья, когда они едва не врезались друг в друга, и тут же поспешно разомкнул руки. — Прости. Фрейя коснулась его груди ладонью. — Я очень тебе благодарна. Кратос склонил голову, и объявший их снежный вихрь вновь подтолкнул друг к другу. Так близко, что он с удивлением заметил в серых глазах Фрейи смущение. Хотел отступить, чтобы не длить этот неловкий момент, но вместо того, прижал её к себе. Фрейя поймала его скованную улыбку, потянулась к нему. Преграды меж ними растаяли, несмотря на колкий мороз. Вина и долг — всё уплачено. Война закончена, и остались лишь они вдвоём. Страницы прошлого припорошил снег. Кратос закрыл глаза и мягко коснулся её горячих губ. А Фрейя, немедля, обхватила его руками за шею. Долги уплачены, дети выросли, и они наконец-то могут пожить для себя и быть честны друг перед другом. Сердца, пылающие в груди, способны растопить лёд Хельхейма. Кажется, здесь и вправду стало теплее.