Maniac II

      Следующий вечер       21:30       Прошёл один день с момента, когда Хёнджин оставил Феликса. Время шло, дела накапливались, родители по-прежнему были недовольны, а Хёнджин выискивал подходящий момент, чтобы остаться наедине и написать ЧанБину очередное указание.       За все эти пережитые часы парень не мог выйти из своих страшных мыслей, что убивали больнее ножей. Ночь — время творить. Порой жизнь окрашивается в чёрный цвет. День кажется ночью, на сердце грусть и пустота. Но жизнь — это самый прекрасный подарок. И даже в самую тёмную ночь находится звёздочка, чтобы осветить путь… Этой самой звёздочкой стал для Хёнджина парень, которого он знает уже больше полугода. Его веснушки — целое созвездие этих самых золотых звёздочек, которые Хёнджин вырисовывал бессонной ночью. Любовь? Нет, не любовь. Хёнджин ненавидит влюбляться в обложку. Внешность — то, что заставляет его засматриваться в самую душу. Хёнджин рассматривает внешний образ в первую очередь для своего искусства. Лишь душа человека могла захватить его бьющееся сердце.       Душа Феликса для него — игрушка. Просто игрушка без особых эмоций, отдавающая себя в самые разные, но в основном чужие и грязные руки. Хёнджин знает, что Феликс лишь хочет казаться таким, но, на самом деле, Феликс и есть самая грязная игрушка.       По памяти Хёнджин нарисовал портрет блондина, не используя его фотографию со страницы профиля, который сам же давно закрыл от всеобщего обозрения. Она ему не нравилась. Он считал, что Феликс должен показывать свою красоту через серию фотосессий, а не через селфи, при котором была закрыта часть его лица. Хёнджин любил рассматривать его фотографии, запоминать самые незначительные вещи, словно одержимый. Но больше всего Хёнджин любил рисовать эти детали и пробовать их на вкус губами. Хёнджин считал, что такая красота, когда из отражения глаз выходит душа, не должна быть скрыта от этого прогнившего мира.       Небо обрушилось на город, заставляя мир укрыться чёрным полотном, как его душа. Хёнджин сидел за чёрным, лакированным столом и рассматривал перед собой портрет Феликса, который нарисовал пару минут назад. Длинные пальцы сжимали хрупкий стакан с тёмно-красной жидкостью, которая в миг опрокинулась на портрет. — Хёнджин, как твои дела? — к нему на край стола подсаживается молодая пассия его отца, но её имя оставалось за пределами его познаний. — Никогда не видела тебя таким загруженным. Может, тебе стоит развлечься? — Это секс, — ответил красноволосый, внимательно следя, как листок перед ним намокает. — Называй вещи своими именами, если не хочешь выглядеть глупо. — Не слишком ты и правильный. — По-твоему я должен стыдиться, что занимаюсь этим? — усмехнулся Хёнджин, наконец-то взглянув на девушку. — Секс — это всего лишь действие. Я должен умалчивать, когда занимаюсь любовью, потому что занятие любовью — состояние. А вот ты просто отраханная сука, которую имеет каждый второй. — Хёнджин усмехается и хватает её за волосы, скидывая со своего стола. — Ты со всем с ума сошёл?! — девушка пытается схватиться за его руки, но парень отталкивает её, заставляя споткнуться и упасть на дорогой паркет. — Беги и пожалуйся моему отцу, шлюха, — он улыбается и начинает расстегивать кожаный ремень своих джинс. — Однажды отец мне сказал, что делиться в жизни нужно только с самыми родными. Как думаешь, он одолжит тебя? — Хёнджин… — Как же мне надоело это ваше жалостливое «Хёнджин»… — красноволосый корчится от неприязни и хватает со стола стакан, разбивая его о паркет, рядом с девушкой. — Страшно? Ползи отсюда и жалуйся, пока я тебя не прикончил.       Это было последнее, что сказал Хёнджин, перед тем как вытолкнуть девушку из своей комнаты. Он и вправду не боялся открыто выражать своё мнение, эмоции и чувства. Раньше его обычно не слушали, а все его мысли считали глупыми, а ведь они имеют огромное значение. Рэй Брэдбери писал: «Сами по себе мы ничего не значим. Не мы важны, а то, что мы храним в себе.»… Душа — всё самое драгоценное, что мы можем показать. Некоторые вещи вспомнить почти невозможно. Но обычно оказывается, что только они и имеют значение. Для Хёнджина раньше огромное значение и смысл имел один человек, что озарял светом его жизненный путь. Однажды его солнце погасло, погружая в темноту и не оставляя после себя ни единую звёздочку, что могла бы осветить путь. Единственное, что имеет значение в конце нашего пребывания в мире, это то, как сильно мы любили и каким было качество нашей любви.       Неужели выбор стоит так: или ты начитанная недотрога, или страстная шлюха? Но кажется, всегда есть способ совместить. Феликс — страстная недотрога, потому что начитанная шлюха ему совсем не подходит. По словам Феликса, он вообще книги не читает. Из рассказа, который составлялся из мыслей, Хёнджин слушал их по пути сюда, в отцовский дом, но было понятно только то, что Хёнджин погряз в своей любви к дерзкому студенту тогда и к беззащитному парню сейчас. Банальность, правда? Но ведь эта самая банальность — неожиданность. Живя обычной жизнью, мы делаем обычные вещи, которые принято считать банальными. В книгах банальный рассказ, в фильмах банальный сюжет. Жизнь состоит из неожиданных банальностей, которые приводят к разрушению. — Мистер Хван, — в комнату без стука заходит Джеймс и тяжело выдыхает, уставая от таких эмоциональных качелей. — Что Вы сделали? Роуз в истерике побежала к Вашему отцу. — Я её и пальцем не тронул, — Хёнджин опускается на кожаный диван и подпирает голову рукой. — Садись и поговори со мной, словно ты мой друг. И не смей мне льстить, иначе… — Хёнджин берёт в руки пистолет и улыбается. — Отправишься туда, куда однажды отправились твои… — Хорошо, мистер Хван, — Джеймс не даёт ему договорить и садится в кресло напротив. — Я Вас внимательно слушаю.       Хёнджин закусывает губу и смотрит на пистолет в своих руках… Он понимал, что зашёл слишком далеко. Он понимал, что играть с чужой жизнью нельзя. Хёнджин тоже человек, с чьей жизнью могут сыграть в чужую игру… Поэтому он сам распределяет роли. — Насколько я изменился с появлением Феликса в моей жизни? — Хёнджин смотрит так пристально, что по телу Джеймса пробегает толпа мурашек. — Я чувствую, что я умираю вместе с ним. Я настолько наплевал в его душу, что уже не сомневаюсь, что она чернее моей. Он ведь уже был моим, тогда зачем сбежал в тот день? — Я не могу знать этого, мистер Хван… — А я знаю, — усмехнулся Хёнджин. — Дай ему в руки пистолет, и он выстрелит себе в голову, а не мне. Дай ему в руки нож, он вонзит его себе, но не мне. Оставь ему в ванной скальпель, и он вскроет вены себе, но не попытается во сне сделать это мне. И если дать ему таблетки, то он отравится сам, но не подумает отравить меня, — Хёнджин позволяет себе улыбнуться уголком губ. — Знаешь, Джеймс, почему? — Почему, мистер Хван? — Потому что он боится меня, — Хёнджин смотрит на него и усмехается. — Поэтому и сбежал тогда, когда всё было хорошо. Он боится, что я убью его. Он боится даже дышать рядом со мной. Я показал ему неправильного себя, а ведь я умею ухаживать… Я ведь знаю, что такое романтика. — Только Ваша романтика в последний раз была пропитана кровью, мистер Хван… — Да, Джеймс, — в голову Хёнджина ударили воспоминания пятилетней давности. — Но я был верен, Джеймс. Я был верен до конца, пока эта тварь висела за моей спиной на шее у других. Я бы отпустил Феликса, если бы был уверен, что он предаст. Я ведь люблю его, но по-своему.       Хёнджин закусывает губу и прислушивается к шагам в коридоре. Он показывает жестом Джеймсу уйти, а сам достаёт свой телефон и сразу устремляет взгляд на фотографию, которую прислал ему БанЧан.       Фотографии — это свидетельство о том, что мы жили. Повезло и нам тоже: где ещё, кроме разве что фотографии, мы пребудем всегда молоды, веселы, милы? Потому что время, столкнувшись с памятью, узнает о своём бесправии. Делая снимок, мы словно пишем картину, но за одну секунду. Бывают такие секунды, когда всё решают минуты. И длится это часами. Фотография — это момент, который остаётся в памяти до конца нашей жизни. Иногда фотографии убийственно прекрасны, а иногда убийственно убийственны. Они могут бить в самое сердце, хватая острыми шипами и вытаскивая последние частички жизни, превращая в серую массу, превращая в подобие человека. Хёнджин хотел удалить, сжечь все фотографии и рисунки, посвящённые ему… Чтобы остаться в настоящем, надо избавиться от прошлого, даже если оно слишком прекрасно. Хёнджин: «Как он?» БанЧан: «Я позволил ему принять душ и поужинать на кухне, мистер Хван» Хёнджин: «Разве я тебя оставил с ним? Ты вечно нарушаешь мои слова…» БанЧан: «У ЧанБина возникли очень срочные дела» Хёнджин: «Я слежу за тобой, и ты знаешь, что будет, если ты пойдёшь против меня»       Хёнджин усмехается и со злостью сжимает в руке телефон. Он знает, что они ему врут. Знает, что уже что-то пошло не так.       Эта боль разрушает его изнутри. Самый ужасный поступок, который мог только совершить. Из-за таких поступков он больше не хочет жить. Он только начинает забывать, как видит его глаза и улыбку в презрении о том, что никогда не найдёт ему замену. Он правда не хочет здесь оставаться, но и не хочет уходить.       Хёнджин снова сел за столом, делая наброски новой картины, которая пришла к нему в голову вместе с мыслями, что не отпускали, заставляя тело покрыться самыми мелкими и противными мурашками. В конце концов, парень неплохо продвигался в этом деле. Спустя час выпускает карандаш из рук и медленно потягивается, пока его взгляд резко не останавливается на силуэте.       По инерции Хёнджин опускает взгляд вниз, когда в комнату заходит его отец, держа в руках какую-то дорогую бутылку вина. Он тихонько проходит к Хёнджину и, приобнимая его за плечи, протягивает два бокала.       Боль расставания пропорциональна пережитой любви. Тогда всё и заканчивается… Выдержать эту боль трудно, потому что человека сразу же начинают мучить воспоминания… — Как долго ты собираешься оставаться здесь? — спрашивает мужчина, разливая вино по бокалам. — О тебе идут не самые хорошие слухи, Хёнджин, и я в этом убеждаюсь. Что за история с Роуз? Почему она прибегает ко мне в слезах? — Наверное, слишком расстроена, что мне плевать на неё, — Хёнджин делает глоток и закусывает губу. — Я благодарен, что ты впустил меня в место, где я прожил большую часть своего детства, но я уже послезавтра покину тебя. — Меня напрягает, что мой сын становится темнее тени на свету, — мужчина качает головой. — Ты обижен на меня, я понимаю, дорогой. — Я обижен? — Хёнджин усмехается и начинает смеяться. — Я ненавижу тебя! Я приехал, потому что у меня дела, а снимать номер в отеле мне незачем, ведь у меня есть мой дом, в котором почему-то проживаешь ты и твоя очередная шлюха. Разговаривать я с тобой тоже не хочу, поэтому уходи.       Мужчина усмехается и медленно поднимается с кресла, забирая с собой свой недопитый бокал. Слова собственного сына для него сравнимы с законом. Хоть мужчина тоже не из простых, вот только Хёнджин — это его мягкая копия. — Я советую тебе обследоваться у психотерапевта. — Я советую тебе следить за своей безопасностью, — Хёнджин осушает свой бокал. — Особенно, когда спишь.       Красноволосый кивнул, и Джеймс сразу запер за мужчиной дверь.       Психотерапевт в большей степени адвокат, только не адвокат дьявола. Понять — совсем не означает простить. Понять — это охарактеризовать движения мыслей так, чтобы не возникало желания бросить в человека камень. Хороший психотерапевт делает так, чтобы все рекомендации человек дал себе сам. Хёнджин не был уверен, что слова его психотерапевта хотя бы немного побудят на какие-то определённые действия. Хёнджин считал, что травма — это если почти всё время нутром чувствуешь: что-то не так или вот-вот случится нечто ужасное; если на страх тут же возникает непроизвольная реакция тела, говорящего о необходимости спасаться бегством, найти убежище, спрятаться от опасности, которая повсюду. Его травма — клуб. Его травма — он…       Когда Хёнджин был готов отдохнуть, то его мысли снова занял блондин. Все очаровательные люди испорчены, в этом-то и есть секрет их привлекательности. Хёнджин был уверен, что невинность Феликса, невинность его души имели грязные очертания чего-то большего, что пряталось за красивыми глазами и смущённой улыбкой. Софи Лорен говорила: «Очарование — это невидимая часть красоты, без которой никто не может выглядеть по-настоящему красивым»… Есть лица, которые созданы для того, чтобы очаровывать с первого взгляда. Они кричат: «Люби меня!», и мы начинаем любить, не зная за что. Очаровательность всегда начитанна. Она знает как и что сказать, чтобы увлечь в свои сети, затянуть и не отпускать. Очаровательность Феликса в его веснушках, в глазах и в смущении. Хёнджин бы наблюдал за его красными щёчками вечно… Но его вечность подсчитывается оставшимися днями.       Но все мысли Хёнджина прервало одно сообщение, что не могло не разрушить его спокойствие. — Джеймс! — Хёнджин смотрит на мужчину, а у самого глаза чёрные от злости. — Найди мне координаты Чонина и Сынмина… И пошли следить за ними проверенных людей! — он отворачивается к окну и смотрит на ночную улицу. — И какие же ты испытал эмоции за этот день, кроха…? Неужели ты не понял, что я не люблю предателей…