*
Дверь им открывает бородатый дед. Или это так только кажется. Мужчина в белой футболке с пятном посередине явно давно не спал, явно давно не брился. «явно давно не мечтал» - читается во взгляде. Щетина с бледных щек мягким переходом ложится на шею, и Чонгуку чудится, что заползает даже на плечи. Мужчина явно старше Чимина и уж тем более самого Чонгука. Судя по году рождения, ему должно быть тридцать два. Чонгук не дал бы ему меньше тридцати восьми. Выглядит сонным, недовольным, забывшим, что такое жизнь и ее радости. Ни на миг не забывающий, в чем ее тягости. Таким его видит Чонгук, и ему это совершенно не нравится. Мысль о том, что им из этого придется вытягивать информацию, пускает дрожь по коже. Куковать им в этих лесах до конца каникул при лучшем раскладе. Чонгук за все свои двадцать лет жизни такого закрытого человека не видывал. От того пышущего страстью молодого парня, коим был он еще три года назад, почти ничего не осталось. И все же сердце Чонгука делает кульбит по никому неизвестной причине. «Молодые люди могут быть поразительно верны своим привязанностям» - всплывает фраза его бабушки. Неужели, бабуль. Чонгук вздыхает – это определенно может создать проблемы. Руки мужчины, тем временем, даже мурашки не берут при налете холодного ветра, зато парней обдувает теплым воздухом так, что хочется ворваться в домик и сидеть там вечность. Мысль кажется очень заманчивой, пока снова не заглядываешь в глаза мужчины, в которых волки дохнут. И все же, Пак Чимин не был бы Пак Чимином, реши он сдаться так скоро. Именно поэтому он собирается, делает глубокий вдох и как можно жалобнее блеет. Нет, правда на блеяние похоже. - Господин, у нас машина сломалась. Это первый дом, на который мы наткнулись. Сеть тут не ловит, а на улице холодно. Не могли бы Вы? – парень застенчиво отводит взгляд, давая понять, что ему стыдно за свою наглость. Но Чонгук Пака знает давненько. Даже слишком. Тому никогда за свою наглость стыдно не бывает. Именно поэтому он такой отличный журналист. - Актер погорелого, – фыркает себе под нос Чонгук, стараясь особо не подавать признаков жизни. Глаза оленя все еще пугают его, и лучше уж пусть Пак проложит им путь в этот оплот тепла своим методом, чем их примут за поздний ужин и растерзают в снегу. - Не мог бы, – отрезает мужчина, не прекращая смотреть этим пугающе-холодным взглядом. А может, его судьба – быть съеденным оленем – быстро смиряется Чонгук, не находящий ни капли доброжелательности в стоящем напротив мужчине. И все же теперь Чонгук вздыхает еще более обреченно. Строгие мужчины, которые могут взять все в свои руки и отстоять свое мнение – а Чонгук на все двести процентов уверен, перед ним именно такой экземпляр – кинк Чонгука еще со времен детского сада. Ситуация складывается как никогда отлично, войди они в этот дом, и прятать свою внезапно вернувшуюся симпатию будет чертовски сложно. Чонгук к таким взглядам не привык вовсе. Его никто прежде таким взглядом не смирял. Взглядом, от которого поджилки трясутся, и демоны из глубин ада поднимаются. Этот взгляд так и кричит «Убирайтесь с моей территории, или окажетесь за бортом жизни. Буквально, ублюдки». Мужчина пугает похлеще оленя, однако. Или у Чонгука просто отлично развито воображение. Проверять он не собирается. Собираясь убраться восвояси, Чонгук лишь единожды окидывает Чимина взглядом и сразу же вспоминает, что мирно уйти, это не про этого парня. Тот прет напролом и срывает ограждения «Берегись! Убьет!» как кегли в боулинге. Пока Чимин выбивает страйк, Чонгук доплачивает за разбитую дорожку. Разбитую в попытке удрать оттуда к чертовой матери. Так у них обычно происходит. Так что, Чимин не закончил. Конечно, он не закончил. В его глазах горит такая решимость, что впору вызывать неотложку. Кого-то придется откачивать. Вероятно, Чонгука. Вероятно, в этот раз не выйдет. А потом его взгляд меняется, и то, что Чонгук там видит, пугает его еще больше. Потому что, если Пак Чимин выглядит еще более жалобно, в скором времени Чонгуку будет стыдно. Знакомство с Пак Чимином научило его, что стыд – это основная эмоция любого приближенного к этому парню человека. То, что происходит дальше, иначе, как цирком, не назовешь. Чимин даже слезу пускает. Чонгук пускает на ветер свою гордость. Не то чтобы он успел обрести ее с последнего раза. - Почему не могли бы? Аджосси, Вам ведь совсем не трудно. Вы же хороший человек, я это по глазам вижу, – Чонгук в глазах того кровожадного оленя видел больше тепла, чем в этих, но решает не спорить. Видит так видит. – У вас наверняка большое сердце, и вы не бросите на морозе двух невинных парней, – и с этими словами друг цепляется в руку удивленного порывом мужчины стальной хваткой. Короткие пальчики едва ли не до кости врываются в плоть, и Чонгук испуганно переводит взгляд на мужчину – спокойного, стоит заметить. - Невинных? – хмыкает мужчина, и его губы расползаются в пугающем оскале. – И с какой целью пожаловали в наши края невинные парни? – кривляет Чимина мужчина. Следом он легким движением смахивает руку Чимина, который от силы, с которой его оттолкнули, едва не падает – помогает Чонгук, придержавший за плечи. - Хотим увидеть местные красоты, – придумывает на ходу Чимин, отдышавшись и снова строя невинное личико. Оглянувшись по сторонам и заметив лишь снег да елки, Чонгук красот не наблюдает. Но, что еще хуже, мужчина тоже смотрит подозрительно. Он явно им не верит, но все же продолжает Чимина слушать. Кажется, он воспринимает их, как шутов на ярмарке. - Прошу, мы Вас не потесним. Можем спать на полу, даже у входа, но мы ведь умрем здесь, – продолжает всхлипывать парень под афигевающий взгляд Чонгука и насмешливый мужчины. Чонгуку уже сквозь землю провалиться хочется – но он понимает, ради чего такие жертвы – ради материала, конечно же. А Чонгука соблазняет лишь тепло с паром вырывающееся из дома. - Через несколько километров правее стоит дом Билла, можете наведаться к нему. Он гостей жалует. Хорошая идея. Казалось бы. Но вот, в чем проблема – оглянувшись вокруг, Чонгук никакого дома не замечает. Как, впрочем, и Чимин. А это значит, что… - Это слишком далеко отсюда, мы замерзнем, – притворно-испуганно восклицает Пак, и мужчина закатывает глаза. Даже улыбку на лицо натягивает, не имеющую ничего общего с оскалом. И внезапно выглядит доброжелательней. И отзывчивей, если уж на то пошло. И если Чонгук в данный момент готов от этой улыбки рухнуть замертво – сохраните его секрет, нечего об этом знать всем вокруг. Чонгук даже начинает верить, что актерские способности Пака спасли им жизни, но следующее, что произносит мужчина, заставляет его забыть обо всей доброжелательности и отзывчивости мужчины напротив. Тот явно читал о подобном лишь в сказках. Даже у Пака челюсть падает. - Ну хорошо, голуби вы мои ненаглядные, проходите погреться. Живность, так уж и быть, пущу. Не изверг все же. Второй комнаты у меня нет, так что вам и правда придется поспать у двери. Но голуби - птицы неприхотливые, тем более вы уже согласны, – с хитрецой тянет мужчина, и Чонгук понимает, что попал. Что они оба конкретно попали. Но, знаете, Чонгук и правда неприхотливый. Хоть к голубям и не имеет никакого отношения. Именно поэтому он, не смотря на Пака и видя только открывшийся перед ним проем, влетает в теплое помещение. Чимин же заходит немного подавленным и, еще не отойдя от шока, осматривается вокруг. Явно компромат ищет. А хозяин этого явно не замечает. Тот закрывает за ними дверь и вешает на крючок у двери их куртки. Домик изнутри выглядит еще меньше, чем снаружи, и не совсем чистый, скорее даже грязный, но огромный камин в центре гостиной давит в пыль все его недостатки. Всполохи пламени разрезают пространство и устремляются к завороженно протянувшему руки Чонгуку. Парень понятия не имеет, что делает, но уже через секунду находит себя разувшимся и смотрящим на огонь, как на чудо света. По стенам развешаны охотничьи ружья, в углу стоят закатки с мясом и салом. В центре гостиной нет дивана, да и мебели как таковой нет, только кресло, затянутое старой тканью, не скрывающей несовершенства обивки. Ни одной картины, ни одной вазы, ни одной безделушки, что так любят женщины. Лишь фотография бывшей жены, стоящая на самом видном месте. Домик выглядит, как типичная холостяцкая берлога. Учитывая то, что Чимин предполагал, что жена Юнги все еще жива и живет с ним в глуши, скрываясь от своего агентства, выводы неутешительные. Если что и живет с Юнги, так это память об этой девушке. Мужчина, тем временем, подходит к парням, складывает руки на груди и пытливо осматривает двух будто в сказке затерявшихся страдальцев. Оба смазливые, любопытные, городские. Будто на себя в двадцать смотрит, ей богу. И все же Мин Юнги в свои двадцать крысой жадной до слухов не был. А эти двое явно из таких. И все же один из них – видно, что скромный, заметно, испуганный – не вызывает в нем негатива. Скорее легкую улыбку. Может, начинающий журналист и не до конца еще испортился в погоне за заголовками. Мужчина с первых секунд понял, зачем они здесь и по чью душу. С первого слова не верил в их ложь. Журналисты постоянно пытаются нарушить его спокойную и уединенную жизнь своим присутствием. Выискивают доказательства того, что он убийца или сошел с ума на почве горя от утраты любимой женщины. Пугающая или слезливая история, им все одно, любителей пожалеть или испугаться Мин Юнги в Корее достаточно. До переезда сюда Юнги был на слуху каждого. Так порой происходит, когда тебе везет, и люди признают тебя гением. Юнги именно что повезло. Родился он в гетто Тэгу. Никто не обращал внимания на парнишку, горящего музыкой. Люди, что его окружали, по достоинству оценить искусство не смогли бы. Вся их жизнь состояла из поиска работы и преодоления жизненных трудностей. О «высоком» они даже и не думали. И все же были исключения. Золотые, если уж говорить открыто. Мальчиком Юнги рос своеобразным. Вечно встревал в драки и был первым, кто приставал к девчонкам, благо, смазливая внешность позволяла. И вместе с тем, каждую свободную секунду проводил с потрепанным отцовским блокнотом, в котором записывал лирику. А затем читал ради интереса реп. Тогда он и подумать не мог, что его «дурость» - как называл это увлечение отец – однажды будет замечена и станет билетом в столицу. И все же надеялся, что хоть кто-то сможет его оценить. Дело в том, что Юнги не был затворником. Он со многими дружил, со многими находился в приятельских отношениях. О его любви к сочинительству знал каждый и почти каждый видел результат его трудов. Так что, когда один из знакомых сказал, что хочет познакомить его со своим другом из Сеула – владельцем развлекательной компании BigHit – Юнги сначала был шокирован, а затем согласился. О BigHit в то время не знал никто. Они только начинали свое восхождение на пьедестал славы, и Юнги стал одним из первых, заключивших с ними контракт. Так он бросил все – друзей, учебу, семью – и стал частью чего-то большего. Или он так только думал. Его не замечали. Первые несколько лет он тенью ступал за гендиректором, понятия не имея, зачем тот взял его, если совершенно не дает ему работу. Он стажировался за бесплатно и прожигал свой талант и жизнь в пустую. Парню это совершенно не нравилось. Никто даже не думал о том, что Юнги нужно на что-то жить и продвинуться на музыкальном поприще. Никому не было до него дела. У него и у его лирики был только он сам, и нужно было что-то делать. Именно поэтому он сначала нашел подработку в доставке, а затем выпустил в открытый доступ микстейп, который создал без вмешательства и ведома компании. Это был первый раз, когда он рассказал о себе миру. И это был прорыв. Неопытного и совсем юного парня стали приглашать различные лейблы, не зная, что у него уже есть за плечами компания. Нация стала слушать его микстейп на улицах и в общественном транспорте. Развлекательные шоу стали зазывать его и подстраивать график под него лично. Его заметили многие. И, наконец, заметили BigHit, которые тут же взялись за его раскрутку. Хотя сначала чуть не выгнали за самодеятельность. Осознав, что выгоднее будет оставить парня, поменяли мнение. Тогда и начался его путь к славе. Три долгих года он крутился, словно белка в колесе, не зная отдыха и покоя. Но был счастлив. Его глаза горели пламенем, и он готов был на все, чтобы показать миру, из какого теста он слеплен. И показал. Он был на волне и никогда не сдавался. А потом встретил Соен. Девушка была одной из айдолок BigHit, и Юнги должен был написать ей песню. По итогу, оказался вписан в ее жизнь. Каждая мысль, каждое слово, каждый поступок Юнги привели их с Соен к браку. Пять невероятных лет, и один леденящий душу вечер. Их история, которая должна была длиться вечность, сократилась в один миг. Юнги был тем, кто нашел ее и позвонил в скорую. Юнги обвинили в ее убийстве. Он был оправдан. Затяжной суд окончился признанием самоубийства Соен, но в глазах общества он до сих пор остается ее убийцей. Что сложнее, его собственное представление о себе не отличается. Потому что он знал, через что она проходила, но сделал недостаточно, чтобы помочь ей. Соен была его светом все эти годы, но, когда свет начал меркнуть, Юнги совершенно ничего не смог сделать, чтобы распалить его вновь. Именно поэтому, смотря на двух парней, – продрогших и жмущихся к горящему камину – Юнги не испытывает жалости. Они приходят каждый месяц – все новые и новые – и рушат его устоявшуюся жизнь своим присутствием. Задают вопросы, обшаривают квартиру, заползают в каждый угол и под каждый стул, лишь бы добраться до сенсации. В них нет сострадания к чужому горю, как нет и понимания, какого это потерять свой воздух. В конце, ничего не добившись, они просто уходят и никогда не оглядываются на того, в чью жизнь так грубо вмешались. - Спать будете здесь, – кивает на кое-как прибранную прихожую и смотрит на них с показным равнодушием. – Я знаю, кто вы. Ко мне из незнакомцев только журналюги и наведываются. На морозе вас не оставлю, вы же, небось, и машину свою поломали. Автосервиса здесь нет, как вы понимаете. И вам очень не повезло приехать именно сегодня. Забрать вас в город смогут аж в воскресенье. Так что куковать нам вместе ровно неделю. Постарайтесь быть тихими и осматривайте все молча. Ничего интересного, уж поверьте, не найдете, – усмехается мужчина. Парни переглядываются, и Чимин все же переводит вопросительный взгляд на мужчину, изгибая бровь. - Ничего интересного? - Playboy за двадцатый год в подвале. Можете ознакомиться. Больше вам ловить тут нечего. - Я Чимин, – представляется блондин и кивает на своего друга, – а это Чонгук. - Мне плевать, – жмет плечами Юнги. – Если захотите покопаться в моих личных вещах, выброшу на мороз и не пожалею об этом. - Мы не станем доставлять вам хлопоты, – включается в разговор Чонгук. Парень уже осознал, что ничего достойного статьи они все равно не узнают, ему лишь бы дожить до конца недели и уехать. - Премного благодарен, – изгибает бровь Юнги и кивает на шкаф, – там найдете постельное. Доброй ночи. После этого удаляется в спальню. В гостиной повисает тишина, прерываемая дыханием парней и уханьем совы в темноте ночи. - Мы это… справимся, – шепчет Чимин, стараясь обнадежить и себя и друга. Олени, совы, мужчина в домике, окруженном снегом. Что может быть лучше?*
- Ты видел? – шепчет Чимин под утро. Солнце еще даже не встало. По ощущениям нет и трех ночи, но часы на столике показывают пять утра. В доме тихо. Даже слишком тихо, что пугает нещадно. А голос Чимина хоть немного, но успокаивает. Эту ночь Чонгук провел, как в тумане. Ворочался на неудобном полу, пинал ногами громко храпящего друга, пару раз порывался сходить в туалет, а потом понимал, что не знает, где он, и засыпал обратно. - Что видел? – сонно бормочет Чонгук, поворачиваясь на бок лицом к другу. - Фотография у него на столе. Я же говорил, это он ее убил! А теперь испытывает чувство вины. Переехал сюда и молится на ее фотку. Настоящий псих. Это сенсация! – слегка повышает голос парень, и Чонгук испуганно шикает, боясь разбудить хозяина. - Хен, это ничего не доказывает. Они были женаты сколько? Пять лет? Он имеет право скорбеть. Это не значит, что он убийца. - Кто в наше время скорбит три года? Все двигаются дальше, а этот переехал за тридевять земель, перестал писать музыку, которую обожал, и целыми днями смотрит на фотку своей покойной жены. Это ненормально. Так поступают лишь люди, которые убили кого-то и не могут смириться, что способны на такое. - Ты никогда не любил, – подмечает Чонгук, поворачиваясь на спину и разглядывая потолок. Весь в трещинах и явно давно не крашеный. Весь этот домик походит на личность хозяина. Хмурый, грязный, безнадежный. Лишь камин разбавляет атмосферу, и то, будто отдает горечью. Словно хозяин считает, что тепла не заслуживает. Чонгуку искренне жаль Мин Юнги. Пока тот думал, что они прикипели к камину, Чонгук нет-нет, да поглядывал на мужчину. Тот выглядел глубоко опечаленным. Будто вся тяжесть мира навалилась на плечи, и его шантажом заставили нести эту ношу. Чонгук никогда не был журналистом. Несмотря на то, что его брат всю жизнь положил на реализацию своей мечты и открыл газету – Чонгук ни на минуту не заинтересовался мечтой брата. Парень мечтал о другом. Во снах он всегда грезил о музыке и о любимом человеке рядом. Всегда хотел петь и дарить другим надежду своим голосом. Всегда хотел спасать и укутывать в нежность. Лишь раз испытал это чувство, чтобы потом ему сообщили, что нашли кого-то получше. Чонгук не понаслышке знает, какого это – потерять человека, что тебе дорог. Его любимый не умер, но оказался настолько далеко от него, что Чонгук не видит разницы. Долгие годы он чувствовал себя потерянно. И Чимин прав, люди двигаются дальше, порой, у них просто нет выбора. Ведь мир заставляет их. А Юнги не стал слушать мир. Не стал забывать и дальше не двинулся. Остался в своей боли и чувстве утраты, но все равно верен себе и своей любви. Это достойно уважения. В это не стоит лезть. Чонгук это понимает. - Ты слишком мягкий. Наша цель найти материал, а не проникнуться сочувствием к какому-то старперу, – говорит Чимин, щелкая его по носу. – Чонгук-и, я журналист, твой брат журналист, в кого ты такой глупый? - В себя, – отвечает Чонгук, не обращая внимания на слова Чимина. Друг постоянно говорит, что он слишком мягкий, слишком невинный. Просто слишком. Словно жизнь человека состоит лишь из стремлений не выйти за рамки. Как только ты это делаешь, общество перестает считать тебя личностью и стремится исправить. Чонгук считает иначе. Веря в свободу, он никогда не согласится на меньшее. - Советую выбросить из головы лишние мысли и сосредоточиться на деле. Именно тебе нужно будет добиться его расположения. У меня не получится. Он мне не верит. Но вот ты – другое дело. Вы с ним похожи. Оба любите музыку, оба романтичные натуры, оба в лепешку разобьетесь ради того, кого любите. Кстати об этом, – Чимин понижает голос до минимума, даже Чонгуку приходится едва ли не по губам разбирать его слова, – попробуй влюбить его в себя. Тогда он точно все выложит. - Я не такой человек, – отрезает Чонгук на последнее предложение. - Так стань таким. Мы с тобой сюда приперлись не для того, чтобы вернуться с пустыми руками. Мы должны постараться. Я проверю дом и порасспрашиваю соседей, а ты займись Юнги. Командная работа. - Ничего не обещаю, – вздыхает Чонгук, уже зная, что ему придется или нарушить свои принципы, или разочаровать друга. Ему все это не нравится. Что станет он делать, если все же узнает ценную для Чимина информацию? Какое решение он примет? - Просто постарайся, – говорит Пак, поворачиваясь на другой бок, спиной к Чонгуку. – Ложись спать, у нас осталось минут сорок, если этот дед встает рано, как я и думаю.*
Будит его шум посуды. Открыв глаза, Чонгук утыкается взглядом в голый торс мужчины, орудующего на кухне, а после сталкивается с ним взглядом, отчего стремительно краснеет щеками. Оглянувшись на соседнюю сторону матраса, Чонгук понимает – Чимина рядом нет. Заметив, что парень оглядывается по сторонам в поисках друга, мужчина поясняет: - Второй голубь ушел искать сортир. Я ему говорил подождать, пока я снег расчищу, но ему неймется. Возможно, ты его больше не встретишь. Он даже куртку не взял. Смелый он у тебя. Но глупый. - Он в порядке? – вскакивает Чонгук, еще не проснувшись полностью и забыв обо всем на свете. Подбегает к мужчине и смотрит на него глазами Бэмби. Мужчину это забавляет, и он коротко смеется. - Говорю же, ищи нового друга, этот останется погребенным под снегом. Но твоя самоотверженность меня умиляет. - Вы не должны так говорить. Это грубо, – отвечает Чонгук. В солнечном свете и с легкой улыбкой на губах Мин Юнги больше не кажется Чонгуку страшным. Мин Юнги даже не выглядит сильно старше Чонгука. Что мгновенно замечает Чонгук – мужчина сбрил щетину. И, знаете, ему чертовски идет. Так он кажется совсем молодым. Будто и нет этих двенадцати лет разделяющих их. А еще горячим, стоит признать, так как Чонгук не может отвести своего горящего взгляда от голого торса и влажных от слюны губ мужчины. Набившая оскомину всего за несколько часов симпатия разрастается в геометрической прогрессии. Что с этим делать – Чонгук понятия не имеет. - Зато правда, – Юнги замечает на себе взгляд и самодовольно усмехается. Этот мальчишка такой ребенок. - Где он? - Посмотри во дворе, – салютует ножом Юнги, следом возвращаясь к готовке. Чонгук кивает и выходит из дома, сразу же находя взглядом Чимина. Друг сидит на горе снега возле небольшого сарая, раскинув руки и ноги в разные стороны. Он будто на пути к тому, чтобы начать делать снежных человечков, – думает Чонгук, пока Пак не стонет в отчаянии и не вбивает кулаки в снег. Тогда Чонгук набирает в руки горсть снега и кидает получившийся снежок в развалившегося в снегу друга. Снежок попадает тому прямо в лицо, и Чимин начинает отряхиваться, как собака, стреляя в Чонгука горящим взглядом. - Хен, ты чего такой? – проговаривает Чонгук, готовя очередной комок снега и следом кидая его во все также не встающего с места Чимина. – Я думал, мы не развлекаться приехали, а ты снежных ангелов делаешь. Тот фыркает и все же встает, отряхиваясь от снега. - Ты знал, что туалет тут на улице? И сейчас мы туда точно не попадем, – печально смотря на покрытую снегом дверь сарая, говорит Чимин. - Мин Юнги-щи расчистит снег, он же тебе говорил, – вскидывает брови Чонгук. - К вечеру, если умолять станем, – бухтит Чимин, подходя к другу и кладя руку ему на плечо. – Тут чертовски холодно, так что, если ты не против, я пойду в дом. Надоели мне дикие красоты. Домой хочу, – протяжно стонет, утыкаясь холодным носом в щеку Чонгука. Чонгук посмеивается и подкидывает в руке горстку снега. Та просыпается сквозь пальцы и посыпает белоснежную перину. Вперив взгляд в лес, не выглядящий столь жутко в дневное время суток, Чонгук признает – тут красиво. Зарывшись пальцами в волосы друга, Чонгук на секунду прикрывает глаза – давно они так не проводили время. Мин Юнги, наблюдающий за ним из окна, задумчиво точит нож, – и правда мальчишка.*
За завтраком стоит гнетущая атмосфера. Юнги снова мрачен. Чонгуку снова неловко. Чимин – не замечая ни того, ни другого – задает вопросы. «Давно тут живете?» «Пару лет» «А раньше где жили?» «В Пусане» «Почему приехали сюда?» «От журналюг подальше. Как видишь, не вышло» «Долго собираетесь прятаться?» Молчание. «Вы скучаете по жене?» Молчание. «Хотите дать подробное интервью?» На этом моменте Юнги молча собирает тарелки и уходит, даже не взглянув на парней. Чонгук чувствует себя виноватым. Он с самого начала знал, что будет делать Чимин. И все равно ему некомфортно. Будто это он сам ворошит чужую боль и пытается выкорчевать из нее кровь ржавым гвоздем. Будто он злодей, мешающий герою. Может, так и есть. Может, Чонгук такой же, как и все журналисты. - Может, тебе не стоит так наседать на него? – сквозь зубы цедит Чонгук, когда они с Чимином обсмотрели весь домик сверху донизу, и Чимин снова начал продумывать список вопросов к мужчине. Улик найдено не было. Словно Юнги и правда покрытый горем вдовец. Не более. Чонгук бы не удивился, будь оно так. Юнги, как убийца, не выглядит. Мужчина же ушел три часа назад и до сих пор не вернулся. Но Чонгук не волнуется – мало ли у него дел. Дело не в Чимине. Дело не в Чонгуке. Он их не избегает. Такой человек, как Мин Юнги не стал бы. Он бы скорее им мозги из ружья – что на стене висит – вышиб, чем позволил залезть себе в душу. И все же Чонгуку тревожно. Потому что сочувствует, потому что понимает. Журналисты способны сломать человека. Потому что слова могут ранить. - Я делаю свою работу, Чонгук-и, – фыркает друг, трепля его по волосам. Чонгук отстраняется от этого прикосновения. Снова он с ним как с ребенком. – Ну сладкий, не сердись на хена, я же как лучше хочу, – игриво подмигивает, все же добираясь до его волос и пропуская пепельные пряди сквозь пальцы. - Кому? Ему? - Нам, – просто отвечает Чимин, – на деньги от статьи поедем в отпуск. Мне огромную премию дадут, вот увидишь, – улыбается друг. - Ему неприятно рядом с тобой, – подмечает Чонгук, не оставляя попыток вразумить друга, но все же откидываясь спиной на его грудь и позволяя массировать кожу головы короткими пальцами. Потому что привычно. Потому что Чимин, обладая неуемным характером, часто проявляет нежность, от которой Чонгук зависим. Потому что в каком-то смысле Чон Чонгук зависим от самого Пак Чимина. - Многим рядом со мной неприятно. Это нормально, – посмеивается парень, прижимая Чонгука к себе крепче. – Ты главное сам меня неприятным не считай, окей? – просит. Слышно, что просит. - Никогда, хен, – легко соглашается Чонгук, сжимая чужую руку. Потому что верит в каждое слово. Никогда не станет считать он Чимина неприятным. - Тогда не думай о моей работе в этом ключе. Наслаждайся отпуском, и следи за ним в оба, – советует, зарываясь носом в макушку. - Не могу, мне жаль его, – признается в очевидном. Чимин наверняка давно все понял, еще до приезда подозревал, что так и случится. Потому что у людей есть истории. И у Чонгука тоже они есть. И так получилось, что он может понять Мин Юнги лучше, чем Чимин. И так получилось, что теперь это стало не только преимуществом, но и помехой. Но Чимин знал об этом. Одно без другого идет редко. Зовя Чонгука с собой в эту поездку, он был уверен, – друг сможет вывести Юнги на искренность. Но, непременно, привяжется, однако это никогда не казалось Чимину стоящим внимания. Курортные романы – это нормально. Сквозь свою призму восприятия Чимин не видит ничего плохого в том, чтобы Чонгук немного поиграл с чувствами мужчины и немного влюбился сам. А после уехал и нашел кого-то нового. Люди постоянно так делают. Чонгук мог бы также, перестань он быть таким романтиком. Но сейчас это идет им на пользу, и Чимин не смеет жаловаться. Мин Юнги можно покорить только искренностью, а уж искренности в Чон Чонгуке предостаточно. Идеальное совпадение. Идеальный спутник на задание. Чимин тянет Чонгука на себя и ложится на матрас полностью. Чонгук лежит на нем сверху. Они смотрят в потолок еще долгое время, каждый заплутав в своих мыслях. И если в эту секунду Чонгук думает о Мин Юнги с трепетом, никому об этом знать не следует.*
- Кто это? – заявляет бородатый мужчина с оленьей шкурой на плече. В его взгляде ледяная пурга притаилась, а оленя он явно прикончил своими руками. Те у него явно как раз под это и заточены – даже с расстояния в два метра, Чонгук видит перекатывающиеся под курткой мышцы. Если бы Чонгуку когда и захотелось бы рвануть на Север, ему стоило сказать о таких вот встречах, чтобы он передумал. Чонгук пугливый парень – это ни для кого не секрет. Он боится микроволновок, конфетти, даже насекомых. Но особенно он боится людей, которые смотрят на него такими вот взглядами. Чонгук пугливый парень – он этого даже не стесняется. Не каждому в этом мире суждено прыгать с парашютом и пробовать экзотические блюда. И все же сейчас, когда рядом нет даже Чимина, Чонгуку страшно втройне. - Да не кипятись ты, Рой, – хлопает того по плечу Юнги, заходя следом. – Приютил вот, страдальцев. Это один из них. Безобиден, – следом обращается к Чонгуку, – а где второй голубь? - Пошел искать… способ выбраться, – пищит Чонгук, понимая, что лжец из него так себе. Но не говорить же этим двум, что Чимин ищет соседские домики, чтобы нарыть на Юнги информацию. Чонгук честно пытался его от этого отговорить, но, если кто считает это возможным, – он явно не сталкивался с Пак Чимином. На все уговоры Чонгука Чимин продолжал одеваться. И когда модные кроссовки с трудом, но все же были надеты на толстые шерстяные носки, – Чонгук потерял веру. С момента ухода Чимина прошло часа два, и волноваться было, о чем. Однако Чонгук предпочитает сосредоточиться на проблеме, которая возникла прямо сейчас. С завтрака прошло много часов – уже поздний вечер – и Юнги вернулся. Еще и не один. Что Чонгуку теперь делать, остается загадкой. - Слышал, Юнги? Небось у соседей о тебе шепчется, – смеется Рой, толкая недовольного мужчину в бок. – Все они одинаковые. Чонгук же прирастает к месту, пугливо взирая на двух развеселившихся мужчин, отчетливо понимая – ему конец. И сильно удивляется, когда Юнги к нему приближается и легким движением треплет пряди. - Не бойся, малец, я привык. Что еще тут журналюгам делать, как не искать проблемы на свои задницы? - Это ты верно подметил, – продолжает посмеиваться Рой, снимая верхнюю одежду вслед за другом и проходя в дом, – они все никак не успокоятся. Раиса небось их скоро веником гнать станет. Каждый считает своим долгом к ней заявиться. - Она единственная одинокая женщина в округе, – пожимает плечами Юнги, ставя чайник. – Конечно, они чувствуют – она что скажет. - Отчаянные ребятки, – качает головой Рой, следом оборачиваясь к стоящему столбом Чонгуку. – А ты чего тут стоишь, как неприкаянный? Садись, Юнги сейчас чай заварит, и ты мне все о себе расскажешь. Так они с Роем и поладили. Мужчине двадцать пять, но по внешнему виду совсем этого не скажешь. Выглядит он намного старше. Живет он в этой местности всю жизнь и ни разу не выбирался за ее пределы. Занимается охотой и изготовлением верхней одежды из оленьей шкуры. Иногда рисует. Чонгук еще не видел его рисунков, но Юнги говорит – делает он это неплохо. Наверное, Рой – это как раз тот случай, в котором принято говорить – не суди книгу по ее обложке. Этот парень оказался веселым, добрым, даже творческим. Им с Чонгуком было, о чем поговорить. И все же большую часть времени Рой выспрашивал о его жизни. И Чонгук рассказал. Почему бы, собственно, и нет. - Так ты учишься вокалу? – восторженно заявляет Рой, когда Чонгук упоминает об этом. - Да, я с детства люблю петь. - Посмотри на этого парня, – кивает Рой на ничего вокруг не замечающего Юнги, – он явно знает, кто хорошо поет, а кто нет. Так что, я хочу послушать и узнать его мнение. И в этот момент Юнги поднимает взгляд прямо на него. Это, оказывается, почти слишком. Стоит ли напоминать, что Юнги долгие годы был для Чонгука кумиром? Его первый микстейп еще совсем зеленый Чонгук заслушал до дыр и дал послушать брату, маме и даже Чимину. Никто, к слову, не оценил. Но это парня не остановило. В тот миг Чонгук повернулся на чужом творчестве, и не отпускало его вплоть до трагического случая, погребшего карьеру Юнги под толщей снега. Он слышал все, что выпускал мужчина, и все ему нравилось. До сих пор он переслушивает полюбившиеся ему композиции, о чем никому не скажет. Для всех он «перерос» свой период помешательства и менять он чужое мнение не станет. И все же… Чонгук до сих пор фанат. И теперь его икона станет слушать его голос? - Я не… - начинает мямлить Чонгук, стремясь отказаться, как прерывается самим мужчиной. - Спой, хочу послушать, – говорит Юнги, и Чонгук немного умирает внутри. То есть, как… хочет послушать? Юнги хочет послушать? Но заставлять его ждать нет никакого желания, так что Чонгук начинает. Он очень нервничает, крутит в руках пустую чашку, не всегда плавно соскальзывает с ноты на ноту. Порой и вовсе завышает или занижает ноты, которые должны быть четко выверенными. И все равно. Все равно старается. Юнги же ничего из этого не замечает. Да, он видал многих вокалистов, его жена одна из них, и лучше ее голоса он не слышал ни разу. Юнги работал и с известными артистами, и с только начинающими. С амбициозными и вынужденными раскрывать свой талант под напором родителей. С робкими, бойкими, чувственными. С грубыми, скромными, отчаянными. С расслабленными, пугливыми, самоуверенными. И ни один из этих вокалистов, включая его собственную жену, не звучал так, как Чонгук. Юнги слышал исполнение и мелодичнее, и техничнее. Но ни одна из признанных звезд, перед которыми падали, и, Юнги уверен – падают ниц до сих пор – не пели так душевно, как Чонгук. Простой парень – журналюга, представляющий самое мерзкое для Юнги лично – сумел поразить его так, как многие до него были не в силах. В этот же вечер Юнги пишет для него песню, ничего не говоря ни самому парню, ни своей сути, очевидно все эти годы ожидающей этого человека и ради него живущей. Рой уходит ближе к ночи, заговорившись с гостем в отсутствие хозяина. Чимин возвращается и того позже – продрогший и кое-где даже избитый веником, как выяснилось после долгих расспросов. А еще чертовски недовольный. Чонгук понимает, дело времени, прежде чем Чимин поймёт – ловить тут нечего. Он поищет в доме, повыспрашивает у Юнги, но правда, лежащая в основе всей этой истории – нет никакой страшилки, нет и коварных замыслов. Есть лишь горе, обещающее потянуть за собой в пучину. Мин Юнги же явно поражён его голосом. Он смотрит на него внимательно, напевает себе под нос ноты, расспрашивает о нем больше. И это то поведение, к которому Чонгуку с трудом, но придется привыкнуть. Чимин же, узнав от соседей то, чего не хотел вовсе, ощущает себя подавленно. Через несколько дней, как Чонгук и предсказывал, Чимин не находит и следа сенсации, словно та, как мышь перед хозяином, сбежала, едва завидев его. Не видать ему статьи. Юнги просто скучный старикан со своей травмой? Придётся в это поверить. И стоило так стараться ради этого?*
Написал песню Юнги быстро. Для того, чтобы подойти к Чонгуку, потребовалось чуть больше времени. Тем временем прошли отведенные парням семь дней. В дни последние они едва перекинулись словом. Юнги игнорировал обоих. Чимин его раздражал, Чонгук же пугал своим талантом. Но больше всего пугал его он сам. Юнги ни для кого не писал с момента смерти жены и не планировал. А затем появился мальчишка с города, и мужчина потратил два дня на написание для него песни. Немыслимо. И все же факт. Смотря на подходящих к саням парней, Юнги сжимает в кулаки руки. Стоит ли сейчас… - Чонгук, – кричит Юнги, выбегая в стужу в одном халате и тапочках. Он не может. Просто не может его отпустить. В руке он крепко сжимает флешку с, он уверен, хитом. Одним из тех, что Юнги умеет писать. Одним из тех, что Юнги уметь писать должен. Чонгук к нему поворачивается, и то ли это обман зрения, то ли реальность, но Юнги видит в чужих глазах надежду. А затем Юнги подбегает. - Чимин, подожди меня, – просит Чонгук, и парень послушно кивает, садясь в сани, аккуратно поднимая ноги. – Вы что-то хотели? – интересуется у Мина, и тот кивает. - Я знаю, что уже поздно, но хотел спросить, не можешь ли ты… остаться, – Чонгук шокированно распахивает глаза, и Юнги поспешно уточняет. – Ненадолго, всего на месяц. - У меня учебный год, – с сожалением произносит Чонгук, и Юнги потерянно кивает. Как же так… - Тогда возьми это, – протягивает ему флешку, – может, ты приедешь следующим летом? Это будет авансом. Я напишу еще. Сколько захочешь. - Это… - распахивая глаза, интересуется Чонгук, и Юнги кивает. - Песня. Для тебя. Тут только музыка, но за год я напишу и слова. Не знаю, как так вышло, но я хочу писать для тебя. Дай мне такую возможность. Пожалуйста. Чонгук лишь потерянно кивает, забираясь в сани вслед за Чимином. Это что же получается, великий композитор в изгнании предлагает ему совместную работу? Или, что ещё важнее, Мин Юнги, на которого у него краш, предлагает ему совместную работу? Он, должно быть, грезит. Но если это сон, Чонгук просыпаться не хочет. Сани трогают, и парень сжимает флешку крепче. Если это сон…*
Год выдался насыщенным. Возможно, вы бы так не сказали, но, если выбирать между студентами других факультетов и Чонгуком, Чонгук бы свою жизнь не выбрал. Нельзя придумать график еще более насыщенным. Наверное, сказались занятия по вокалу трижды в неделю, а еще класс сольфеджио, что проходил ежедневно. Плюс, подработка в кафе у кампуса. Чонгук немного… умотался. Однако сейчас, стоя у домика, в котором провел всего неделю годом ранее, он этой измотанности не чувствует. Возможно, так на него влияет предвкушение. Он весь год думал о том, как вернется. Флешка, что дал ему Юнги в тот раз, греет карман куртки, а содержимое на ней зачитано до дыр. А затем еще раз. Не счесть, сколько раз за год Чонгук вспоминал мужчину. Его голос, его взгляд, его внешность. Чимин убивался по тому, что не собрал материал, Чонгук же убивался по мужчине, чувства к которому воспылали в нем с новой силой. Поэтому, когда он стучит в дверь, то грезит о многом. А когда ему открывают, грезы усиливаются раза в два, не меньше. - Чонгук? – удивленно произносит мужчина, и парень впивается в него пораженным взглядом. Помните, как выглядел мужчина годом ранее? «Дверь им открывает бородатый дед». - Я не хотел так врываться, но вы пригласили меня, – лепечет парень, смотря на молодого мужчину, которому хоть сейчас на обложку. Чисто выбрит, с ясным взглядом и крепким телом. Ни следа потерянности или отстраненности. «Мужчина в белой футболке с пятном посередине явно давно не спал, явно давно не брился. «явно давно не мечтал» - читается во взгляде». - Да, ты прав, – отвечает мужчина, отступая от прохода. – Располагайся, голубя с тобой нет? - Вы про Чимина? – интересуется Чонгук, проходя в теплое помещение, и снимая с себя куртку. – Он не знает, что я тут. - Значит, спать будешь в моей постели. Нечего тебе на пороге мерзнуть, – отвечает мужчина, прикрывая за ним дверь. Чонгук оборачивается к Юнги с вопросом во взгляде. - В вашей постели? «Щетина с бледных щек мягким переходом ложится на шею, и Чонгуку чудится, что заползает даже на плечи. Мужчина явно старше Чимина, и уж тем более самого Чонгука. Судя по году рождения, ему должно быть тридцать два. Чонгук не дал бы ему меньше тридцати восьми. Выглядит сонным, недовольным, забывшим, что такое жизнь и ее радости. Ни на миг не забывающий, в чем ее тягости». - У меня нет отдельной кровати. Очевидно, ведь я живу один. Стелить тебе на полу глупо, комфортнее будет на кровати. Не переживай так, – усмехается, замечая расширяющиеся с каждым словом глаза парня, – это на несколько ночей. Завтра выезжаем в студию. - У вас есть студия? – повторно удивляется Чонгук. Он-то думал, что музыку мужчина забросил. - В городе, – кивает мужчина, беря чемодан Чонгука в руку и относя в одну из комнат. Оттуда он кричит, чтобы парень его услышал. – Там работает одна моя знакомая, позволяет мне записываться время от времени. - Вы поете? - Читаю реп. Вернулся к истокам, – отвечает Юнги, возвращаясь в гостиную. Чонгук растерянно кивает, смотря на место, где еще годом ранее стоял камин. А теперь там стеклянный столик. - А, ты, видно, удивлен изменениям, – усмехается Юнги, внезапно теряя половину своей уверенности. – Так это благодаря тебе. Чонгук переводит на него взгляд, чувствуя, как теряет под ногами почву. Благодаря ему? - Я не хотел ни для кого писать, пока не услышал твой голос, – продолжает, подходя к нему ближе. – Был уверен, что больше писать не стану. Поэтому сюда и переехал. А теперь жить здесь для меня пытка. Я хочу вернуться. Более того, я уже почти вернулся. Мне просто нужно было встретить тебя, мы ведь даже номерами не обменялись, – усмехается, пожимая плечами. - И вы все это время ждали? – сдавленно интересуется парень, чувствуя лепестки, распускающиеся в легких. - Ну, не все время, – хмурится мужчина. – Я занимался делами, но в целом, да, отсюда я ни ногой. - Вам сильно хочется записать эту песню, – шепчет Чонгук, отворачиваясь. Неловко. Боже, как неловко. - Не сильнее, чем узнать того, кто вдохнул в меня жизнь, – отзывается Юнги, заставляя сердце Чонгука споткнуться. Именно так он мечтал провести август. И так он его проводит. … - Чонгук-а, возьми эту ноту октавой выше, – советует Юнги, вмешиваясь в процесс работы, общаясь с парнем через динамик. Здесь лишь Чонгук, Юнги и девушка, что отвечает за правильную работу техники. Ощущается, однако, все совсем иначе. Словно здесь только он, Юнги и музыка, что всегда между. Чонгук плывет на волнах своей любви, и песню, такую нежную и чувственную одновременно, ему получается пропустить сквозь себя в полной мере. Словно для него она и была написана. Потому что так и есть, вспоминает Чонгук. Эта песня была написана для него. Это так ново. Записываться с Мин Юнги, петь для Мин Юнги, чувствовать себя слабым от любви, что накрывает волнами. Никогда к этому он не привыкнет. Ему хочется смотреть чаще, петь чувственнее, разговаривать с Юнги дольше. Почему Юнги написал ему лишь песню? Как насчет написать ему жизнь? - Заканчиваем, – врывается в студию мужчина спустя несколько часов напряжённой работы, и Чонгук облегченно выдыхает. Песня еще не записана. И близко нет. Но первый день, что мнился вечностью, позади, а желание узнать, как он справился, превышает все допустимые рамки. - Ты молодец, Чонгук-а, - говорит Наен, входя в комнату. – У тебя красивый голос. - Спасибо, – смущенно отзывается парень, мгновенно переводя взгляд на Юнги с немой просьбой. Мужчина его считывает мигом. Такой был у его жены, когда та просила похвалить ее. Отчего-то парень ему все чаще ее напоминает. У них похожие привычки – просьба о похвале, нерешительность в ответственные моменты, любопытство. Похожая внешность – большие глаза, полные губы, длинные пальцы. Похожий характер – спокойный, меланхоличный и в меру взбалмошный. Чонгук очень похож на Соен, но нежность, что он к нему испытывает, растет не из этого факта. Он начал испытывать к нему чувство, похожее на влюбленность, уже в первую неделю знакомства. А затем целый год анализировал его в одиночестве своего лесного домика. Он хочет вести себя уверенно и невозмутимо, и вместе с тем ему до дрожи нужно узнать Чонгука, потому что любовь, такая яркая и ослепительная, уже разрывает ему душу. И если любить, значит болеть другим человеком, значит его болезнь дала метастазы. - Твой голос прекрасен, – кивает Юнги Чонгуку, и парень на секунду жмурится. Он доволен, конечно, доволен. Выходят из студии они в молчании. А уже дома Чонгука срывает. Словно кран, что был перекрыт из-за морозов, внезапно снова открыли. - А вам не будет неловко спать со мной в одной постели? – интересуется, ступая с ноги на ногу. Юнги, секунду назад вернувшийся из душа, к нему оборачивается. - Почему мне должно быть неловко? - Ну я же… - Голубь? – догадывается Юнги, усмехаясь. - Гей, – поправляет его Чонгук, и мужчина пожимает плечами. - Меня ничего не смущает. Хочешь поспать на полу? - Нет! – выкрикивает Чонгук, мгновенно скрываясь под одеялом. Юнги остается лишь удивленно посмотреть на его выглядывающие пятки. И с чего, спрашивается, в таком случае он так переживал за комфорт Юнги? Мужчина вздыхает и выключает свет, ложась в кровать с другой стороны. Эта ночь пролетит быстро. … - Нет, ну он должен был сказать мне, что храпит, – шепчет Юнги себе под нос, уже час пытаясь заснуть под невыносимый храп парня на соседней подушке. Это, конечно, уровень привлекательности Чонгука не сбивает, но все равно нервирует. Мужчина поднимается с кровати рывком, решая в ситуации не разбираться. Особенно ночью. Он ступает в свои тапочки и медленно выходит из комнаты, аккуратно прикрывая дверь. К этой двери он лбом и прикладывается. Храп все равно слышен. - И я в тридцать три года должен терпеть этого мальчишку, – возмущается Юнги тихим шепотом. А затем уходит на кухню заваривать себе чай. Зеленый, как его душа и сердце после встречи с Чонгуком. Там все цветами поросло. … - А здесь октавой ниже, Чонгук, – советует Юнги, когда парень снова забывается, смотря на него, вместо того, чтобы обращать внимание на ноты. Юнги, несомненно, приятно, но некогда, им нужно закончить работу, а Чонгук не прекращает отвлекаться. Они записывают песню уже четвертый день, и он станет последним. Затем Юнги полетит в Сеул, ну и Чонгук тоже. Они взяли билеты на один рейс, соседние места. Просто Юнги заикнулся. Просто Чонгук поддержал идею. Просто. Ничего в их истории не просто. Они до сих пор о том, что между ними происходит, не поговорили. Юнги уже начинает сходить с ума, думая, что по приезду в Сеул они затеряются и снова будут жить двумя незнакомцами. Юнги старый, он не выдержит. Так что, пусть Чонгук возьмет ответственность, Юнги хочет ему жизнь написать, на меньшее он не согласен. А когда запись заканчивается, и они получают флешку, все словно на глазах рушится. Хочется бежать, падать и снова бежать. Чтобы потом упасть вновь. Время ускользает, пока мы о нем думаем. - Почему песня называется «to my love»? - шепчет Чонгук, смотря на кусок пластика. Повторять, что порой вещи, о которых нам мечтается, не исполняются, нет смысла. Чонгук не хочет ошибиться в предположениях и надеждах. - Догадайся, – бурчит Юнги, запихивая в чемодан очередную футболку. - Вы признались мне в любви? – аккуратно интересуется, зажмуриваясь. Воздух в помещении застывает. Да и не только он. Люди, предметы, само время решает отвлечься. А затем мир приходит в движение заново. Словно ничего и не было. - А, да, так и есть, – смущенно отвечает Юнги, поднимая взгляд. – Я влюблен в тебя. - Давно? – потерянно спрашивает Чонгук. Неуместный вопрос, действительно неуместный. Но Юнги потерян не меньше, так что отвечает: - С тех пор, как земля начала крутиться вокруг солнца. - Это строчка из песни, – указывает Чонгук. - Это строчка из моего сердца, – парирует Юнги, и Чонгук замолкает. Они смотрят друг на друга с минуту. А затем Юнги медленно выходит из комнаты, желая избежать напряженности момента. Едва за ним закрывается дверь, Чонгук вылетает следом. - Мин Юнги, вы признались мне в любви, возьмите ответственность! А Юнги, он… не против.*
- Нет, ну уж тут-то ты можешь ее не слушать? – стонет Юнги, когда Чонгук в сотый раз включает «to my love» в самолете. Их даже попросили выключить смартфоны, так Чонгук притащил плеер. У кого в наше время он вообще есть? Правильный ответ: у Чонгука. Даже у Юнги его нет, а ему по возрасту положено. - Не могу, хен, – нагло заявляет Чонгук, во всю пользуясь тем, что сердце Юнги замирает, когда он слышит мелодичное «хен» из уст этого парня. Сам попросил себя так называть, сам и страдает. - Почему? – уныло отзывается Юнги, кладя на раскрытую ладонь подбородок. Нет, ну правда, ему нужно знать, что творится в этой очаровательной головушке. Она ему покоя не дает. - Потому что это наша песня, она достойна постоянного внимания, – заявляет с умным видом. Ну конечно. - Когда сексом заниматься будем, ее саундтреком включишь? – с равнодушным видом интересуется мужчина. - Хен, мы только начали встречаться, а ты уже о сексе думаешь? - У меня много лет его не было, конечно, я о нем думаю, – кивает Юнги, не желая сдавать позиции. Чонгук на его выпад не отвечает, показательно закатывая глаза и отворачиваясь. Обнаглел. Чонгук обнаглел. И какой талантливый, всего за несколько часов. Он словно другим человеком стал. Не смущается, не краснеет. Вот, что с людьми делает взаимность. - О, как же я скучаю по Чонгук-и, который рассматривал меня тогда на кухне. И тогда парень переводит на него испуганный взгляд. - Ты помнишь? – а голос-то какой, чудеса природы. - Как ты меня глазами облизывал? Не помню, – скучающе отзывается мужчина, от него отворачиваясь. – Кажется, мне это приснилось. - Спи крепко, хен, – нервно смеется Чонгук, пока Юнги усмехается. Он тянется к пледу и заматывается в него по нос. - Поспишь тут, когда такие воспоминания одолевают. - Ты же не помнишь, – бросает на него взгляд парень, и Юнги мигом закрывает глаза, зевая. - Говорю же, поспишь тут, когда такие воспоминания не одолевают. До Сеула они долетают благополучно. А затем также благополучно обмениваются номерами. - Перелетные птицы ветреные, смотри мне, не подхвати кого на чужбине, – заявляет Юнги, возвращая Чонгуку смартфон. - Никак нет, хен. Верен тебе до конца своей пернатой жизни, – отзывается парень, отдавая честь, как в армии. Юнги, смотря на парня, мягко смеется. Оказывается, жизнь после смерти существует. После смерти любимых, веры, самого себя, возможно. Если у вас есть Чонгук, конечно же. Он – основное условие.