Ты как будто Луна, В каждой капле вина, как пелена, Не передать тут мне никак то, что хочу, Ведь так малоёмки слова.
Прекрасный, приятно-ласкающий уши, спрятанные под блондинистыми волосами, звук. Золотые глаза по инерции поднимаются на дерево, стараясь посмотреть меж листьев на наличие источника звука. Не глюки же у неё от всех этих бескрайних путешествий начались. К сожалению, странница находилась от дерево достаточно далеко, из-за чего попытки были бессмысленными. В любопытстве Люмин подходит к большому дереву где находился источник столь замечательного и знакомого звук. Картина по мере приближения складывалась, и среди больших раскидистых веток стал виднеться бирюзовый цвет одежды барда. Среди изумрудных листьев уже была видна макушка темных волос с бирюзовыми кончиками. — Барбатос? Не думала, что ты уже проснулся. В женском голосе слышна насмешка, а руки сами собой складываются на груди. Скептический взгляд золотых глаз направлен на фигурку барда. Бирюзовые глаза, всегда напоминающие путнице небо её дома, её родного мира, сейчас закрыты, улыбка цветет на лице, пока пальцы профессионально цепляют струны музыкального инструмента. Пусть Люмин и говорит с ярой насмешкой, но она вплотную подходит к древу и оседает на землю, прижимаясь спиной к нему. Глаза прикрываются в экстазе, словно в райском удовольствии, продолжая внимательно вслушиваться в произведение, что играет бард. В голове, словно потерянные вещи из воды, всплывают воспоминания. Вспоминает симфонию арфы, что часто играла вперемешку с виолончелью и орга́ном, а также многими другими инструментами на праздниках. Среди всей этой, как называл её Итер – сборной солянки – голова настраивается именно на звук арфы, выбираясь из звуков других музыкальных инструментов. Думает, звук арфы похож на звук лиры. Вот только ноты, вылетающие из пальцев одной феи, которую Люмин чудом повстречала в своём мире, были намного нежнее, чем у лиры в руках барда. У лиры звук немного грубее, чем у арфы Если только страннице самой память не изменяет Спустя несколько минут звук затихает, а с уст блондинки срывается вдох, наполненный грустью. Сверху, в раскидистых ветках, слышно копошение. Вскоре рядом с Люмин садится фигурка в бирюзовых одеяниях. — Знаешь, у тебя странные способы приветствовать старых знакомых, Люмин. Барбатос прижимает к себе лиру руками, да с любопытством поглядывает на звёздную путницу, будто ожидает кого-то язвительного ответа, наполненного смехом и усмешкой девушки, на свою фразу о привычке девушки. И на лице странницы действительно появляется усмешка — Не беспокойся насчёт этого. Золото глаз слегка открывается, язвительный взгляд направляется в сторону сидящего рядом с ней архонта – владельца элемента анемо и полностью поворачивает голову в его сторону. После ложится, удобно устраиваясь на коленях барда. Веселое и язвительное выражение лица сменяется тем наслаждением, что присутствовало при прослушивании умения играть на лире. Барбатосу порой кажется, что у Люмин крыша едет, ну или хотя бы сильная неустойчивость в эмоциях. Уж слишком быстро они меняются. Ей будто командуют два разных существа, иначе он не может объяснить — Ты – единственный архонт, которого я так приветствую, Барбатос. Пару ожидаемых смешков Люмин не пускает, на лице расцветает улыбка, в глазах у странницы искрятся маленькими точками звёзды, она напоминает ему почти детский восторг. — Если вспомнить как ты относишься к другим архонтам и даже простые обращения к ним... Можно твои слова считать поводом для гордости? Барбатос положил лиру на землю около себя, дабы не мешать комфорту девушки у него на коленях. Рука непроизвольно тянется к светлой макушке, после разделяя пряди на множество других мягких и бархатных полос волос. — Думай как хочешь.Пей и смейся, Не бойся, не проси, а пей и смейся. Я целую тебя в лоб, полумесяц И близится тьма и затмение, И мне не хватит и тысячи песен.
Руки трутся о почти ровную деревянную поверхность стола. На гладкой поверхности стеклянного бокала остаются небольшие следы от пальцев Люмин. Она немного покачивает стекло из-за чего жидкость в бокале немного расплёскивается, на округлых стеклянных стенках . В золотых глазах отражается переливающаяся жидкость. Рука аккуратно подносит бокал к лицу, а после странница так же аккуратно и тихонько пробует жидкость. На губах остаётся небольшой красный след. После ставит стеклянную посуду на деревянную поверхность. Золотые глаза с бликов на приятной, красной, отличающей рубином, жидкости на фигурку отдающую энергии анемо. Барбатос держит такой же бокал Вот только Люмин попивает первый А архонт уже третий — Венти, заканчивай с алкоголем. На сегодня тебе достаточно. Люмин делает акцент на имени Барбатоса, подпирает голову рукой и со скучающие выражением лица, продолжает смотреть на барда,. Но несмотря на это, в золотистых глазах немного просачивается нотка заботы и беспокойства, которые она даже не замечает. — Со мной ничего не будет. Не в первый раз, мой герой. Венти чуть ли не распевает собственно сказанные фразы балладой. У него голос прекрасный: звонкий, заставляющий душу лепетать, точно в состоянии поднять боевой дух, запросто сможет исцелить душу своими балладами. Для барда самое то, в очередной раз примечает для себя Люмин. И на нее Барбатос оказывает похожий эффект Говори свободнее Убирай сковывающие границы Свобода... Упивайся ей — С тобой и тысячный раз как первый. Тот факт, что ты сам анемо архонт не спасёт тебя от опьянения. Всего должно быть в меру. Иначе ты начинаешь вести себя абсурдно. Она не язвит, не насмехается, говорит слова с серьезным выражением лица, скрещивает руки в качестве знака негодования. От себя бокал отодвигает и направляет прямиком на край стола, не задумываясь чем это можем обернуться. — Ну и когда же я так вел себя? Барбатос подпёр голову рукой, а лицо приобрело выражение заинтересованности. Бирюза глаз наполнилась почти учёным любопытством и интересом. — Когда вылил Мораксу на голову вино. Насколько я помню ему это не очень понравилось. Венти будто слушает каких-то нудных родителей, которые стремятся надавить на совесть своих детей с помощью детских грешков и косяков. — А ещё он сказал, что моей игре нет в мире посильных. И шутка моя ему понравилась. Архонт переговаривается со странницей, так же как собеседница скрещивает руки на груди. Тон завышается, но данный дуэт это и не замечает, совсем не беспокоясь о аудитории. — Так себе аргумент. А как же момент когда ты заменил посох Царицы дубинкой хиличурлов? Люмин слегка наклоняется над столом, тем самым приближаясь и пронзает взглядом бирюзовые глаза. Ее тон становится агрессивным, а голос завышает нормы выстроенные путницей. Благо сейчас их голоса, дождевыми каплями в море, растворяются в шуме таверны. Но лишь сейчас — Я не был пьян в тот момент! И это была простая шутка архонта над архонтом! Барбатос укладывает две руки на стол и приподнимает туловище, упираясь на вышеупомянутые руки. Голоса двух личностей переходят почти на крик, привлекая внимание некоторых окружающих людей. — А то что она после этой шутки тебя чуть в озере не заморозила, тебя не смущает? Разозлить богиню любви, нежную натуру, прекрасное достижение. А как же случай когда ты пытался напоить других архонтов? Звук споров привлек множество посетителей, даже, казалось бы, незаинтересованный прежде бармен обратил внимание на дуэт. — Они, пусть и косвенно, но дали своё согласие. Видишь в моём опьянении нет ничего плохого! Мало что может вывести свободолюбивого архонта из себя Но кое-кто может И этот кто-то перед ним, смотрит своими золотыми глазами в его бирюзу Барбатос стучит кулаком по столу, вглядываясь в чужое золото. Если бы не этот шум и гам можно было бы подумать о том, что они вдвоем играют в гляделки, подражая детям. Но подобную идиллию прервал звук бьющегося на большие, расположившиеся в алой жидкости, и крошечные, пропадающие в маленьких расщелинах, осколки стекла. Несколько взглядов, в том числе и дуэта по чьей вине таверна получила ущерб, обратились к месту падения. — Доигрались. И кто платить за это будет? Бармен негативно осмотрел парочку, уделяя особое внимание осколкам на полу. Это не в первый раз когда посетители разбивают стаканы, но разбить стакан с вином, что стоит больше, чем все нажитое им за свою короткую жизнь, состояние, ещё не смел никто. — Я плачу. Я это начала, мне это и заканчивать. Люмин направила взгляд на осколки, что перемешались с жидкостью. За любые ошибки нужно отвечать.Я боюсь не успеть, И я видел только крах, неуспех, И я глуп, и я слеп, но пру всё на свет, Отражённый Луной от поверхности рек.
Люмин сидит на коленях. Ноги прижимаются к траве под девушкой, но с её стороны нет никаких мыслей в сторону того, что от зелени останутся пятна на белом одеянии. Руки тянутся травянистому растению и останавливаются за сантиметр до пушистых семян, что составляют головку цветка. Улавливает тихий звук шагов, что становились громче по мере приближения к путнице. Но в сторону шедшего, ничего не предпринимала. Да и зачем? Не пытается скрыть свое пришествие, значит и беспокоится не надо. Так думает путница до того момента как теплые ладони не накрывают глаза, производя самодельную темноту. — На этот раз заинтересовалась одуванчиками? Путешественница голос узнаёт, на лице цветами распускается улыбка. Руки тянутся к чужим ладоням, что припокоились на лице девушки, закрыв собой золотые глаза. — Барбариска, давно не виделись. Странница оттягивает скрывшие обзор руки знакомого божества от своих глаз. Своим взглядом смотрит в бирюзовые радужки, после укладывает голову на оттянутые руки обладателя анемо и направляет взгляд на одуванчик. Барбатос тихо посмеивается над прозвищем, которое ему по доброй воле выделила Люмин, затем оседает на землю, опрокидывая на себя девушку, из-за чего на шее остаётся небольшая тяжесть. Странница не особо обращает на это внимание, продолжая всматриваться в цветок. — Это тоже с другими архонтами не происходит? — Неа. Странница смеётся, весело и звонко, почти по-детски, прижимается ближе к обладателю анемо, но взор свой с одуванчика не переносит, продолжая всматриваться в цветок. И ей тепло До безумия тепло — Одуванчик, у него крошечные семена, парящие на ветру. Даже без своих мнимых крыльев они продолжают мечтать о дальних краях. Это описание как раз под тебя. Бирюза также направляет взгляд на цветок, что так знаком ему. Возможно это описание также частично подходит и ему, но он об этом не задумывается. Сколько он помнит Люмин, она всегда путешествовала, да рассказывала о похождениях в других регионах, чем вызывала некое подобие зависти в груди. Он тоже путешествует, реже, чем она, по большей части спит и находится в Мондштадте. Когда-нибудь ветра свободы будут дуть в сторону лучших минут. Они всегда будут следовать за путниками и направлять их в своих путешествиях. Но ветра знают Есть места куда могут попасть только люди Или подобные Люмин — Хм... Не думаю. В конечном счёте, я не просто так путешествую. Люмин убирает чужие руки, вылезает из хватки Барбатоса и направляет на него свой взор, выжигая дыру на месте архонта. Наклоняется к нему приближая руки к лицу бога, а после щёлкает по носу, будто играя с ним. — И даже не для того, чтобы познакомиться со всеми архонтами, осмотреть каждую веточку, узнать каждый вид цветка или побывать во всех местах этого мира, исполняя мечты многих путешественников. Она улыбается, ярко, по доброму, заботливоПрячешь волосы клипсами, Солнце скрываешь собой, как Эклипс, Но мне кажется, будто бы тьма без границ. И я ненавидел, но не смог тут испепелить всё (Испепелить всё)
Люмин держит венок из одуванчиков, чей сбор в венок дался тяжело. В один момент одуванчики качаются на ветру, будто говоря, что им всё по плечу, в другой момент рассеиваются, заполняя собой воздух, направляясь в дальние края на своих невидимых крылышках при помощи ветра. Страннице пришлось искать только начавшие цвести одуванчики, что не до конца сформировались, чьи семена всё ещё прикреплены к сердцевине, а верхушка семян, что заменяла мнимые крылья, напоминала пух. Но всё же не использовать сформировавшиеся одуванчики девушка не могла, из-за чего пришлось укреплять энергией анемо данную конструкцию, чтобы через пару минут не осталось облезлой сердцевины со стеблем. — Барбариска, знаешь, в одном городе, у людей есть поверье про одуванчики. Ну точнее про то как они появились. Голова с блондинистыми волосами прижимается к траве, как и практически все тело странницы, руки находятся на груди, прижимая с трудом сделанный венок. Звук лиры прекращается, а бирюзовые глаза с интересом направляются на путницу. — И как же обители того города считают, что одуванчики появились? Люмин что-то шепчет, теснее прижимая к себе венок, однако цветы своим действием не мнёт все ещё поддерживая их элементом анемо. — Как-то богиня цветов спустилась с неба, чтобы выбрать любимый цветок. Ей хотелось, чтобы цветок мог расти повсюду и не требовал постоянного ухода. Сначала взор богини упал на розу, но та захотела жить в роскошном саду, и чтобы её лелеяли ежедневно не менее дюжины садовников. Тюльпан тоже потребовал ухода и восхищения. Даже фиалка сказала, что она не может жить без внимания и любви. Богиня ходила от цветка к цветку и слышала похожие ответы. И лишь одуванчик, который она поначалу даже не заметила, сказал, что готов жить везде, где есть дети, потому что их шумные игры и смех сродни его искромётному характеру. Обрадовалась богиня и воскликнула: «Вот мой любимый цветок!» и расселила одуванчик по всей планете. Теперь растёт он на полях и склонах, радуясь смеху детей и принося людям радость с весны до осени. Путница поправляет цветы, видимо найдя какой-то недостаток в венке, в собственной, тяжело проделанной работе. После, опираясь логтями о травянной покров утеса, поднимает туловище и резко поворачивается к архонту, продолжая всматриваться в венок. — Интересное поверье. Не из Сумеру случайно? Золотые глаза направляются на источник звука. На лицах дуэта неразбериха, Люмин всматривается в бирюзовые глаза и тихо качает головой, тем самым давая отрицательный ответ на вопрос архонта. — Не думаю, что этот город все ещё жив, в конечном счёте ничто не живёт вечно. Тень грусти мимолётно отражается на лице путницы, после исчезая будто её и не было. Одна из рук отцепляется от венка, направляясь к голове барда, снимая с него подобие бирюзового, столь считающегося с глазами, берета и укладывая у себя на коленях. Рука поглаживает мягкие лепестки сесилии, на свое действие ловя вопросительный невнятный взгляд Барбатоса. Затем обхватывает венок двумя руками и самодельный венец возносится на голову Барбатоса. Архонт сам тянет руки пощупать цветы на своей голове. — Тебе идёт, Барбатос. Одуванчики олицетворение тебя. Венти начинает смеяться заливисто, почти по-детски, облокачиваясь на ствол дерева в тени которого они находились. Венти понимает. Люмин припомнила ему момент, когда он говорил, что описание одуванчиков подходят под нее. — Да уж, согласен с тобой. Действительно олицетворение меня.И всё так бесит, а ты Лишь безжалостно смейся. Весёлая ночь, пока всё куролесят Мне горло царапает серп-полумесяц, Шею давит, что даже не спеть. Моя Селена на шабаше ведьм
Среди высоких скалистых выступов слышен звук ходьбы, разрезая тишину, что сопровождается хлюпаньем воды где-то в далеке. По смеси песка с землёй ступают две фигурки. За одним следует другая, за серо-черными ботинками, ступают белые с премесью золотого сапоги. — Я всё пытаюсь понять куда ты меня ведёшь. Голос у Люмин спокойный, ровный, пусть и наполнен любопытством. Золото в глазах поблёскивает звёздами, перескакивая с одного места на другое в попытках узнать куда ее ведёт архонт. — Дойдем, увидишь. Недалеко осталось. Барбатос поворачивается в сторону странницы, кидает на нее весёлый взгляд, а после складывает руки на своих бёдрах и продолжает путь. — Ты хочешь показать мне что-то? Люмин сидела на каменных оборках фонтана, что сдерживали воду внутри, тихо наблюдала за Мондштадтом, внутренне радуясь спокойной жизни людей в нем. Мондштадт – город вина и песен, мечта любого барда, место где правят люди, пускай у них и есть архонт, их бог, Барбатос. В воздухе витает аромат фруктов смешанных с ягодами и семенами одуванчиков, говоря о подготовке к ближайшему празднику. До тех пор пока к ней не подошёл бард и не решил завести диалог. В процессе диалога они сами перенесли суть разговора в сторону мест Мондштадта с красивой или пугающей атмосферой. — Да я сам лично тебя до туда провести готов. И он проводит Проводит сквозь Вольфендом попутно рассказывая о Андриусе. На лице есть есть печаль, воспоминания начинают бить потоком, но этот поток легко подавить. Жаль, но лишь сейчас. Проводит мимо подземелья, что собрало в себя историю дневного места, ныне известное как логово Ужаса Бури, в древности было столицей Декарабиана, бога бури. Его стремления были созданы из божественной силы, поэтому осколки его разбитой мечты до сих пор хранят в себе частицу его могущества. Они вдвоем и не замечают, как вышли к самому логову Ужаса бури, начиная шагать не по траве, а по вытоптанной годами тропинке. Здесь они продолжают путь между высоких склонов. — Вот мы и пришли. Барбатос оседает на землю, прижимаясь спиной к дереву. Люмин делает лишь восторженный вдох. Ее уверенность, что она не увидит места красивее, спокойнее и загадочней, чем Энканомия, исчезает. Хотя можно ли назвать место, где праздники всегда сопровождались огнем и сильным запахом гари, спокойными? Она делает повороты в попытках рассмотреть окружающую местность. В воздухе витают светлячки, а рядом с туманными цветами садятся кристальные бабочки, которых всегда привлекает элементарная энергия, подобная энергии таких красивых существ. Люмин осматривает пруд, что светится, отражая окружающую среду, в нём видит рыбок. Живущих спокойно, не беспокоясь о людской суете, плавающих в пруду, рыбок. Склоны загораживают вид на разрушенный город, что прежде так о свободе молил. Думает, если бы она здесь спряталась, то её бы никто не нашел Барбатос достает лиру, аккуратно проводя по вырезанной фигурке на светлом дереве, из которого был создан инструмент. Люмин порой шутила, что смотря на все эти вырезанные фигурки, рисунок начинает напоминать мордашку животного, птицы если быть точнее. Как же ее тогда называла Люмин? Барбатос резко останавливается на бирюзовом камне, таком же как и на воротнике его костюма. Забыл. Снова что-то забыл. В груди вновь появляется страх. Страх перед эрозией, сон сном, но полноценно спастись от этого правила, что написала Селестия невозможно. Он решил, что воспоминаний с Люмин будет ещё много Что из-за этого необязательно дорожить каждым моментом И эрозия сыграла злую шутку с ним Пальцы начинают переберать струны, попытки успокоить разбушевавшийся разум. В тишине ранее разрезаемой шелестом листьев и плесканием рыб в воде, появляются звуки, смутно напоминающие какой-то древних мотив. Люмин переводит взгляд на Венти, аккуратно приближается, вслушиваясь в мотив игры барда, уверенная, что ранее слышала его. Древняя баллада, как вспомнила странница, смешалась с природными звуками, окончательно сливаясь воедино. Путница удобно устраивается на траве около Барбатоса. Смотрит на пальцы, что по памяти перебирают струны. Баллада словно зафиксировалась в мышечной памяти, заученная столетиями игры на лире. Люмин наслаждается исполнением, до тех пор пока баллада не смолкает вместе с голосом Барбатоса, что повествовал о трагедиях этого мира. Наверное, именно поэтому странница узнает историю одной нации, что под божественным взором погибла. Ирминсуль может многое, но против художественной культуры бессилен Можно многое забыть Но есть то что о забытом тебе обязательно напомнитИ под глазом сверкающей ночи. Я так безоружен и вне полномочий, С каждым разом лишь всё недоступней Далёкий сверкающий спутник, Подай ориентир и не дай утонуть мне. Снова запутался я на распутье
Барбатос прикрывает глаза в эйфории. Заниматься любимым делом – исполнением баллад – для него в радость, от этого он не чувствует печали, как от тяжкого груза ответственности, что камнем ложится на его плечи. А Люмин... Люмин наслаждается моментом Полностью погружаясь в воспоминания о былом. Песнопения барда всегда отклик в уставшей, повидавшей жизнь, душе находят, воскрешая яркие фрагменты, что со временем теряют свою яркость, становясь лишь блеклым и размытым светом звёзд в сердце странницы. Барбатос слышит копошение, а после и звук отдаляющихся шагов: постукивание небольших каблуков, которое приглушает трава с землёй. Чуть отдалившись звук прекращается, будто одумывается, неправильно делает. А бард думает, если она не хочет слушать, так бы и сказала. Венти бы понял, он не глупый. Не всем по душе то, что по душе ему. Но не поступать как путница, не пытаться тихо, словно крыса, которых вытравить из дома ещё постараться надо, уйти. Бард открывает глаза, блики появляются на бирюзе, что в шоке расширяется. Люмин привыкла никому свои силы не показывать. Мало ли, вдруг кто-то решит, что она имеет причастность к Селестии. А зная архонтов и их отношение с божественным островком, то это будет явно плохим решением. Да и есть одна правда во всех мирах. Склонны обожествлять, то к чему не можем прикоснуться и бояться того что обычно не видим, что нашим глазам чуждо. Сейчас у Люмин под пальцами свет, от которого на душе у архонта тепло становится, будто все невзгоды себе забирает. Путница изящно двигает кистями рук, попутно совмещая с движениями ног. Глаза прикрыты, а на лице гримаса усердия и попытки забыться. Ее движения изящных танцовщиц Сумеру напоминают, что надев праздничные одеяния на приход своей богини, бросаются в пляс. От такого вида у архонта сердце замирает, а пальцы, ранее игравшие на бирюзовых струнах вздрагивают, вызывая фальш в нотах, отчего сам шугается. Люмин на останавливается, опомнившись, что она не в том месте где следует от избытка чувств творить такое. — Расслабься, никто кроме меня тебя не увидит. Однако путнице это не помогает. Сжимает руки, что ранее грациозно двигались. Барбатос клянётся, Люмин трясется, словно от страха. Бард вновь начинает играть, стараясь больше не вызывать фальш, которая заставляет девушку остановиться. — Я знаю. Просто в этот момент я поддалась эмоциям, мне не следует танцевать. Люмин стоит в обычной позе, её руки скрещены на груди, а пальцы теребят ткань рукавов. И ничего кроме музыки не напоминает о ранее видимой Барбатосом картине. В Барбатосе что-то изнурительно ноет Продолжение представления требует — В этом нет ничего неестественно, Люмин. Ты услышала и почувствовала, а из чувств последовал твой танец. Искусство и создано для того чтобы вызывать чувства и эмоции. Все в порядке. В ответ молчание, в золотых глазах нерешительность, руки опускаются, а кулаки в которые собрались тонкие пальцы разжимаются. У Барбатоса самого руки опускаются, но уже в переносном смысле, и понимает, если она не хочет, то лучше ее не заставлять. — Тогда сыграй что-нибудь повеселее. Мы всё-таки не на похоронах. На лице у Венти появляется улыбка. Он играет, пальцы резво и энергично проводят по струнам, цепляя их. Люмин танцует. За некоторыми изящными движениями рук, в которых приплели невесомые, разрезающие воздух пальцы, с ногами, что оставляют следы на земле, попутно притоптывая траву, заставляя растение отставлять мутный сок, следуют повороты. Все вместе сливается воедино: звуки его игры на лире, грациозные движение Люмин, которая, как кажется, решила, что у нее нет права на ошибку в этом танце, звуки плескающихся в воде рыбок и не шибко сильный вой, что образует ветер, попадая в расщелины утесов. — Все мы едины: и люди, и боги, и божественные звери, и фамильяры. Это сказала ему Люмин после войны архонтов, заставляя о многом задуматься. И сейчас, когда они становятся единым целым с этим местом, он понимает Она была права В конечном счёте Люмин в этом танце практически забывается, внося в свои движения большую часть своих эмоций: радость встречи со старыми знакомыми, что сопровождается фразами о быстроте течения времени, тоска по погибшему дому, умершему у них с братом на глазах, злость на богов, которые приняли решение в сторону войн ради своего поганого веселья и множество других эмоций и чувств, образующих море где она медленно тонет. Она забывается Забывается о настоящем времени, полностью растворяясь в прошлом Музыка смолкает и путница останавливается, оседая одним коленом о землю, изображая рыцарей, что предстали перед королевской семьёй. Способности ранее пляшущие вместе с ней растворяются, словно их никогда и не было. — Это было потрясающе. Почему ты раньше не рассказывала о том что ты умеешь танцевать? У Барбатоса взгляд изумлённый, направленный прямо в золотые глаза, что искрятся звёздами, освещая пусть и красивое место, но довольно тёмное. Да и темнеет уже кажется. Когда весело теряешь счёт времени — Да как-то повода не было и никто особо не спрашивал. Страница поправляет короткую прическу, аккуратно приглаживая взлохмаченную челку. Пустые блондинистые волосы будто говорят "тут чего-то не хватает", чего-то что завершало бы образ путницы в дальних краях. — Хотелось бы с тобой потанцевать, жаль музыки тогда не будет. Люмин подходит к нему, почти в плотную и протягивает руку. — Тогда может быть в другой раз. Лорд Барбатос, пообещайте, что однажды подарите мне танец. Ее тон серьезный, несмотря, что на устах запечатлелась улыбка. Протянутая руку будто говорит взяться за нее, да и что ему мешает? — Обещаю.И, пока не погиб молодой, Под слёзы Луны подставляю ладонь И, чтоб сохранить тут хоть что-то потом, Я снова собрал девять песен в альбом.
— Это что за чудо? Люмин скептически смотрела своими золотыми глазами на дерево, что словно окружило себя элементом анемо. Это нельзя увидеть, но можно почувствовать. И другая странность – какого либо негатива оно не несёт, от него не веет остатками мертвых богов или бездной. Будто бы это древо само божество посадило и с любовью вырастило. Пожалуй, больше её смутило, что раньше его не было Путница уверена — в Долине Ветров подобного столетия назад не было. Всё-таки не посещать Мондштадт несколько столетий было плохой идеей. Ну Барбатосу же можно, так чем она хуже? — У тебя в глазах непонимание. Что-то случилось? Люмин вздрагивает от неожиданности. Как она его не заметила? Теряет хватку. Смягчилась в Тейвате сильно без контроля, пора назад, в миры где тонны монстров и богов, что разрушают мечты, желания и надежды людей, возвращать прежние навыки. Жизнь в Тейвате не её, да и сами семеро архонтов со всем справляются. А может им лучше поступить как творец? Уйти вместе с братом туда где абсолютно точно войн не будет И спокойно находится на Мальдивах под горячим солнцем? Путница начинает бить себя по щекам. О чем она вообще думает? Кто тогда контролировать ситуацию в мирах будет? Действительно, едет крыша не спеша. Люмин поворачивает голову в сторону Барбатоса, даже не задаваясь вопрос, правда ли это он или ей на старость лет мерещится. Убеждается, что ещё не совсем крышей поехала когда видит бирюзовые одеяния. — А ты многому научился. Тебя и не услышишь. Да вот думаю откуда в Долине Ветров это древо. Неужели я так долго не была в Мондштадте, что тут деревья сажать стали или семенами сюда занесло? Странница шокирована. Это понятно по одному взгляду. Барбатос складывает руки на груди подходя к ней, сам смотря на древо, что напитано элементом анемо, такой же энергией как и у него. Начальные фразы мимо ушей пропускает, сосредотачиваясь на последнем вопросе. — Ты знаешь о гнёте аристократии лет двести назад? Люмин передёргивает. Она проснулась только лет десять назад, и то с трудом. Странница до сих пор помнит как готова была провалиться в глубокий сон вновь. Помнит как с помощью других архонтов узнать, что произошло в Тейвате за это время. Благо Великая Властительница Руккхадевата смогла помочь ей в этом вопросе. Хотя... Что для богов столетия? — Наслышана. — Веннесса — "дитя Мураты", представительница народа бога войны. Она была порабощена аристократами, в плену была вынуждена стать гладиатором и впоследствии заработала титул "Рыцарь Львиного Клыка" за непрерывную череду побед на арене. В конце концов, с помощью Анемо Архонта Барбатоса и рыцаря Рагнвиндра она начала восстание и освободила Мондштадт от гнёта знати. Позже Веннесса воздвигла Собор Барбатоса и основала Ордо Фавониус, став первым магистром этого ордена и получив титул "Рыцаря-Одуванчика". За свои заслуги девушка вознеслась на Селестию, приняв облик сокола и став одним из Хранителей Четырёх Ветров. Именно из-за ее вознесения здесь выросло выросло это древо. Люмин молчала весь рассказ, тихо обдумывая сказанное Барбатосом. Все так как и говорила Руккхадевата, даже в более общих чертах, чем рассказ богини мудрости. И это сильно бросается в голову путнице, несмотря на что она рада сокращённому рассказу от Барбатоса, намного больше, чем книге о этом событии. — Вознесение в Селестию... Девочку жалко даже. И на этот раз рассказ короче, чем обычно, Барбатос. Это сеет непонятные ощущения, отдающие холодом на коже. Золотые глаза вновь направляются на дерево историю, которого ей только что поведали вновь. — Полноценный рассказ будет, но потом. Когда у тебя настроение будет. У тебя вид будто лишнее слово и ты прибьешь всех кто под руку попадётся. Что произошло? Ничего Все хорошо Люмин то что Барбатос ее настроение по внешнему виду определить может, даже льстит. — Просто не с той ноги встала. Тейват сильно изменился за время, которое я спала. Как-то неожиданно.(Танцуй) Танцуй, моя радость, танцуй! Танцуй, полумесяц, на поле тюльпанов Луна, расцвети самым ярким бутоном Богини, что с неба упала!
— У тебя серьезно забрала лиру кошка? Привычка странницы обращать свой недоверчивый взор на его же действия стала для него родной. Он уже и не представляет своих приключений без этого золотого взгляда, что пронзает его насквозь. — Эй, почему ты говоришь так будто в этом виноват я? Все что остаётся сделать Люмин, это приложить в отчаянии руку к голове, пытаясь игнорировать нарастающую боль. Казалось бы, боги могущественные существа, они могут изменить рельеф собственного региона ради своих жителей, устроить настоящую междоусобицу, но не в состоянии справиться с аллергией. Конечно, боги – не значит всемогущи и всесильны, самый жестокий с виду архонт может быть паинькой, обожающей фрукты, да до такой степени, что на застолье архонтов все фрукты себе забирает. Люмин почти плачет от отчаяния. Почему стоило ей появится и вместе с этим появилась проблема. Ещё и связанная с Барбатосом. Если она согласится помочь, то ей придётся обегать весь Мондштадт в поисках несчастного животного, а не кинул ли он уже лиру, как надоевшую игрушку где-то в улочках, тот ещё вопрос. Но если не согласится, то она будет смотреть на то как Барбатос бегает по всему Мондштадту за кошкой, к которой даже подойти не может. — Идём, может подойти к бедному животному ты не сможешь, но твоя аллергия в поисках нам поможет. — Лиру забрали у меня, но почему бедная именно кошка? — Вот ты где, горе луковое. Час почти бессмысленных на вид похождений опирались, стоило путнице заглянуть в между ступеньками деревянной лестницы. Белая кошка удобно пристроилась на лире и видимо не собиралась слезать с насиженного места. Хотя, трудно было назвать это взрослой кошкой, больше напоминает котенка. Животное уставились на нее своими синими,, как сапфиры, глазами. Кажется вид этих кошек так и назывался – сапфир– но Люмин была уверена, в Мондштадте они не водятся, даже в Ли Юэ их было очень малое количество. Зато в Инадзуме их хоть отбавляй. Рука направилась к лире, чтобы протянуть ее к себе поближе. Кошку же такое действие странницы не устроило и показав свой нрав, она начала шипеть. Не то чтобы Люмин это волновало, простое шипение, чо может случиться плохого? Стоило только прикоснуться к заветной вещи, так к неожиданности Люмин, сапфир решил, что ударить лапой с расправленными когтями будет прекрасной идеей. Точно — Ловкие и мудрые существа, наделённые врождённым высокомерием и грацией. Эти белоснежные коты с сапфировыми глазами. Но стоит отметить, что вне зависимости от того, сколь изысканы и очаровательны могут быть сапфиры, нрав у них скверный. Если кто-то собирается жить с таким котом, этому человеку лучше запастись сушёной рыбой и мазями от царапин. А тебе следует обходить их стороной. Сайгу перевязывала рану, что осталось после встречи с такой кошкой. В следующий раз Люмин подумает головой прежде чем пытаться достать вещь, что сильно, почти что до потери сознания, понравилась кошке. — Спасибо, Сайгу. Чувствую ты всегда мои раны вместе с Макото лечить будешь. Странница и забыла насколько скверный у них нрав Люмин руку убирает, вот только её уже задело. Три ровные линии появились на пальцах, а в из ран стала выделяться кровь. Тихий вздох. Полный презрения взгляд. Животных путница любила, но сугубо тогда когда они не идут против других. К счастью для животного, времени поучать его у нее не было. Барбатос ждёт свою лиру и сильно надеется на девушку. — Хорошо, попытка номер два. Теперь к ранам она готова, пусть хоть всю руку исцарапает, не оставив на коже живого места, но эту злосчастную лиру она достанет. Хватает рукой лиру, полностью захватывая деревянный ободок и тянет на себя. В ответ на ее действия сапфир издает излишне болезненное мяуканье, покусывая и царапая руку. Есть Внутри путница ликует. Музыкальный инструмент вместе с новым жильцом достается из-под лестницы. Теперь Люмин может оценить полный масштаб бедствия. Тянется взять животное на руки, чтобы убрать от лиры и сталкивается с проблемой. Кошачьи лапы запутались в струнах. Данная информация оправдывает поведение представителя семейства кошачьих в глазах Люмин. Решает немного успокоить разбушевавшееся из-за боли животное аккуратным поглаживанием. — Люмин, ты где потерялась? Ох, точно — Я здесь, просто возникла небольшая проблема. Скоро подойду. Рука от шёрстки уходит, а кошка бросает на нее отчаянный взгляд. Конечности начинает по тихонько освобождать животное, аккуратно, стараясь не навредить ещё больше, от струн. Нужно будет поменять струны — Может мне помочь? Барбатос либо излишне волнуется о лире, либо о ней. Другие мысли, почему он чуть ли не забыть о своей аллергии готов ради помощи, Люмин в голову не приходят. Одна из лап освобождена, а животное, почувствовав вкус свободы, расслабилось. На белой лапке остался след. Струна довольно сильно обвернула лапу, игнорировав шерсть, тем самым повредив слой кожи. — Нет. Не нужно. Я почти закончила. Как только оставшаяся лапа была освобождена кошка сбежала, скрываясь между улочек. Пожав плечами, Люмин берёт инструмент и осматривает. Пара царапин на дереве и растянутые струны. Не так уж и плохо. Все что ей остаётся сделать это выйти к архонту, что она и делает. В отличие от места где она была ранее, тут нет тени и солнце начинает греть кожу излишне сильно. — Держи. Тут, как сам понимаешь, надо струны заменить. Путница отдает лиру прямо в руки барда. Бирюзовые глаза осматривают инструмент и все видимые повреждения на нем. — Исправить можно, а это главное. В его словах лишь спокойствие, будто бы на животное совсем зла не держит. Бирюза цепляется взглядом за руку, а если быть точнее, за большое количество отметин на ней. Хватает за запястье, стараясь не нажимать слишком сильно, дабы не причинять ещё большую боль путнице. — Это тебя так кошка? У него в глазах плескается беспокойство. Пытается аккуратно провести пальцем по кровоточащей конечности. На свои действия ловит болезненное шипение Люмин, такое же, как у кошки ранее. — Все нормально. Заживёт.Танцуй, полумесяц, танцуй Танцуй, полумесяц, танцуй Уводя за собой в темноту Веселись, но не плачь Умоляю, ведь слёзы тебе не к лицу!
Насколько было известно Люмин, этот остров назывался таинственным и понятно почему. Он не отмечен на карте, о нём практически никто не говорит, а о его существовании почти никто не знает, только если не осматривает пейзаж, что открывается с Утёса Звездолова. Стрелка каменных часов направленна вниз, где как уверена Люмин есть проход под землю. К сожалению, открыть проход за все время пребывания здесь ей не удалось, так же как и найти, что может взаимодействовать ради активации какого-то механизма. Мы ещё посмотрим кто кого, Безымянный остров Путнице кроме времени нечего терять Хотя, пожалуй, она даже не уверена в природе этого острова, и ей бы следовало сначало узнать больше о нем, и подумать, что может находится под каменной плитой. Но видимо странница решила броситься во все тяжки ради изучения этого мира. Пара теорий есть, но правдивы ли они? Правда ли, что остров принадлежал одному из Хранителей Четырех Ветров? Но кому? Мысли мешаются, превращаясь в месиво из вопросов без ответов, вызывая головную боль, тем самым заставляя подтянуться рукой к виску. Данное действие приносит беспокойство в бирюзовые глаза и такой же беспокойный отклик от архонта. Но благо его легко легко успокоить, свалив ощущения на нехорошее предчувствие по поводу неблагоприятной погоды И правда ведь, на небе чуть ли не грозовые тучи, застелая прежде голубое небо, ветер воет, говоря о предстоящей буре. Однако, Люмин уверена, как только она попадёт в Мондштадт ей снова откроется голубое небо, по которому спокойно будут летать птицы. Семена историй, принесенных ветром… Ветер приносит семена, а время их сеет А возможно ей стоит копать глубже. Туда где лежит книга, говорящая о том как Тейват пришел к тому, что здесь, в мире где всегда правили семеро лордов, появились люди. — Барбариска. — Да? Барбатос, которого Люмин порой продолжает называть этим смехотворным именем, разглядывал руины, находившиеся на острове. На лице тень серьезности и каких-то других непонятный страннице эмоций. На голос, словно забыв, что делал ранее, он откликается, уже по привычке. Голос странницы в основном, либо спокойный, в котором не отражается и тени чувств, что есть у нее в другое время, лишь блаженство без намека на тоску и боль, либо весёлый, звонкий, смутно напоминающий детский, выражающий лишь радость. Но на архонта он оказывает сильное влияние, заставляя отвлекаться от всего: от важного, от того что может запросто убить или уничтожить. Голос заставляет его почувствовать её эмоции, пускай и отличие между ними редкое. — Ты ведь знаком с Астарот? Люмин отличается от других Она говорит прямо, подходя прямо к сути, не ходя вокруг да около. Ей незачем как-то намекать на что-то. Если захочет узнать– спросит. Сама весь Тейват облазит в поисках истины, а если самостоятельно не всю правду этого мира не узнает – спросит у архонтов. Те, кажется, даже рады ей в этом помочь. Правду этого мира, Селестию, фальшивое небо мало кто из богов любит, поэтому осознать всю фальш и иллюзию, боги этого мира ей помогут с превеликим удовольствием. Если только это не запрещённая тема Барбатос стоит в оцепенение около минуты, всматриваясь в одну и туже точку перед собой. Однажды, ее прямота его в могилу сведёт. Всё-таки постоянная правда и путь напролом не всегда ведут к чему-то хорошему. Мало кто спросит о богине времени, а если и спросит то называть они ее будут именем "Кайрос". — Единственная, кто никогда не покидала нас, была Повелительница времени. Она непрекращающийся ход времени, она великодушие тысячи рассветов и закатов, становление луны и солнца. Она моменты радости и ярости, тоски и одержимости. Она вспышка бреда, когда всё кажется бессмысленным. Мы называем её Кайрос, или «владычица неизменного мира». Мы не смеем произносить её истинное, тайное имя. Кажется именно это поведала путница об жителях Энканомии Запреты то, не для Люмин — Возможно частично. — Что значит "возможно частично"? Барбатосу хотя бы часть той прямоты, что если у Люмин(Танцуй) Танцуй, моя радость, танцуй! Танцуй, полумесяц, на поле тюльпанов Луна, расцвети самым ярким бутоном Богини, что с неба упала!
Странница смеётся. Весело, звонко, ярко настолько, что может посоревноваться с солнцем. Практически катается по полу от смеха, смахивая слёзы с глаз. — Нет, я конечно знала, что Алиса девушка безрассудная, но пытаться снести Утес Звездолова даже для нее слишком. — На самом деле это не смешно. Видела бы ты что она тут устраивала, сама бы ее взашей отсюда вытолкнула. Девушка перед Люмин – новый магистр Ордо Фавониус и по совместительству новый носитель титула "Лев Юга", что передается от магистра к магистру. И кажется Хранительница Четырех Ветров Алисой не довольна, вплоть до того, что сама не убить готова. Ну, а что можно с ней ещё сделать? Алиса — довольно свободолюбивая и прямолинейная личность, которой чужда стеснительность, как сама во время знакомства с ней отметила для себя Люмин. Несмотря на свою деструктивность, Алиса является довольно сильным и умным человеком, черпающим вдохновение из своих странствий и имеющим большое количество знаний в различных областях. Именно поэтому когда Люмин это слышит она не удивляется происшествиям с Алисой. Слишком привыкла она к безрассудности её действий. Выполнить серию фигур высшего пилотажа в небе над городом при помощи ветряных потоков? Да запросто. Обучить окружающих людей мастерству изготовления взрывчатки? Легко. Взорвать несколько галерей в логове Ужаса бури, чтобы облегчить себе подъем на башню? Расплюнуть Предложить использовать вечный двигатель на основе хиличурлов, чтобы производить энергию для ветряных мельниц в Мондштадте? Предложение, на котором терпение большинства лопнуло и идея полноценно была отклонена. Создала пусковое устройство, чтобы проверить возможность добраться до небесного острова, как однажды это сделала Веннесса? Создать создала, да вот только хиличурлы, которых эльфийка использовала в качестве подпольных, до Селестии не долетали. Наверное, именно поэтому Люмин к магистру относится с пониманием — Я постараюсь поговорить с ней, чтобы снизить опасность хотя бы чуть-чуть. Но в конечном счёте я не всесильная и нашу дорогую эльфийку контролировать не смогу. Остаётся лишь молиться Барбарис... Барбатосу. Люмин вовремя осекается, опомнившись, что она не в том месте, чтобы так выражаться. — Я была бы рада хотя бы этому. Люмин на такое выражение просто улыбается, тихо посмеиваясь. — Так где находится эта "проблема глобального масштаба"? Люмин слышит звук Странный, напрягающий, взявшийся почти неоткуда Путница даже вздрагивает от неожиданности — Ветер? На небе же ни облачка не было. Магистр первая обращает внимание на источник звука, всматриваясь в окно от которого идёт шум. Следом за ней решает посмотреть Люмин. И действительно, на небе где ранее не было даже намека на дождливую погоду, сейчас чуть ли не гроза. Магистр переведя взгляд назад на Люмин перестает думать о произошедшем. Хоть это и странно, но всякое ведь произойти может, когда перестаешь за погодой следить, полностью погружаясь в разговор и свои мысли. Подходит к столу, смотря на бумаги и взяв в руки. — Сидит под надзором стражи в ущелье Дадаупа. Будешь уходить, передай, пожалуйста, этот документ стражникам у ворот. Что-то мне не хорошо... Тяжёлый вздох. Лев Юга чувствует боль в висках, достаточно сильную, чтобы выбить из колеи. Хватается за стол прикладывая руку к заболевшей части тела. Люмин тихо подходит и аккуратно берёт бумагу в руки, не обращая внимания на то что там написано. Внезапно окно открывается, почти выбивая бумагу из рук странницы, от сильного порыва черта девушки отшатываются. Все бумаги на столе взлетают попадая на лица, тем самым закрывая глаза обзор. — Да что за день сегодня такой. Магистр шипит, приближаясь к окну, закрывает распахнувшееся окно, надеясь, что такое больше не повториться. — Барбатос, сбереги нас. Единственное, что ворчит Лев Юга, усаживаясь на свое место. Кажется, больше Люмин тут делать нечего. И она уходит, бросая лишь короткое "До скорой встречи". Идёт неторопливым шагом, смотря под ноги и обдумывая произошедшее. Останавливается лишь выйдя из здания Ордо Фавониус, обращая взор на небо. Я знаю – ты спишь Так почему это происходит? Чем ты недоволен? Что беспокоит беззаботный ветер?Танцуй, полумесяц, танцуй Танцуй, полумесяц, танцуй Уводя за собой в темноту Веселись, но не плачь Умоляю, ведь слёзы тебе не к лицу!
— Ты... У меня нет слов. — Да, утвердил окончательно Хранителей Четырех Ветров. Это естественно, но почему ты выглядишь так будто убить меня готова. Выучив ещё столетия назад человеческую речь, Двалин слушал конфликт путницы с архонтом. Будь сейчас тот момент когда он только познакомился с Люмин, задался бы вопросом, как она вообще может кричать на архонта и предъявлять ему притензии. Да и как такое может позволять сам Барбатос? Сейчас древний дракон ветра лишь со спокойствием бирюзы смотрел на дуэт перед ним, переодически меняя направление взгляда с тёмной макушки на блондинистую. — А ещё титул Лев Юга будет передаваться от магистра к магистру Ордо Фавониус. Тихо усмехается Двалин, но этого достаточно, чтобы дойти до ушей путницы. — Эй! На чьей ты стороне? От Двалина последовал лишь смешок, после которого он прислоняется к земле и продолжает смотреть на разыгрывающийся спектакль. Люмин вздыхает, потирая висок и прикрывая глаза. — Почему ты злишься, будто я в твоём доме свои правила навести пытаюсь? Золото глаз направляется на бирюзу. В этот момент она благодарна, что они почти одного роста. В отличии от многих других архонтов, вроде Баал, Моракса или Ракхадеватты. Когда она стоит около таких высоких богов, то чувствует себя ребенком. Хотя по возрасту она и с Мораксом понастальгировать о старых временах может — Я не могу злиться – это же твой регион. И ты в праве делать все, что захочешь. Она отходи,т и прислоняется к дереву, укладывает голову на кору, не задумываясь о том что волосы могут задуматься, и продолжает потирать болящие вески. Барбатос тихо смотрит на данную картину в недоумении. Не злится? Тогда почему себя так ведёт? Что вообще у нее в голове творится? Вопросы не дают архонту покоя, въедаясь в его голову и не желая оттуда уходить, освобождая место другим, более приятным и полезным эмоциям, чувствам и словам. Люмин для Барбатоса самый загадочный человек. А человек ли вообще? Увы, архонт об происхождении путницы не ведает, да и не похоже, что другие Архонты в курсе данной информации. Если только у Руккхадеваты спрашивать. У нее ведь там целый Ирминсуль с людской – и не очень людской – мудростью, следовательно и о Люмин там информация должна быть. Верно же? Венти о страннице знает малое, намного меньше, чем о других регионах, чем о суровых законах Фонтейна, чем об облаках плывущих по небу над его головой. Настолько малое, что ему стыдно называть это знанием. Он знаком с ней больше тысячи лет, а знает столько, словно познакомился только вчера. — Моракс, почему у тебя видок, будто собираешься на старость своих лет помирать? Я тебе о встрече со старой знакомой рассказываю, а ты с кислой миной тут. Барбатосу весело. Очень весело. Особенно смеяться над старейшим архонтом, сидя за одном столом с другими архонтами. — А ты не понимаешь? Тебя серьезно не смутило, что та кого ты в последний раз видел сотню лет назад, просто пришла сейчас, осмотрела твой регион как какая-то инспекция, встретилась с тобой, поговорила словно вы давние друзья и ушла? Хотя, что для богов одно столетие? Проходит день за днём, темная ночь, в которой звёзды неба искрятся, сменяется ранним утром, когда солнце начинает виднеться на гаризонте, а потом снова тихая ночь, так быстротечно сменяютя недели, и уже потом, братья месяцы сменяются друг другом. Моракс придерживал голову и гневно янтарными глазами смотрит в бирюзовые. В бирюзовых непонимание. Ну, не виделись сто лет, с кем не бывает, обычные взаимоотношения долгожителей. Нет, его конечно смущает то что девушка ему ничего о своей продолжительности жизни не говорила, но, думается, оправдание данному действию есть. — Нет, а должно было? У Моракса крик души. Настолько сильный, что прежде всегда спокойный архонт кричит в собственную руку, кажется, проклиная Барбатоса всем, чем можно и говоря то, за что его бы и спокойная и добродушная Царица бы по голове ударила. Думается, слова гео архонтам разобрать можно, но Барбатос слишком сильно смеётся, теряясь в своем веселье. — Моракс, если у тебя какие-то проблемы, так и скажи, я тебе с радостью помогу. Руккхадевата как всегда, добра, усердна и мудра. Элегантно, как и следует божеству, усаживается на место около Моракса, попутно приветствуя других архонтов и так же сразу получая ответное приветствие. — О нет, Руккхадевата, у меня все хорошо, а вот Барбатосу плохо, думаю ему нужна, кхм, помощь. Гео архонт водит пальцем у виска, указывая на свои мысли по поводу анемо архонта. Дриаде с трудом удается сдержать смех, стараясь поджать губы, дабы оттуда не вырвалось никакое хихиканье. С трудом успокаивается, прикрывая рот рукой, даже дышать становится тяжело. — Руккхи, зайка, не обращай внимания, просто Моракс злиться, что не встретил какую-то долгожительницу раньше, ведь думает, что он старше и должен знать больше. Так теперь ещё переводит стрелки, будто бы девушка – злодейка и вообще она Барбатосу весь регион уничтожит. Мурата своих слов не смущается, даже приукрашивает слегка, продолжая попивать жидкость из бокала. Венти всегда знал: пиро архонт— своенравный и воинственный безумец, зато с юмором, с такой точно не соскучишься. На леди Мурату переводит косой взгляд Царица, всем своим видом показывая, чтобы та прекратила, но не то чтобы архонта войны косые взгляды любви волновали. Рядом, с недоумением в глазах, сидит Баал, переводя взгляд на всех сидящих, а около электро богини, очень стараясь прикрыть рот, сидит Харвисптохм, которой, как кажется, скоро плохо станет. Руккхадевата больше держаться не может и заливается смехом, стараясь как и гидро архонт, прикрыть рот рукой, но это к сожалению у нее не выходит. — Послушай, Барбатос, а ту девушку случайно не Люмин зовут? Моракс резко поворачивает голову на богиню мудрости после этих слов, задумывается над чем-то, а позже переводит на удивлённое лицо Барбатоса. Кажется мудрость угадала, а у бога контрактов на душе отлегло. Пусть Люмин, по его мнению, эгоистка, но это лучше, чем не пойми кто. — Как ты поняла? — Ну значит все не так уж и плохо. Скажите же, Люмин прекрасная и милая девочка, хотя порой, и ворваться в чужой дом может, и прикрыть целое предприятие по изготовлению благовоний. Руккхадевата улыбается, что-то вспоминая уже моменты с путницей. Кажется, пока одни с её мнением согласны, некоторые имеет противоположное мнение. Услышал он тогда про Люмин разное Про то что она зло, полноценная эгоистка и самовлюблённая личность из уст Моракса, за что его Баал отчитывала со словами, что нельзя так никого оскорблять. Про спокойную и милую девушку, что всегда придет на помощь и ко всему отнесётся с пониманием из уст Царицы. Благо, с ее мнением подавляющее большинство было согласовано Сейчас она прижимается к дереву с почти болящей головой. И ему очень больно смотреть на это. Слишком сильно привязался к ней: к той, кто переодически пропадает на десятилетия и столетия, к той, кто внимательно слушает каждую его балладу, к той, о ком незнает практически ничего. — Люмин, идём со мной, я хочу тебе кое-что показать. Догадка лезет в голову сама и он решает ее проверить. Подходит к путнице и аккуратно берёт ее за руку. Пока что никуда не ведёт ожидая реакции путницы, и та реагирует, не сразу, сначала смотрит на руку, которая сцепилась с ней и немного сжимает, а после кивает головой и идёт куда поведет её архонт.В руках телефон, я боюсь не успеть, И одна нога здесь, и я как телепорт, И мне так нелегко, я устал что-то ждать, Бесконечно смотреть в монитор.
— Неужели мы на месте. Двалин сегодня веселее обычного, а ехидства и усмешки льются на протяжении всего дня. — Утес Звездолова? Почему мы здесь? Люмин осматривается по сторонам: местность под открытым небом, сесилии растущие по утёсу, без которых данная местность уже не выглядит такой привычной, не воспринимается так по родному, как с этими цветами, облака, плывущие по фальшивому небу у них над головами, у которых, как странница уверенна, не менее захватывающая история. Но девушке не отвечают. Барбатос отходит поближе к краю и садится на землю, примяная траву под собой. Все, что ей остаётся это приблизиться к бирюзовой фигурке, мирно сидящей на краю, и самой осесть около него. Кажется, если наклониться вперёд — упадешь, одного неверного движения хватит, чтобы смертный, упав с такой высоты, разбился, потеряв свою и так короткую жизнь. Но сейчас, на склоне сидят они – сущности родившиеся из элементов и звёзд, для них столетия – лишь небольшой промежуток времени, который и не заметишь, как придёт к концу. Молчание, казалось бы, Люмин не по душе Лучше уж привычная игра на лире, что своими песнями рассекает спокойную мелодию ландшафта Мондштадта Люмин всегда интересно было А правда ли, что небесный атлас состоит из ста тысяч од, каждая из которых посвящена одному облаку или ветру, каждый из которых имеет своё собственное имя? Правда ли, что атлас придал ветрам форму, а оды наделили их характером? Уверенность есть, но и само знание присутствовать должно Так почему бы не спросить? Но странница молчит, прислушиваясь к звукам окружающей среды: к колыхающимся сесилиям, к раскинувшим свои ветки деревьям, чья численность к повышению утеса сократилась, к шуму воды, которая омывает берег. — Люмин, знаешь, время так быстро и незаметно бежит, все меняется, все меняются. Путницу передёргивает, а золотые глаза мигом устремляются в бирюзовые, смотря будто через мутное стекло. А Барбатос понимает: Он попал в яблочко, в самое точное место, которое только существовать могло — Но разве это плохо? Если бы все было одинаковым и постоянным, было ли это хоть чуточку интересным? Будь в мире только одуванчики с сесилиями, любили ли все так цветы или же эти растения стали не предметными, как и одуванчики, поверье о которых ты мне давным-давно рассказала? Люмин сжимает руки от слов Барбатоса. Слишком сильно привыкла к неизменности. Одно дело путешествовать по мирам, не видя как они меняются и уходить оттуда, не ведая как они уже изменились. Другое дело видеть все изменения и чувствовать их на себе. Тейват действительно поражает её Когда Люмин идёт к Ущелью Дадаупа, под громкий вой ветра, воспоминания об этом – начинают казаться страннице кощунствомВсе вещи запачканы, двери на крышу Вскрываю кусачками. Быть чуть поближе К холодному шару. Мне кажется всё таким Неоднозначным и странным отсюда,
Люмин понимает кое-что очень важное, что должно было вьется в нее на машинальном уровне, как грациозные движение мечом, неоставляющие после себя ничего кроме железного привкуса на коже, за которым по пятам следует солёный запах, оставляющий неприятное ощущение в лёгких. Навещать старых друзей важно И подарить что-нибудь после ее долгого отсутствия, тоже В данный момент такой "проблемой" стала Инадзума, а если быть точнее архонт данного региона – Макото. Она не была в Инадзуме не одно столетие, не писала ничего уже продолжительное время, что кажется Райден светловолосую девушку скоро забудет. Люмин прикрывает лицо руками, ладони в перчатках прислоняются к голой бледной коже. Она думает над подарком не один день и терпения к этому остаётся все меньше и меньше. Почему так сложно выбрать подходящий подарок для архонта? В душе селится отчаяние, пожирая и так хилые камеры сердца и путница не выдерживает: кричит в руки, изображая раненое животное перед смертью. От ее криков, пусть и заглушенных руками, фигурка на кровати просыпается. Бирюзовые глаза широко распахиваются, напоминая по форме мору, с неожиданности нежели, чем от испуга бьётся о стенку создавая прочий шум, на который странница не реагирует, слишком озабоченная своей проблемой. — Ой-ой-ой, зачем же так кричать, не война же, Люмин. Барбатос почёсывает ушибленную макушку через темные волосы, что к концам приобретают бирюзовый цвет. Голова болит, пусть и не так сильно, как болела бы у обычного человека. Люмин наконец отвлекается на барда, о присутствии которого совсем забыла. Встаёт со стула, подходя размеренными шагами к анемо архонту. Садится на кровать около него и начинает тихо поглаживать по голове в месте где должен находиться ушиб. От ее касаний по телу разливается тепло, движения мягкие и плавные, похожие на касание пером. Когда Люмин случайно касается кожи на шее становится действительно щекотно из-за чего сравнение с пером приобретает смысл. — Прости. Сильно больно? Не сильно Боль почти прошла Но вслух он этого не говорит. Если вдруг он скажет, что ему практически не больно, то путница свои движения прекратит, оставив пустое ощущение на макушке. От ее заботы всегда приятные чувства, заставляющие душу трепетать от радости. — Угу, стены то каменные. Ты ещё сильнее в следующий раз покричи. Он врёт, но зла ведь это никому не приносит? Значит ничего плохого-плохого в этом нет. У Люмин в глазах сожаление блестит, заставляя почти ныть бирюзу глаз. — Извини, больше не буду. Путница продолжает его поглаживать, а Барбатос себя с трудом сдерживает чтобы кошкой не начать ластиться к женской руке, выдавая себя со своим враньём. Внезапно Люмин на место раннего соприкосновения со стеной, которое она определила непонятным архонту образом, надавливает. Венти же притворно шипит, будто действительно больно, в золоте глаз реальная паника, которую уже сам Барбатос начинает боятся. Странница прислоняет вторую руку к голове барда, но та уже соприкасается с мягкой кожей щеки. Аккуратно, стараясь не делать Барбатосу больно, поворачивает его голову так, чтобы была видна пострадавшая макушка. — Как ты умудрился разбить голову об стенку? — Ехе?! Люмин оттягивает свою руку от, как оказалось весьма интересной, раны на макушке и показывает её Венти. На светлой коже, которую не скрыли черные перчатки с отсутствующими четырьмя пальцами, была видна красная жидкость, его кровь. Барбатос чувствует как его голову укладывают на чужую грудь, после медленно и плавно поглаживают. В бирюзе глаз начинает отражаться свет, яркий и теплый, такой же как его обладательница. Он чувствует как ощущение ушиба исчезает окончательно, будто его и не было. У Люмин в ладонях свет, отдающий теплом, заставляющий архонта прижаться к ней теснее. Внезапно свет под одной и рук гаснет, а после ладонь устраивается на лице Барбатоса, закрывая бирюзовым глазам обзор. — Люмин? В ответ лишь шёпот, который архонт как бы не старался, но разобрать не смог. Возможно виной тому излишне тихое и неразборчивое произношение странницы, а может произнесённое на другом языке, которого архонт не знает.Вижу символ и знаки, и вижу всё то, Что мне лучше не знать, И хотел научиться летать по ночам, Чтоб поближе к луне, только лёжа в кровати.
Лунный свет через окно попадает на деревянный стол, на котором успокоились три коробочки. Две закрытые, если поднять можно убедиться, что туда с добрыми помыслами положили какие-то вещи, а находится будут они там долго или уже скоро выйдут в свет, попав на руки к своим будущим обладательницам, странница ещё не решила. Люмин выжигает дыру взглядом на серой бумаге, что ровно, без единой складки обернула картон, из которого была сделана коробка. Две коробки обёрнутые такой же бумагой были отложены чуть подальше от путницы Барбатосом с целью предотвратить следующие друг за другом попытки исправить подарки. — Хватит теребить бедные вещи, иначе Баал своих подарков не дождется. Ты сделала все хорошо и я уверен, то что ты подаришь ей обязательно понравится. Успокойся. Попытки сделать прекрасный подарок медленно убивали странницу. — Я прошла через миллион миров, убила не одну сотню богов, буквально знакома с творцом этого мира... И сейчас я не могу просто сделать самый обычный подарок своим знакомым. Люмин, до чего ты докатилась? Очередной агрессивно настроенный шёпот, на который Барбатос реагирует единственным образом, отходя от девушки подальше, дабы и в него чего-нибудь не прилетело. Следом идёт уже привычное действие по выбрасыванию предмета не угодившего страннице. — Может двух хватит? Пожалей себя, Люмин. Взгляд направлен на Барбатоса. Скептический, выжигающий дыру, взгляд золотых глаз, в которых вместо звёзд сейчас черти водятся, направлен на анемо архонта Барбатоса. — А фамильяра и главную жрицу святилища я смотреть оставлю? Про фамильяра Люмин врёт, но рассказать о том, что электро архонтов два она не может. Знает, все Архонты знакомы лишь с Вельзевул, которую по незнанию и называют Баал. Хотя имя Баал пожалуй относится к обоим архонтам Стул на котором сидит странница разворачивают, спинку оттягивают на себя при этом наклоняя эту спинку вниз. Передние ножки стула отрываются от пола, заставляя девушку вскрикнуть и вжаться в сиденье. Она чувствует как стул отодвигают от стола из-за чего под ножками образуется неприятный, режущий уши звук соприкосновения древесины двух неотъемлемых объектов здания, стула и пола. Стул наклоняют вперёд прямо на кровать, в следствии чего путницы летит лицом на мягкие простыни. Ей остаётся лишь отцепиться от стула, который, видимо, понесли обратно, где он стоял пару минут назад. — Сон лучшее лекарство от всего. Ты можешь отправиться куда угодно, куда только захочет твоя душа если, конечно, сны уметь контролировать. Отдых нужен всем, так что, думаю, отдых тебе поможет. Путешественница лишь что-то неодобрительно пробормотала какую-то фразу, но с кровати не встала. Даже наоборот. Полностью забралась на кровать, укладывая голову на подушку, зарываясь в мягкий предмет лицом. Барбатос же усмехнулся и накрыл девушку одеялом. В Мондштадте конечно тепло, но отрицать порой прохладную погоду в собственном регионе он не может. Люмин засыпает, медленно и плохо Люмин уже продолжительное время не видит снов, засыпая лишь для того чтобы убрать ненужную для тела и разума сонливость и усталость, которую заработать страннице ещё постараться нужно. А если сны и видит, то скорее они напоминают кошмары, говорящие о предстоящих бедах или напоминающие о ужасах прошлого девушки. Но сейчас, когда чужие руки поглаживают ее по голове, мягко касаясь пальцами блондинистых волос, она засыпает чуть легче, чем обычно. Сама не замечает как комфортно устраивается под достаточно тонким, что и следует ожидать от достаточно теплого региона, одеялом, поворачивая голову в сторону Барбатоса, который как оказалось стул на свое законное место не поставил, а уселся у него прямо возле изголовья кровати. У путницы дыхание спокойное и ровное. Она лежит обнимая подушку, золотые глаза, ранее сверлившие Барбатоса, закрыты, уголки губ слегка приподняты, изображая тем самым подобием улыбки. Наверное ей снится хороший сон Лишь это остаётся думать Венти смотря бирюзовыми глазами на умиротворённое лицо девушки. Он убирает руку с головы, проводя пальцами по золотым волосам, и ложит ее на подушку. Люмин будто чувствуя убежавшее от нее тепло, вновь пододвигается руку, но на этот раз ложится головой на чужую часть тела, чтобы не убежал. Он усмехается, но понимает, всю ночь он так сидеть не может, поэтому сквозь настырную черту путницы, что решила проявиться даже во сне, руку Барбатос все же убирает, только сейчас найти потерянное тепло не стремится, смирившись и вжавшись в подушку посильнее. Бирюза глаз направляется на стол, где недавно они работали над подарком Баал. Насколько он помнил электро богиня просто обожает сладости, а также она кагэмуся и стремится к боевому искусству в его самом высоком направлении. Так почему странница не подарит ей что-то в такой тематике? Хотя, было что-то в таком духе для идеи подарка или же вовсе такой предмет находился на столе и рассматривался дуэтом, но кажется, Люмин его выкинула, как и многие другие вещи. — Надеюсь ты не будешь злиться на меня утром. Хотя у тебя будет полное право это сделать Он встаёт со стула, чтобы сделать как лучше. Барбатос видел – для Люмин это очень важно. Расстраивать её он не хочет, она хороший друг, слезы и негодование которого не вытерпеть. Именно поэтому он надеется на понимание.И под ветер и грома раскат моё Сердце горит и танцуй у костра Я зависим и болен, и звёзды все против, Но лунная пыль — самый лучший наркотик
Золотые глаза направлены в окно. Погода Мондштадте как всегда прекрасна. Солнце светит, порой прикрываясь облаками, создавая тень падающую на город. Окно открыто, через него попадает свежий и чистый воздух, не загрязнённый никакими предметами быта, без запаха гари. Просто прекрасное место. Просто прекрасный Мондштадт Совсем не похожий на другие Не похожий на жаркое Ли Юэ, где задохнуться от жары можно, где контракты, гарантом которых являются усердие, мудрость и будущее народа, ценятся больше всего, где к людям раз в год спускается их архонт, одаряя своим присутствием жителей. Ни капельки не похожий на влажную Инадзуму, что, казалось бы, вечность стремится к покою и боевым искусствам. Где вместе с людьми живут Ёкаи и Обакэ, а на другом острове — Ватацуми, управляет бог океанов , Оробаси но микото, также известный как Ватацуми Омиками. И такой несхожий с Сумеру. Где на половине территории всего региона раскинулись изумрудные Джунгли, скрывая фамильяров архонта мудрости в тени деревьев. Где другая половина лежит в золотых песках, сопровождая покой мертвых богов. Неалогичный Фонтейну, заполненному гениальными идеями, что время свое опережают. Региону, где управляет божество, желающее объединить все живое, подобно сливающейся воде. Отличный от Натлана, где практикуется переселение душ и реинкарнация. Где раскинулось Пепельное море, заманивая опытных искателей приключений в свое пекло. Несравнимый со Снежной, что приветствует всех прибывших и вернувшихся на родные земли своими белыми красками, сугробами в которые вступишь и попробуй после обувь без проблем вытащить. Думаю Итеру бы здесь понравилось Люмин подпирает голову рукой, продолжая вглядываться на улочки городка, где всегда все хорошо и прекрасно. Порой хочется смеяться. Пока где-то происходят полнейшие ужасы: смерти, войны, восстания – в Мондштадте все прекрасно. Ха Это же Мондштадт – город свободы, песен и вина. Разве может тут быть по-другому? Путница слышит детский смех со стороны улицы, а золотые глаза неохотно поворачиваются в сторону звука. В голове счастливые их с братом лица мелькают, когда думать о том, что будет завтра не надо было. Как говорит Барбатос: Разве есть в этом мире что-то более чистое и свободное, чем желание ребёнка? Проводить время играя с едой, решать споры с братом в "камень, ножницы, бумага", играть с воображаемыми друзьями было так весело. Однако... Они выросли, а свобода медленно перетекала в ответственность, ставшую тяжёлым грузом на их плечах. — В городе праздник, а она сидит у окна и скучает. Вспомнишь солнце – вот и лучик — И тебе привет, Барбатос.Я глуп и несу околесицу На твоём теле печать полумесяца И пусть наш век будет очень коротким Танцуй, я прошу тебя, без остановки (Танцуй)
— Ты все ещё обижаешься? В бирюзе отражается вопрос, а взор странницы все также на цветные улочки направлен, будто изучая. — Нет, я спокойно отношусь к тому, что пока я спала ты испортил всё, что мы с тобой тогда делали. — Правда? Люмин поворачивается к архонту, смотрит на него, а после уголки губ поднимаются, превращаясь в ухмылку. — Нет. От архонта слышен скулеж и от этого злосчастного звука Люмин в смехе тонет. — Да ладно, Баал и Сайгу довольны, а значит довольна и я. Есть ли в этой жизни место пустым обидам? — Ха... Не шути больше так. Барбатос проходит в глубь комнаты, осматривая путешественницу, что подперев голову логтем спокойно сидит за столом, попутно вдыхая аромат рядом стоящего чая. Рядом, к счастью для него стоит, такой же деревянный стул, на который странница указывает глазами. Усаживаясь поудобнее, всё, что остаётся делать архонту это смотреть как Люмин, словно хозяйка дома, приветствующая долгожданного гостя, наливает ему чай. — Спасибо, Люмин. — Да не за что. Вновь усаживаясь на свое место, Люмин вновь отворачивается к окну, что для Венти уже странным кажется. Однако, уже через пару минут назад к архонту поворачивается, будто задумываясь над чем-то. К чашке тянуться начинает, но не чтобы выпить горячий напиток, а ради того чтобы в кривое отражение всмотреться. — Ты чего это такая задумчивая? Путница, словно ошпаренная, вздрагивает, переводя взгляд на архонта. Резко ставит чашку нас стол из-за чего часть содержимого чашки проливается на стол и руку девушки, заставляя ее зашипеть от температуры чая. — Сиди, я сейчас принесу чего-нибудь холодного.— Венти в мгновение встаёт со стула. Обеспокоенный, слишком обеспокоенный. — Сам сядь. Ничего страшного не будет. Не сахарная, не растаю.— Люмин выставляет руку вперёд, показывая, что идти за чем-то нет необходимости. Осматривает покраснение на руке и недовольно фыркает. Чай недостаточно горячий, чтобы получить сильный ожог, но этого достаточно, чтобы оставить покраснение.— Тем более скоро всё сейчас быстро пройдёт. — Тебе же было больно... — Не первый раз.— Странница, потеряв интерес к этой теме, снова к окну отворачивается, а Барбатос с содержанием руку осматривает. Бард решает взглянуть в окно, так же сделала, как это путешественница сделала. Веселье, танцы, праздник, музыка, свобода, что ещё для счастья нужно? Он не понимает, как и не понимает того почему Люмин сидит, словно птичка в клетке, а не идёт и веселиться на фестивале. — Почему не выйдешь и не повеселишься? Сидишь и кинешь тут. Скучно же! — ему незачем стесняться, что-то спрашивать, не первое столетие знакомы, как и не последнее. — Как будто чужая в Мондштадте и тебе тут не рады.— Венти, подпирая голову рукой, переводит взгляд на Люмин и замечает, как она сжимает руку в кулак. Видимо в самое яблочко попал. — Мне лучше не выходить. — Вопросительный взгляд заставляет её продолжить говорить. — Я испорчу кому-нибудь праздник, я та ещё неумёха. Она размахивает руками и прикрывает глаза. Хочешь хорошо соврать? Закрой глаза чтобы никто не узнал о лжи по глазам. Но он к этому привык На него это не работает — Ага, я видел, пролила чай на руку. А теперь давай правду говори. Люмин руки на стол складывает, смотрит на них, а потом на Барбатоса взгляд переводит. — Я там лишняя, действительно чужая в МондштадтеВеночек и платье в ажур Я сердцем клянусь, никому не скажу, Что ты ночью под тени спустилась с Луны Позабыв о Богах — танцевала с людьми
Барбатос хватает Люмин за руку, вытаскивая из комнаты. Они чуть ли не бегут по лестнице, будто бы боясь пропустить весь фестиваль. Идут на встречу празднику, веселью и пляскам. Он хочет показать — она здесь к месту, она заслуживает быть и веселиться на фестивале, что она не чужая, что здесь, в городе свободы, она может чувствовать себя как дома, быть среди людей. Как только Венти открывает дверь раскалённые лучи бьют в глаза, заставляя путницу подставить руку перед лицом, дабы защититься от света фальшивого солнца. После темной лестничной площадки улица кажется излишне светлым и ярким адом. Барбатос ведёт её сквозь толпы людей на площадь. Да уж, снимать жильё ближе к церкви было плохой идеей. Но по крайней мере не такой плохо, как на самой площади. Она сомневалась возможно ли там вообще выйти из дома, столько людей неподалеку от церкви, так что на площади и около здания Ордо Фавониус происходит? Хотя церковь в Мондштадте как раз таки невероятно важна и здесь в праздники людей должно быть побольше. Люмин всё отчётливее слышит игру на лире. Кажется они всё ближе к бродячим бардам, что решили порадовать людей своей музыкой. Толпа редеет, по крайней мере так кажется Люмин. Прогалы становятся только больше и идти становится намного удобнее. Они останавливаются около какого-то ларька с едой, на что Люмин поднимает бровь. — Посмотрите кто пожаловал. — девушка за прилавком одаривает Венти многозначительным взглядом, вроде она и рада, что бард зашёл, а вроде и кто-то кому-то задолжал. Странница только вздыхает, воздерживаясь от какой-нибудь язвительной шутки. Девушка за прилавком переводит взгляд на путницу. — О, так ты не один. — Здравствуйте, — Люмин слегка подпинывает Венти, а после указывает взглядом на прилавок.— Заверните всё, что он попросит. Я плачу. Но после покупки еды Барбатос не останавливается, тянет её сквозь, видимо, вновь толпу людей. А Люмин вопросом задаётся, почему же такое столпотворение, но ответ быстро приходит, когда она видит танцующих парами людей. Ничего удивительного, толпа, собралась вокруг и смотрит на танцующих людей. Кто-то предлагает кому-то потанцевать, действительно – ничего удивительного. Так спокойно и хорошо — Кажется им это нравится. — Люмин это для себя примечает, словно важное что-то, когда видит улыбающиеся, растворяющиеся в танце, лица. Переводит взгляд на Барбатоса в голову воспоминая лезут. — Тогда может быть в другой раз. Лорд Барбатос, пообещайте, что однажды подарите мне танец. Она улыбается, слегка тело наклоняется и смотрит выжидающе. Венти взгляд с танцев других людей переводит на путницу переводит, и ищет, где и какую ошибку он совершил, что она на него так смотрит. — Венти, обещания нужно выполнять. Он вспоминает и понимает. Подаёт руку, говоря чтобы она взялась за неё, после вытаскивая из толпы. А Люмин и рада забыться в танце Обещанном танце, которого она ждала больше сотни летИ вихрем запляшет Селена И в свете огней заблестит Диадема Реальная, можно дотронуться пальцем Богиня Луны, утонувшая в вальсе
Но всё меняется с катастрофой, что унесла не одну тысячу жизней Всё меняется с тем как хранительница небесных принципов забирает её силы и отделяет от брата Всё меняется с тем , как Люмин уничтожает часть информации о себе в Ирминсуле И окончательно меняется, когда она решает встать на сторону бездны Той игры на лире Люмин больше не слышит