cavetown — hug all ur friends
Хёнджин шлепает по лужам в голубых кедах, даже не пытаясь обходить маленькие озёра на асфальте — дождь идёт стеной. Вода противно хлюпает в носках. Хёнджин насквозь мокрый, но идти ему, впрочем, осталось совсем чуть-чуть. Наконец он видит знакомый дом, забегает в калитку и с силой молотит кулаком по двери. Через пятнадцать секунд она открывается. — Почему ты снова здесь? Льёт, как из ведра, — Сынмин устало вздыхает, пропуская промокшего парня в прихожую. — В такие дни мне не хватает солнца, Минни. — Хёнджин встряхивает светлой мокрой шевелюрой, разбрызгивая воду повсюду. Сынмин морщится. — Рассказывай. У меня просто вай-фай лучше и всегда полный холодильник. — Верно. А ещё тихо и нет мелких. И взрослых, раз уж на то пошло. Вот видишь, я тебя просто использую, а не съязви ты, так и не узнал бы. — улыбается Хёнджин. — Пошли, пародия на Посейдона, сделаю тебе чай. — Самый лучший на свете лучший друг! — Хёнджин вприпрыжку следует за младшим в кухню, где через пять минут получает огромную кружку с ароматным травяным чаем. — Так вкусно пахнет! Кухня залита тёплым светом от невысоко расположенных люстр, и кажется, будто они и сами согревают продрогшего парня. Дом Сынмина просторный, уютный и полный деталей — его отец обожает декор, поэтому всё вокруг уставлено ароматическими свечами, растениями в декоративных горшках, керамическими фигурками. Каждая частичка интерьера говорит о том, что ей было уделено внимание. — Это чабрец. Мама его очень любит. — Сынмин усаживается на барный стул и подпирает подбородок ладонями, рассматривая друга. — Подожди, сейчас приду, — он соскальзывает со стула и выходит из кухни. Через пару минут в Хёнджина летит огромная серая толстовка и маленькое полотенце. — Надень, а то твоя мокрая. Водой мне весь дом зальёшь. — ворчит младший. — Как мило, что ты подумал о том, что я замёрз, Минни… В ответ Хёнджин получает средний палец и хихикает. Свою толстовку он стягивает вместе с футболкой, на секунду демонстрируя подкачанное тело, и Сынмин… нет, он совсем не смотрит. Ну разве что долю секунды.Cigarettes After Sex — Apocalypse
В толстовке Сынмина лучше. Уютно, тепло и пахнет им. Сынмин пахнет по особенному. Лесом после дождя, свежими кренделями и уютом. Сынмин пахнет домом. Хёнджин вытирает волосы полотенцем, мечтательно потягивается, допивая остатки чая, рассматривает новый магнитик на холодильнике и живо спрашивает: — Чем займемся? — Пошли наверх, — Сынмин убирает чашку в раковину и шуршит носками по обитой ковролином лестнице. Комната Сынмина — это маленькая Вселенная. Хёнджин любит называть это место обсерваторией. Во-первых, потому что у Сынмина есть большое окно с выходом на крышу, откуда открывается потрясный вид, особенно на закате. Во-вторых, потому что здесь он постоянно узнает новое. Сынмин не то чтобы заучка или ботаник, но он любит цепляться за маленький вопрос и раскручивать его до чтения огромного количества исследований. Он говорит, что это его способ познания мира, и скидывает Хёнджину ссылки на видеолекции о коте Шрёдингера и теории относительности. Хёнджин смотрит. Он смотрит, почти засыпая под конец от скуки, и мало что понимает, поэтому иногда деньги с обедов уходят старшекласснику Бан Чану, который объясняет ему все эти заумные темы. Потому что когда они с Сынмином идут после школы домой рядом, Сынмин светится, если они обсуждают то, что ему интересно. И за этот взгляд, полный блёсток, хрупкости и азарта, Хёнджин готов отдать всё, что угодно. Сынмин любит рассказывать, а Хёнджин любит слушать. И рассматривать комнату Сынмина. Поэтому, зайдя в обсерваторию, он падает на аккуратно заправленную кровать и рассматривает потолок. Он собственноручно рисовал там драконов — у Сынмина была фаза гиперфиксации на изучении мифологии всех возможных стран. Сынмин особо не всматривался, поэтому не знает — под крыльями драконов Хёнджин пририсовал крошечных светлячков. Чтобы в особенно одинокие, темные и грустные ночи Сынмин не был один в полной темноте. Глупо это, конечно, наивно и по-детски. Но Хёнджину так спокойнее. В воздухе пахнет вишней. Любимый ароматизатор Сынмина, вставленный в розетку, выпускает потоки ярко пахнущего ягодой воздуха каждые десять минут. — Как думаешь, если я кину жвачку в мусорку отсюда, она долетит? — Она может и нет, а вот мой кулак до твоей головы в таком случае — точно. Хёнджин закатывает глаза и встаёт, чтобы выбросить жвачку. Когда он возвращается на кровать, Сынмин включает электронное фортепиано. — Сыграешь мне? — он с любопытством рассматривает ассортимент кнопочек на корпусе инструмента. — Не тебе. Просто сыграю. Захотелось. — ворчит Сынмин и начинает играть. — Это Клод Дебюсси.Claude Debussy — Clair de Lune
Нежная, мягкая и немного тревожная мелодия начинает литься из динамиков. Пальцы Сынмина порхают над клавиатурой — округленные и легкие, они словно соединяются с инструментом в одно целое. Как будто и не живут без него вовсе. Хёнджин не может оторвать глаз. Он творческий человек, но музыка и он — две параллельные, никогда не пересекающиеся линии. Он может нарисовать всё, что угодно, даже звуки и запахи, но музыка никогда его не… трогает. Кроме музыки Сынмина. Он играет не так, будто он в своей комнате, где нет никого, кроме его лучшего друга, который знает его как облупленного и при нём можно не стесняться. Он играет так, будто он на самой большой сцене планеты в лучах прожектора, будто вокруг — тысячи людей, будто сам Бог, если он есть, слушает его. И так, будто он на лесной поляне, увешанной гирляндами, и вокруг сидят только его друзья. Только самые близкие, и все они поглощены его игрой. Играет без единой ошибки и так отчаянно и страстно, будто от этого зависит вся его жизнь. В этом весь Сынмин. Любящий викторины и математику, немного занудствующий, но такой… Невероятный. Любить лучшего друга всегда непросто, верно? Потому что на весах стоит слишком много. Рискнуть и потерять всё, что строилось годами и могло продолжаться. Или рискнуть и обрести нечто иное, более ценное. Каждый день наблюдать за тем, как всё, что есть между вами, приобретает другой оттенок, и не иметь возможность сделать хоть что-нибудь, чтобы остановить это. Так горько. Поэтому Хёнджин просто смотрит за руками Сынмина и внимательно слушает. Каждую ноту. Он соприкасается с душой Сынмина через его игру — потому что по-другому не получается, вечно ворчащий Минни никого в себя не пускает. И сейчас Хёнджин льнёт к нему особенно, вслушиваясь каждую секунду. Дебюсси… Он переслушает это дома, на компьютере, еще раз двадцать, и все двадцать раз перед глазами будут стоять нежные пальцы Сынмина, порхающие по клавиатуре. Сынмин заканчивает произведение и нажимает кнопку выключения инструмента. Его щёки отчего-то красные, но Хёнджин, завороженный игрой, не замечает. — Пошли найдём… Занятие поинтереснее, — смущённо вздыхает Минни, и Хёнджин выходит из транса, скатываясь с кровати.Jason Mraz — I’m Yours
— Пирог! Давай испечём пирог! — он подпрыгивает на белом пушистом ковре, пытаясь достать пальцами до потолка. Не получается. Сынмин встаёт из-за инструмента, неловко почёсывая заднюю сторону шеи, и выходит из комнаты вслед за Хёнджином. — Я погуглил рецепт. У тебя есть лимоны? — Хёнджин усаживается прямо на кухонный островок и болтает ногами. — Лимоны? Зачем? — Лимонный пирог! — Кто печёт пирог с лимонами? Может яблочный, или, на худой конец, персиковый? У меня есть консервированные. — Сынмин опирается бёдрами на кухонный островок, почёсывая нос. Его каштановая чёлка немного спадает на глаза, и они, спрятанные под длинными ресницами, завораживают ещё больше. — Нет, ты не понимаешь. Лимоны — это маленькие версии солнца. Как подсолнухи, например. Лимонный пирог спасает от грусти в дождливый день! Как и ты, думает Хёнджин. Но вслух, конечно, не говорит. — Ладно, убедил. Есть у меня лимоны, кажется. — Сынмин роется в холодильнике, выуживая фрукты. Когда все ингредиенты выставлены на островок, Хёнджин подключает свой телефон к колонке. Из неё начинает литься лёгкая, непринуждённая мелодия, так и взывающая к танцу, поэтому, насыпая в миску муку, Хёнджин пританцовывает. Сынмин взбивает яйца с сахаром и невольно подключается к танцам, потому что перед плейлистом Хёнджина устоять сложно. Слыша первые ноты Dynamite они поворачиваются друг к другу и начинают подпевать.Cause I–I-I'm in the stars tonight
So watch me bring the fire and set the night alight
Сынмин танцует с венчиком в руке, а Хёнджин вдруг сдувает с ладони на него горстку муки. Тот чихает, обмахиваясь руками, злится и обмазывает чужой нос кремом с венчика. Хёнджин собирает его пальцем и слизывает, продолжая петь.Shining through the city with a little funk and soul
So I'ma light it up like dynamite, whoa oh
Тесто они замешивают вместе, шутливо толкаясь и продолжая напевать уже Butter. Хёнджин протягивает пальцы, испачканные в сладкой массе, чтобы оставить след на щеке Минни, но тот замечает это боковым зрением и резко поворачивается, ловя их губами. Он слизывает крем, улыбаясь после, а Хёнджин отчаянно краснеет, желая провалиться сквозь землю. — Сможешь съесть дольку лимона, не поморщившись? — спрашивает Хёнджин чуть позже, нарезая лимоны. Сынмин тут же суёт в рот кружочек фрукта и, конечно, морщится. Хёнджин проделывает то же самое с абсолютно ровным лицом, и получает кулаком по плечу. — Ты знал, что победишь. Когда тесто вылито в форму, они отряхивают волосы от муки и моют руки. Из колонки начинает играть Элвис Пресли, и Сынмин элегантно подаёт Хвану руку.Elvis Presley — Can’t Help Falling in Love
— Потанцуем, прекрасная леди? Хёнджин хихикает, укладывая руки на плечи Сынмина. Всё идет как обычно, пока он не чувствует ладони на своей талии, немного сжимающие его бока. И когда всё успело стать таким неловким? Они же дружат почти с рождения, сто раз видели друг друга голыми, расстроенными, сентиментальными, стыдливыми. Почему сейчас обычные вещи ощущаются так… остро? Сердце Хёнджина бьётся в клетке рёбер, грозясь проломить их и выскочить наружу, потому что Сынмин улыбается и смотрит ему в глаза. Ничего такого — они десятки раз танцевали вместе, даже на школьную дискотеку как пара ходили, чтобы не мучаться с выбором девчонок. И это никогда ничего не значило. А теперь Хёнджин не может даже выдавить из себя ответную улыбку оттого, как сильно нервничает. Его ладони потеют, и он благодарит всех богов за то, что ткань толстовки Сынмина плотная. Он укладывает голову на плечо друга, чтобы тот не видел его лицо, и сильно жмурится, сдерживая грозящие пролиться слёзы. Громкий писк таймера духовки извещает о готовности пирога, Сынмин надевает прихватку и достает горячую форму. По кухне разливается приятный аромат бисквита и лимонов, и Сынмин заваривает две огромные чашки чая. — На этот раз ромашка вместо чабреца. Разнообразия ради. Хёнджин довольно устраивается на огромном подоконнике, наблюдая за садом, на который открывается вид. — У тебя очень уютно. Потому что ты и есть уют, думает Хёнджин. Вслух, конечно, не говорит.Finn — In Luv With U
Сынмин присоединяется к нему — подоконник реально огромный. Они наблюдают за каплями дождя, стекающими по стеклу, и по тому, как оживают деревья и цветы, которые выращивает мама Сынмина, под струями воды. Сынмин пробует пирог. — Так вкусно… Ладно, сдаюсь, это лучше, чем персиковый. Хёнджин широко улыбается. Сынмин улыбается тоже, возвращая внимание к дождливой улице, но у Хёнджина внутри все переворачивается. С каждым днем все становится хуже. С каждым днем Хёнджин проваливается в это все сильнее — любить лучшего друга и не знать, что с этим делать. Подождать, пока пройдёт, или признаться? Потерять или обрести? Хёнджин уже весь извёлся. Он кусает губу, кусает пирог и кусает край чашки. А Сынмин продолжает потихоньку отпивать чай и смотреть за окно. И вдруг из-за сплошных туч ненадолго выходит солнце. И, господи боже, это происходит — оно освещает лицо Сынмина, капли на окне оставляют на коже переливчатые тени, зрачки уменьшаются, открывая карюю радужку. Радужку цвета большого каньона, кофейных зёрен и молочного шоколада. Сынмин весь светится. И улыбается от того, как солнце ласкает его лицо. — Ну вот, ты своим пирогом призвал большую версию Солнца. — он не отрывает глаз от окна, поднимает голову и рассматривает расступившиеся тучи. Хёнджин не может сдержаться Хёнджин не может сдержаться, и потому тихо шепчет себе под нос: — Невероятный. Сынмин мгновенно поворачивается к нему, улыбаясь ещё шире, и смотрит прямо в глаза. Сердце Хёнджина останавливается. — Я… про пирог, — он отводит взгляд и крепко, до побелевших костяшек сжимает чашку пальцами. — Конечно. Он невероятный, ведь его приготовил самый красивый парень на свете. Всё существо Хёнджина замирает, он поднимает широко открытые глаза на друга и закусывает язык, чтобы никак не выдать свою реакцию. — Расслабься, — смеётся Сынмин, — я просто шучу, бро. Никакого гейства. Хёнджин выдыхает из себя смех, счастливо щурится и опускает голову. Он едва не умер только что — и умер бы, не сгладь Сынмин ситуацию.Surf Curse — Freaks
Беседа больше не ладится, потому что Хёнджин не может думать ни о чём, кроме слов Сынмина, и уже спустя пятнадцать минут он вежливо ставит чашку в раковину и, повернувшись к другу и неловко почёсывая затылок, говорит: — Я домой. Наверное. — Но ещё и половины дня не прошло, ты обычно уходишь за полночь. Всё в порядке? — спрашивает Сынмин. — Да, всё хорошо. Просто вспомнил, что обещал помочь сестре. У неё… задание из художки. — А, хорошо, — Сынмин спрыгивает с подоконника и провожает Хвана до двери. — Толстовку потом отдашь. Твоя всё ещё сушится, дурень. — Без проблем, — Хёнджин протягивает руки для прощальных объятий, и они выходят ещё более неловкими. Хёнджину хочется кричать от страха, что всё испорчено и уже не будет, как прежде. Но вместо этого он давит из себя улыбку, слабо кивает и выходит за дверь. Сынмин возвращается на кухню и успевает помыть одну из кружек, когда слышит стук в дверь. Он думает, что это курьер, которого утром попросила встретить мама, но… Но когда он открывает дверь, перед ним стоит запыхавшийся Хёнджин. Его зрачки огромные, с волос снова капает, толстовка мокрая, хоть и не насквозь. Он комкает её край, а потом убирает волосы со лба ладонями, обхватывая ими голову, словно в абсолютном ужасе. — Я… я говорил не о пироге. — Он смотрит прямо в глаза Сынмину, и это стоит огромных усилий. Кажется, его сердце сейчас остановится и больше никогда не запустится вновь. — А я не шутил. Сынмин хватает Хёнджина за толстовку на груди, дёргает на себя и целует, зарываясь пальцами в мокрые волосы на затылке. Целует так отчаянно и… счастливо. Пухлые губы сминают чужие, шершавые от постоянных нервных прикусываний. Хёнджин чувствует влажный кончик языка, который Сынмин проталкивает между его губ, и… впускает его. Их языки сплетаются, и руки Хёнджина оживают, оказываясь на талии его парня и притягивая его к себе. Сынмин улыбается в поцелуй. Хёнджин протягивает руку назад, закрывая за собой дверь.