Стоя у распахнутого настежь окна, князь докуривал очередную сигарету, наслаждаясь морозным питерским воздухом и лёгкими нотками свежей крови, всё ещё висевшими в помещении. Эта смесь дурманила и приятно покалывала нос, заставляя вдыхать её всё глубже и глубже, заполнять лёгкие до предела. В ушах по-прежнему звенело от недавних салютов, сотнями разрывавшихся над городом. Перед глазами стояли яркие огни неостанавливающегося ни на секунду мегаполиса. Тёмное небо отсвечивало желтоватым оттенком. Падал снег.
Мужчина прикрыл глаза. То ли от выпитого ранее дорогого, но откровенно дерьмового вина, то ли от холодного ветра, бьющего по открытому лицу, голова его шла кругом. Он сделал ещё одну длинную затяжку и выкинул догорающий окурок наружу. Перекинувшись через подоконник, вампир практически на половину свесился вниз и, будто бы намереваясь вот-вот выпрыгнуть вслед за тлеющей сигаретой, зажмурился и глубоко вздохнул.
В спину ударила мягкая прохлада сквозняка, скрывшего своим глухим свистом хлопок входной двери. Затем послышались шаги. Звуки медленных, словно крадущихся, переступаний с каждым мгновением становились всё более отчётливыми. Когда нежданный гость зашёл в просторную гостиную, Феликс позволил себе слегка улыбнуться, но не поднять век. Совсем рядом с не по-праздничному пустующим столом заскрипело кресло.
— Кристина, — на выдохе произнёс Юсупов, шире растягивая тонкие губы в сумасшедшей ухмылке и, наконец, распахивая не менее сумасшедшие глаза.
— Ну здравствуй, солнечный мальчик, — её не по девичьи хрипловатый негромкий голос настоящей музыкой отдавался в его ушах. Отбиваясь от толстых стен, о раздавался с разных сторон будто бы одновременно, вгоняя хозяина апартаментов в гипнотическое полусонное состояние.
Вытянувшись в полный рост, князь передёрнул плечами, стараясь избавиться от неуместных ощущений. Закрыв окно, он развернулся на пятках, утыкаясь взглядом в прекрасную гостью.
— Зачем ты… пришла? — спросил мужчина, чуть дрогнув перед последним словом. Кашлянув в кулак пару раз, он демонстративно задрал острый подбородок и, махнув руками, окончательно выправил из-под пояса брюк полы чёрной распахнутой рубашки.
Беззвучно проследив за его действиями, которые многим показались бы странными и неуместными (многим, но точно не ей), Кристина повела бровью и коротко усмехнулась.
— У тебя была тусовка. Мне стоило прийти раньше, — подняв с пола растрескавшийся бокал с остатками уже свернувшейся крови, девушка покрутила его за тонкую ножку, любуясь тусклым переливанием бордовых пятен.
— Я всё ещё жажду услышать причину, — сложив руки на груди, Феликс прислонился спиной к толстому оконному стеклу, как и прочие вещи здесь, порядком заляпанному кровавыми пятнами.
— Уютно у тебя тут. Просторно и светло. Окна ведь на солнечную сторону выходят? Должно быть, утром здесь невероятно красиво, — проскользив взглядом по предметам интерьера, гостья подняла глаза выше, останавливаясь на лице старого знакомого. Она смотрела пристально, насквозь, прожигая до саднящих дыр. Её большие серо-зелёные глаза блестели совсем по-живому, без малейшего намёка на мутную мертвецкую дымку. Обрамлённые веером густых пушистых ресниц, они быстро перебегали с точки на точку, вновь вводя вампира в подобие транса, усиливая и без того сильное головокружение. Её по-детски пухлые щёчки с обманчиво милыми ямочками по-прежнему предавали ей вид совершенно невинного создания, коим она давным-давно не являлась. Глубокие морщинки, тянущиеся от крыльев маленького чуть вздёрнутого носика до самых краешков близких к идеалу по своей форме губ, выдавали в ней некогда улыбчивую девчонку. Её светло-русые вьющиеся волосы, как и много лет назад, были собраны в причудливую причёску.
Отвечать на заданный ранее вопрос она вполне очевидно не хотела, и Юсупову ничего не оставалось, кроме как молча изучать её взглядом, то и дело облизывая сохнущие губы. Он смотрел на неё с долей явного, но не слишком устойчивого скептицизма. За все эти годы в ней ничего не изменилось, думал князь, разве что, мёртвая бледность лица сменилась лёгкой, едва заметной живой желтизной, а на щеках расцвёл нежный румянец. И этот факт по непонятной для него самого причине его заметно беспокоил.
Несколько раз пройдясь взором от самой её макушки до кончиков пальцев ног, мужчина громко вздохнул.
— Что у тебя случилось? — спросил он со звонким безразличием, резанувшим женский слух.
— Почему ты думаешь, что у меня что-то случилось?
— Потому что ты не посещала меня почти сто лет, Кристина. А тут вдруг свалилась как снег на голову.
— Я была занята. Ты мальчик взрослый. Должен понимать, — и он понимал. Он всегда понимал её чертовски хорошо. Прикладывал тонны усилий, но каждый раз находил в себе способность её понять.
На него, как и на всех остальных, у неё никогда не было времени. В перерывах между таинственными делами, посвящать в которые кого бы то ни было вампирша не считала нужным, она наслаждалась богатыми приёмами, походами в театр или же прогулками на свежем воздухе. Несмотря на свою извечную молчаливость и украшавшую её лицо высокомерную полуулыбку, Кристина обладала необыкновенным даром собирать вокруг себя людей. Мужчины и женщины, старики и дети — все без исключения были восхищены загадочной особой, лишь изредка посещавшей Петербург. Предпочитая активным действиям тихие наблюдения, она молчаливо созерцала чужие празднования, осушая один бокал за другим. Её яркие, но совершенно пустые при ближайшем рассмотрении глаза, смотрели на веселье и бессмысленные разговоры, а также на людей, их затевающих, с болезненной усталостью и накопленным за последнее тысячелетие превосходством.
Для женщины, пусть даже самого высокого сорта, она была неприлично хорошо образована. Настолько, что, вероятно, могла дать отпор любому профессору. Но никогда не делала этого: чужие ошибки и заблуждения, точно так же, как и бесчисленные чужие пороки, доставляли ей нескончаемое удовольствие.
Поскольку фамилия мадемуазель Кристины была неизвестна, как не было достоверно известно место её постоянного проживания, многие говорили о принадлежности юной красавицы к императорской семье. Чуть позднее, привлекаемые таинственностью её образа, московские дамы сочинили новую легенду, согласно которой Кристина, являясь незаконнорождённой дочерью французского короля Людовика, вместе с дворянкой-матерью пряталась в России после потрясшей всё европейское общество революции. И не смущали этих самых дам ни частые поездки в Париж, которые «принцесса» Кристина совершала без всякого страха быть пойманной, ни тот факт, что знатную мать девушки никто и никогда не видел.
Загадочная красавица путешествовала в гордом одиночестве и в одиночестве посещала светские мероприятия, что, в свою очередь, рождало ещё больше слухов. Кто то говорил о том, что Кристина была богатой вдовой не менее таинственного, чем она сама, австрийского герцога, фамилия которого то ли не была известна, то ли наоборот, была известна настолько хорошо, что произносить её вслух казалось чем-то неприличным. Кто-то заявлял о вхожести красавицы в весьма обсуждаемое в то время американской масонской ложе Святой Анны. Подобные слухи подкреплялись, в первую очередь, способностью девушки свободно изъясняться как на французском, так на английском и немецком языках.
Каждое появление Кристины сопровождалось рождением всё новых и новых сплетен, которые, накладываясь друг на друга и переплетаясь, создавали порой абсолютно фантастические комбинации.
В 1815 году — а этот год Феликс помнил особенно хорошо, ведь тогда ему исполнился 21 год, и он целиком и полностью поступал в собственное распоряжение — будоражащая умы на протяжении последнего десятка лет загадочность Кристины представителям высшего общества порядком приелась. Ни одна из сотен теорий не нашла стоящих подтверждений, и даже фамилия девушки так и осталась неизвестной. Добавился к этому ещё и тот немаловажный факт, что те самые дамы, встретившие юную красавицу в первый её приезд в Петербург, теперь порядком состарились и подурнели, в то время как сама Кристина по прошествии стольких лет не приобрела ни одной морщинки. Она по-прежнему была свежа и хороша собой, что рождало в сердцах влиятельных женщин страшную зависть и становилось очередным поводом для сплетен, ставших менее безобидными. В том самом 1815 году Юсупов слышал про таинственную незнакомку так много пугающих историй, что если бы он ни разу не видел её вживую, то действительно бы имел все шансы поверить, что Кристина являлась дьяволом во плоти.
Предпочитая шампанскому вино, а женским компаниям — мужские, красавица определялась всем дамским сообществом как крайне странная и очень опасная для их семейной жизни и положения особа (хотя ни на первое, ни на второе она совсем не претендовала).
Несмотря на то, что большая часть слухов про девушку не имела с реальностью ничего общего — так, она совершенно точно не купалась в крови девственниц и не собирала магические цветы папоротника на Ивана Купала для приготовления напитка вечной молодости, — другая часть всё же была гораздо ближе к действительности, чем многие могли предполагать.
Принадлежала ли Кристина к императорской, королевской или какой-то другой знатной семье, так и осталось загадкой. Однако в скором времени очевидно стало то, что влияние молодой особы действительно велико. Немногочисленные юноши, время от времени составлявшие ей компанию и считавшиеся общественным большинством её любовниками, быстро поднимались по карьерной лестнице и приобретали большой успех в военных или государственных делах. Именно по этой причине заботливые мамаши с разной степенью усердия и навязчивости подталкивали своих сыновей к порочной связи с ненавистной ими всеми девушкой, не имея ни малейшего представления о том, что молчаливая красавица вытворяла с юными мужчинами. Феликс же знал об этом не понаслышке. Являясь частью ещё более малочисленного круга поклонников Кристины, того круга, у представителей которого и без неё всё было, он имел честь и вместе с тем несчастье заниматься подбором кандидатур для удовлетворения различного рода потребностей вампирши. Был ли то голод, жажда зрелища или что-то другое, порой действительно пугающее до дрожи, а отказать девушке в исполнении её прихотей не смел ни один мужчина, к ней приблизившийся. С кем-то из них она была ближе и теплее, смеялась и свободно говорила в их присутствии, позволяя и им, и себе некоторые вольности, которые самому Юсупову позволены никогда не были. С кем-то дальше и холоднее. С последними она ни то, что не смеялась, но и подходить к себе ближе, чем на пару метров, им не разрешала, даже взгляд в её сторону был под жесточайшим запретом. Все они были её игрушками, её развлечениями, которые, впрочем, исчезали из поля её зрения так же быстро, как туда попадали. В качестве откупа Кристина предоставляла им те самые должности и влияние, к которым так стремились их бедные матери, но зачастую не они сами. И Феликс с немым ужасом, не смея решаться на расспросы, ждал того момента, когда он сам, подобно десяткам мужчин, будет отослан от неё, а его место рядом с ней займёт кто-нибудь другой. Но отрывать его от себя Кристина, кажется, не торопилась и, безусловно видя все метания молодого вампира, продолжала упорно игнорировать его пристальные взгляды и готовые в любой миг сорваться с тонких губ вопросы. А потом она исчезла.
Не сказав ни слова, не оставив записки, она в привычном одиночестве вышла на улицу после завершения очередного бала и затерялась в тёмных парковых аллеях. Её и без того редкие визиты в Петербург с тех пор прекратились, Москву, как князь узнал позже, вампирша тоже не посещала. Ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Вене, ни в Риме о ней не слышали. Будто бы и не было никакой Кристины с неизвестной фамилией изагадочным прошлым.
Появившись в столице Российской империи через столетие с их первой встречи, девушка вновь произвела на общество неизгладимое впечатление, успешно вплетясь своим таинственным образом в устрашающие разговоры о войне. Сменив наряд и причёску, она сумела сохранить в себе все те качества, которые были у неё сотню лет назад и которые Юсупов превосходно запомнил. Тогда, в 1915 году, как и в момент их знакомства, она выглядела приятной девочкой лет восемнадцати с виду. Но за невинной притягательной для мужского глаза внешностью таилась гниль, зародившаяся когда-то в прошлом и разросшаяся непозволительно сильно для столь прекрасного создания. Кристина была жестока. Жестока настолько, что никого более жестокого Феликс за свою долгую жизнь не видел. Чёрствая и холодная, как камень, она стирала с лица всякий намёк на привычную полуулыбку, покидая дворцы и театры. И ни одна вещь в этом мире не могла тронуть её пустой души, убить в ней это безразличие, мешавшееся порой с лютой ненавистью ко всему живому. Она была лицемерна и развращена до безобразия, кровожадность её не знала границ. Однако каким-то парадоксальным образом именно эта её чернота притягивала Юсупова словно магнитом. И он долгие, долгие годы потратил на то, чтобы своим поведением приблизиться к ней.
Как и в 1815-м, она окружила себя группой неопытных юнцов, каждым из которых безжалостно пользовалась, заставляя время от времени совершать поистине мерзкие поступки. Тем не менее все они продолжали служить ей, как самые верные и преданные слуги, и, если бы она однажды попросила, все они как один отдали бы жизни за неё. И каждый из них смертельно страдал, когда красавица Кристина теряла к ним свой интерес, одним взором превращая в пустое место.
Рассуждать о чужих чувствах князю как-то не приходилось, однако свои чувства по прошествии этих лет он помнил отчётливо. Он желал неприступную красавицу так сильно, как способен мужчина желать женщину. И даже когда Феликс, ставший к тому времени едва ли не тайным правителем российской столицы, главой всей нечисти и главным страхом для знатных и незнатных, по её приказу (а он исполнял абсолютно все её приказы) брал очередную женщину или очередного мужчину прямо у неё на глазах (ведь только это могло дать ей хоть какие-то эмоции), одними губами он шептал её имя, представляя, как она, а не кто-то другой падает в его объятия.
Подобно самой редкой и дорогой драгоценности, Юсупов мечтал спрятать её в своём дворце, засыпать бриллиантами и шелками, сделать так, что более никто, кроме него самого, не смог бы любоваться её вечной красотой. И вот когда он уже в мельчайших деталях продумал план похищения своей богини, когда был полностью готов воплотить его в жизнь, она вновь бесследно исчезла.
Заручившись твёрдым желанием во что бы то ни стало отыскать вампиршу, мужчина исколесил всю Европу и Азию, побывал в Америке и даже до Австралии добрался. И единственным призом, который он получил за все свои старания, стали бесчисленные слухи о таинственной девушке с неизвестной фамилией и лёгкой притягательной улыбкой, которую видели то во Франции, то в Англии, то в Китае, то в Мексике. Он, словно сыщик, одержимый идеей поймать ужаснейшего преступника, следовал за ней попятам. Но она всегда ускользала от него. В итоге, спустя пятьдесят лет безрезультатных поисков, встретивших на своём пути революции, масштабные войны, кризисы и другие разрушительные события, Феликс вернулся в Петербург, решив окончательно и бесповоротно забыть про давнюю знакомую.
— А сейчас занятия вдруг закончились? — перекрывающая собой все остальные чувства обида взыграла в нём, когда он в один момент вспомнил всю их совместную историю, которую так долго и старательно пытался вычеркнуть из своей памяти. Ждал ли князь извинений или чего-то ещё, он и сам сейчас не понимал, а только уязвлённая гордость не давала ему ни шанса на проявление дружелюбия.
— Нет, у меня ещё куча дел. Просто… приоритеты немного сменились.
— Приоритеты, значит, сменились, — повторил он, отрываясь от окна. — Понятно. И что же теперь у тебя в приоритете? Мне ведь можно узнать? Сама же сказала, что я взрослый мальчик, — обойдя стол и кресло, на котором по-хозяйски устроилась Кристина, Юсупов опёрся вытянутой рукой о стену.
— Ты обижаешься на меня. Почему? — с искренним непониманием спросила девушка, невинно хлопая своими длинными ресницами.
— Почему?! — переспросил князь, явно ощущая, как кровь внутри начинает кипеть от злости. — Ты серьёзно спрашиваешь меня об этом?
— Да.
— Считаешь, у меня нет повода?
— Наверное, есть. Но мне о нём ничего неизвестно. Феликс, я тебе ничего не обещала. Никогда. И ты сам прекрасно это знаешь, — от нахлынувшего бессилия хотелось упасть на пол, но он продолжал держаться. Она ведь действительно никогда и ничего ему не обещала, а значит, она и должна ему ничего не была. Но эта мысль его не то, что не успокаивала, а делала лишь хуже, заставляя сжимать зубы до скрежета. — Я бы действительно хотела потратить столетия на погоню за тобой и вымаливание прощения за то, в чём я на самом деле не виновата. Но, боюсь, у меня больше нет столько времени. Максимум семьдесят-восемьдесят лет.
— Тебя прокляли? — нервно усмехнулся мужчина, уголок его губ судорожно задёргался. — Ты подцепила какую-нибудь вампирскую заразу, о которой я не знаю? На тебя охотятся революционеры? Хотя нет. Знаешь, мне совершенно неинтересно. Мне плевать. Ты всегда умела находить выход, и тут, я уверен, найдёшь. А теперь до свидания. Уходи из моей квартиры.
— А ты совсем не изменился. Совсем, — Кристина печально улыбнулась своим же словам и прикрыла уставшие глаза. Юсупов готов был убить её за такую улыбку, самую светлую и самую настоящую из тех, что он у неё когда-либо видел.
— Чего ты добиваешься? — спросил он, делая шаг от стены и тут же опираясь руками на стол.
— Я? Ничего. Я посмотрю на тебя сейчас ещё три секунды и выйду в ту дверь, через которую зашла, — медленно поднявшись со своего места, девушка подошла ближе к хозяину квартиры и наклонилась к его щеке так близко, что он мог почувствовать её глубокое горячее дыхание. — На прощание хочу сказать лишь одну вещь.
— Ну, — теряя концентрацию, прошептал он.
— Белый ковёр — слишком непрактичная вещь. Замени его на какой-нибудь другой, а лучше вообще убери. Отмывать кровь с пола гораздо проще.
Буквально в следующее мгновение Кристина под действием большой нечеловеческой силы, смешавшейся с почти нечеловеческой злостью, полетела обратно в кресло. Приземлившись жёстко, но уверенно, так, будто всё шло по её плану, она перекинула одну ногу через другую и откинулась на мягкую спинку.
Подобная наглость и отсутствие какого-либо намёка на испуг в её глазах стали для князя последней каплей. Юсупов тяжело дышал и до побеления сжимал кулаки на протяжении целой минуты, а потом, не в силах больше терпеть, разразился такой гневной тирадой, что даже повидавшая всякое на своём долгом веку Кристина на короткое время пришла в замешательство.
Он кричал на неё, постепенно впадая в самозабвенную истерику и теряя связь с реальностью. Чудом уцелевшая после ночного «торжества» посуда летела вниз, безжалостно разбиваясь на мелкие кусочки. Когда тарелки закончились, на захламлённый пол посыпались и другие вещи, которые только попадались под руку разъярённому вампиру. Он кричал громко и немного несвязно, бросал в сторону гостьи жестокие обвинения, которые, безусловно, задели бы её, будь они ложными. Но обвинения эти имели под собой крепкую почву из их короткой совместной действительности, а потому обижаться на них смысла не было.
Сделав недлинную паузу для того, чтобы перевести дыхание, мужчина заорал ещё громче (хотя Кристине казалось, что громче просто невозможно). Его голос срывался через слово и грубел, теряя всякую игривость. Он был безумно зол и страшно серьёзен. Сведя тонкие брови к переносице, он нахмурил лоб, чего предпочитал никогда не делать, боясь появления абсолютно не возможных в его случае морщин. Венка на его шее билась и пульсировала, раздуваясь от напряжения при каждом новом вскрике. Ступая босыми ногами по острому стеклу, Феликс, совершенно не чувствуя дискомфорта, оставлял за собой кровавые следы на том злосчастном белом ковре.
Кристина никогда не поощряла его истерик, становившихся с каждым днём всё более и более частым явлением, она просто-напросто предпочитала не обращать на них своего внимания. К истеричным юношам вообще и к нему в частности вампирша относилась снисходительно, со здоровой долей юмора. Истеричность, как один из главных пороков женщин, в мужчинах казался ей некой изюминкой. И когда-то ей определённо нравилось смотреть на подобное. Когда-то, но не сейчас. Сейчас же она сидела ровно, вытянув руку на столе, и глядела на него с усталостью и ожиданием. Пыталась ли она вслушаться в его обвинительный и оскорбительный бред? Поначалу да, но потом, окончательно потеряв нить его монолога, девушка увлеклась разглядыванием еле заметных царапин на столешнице, оставленных там очередной его жертвой.
Опершись на тумбу, Юсупов, наконец, замолчал. Опустив голову вниз, он прерывисто дышал, по-прежнему нервничая, но больше не имея сил и желания на крик.
— Я испортил причёску, — произнёс вампир, демонстративно тряхнув залаченными волосами, немного растрепавшимися во время его истерики.
— Вы накричались, князь? — поинтересовалась гостья с завидным страшно раздражающим спокойствием.
— Что?! — воскликнул он, чувствуя неприятное жжение в горле.
— Я спрашиваю, закончился ли Ваш эмоциональный выпад, или мне стоит подготовиться ко второму раунду? — скука и отсутствие каких-либо других эмоций в её глазах сильно удручали мужчину. Она смотрела на него почти безразлично, слегка покусывая нижнюю губу. Девушка бесила его до тряски, и он, ведомый своей обидой и абсолютной безысходностью, не придумал ничего лучше, чем схватить подвернувшийся под руку простой карандаш и бросить его в неё.
Карандаш этот, который она по какой-то причине даже не попыталась поймать, хотя при всех своих умениях могла сделать это без единого усилия, вошёл в её плоть чуть ли не на половину. Но Кристина, вместо ожидаемого болезненного шипения или какого-либо другого проявления боли, отреагировала лишь негромким «ау». Причём это самое «ау» было произнесено не сразу, а только через пару секунд, да ещё и с такой будничной интонацией, будто бы торчавшая из плеча деревяшка являлась для неё чем-то совершенно обычным.
— Чуть-чуть промахнулся. Ещё на полсантиметра правее и попал бы в артерию. Было бы… — девушка, наконец, болезненно поморщилась, вытаскивая пишущую принадлежность, — неприятно.
Когда красное пятно на ткани её белой блузы стало стремительно расти и капелька горячей крови, сбежавшая вниз по руке, с глухим шумом разбилась о плитку пола, Юсупов громко сглотнул. Его и без того бледное лицо стало, кажется, ещё бледнее; широко открытые глаза наполнились отражением заметной паники.
— Почему не заживает?! — он опять нахмурился, вглядываясь в прилипающую к повреждённому участку тонкую ткань.
— Это у вампиров все царапины в момент исчезают, а мне теперь понадобится время на восстановление. Вероятно, придётся даже врачу показаться. Захватывающе, не правда ли? — её глаза снова заблестели, и губы тронула волнующая улыбка. — Я
ведь никогда не была у врача, знаешь?
Князю понадобилось несколько минут, чтобы в полной мере понять её слова и ещё некоторое время, чтобы совместить её короткую речь с тем, что он так отчётливо видел своими собственными глазами. Когда же осознание всего произошедшего полностью накрыло его, Феликс неловко осел на пол. С откровенным испугом он смотрел на давнюю подругу, широко и искренне улыбающуюся, зажимающую здоровой рукой кровоточащее плечо.
— Нет, нет, нет. Не может быть, — шептал он, как в бреду, зарываясь пальцами в волосы и растрёпывая их ещё сильнее.
— Я теперь человек, — произнесла она с нескрываемым восхищением. — Человек. Никогда не задумывалась, насколько красиво может звучать это слово и как же приятно его произносить.
— Зачем? — прошептал мужчина, трясясь всем своим худым телом то ли от страха, то ли от злости, снова накатившей на него, но в этот раз быстро сошедшей на нет без каких-либо разрушительных последствий.
— Пожалуй, я должна дать тебе несколько минут, чтобы успокоиться. А то ты такими темпами сознание сейчас потеряешь, — Кристина усмехнулась и тут же замолкла, предоставляя князю то самое обещанное время.
Он сидел, понурив голову и уткнувшись взглядом в большую стекляшку, валяющуюся на полу. Прошло, как ему самому показалось, не менее получаса и могло бы пройти, пожалуй, ещё столько же, но на улице раздались громкие крики и шумный хохот. Под окнами проходила большая пьяная компания, которая каким-то неведомым образом вернула ему в миг утраченные силы. Медленно поднявшись на ноги, он ещё раз посмотрел на Кристину, которая едва ли не с маниакальной внимательностью изучала всё те же следы ногтей на столешнице.
— Я принесу водку, — нехотя произнёс Юсупов, не скрывая более своего странного состояния за привычной насмешливой маской.
— А? — переведя взор на хозяина квартиры, девушка удивлённо вскинула бровь.
— Тебе нужно обработать рану, — ответил он, удаляясь в соседнюю комнату.
— Пожалуй, ты прав, — негромко и задумчиво произнесла Кристина, скорее для себя самой, нежели для него.
Вернувшись, мужчина опустился перед ней на колени и, храня прежнее молчание, без спроса закатал рукав. Дойдя до травмированного плеча и вызвав у гостьи невольный болезненный стон, помимо её воли сорвавшийся с губ, он посмотрел на неё
вопросительно, как бы прося разрешения продолжить.
— Да-да, конечно, — ответила она. — Не знала, что это так больно, — Кристина ухмыльнулась, впиваясь пальцами здоровой руки в бедро и закусываю губу.
— У меня нет бинта. Пожертвую тебе свою рубашку, — пробурчал Феликс, старательно обходя смоченной в алкоголе ваткой по краям раны. Все его действия выглядели настолько легко и умело, что если бы не смущённый взгляд, который он регулярно поднимал на Кристину, наблюдая за её реакцией, и не нахмуренный лоб, то можно было бы подумать, что подобным он занимался достаточно часто.
— Большая честь для меня, князь, оставить следы своей крови на Вашей дорогой одежде, — девушка вновь усмехнулась, умело скрывая за этим действием болезненный стон.
— Всё шутишь? — затянув на удивление аккуратный узел на её плече, Юсупов вытянулся в полный рост и, собрав в один из не до конца разбитых бокалов окровавленную вату, вернулся на своё прежнее место.
— Нет, я не шучу, — улыбаться Кристина перестала, точно так же как перестала и смотреть на него. — Ты, наверное, сейчас думаешь, что вот это всё — просто ещё одна моя прихоть, что пройдёт время и я вернусь к прежнему своему состоянию.
— И ничего такого я не думал, — протараторил он, привычно поправляя волосы и с ужасом осознавая, что она слово в слово повторила всё то, что мгновенье назад прозвучало в его голове. — Но я, ей богу, не понимаю, зачем это всё? Променять вечную жизнь, силу, неограниченные возможности, красоту, свободу, в конце концов, на… убогое человеческое существование… Весь этот их страх смерти, эти низменные потребности… Фу! — очевидно, представив всё перечисленное, мужчина поморщился и на секунду зажмурил глаза.
— Вампиры, когда только становятся вампирами, некоторое время продолжают сохранять все функции живого человеческого организма и человеческие привычки. А вот когда это всё проходит… Через сто, через двести, через пятьсот лет — у всех по-разному. Тогда вино перестаёт пьянить, секс — доставлять удовольствие… В итоге вся бесконечная жизнь превращается в чреду однообразных скучных дней, не наполненных ничем: ни желаниями, ни мечтами, ни стремлениями. Больше не чувствуешь ни холода, ни жара, ни боли, ни радости — лишь бесконечную пустоту. Разве это свобода? Как по мне, это на клетку похоже. Поэтому волей-неволей начинаешь задумываться о смерти. Поначалу очень редко, такие мысли как-то невзначай закрадываются в твою голову, когда ты смотришь на гуляющих в парке стариков, на маленьких детей, бегающих по улице… Ты быстро прогоняешь эти самые мысли. Ведь они кажутся тебе чем-то случайным и нелепым. Но потом они начинают посещать тебя чаще, ты больше думаешь об этом, и в очередной раз выходя на прогулку в парк, встречая на своём пути всё тех же стариков, тех же детей, ты понимаешь, что всё твоё существование не имеет никакого смысла. Я потратила пятьдесят лет на то, чтобы вновь почувствовать себя живой. И знаешь что? Меня всё устраивает. Мне иногда даже кажется, что цвета вокруг меня стали ярче, а птицы на деревьях поют громче. И это прекрасно.
— Пф… Ерунда, — отмахнувшись, Юсупов поспешил отвернуться. Она никак не должна была видеть в его взгляде грусть и страх, поселившиеся в нём от того, что её слова уже в который раз оказались непозволительно правдивыми. Он и правда задумывался о смерти в последние десять лет. Просто в шутку, совсем несерьёзно, как ему самому казалось. Но с каждым днём желание злобно усмехаться над подобными думами хоть и медленно, но всё же уменьшалось. Мысли о смерти превратились в ещё одну привычку.
— Никто не должен столько жить, дорогой. Поверь мне на слово. Тысяча лет — слишком большой срок, чтобы убедиться в жестокости этого мира.
— И что же, ты… счастлива сейчас?
— Безумно. Я наконец-то могу ощутить все радости человеческой жизни. Найти друзей, родить ребёнка, насладиться каждым днём, каждым часом, зная, что скоро всё это закончится.
— Родить… ребёнка? Ты что же, серьёзно хочешь детей? — с нервной кривой ухмылкой, растянувшейся на его тонких губах, спросил вампир.
— Хочу. Разве в этом есть что-то плохое?
— Дети… Они же грязные, шумные… Вообще не представляю, как кто-то может добровольно хотеть подписаться на такое.
В ответ девушка лишь пожала плечами. А его вдруг накрыло очередной волной необъяснимой печали. Она сидела перед ним, такая красивая и хрупкая, рассуждала о жизни и своих желаниях, которые когда-то давно он сам помогал воплощать ей в жизнь. Однако тогда желания её были куда более циничными и жестокими, порой походя на капризы маленького ребёнка. Он потратил две сотни лет, чтобы научиться соответствовать её требованиям. И теперь, когда он с уверенностью мог сказать, что в своём характере и поведении вышел с ней на один уровень, её положение вдруг изменилось. В первые минуты его это действительно ошарашило, и он было воспринял все её слова как глупую затянувшуюся шутку. Но она не шутила. Ей новой всё это, кажется, и правда было нужно. Вот только всего этого он ей уже дать никак не мог.
— Так ты, значит, жаждешь смерти? — на выдохе произнёс князь. — Не боишься попасть в ад? — совладав с собой удивительно быстро, он принял более расслабленное положение и посмотрел на неё с явной заинтересованностью.
— Почему я должна бояться? Многие считают, что я и есть дьявол, — Кристина опять расплылась в улыбке, на этот раз в хитрой и игривой, и, чувствуя некоторый дискомфорт от столь прямого и пристального его взгляда, коснулась рукой собственной шеи.
— Смешно тебе?
— Ничуть, — произнесла она, возвращая руку обратно на бедро. — Я покоя хочу. Я устала. Вся моя жизнь последние семьсот лет — сплошной ад. Я не знаю, что может быть хуже.
— И что же, у тебя нет ни единого повода задержаться здесь на сотню другую лет? — он говорил негромко и медленно, делая очевидные акценты на некоторых словах, но девушка то ли не заметила этих самых акцентов, то ли предпочла сделать вид, что не заметила их.
— Ни единого, — отрезала Кристина.
— Ясно, — Юсупов тяжело вздохнул и, ей богу, будь он простым мальчишкой, коим он был двести лет назад, когда впервые увидел вампиршу, он бы расплакался от её раздирающих всё внутри слов. Но он теперь не мог себе этого позволить. Ни его статус, ни его образ никак не сочетались с настоящими эмоциями, а уж тем более со слезами. — Тебе нужно в душ, — уверенно проговорил мужчина, не давая ей и шанса на вступление в спор. Она определённо должна была его бояться, думал он, хотя бы капля страха и волнения за собственную жизнь, которую теперь он так легко мог отобрать, должна была промелькнуть где-то в её сознании. Но она ни секунды не выглядела испуганной, и это, как и всё остальное в ней, вызывало в нём самые противоречивые чувства.
Не задавая вопросов и будто бы зная его квартиру, как свою собственную, девушка уверенно направилась в сторону ванной комнаты, чудесным образом не напоровшись по пути ни на один из тысяч осколков, ровным слоем разбросанных по полу не только в гостиной, но и в большей части коридора.
Простояв на одном месте некоторое время, Феликс, вдруг найдя, что ей сказать, и вполне основательно боясь её очередного побега, пошёл за ней.
Остановившись у прикрытой, но не запертой двери, он прислушался. Ни звука воды, ни каких-либо других звуков в ванной не было.
«Неужели всё-таки сбежала?» — произнёс про себя князь, аккуратно нажимая на резную ручку.
— Опять подсматриваешь? — словно ожидая его прихода, Кристина стояла напротив двери. Попытка выбить из колеи хозяина квартиры в очередной раз за вечер увенчалась успехом, и это, кажется, радовало и веселило девушку больше всего на свете.
— Опять? — переспросил мужчина с такой необычайной для самого себя искренностью, будто бы и правда не понимал, о чём шла речь. Но он прекрасно понимал. И помнил прекрасно, как тайком следил за ней в спальне, когда она оставалась в его дворце. С его стороны действительно было глупо полагать, что она об этом не знала, однако вампир до этого момента правда в это верил. Оказаться замеченным за подобным занятием для такого, как он, было бы слишком постыдно. Вероятно, именно по этой причине, а, может, по какой-то другой, ему неясной, Кристина не пресекла ни единой попытки тайно понаблюдать за ней.
Девушка покачала головой и, не видя смысла отвечать на вопрос, ответ на который и ей, и ему был прекрасно известен, молча подошла к большому зеркалу.
— Вообще-то я хотел сказать, где взять полотенце, и о том, что руку тебе лучше не мочить.
— Я со всем справилась. Спасибо за заботу! — развернувшись спиной к зеркальной поверхности, Кристина прислонилась к тумбе. Чуть откинувшись назад, она согнула в колене одну ногу, отчего короткое полотенце, скрывавшее за своей тканью её тело, поползло наверх.
— Ты что же это, соблазнить меня решила? — пройдясь взглядом по самоуверенной гостье, спросил Юсупов.
— А у меня выходит? Признаться, раньше соблазнять мужчин было гораздо проще.
— Потому что раньше ты была вампиром, высшим наипрекраснейшим существом, а сейчас ты просто человек, — преодолев расстояние между ними в пару длинных шагов, он схватил её за плечи и грубо повернул лицом к зеркалу. Князь был выше её на целую голову и теперь в десятки раз сильнее. Ни одно её приобретённое за тысячу лет умение не спасло бы от боли или даже смерти, которые он вполне мог ей причинить за доли секунды. Вампир сжимал её плечи, впиваясь пальцами в нежную бледную кожу, оставляя на ней заметные синяки, но девушка упорно отказывалась как-либо реагировать. Феликс смотрел на неё в отражении и боролся со страшной правдой, забравшейся в его мозг и не желающей его покидать. Кристина по-прежнему была совершенна. Она была так прекрасна, как никогда раньше не была. Живой блеск глаз и румянец на щеках делали её ещё более красивой, чем она была когда-то. Но он не мог признаться ей в этом, как не мог принять её странный выбор стать человеком.
— Как жалко это звучит из твоих уст.
— Так и есть. Если ты пошла на такое и теперь принимаешь себя новую, это не значит, что я должен изменить своё отношение к человечности и тоже принять тебя.
— Логично, — кивнула девушка. — Так почему же ты тогда не выставил меня за дверь, как и хотел в начале?
— Ты разозлила меня. И я теперь. Возможно. Хочу убить тебя, — делая незатяжные паузы после каждого слова, произнёс Юсупов. — Не думала об этом?
— Желал бы убить, уже убил бы.
— Может, я хочу растянуть удовольствие.
— Так что же, мне стоит тебя бояться? Кричать? Убегать?
— Почему бы и нет? Совсем не боишься? Ты ведь теперь такая хрупкая. Твои кости так легко ломаются, а если я чуть сильнее надавлю вот здесь, — переместив одну руку с её плеча на горло, он несильно сдавил его, заставляя Кристину натужно с тихим шипением вдохнуть, — то ты задохнёшься.
— Если ты захочешь меня убить, то ни страх, ни мольбы, ни крики мне уже не помогут. Сам же знаешь, что всё это бессмысленно, — прошептала она, чувствуя, как от нехватки кислорода грудь начинает гореть изнутри.
— Так и есть, — ослабив хватку, мужчина провёл пальцем по красной отметине, оставленной его же рукой под самой её скулой.
— Так чего же ты хочешь, солнечный мальчик? Скажи сейчас. Больше шанса может не быть.
Феликс усмехнулся, утыкаясь носом в её влажные после душа светлые волосы.
— Чего я хочу? — повторил он. — Для начала твоего обещания.
— Обещания?
— Да, именно его. Обещай, что исполнишь моё желание, и потом я расскажу тебе о нём.
— Как это по-детски. Но ладно. Я обещаю, что исполню твоё желание.
— Любое желание?
— Любое, кроме укуса. Я человек и человеком хочу умереть.
— В таком случае чего же мне пожелать? Дай-ка подумать, — притворившись глубоко задумчивым, Юсупов задрал подбородок и впервые за последние десять минут оторвал взгляд от её отражения. — Я хочу… хочу… ночь. С тобой.
— Какое простое желание. На улице ночь. Я с тобой, — Кристина пожала плечами, состроив на своём лице самую невинную гримасу из тех, что только были в её арсенале. Нерешительность в других — людях или вампирах, особенно прикрытая напускной уверенностью, всегда забавляла её. В этот раз она тоже не смогла уйти от соблазна лишний раз смутить князя.
— Играешь со мной. Как опрометчиво. Я ведь могу передумать и съесть тебя, — будто в подтверждение своих собственных слов и в умирающей надежде хоть немного напугать её, мужчина широко улыбнулся, обнажая острые клыки.
— Тогда сделай своё желание более чётким. Иначе как я пойму его границы? — перехватив его руку, продолжающую сжимать её больное плечо, сказала Кристина.
— Я хочу ночь с тобой. В том самом смысле, о котором, я уверен, ты подумала. Чтобы вместе уснули и вместе проснулись. И чтобы ты была только моей, хотя бы один раз.
— Ну наконец-то… — выдохнула девушка, поворачиваясь к нему лицом. Немедля ни секунды, она с прежней смелостью коснулась его губ своими. Поцелуй был одной из тех немногих вещей (если вообще ни единственной), в которых Феликс как минимум не отставал от давней подруги, а может, даже превосходил её. Целуя её горячо, со всей страстью, ровно так, как давно хотел, он не давал ей отстраниться и сделать глоток кислорода. Когда воздуха стало катастрофически не хватать и болезненное жжение в груди вернулось, Кристина жалобно простонала в его губы и вцепилась своими хрупкими слабыми руками в мужские плечи.
Ощутив, наконец, страх девушки, на мгновение отразившийся в её поведении, князь победно улыбнулся, позволяя ей сделать вдох.
— Ты всё-таки хочешь меня убить, — тяжело дыша, произнесла она.
— Не знаю. Я пока что не решил, — ответил он, подхватывая её лёгкое, практически невесомое тело и менее чем через секунду бросая его на большую кровать в спальне.
Принимая всю его любовь, которую он так яро выражал, терзая её шею и обнажённые плечи губами, Кристина сквозь полуопущенные веки лениво осматривала новую для себя комнату. На стенах невероятно просторного помещения несмотря на темноту она смогла различить очертания картин, коллекционированию которых вампир посвятил чуть ли не всю жизнь. В нём, таком неправильном и порочном, всё же теплилось что-то человеческое. То, что он на зависть ей сумел пронести через столетия, тщательно спрятав за всеми своими отрицательными качествами. Он чисто по-человечески был способен восхищаться красотой, красотой природы и искусства. Он обладал редким даром видеть прекрасное там, где никто его не видел, открывать миру таланты, о которых без его участия никто бы никогда не узнал. Он ценил красоту и дарил её другим. И этот самый его дар восхищал Кристину настолько, что глядя сейчас на одну из картин, на которой сквозь мрак она едва ли могла что-либо увидеть, она с трудом сдерживала слёзы.
— Тебе больно? — спросил взволнованно Юсупов, убирая от неё подрагивающие руки и вновь хмуря лоб.
— Нет. Всё хорошо, — прошептала девушка. Но несмотря на её слова мужчина не спешил продолжать. И она, в попытках преодолеть страх вампира перед её хрупкостью, сама обхватила его лицо ладонями и притянула ближе к себе. — До чего же ты прекрасен, как юный бог, — одними губами произносила Кристина.
— Хей, это я должен делать здесь комплименты. Не отнимай у меня эту возможность, — смущённый её лестными словами, как неопытный юнец, князь прикрыл глаза, прячась от её взгляда. Отстранив от себя одну из девичьих ладоней, он принялся выцеловывать каждый её сантиметр. — Это ты прекрасна, — произнёс он, поднимаясь поцелуями выше по запястью и предплечью.
Он целовал ею всю, самозабвенно, с полной отдачей. Пытаясь подарить ей ту любовь, на которую только был способен, мужчина ласкал её бесконечно долго, заставляя задыхаться от стонов. От её сладкого до одури запаха его голова опять начинала кружиться, но он старательно боролся с неприятными ощущениями, изо всех сил пытаясь отодвинуть их на задний план.
— Князь… — громче прежнего простонала она, вынуждая оторваться от её тела. — Пожалуйста, — Кристина молила. Жмуря глаза и искусывая в кровь губы, она без доли смущения развела перед ним бёдра, изнывая от давно забытого желания.
Довольно облизнувшись, как наглый кот, совершивший очередную пакость, Юсупов поспешил избавить себя от остатков одежды. Не желая более мучать гостью, он обхватил женские ноги под коленками и притянул ближе к себе.
Глуша женский стон глубоким поцелуем, мужчина толкнулся в неё, растягивая тугие стенки.
— Кристина, — выдохнул он, уткнувшись лицом в её плечо.
Она стонала громко и часто, до неприятного натяжения голосовых связок и вяжущей сухости на языке. И каждый её стон словно бы пускал разряды через всё его мёртвое тело, доставляя такое удовольствие, о котором он не мог даже мечтать. Она впивалась ногтями в его плечи и гнулась в спине, как ивовая веточка, вновь и вновь шепча его имя. Её красивые глубокие глаза, которыми она смотрела на него с неизвестным ему до сей поры доверием, он навсегда оставил в своей памяти. Точно так же, как оставил там её яркую искрящуюся улыбку, вдруг расцветшую на её губах в тот самый миг, когда он возносил её на вершину блаженства.
Не говоря ей ни слова, он целовал и гладил её больное плечо, надеясь своими действиями унять тайно мучающую её боль. Действительно ли получалось у него или нет, но Кристина медленно-медленно проваливалась в сон, храня на лице выражение абсолютного блаженства и умиротворения.
***
Проснувшись следующим утром гораздо раньше хозяина квартиры, девушка долго-долго наблюдала за ним. При дневном свете, бесцеремонно проникавшим в спальню сквозь неплотно занавешенное окно, она могла рассмотреть его гораздо лучше. Ореол рыжевато-золотистых волос на подушке, аккуратное чистое, без единого шрама лицо с острыми чертами и еле заметной россыпью веснушек на мёртвенно бледных щеках, прямой нос и ярко-алые тонкие губы. Он выглядел по-прежнему превосходно, слишком превосходно для мужчины.
Проведя невесомую линию от самого его лба до острого подбородка, Кристина мысленно одёрнула себя. Подобное абсолютно точно было ни к чему.
— Пора просыпаться… — прошептала она, поднимаясь с кровати.
— Ещё так рано, — прячась от солнечных лучей, Юсупов нехотя перевернулся на бок.
— Уже одиннадцать.
— Я сова. Давай ещё поспим.
— Закрой за мной дверь и спи, сколько хочешь, — её слова мгновенно вывели его из состояния упоительной дремоты. Широко распахнув заспанные глаза, князь сел на кровати и с непониманием, отразившемся на его лице, посмотрел на подругу.
— В смысле? Ты уходишь?
— Мне слишком многое нужно успеть сделать. У меня не так много времени на это. Я не могу тратить его впустую, — подняв с пола сброшенное туда прошлой ночью полотенце, девушка обернула его вокруг груди. Её тихий размеренный тон самым безжалостным образом вырывал вампира из сказки, которую он когда-то придумал и в которую всего пару часов назад уже начинал верить.
— У тебя есть список вещей, которые ты хотела бы успеть сделать?
— Выпей, — игнорируя вопрос, Кристина протянула Феликсу стакан с прозрачной водой. — У тебя, должно быть, страшно сушит горло после того количества алкоголя, что ты выпил вчера, — пояснила она, поймав на себе его недоумевающий взор.
— Кристина, — осушив ёмкость, мужчина отбросил её куда-то в сторону.
— Что?
— К чему было всё это? Зачем ты пришла? Почему осталась на ночь?
— Это мой способ попрощаться, — без доли задумчивости ответила девушка, так легко и непринуждённо, будто последняя встреча с кем-то столь близким не значила для неё ровным счётом ничего.
— Попрощаться?
— Именно. Полагаю, мы больше не увидимся.
— Что же, ты не найдёшь ещё одной минутки в своей смертной жизни для старого друга? — князь лукаво прищурился, надеясь свести серьёзную тему в шутку, но внутри от её слов что-то кольнуло болезненно и зашевелилось под рёбрами, словно мёртвое, давно не бьющееся сердце снова ожило.
— Увы! У меня и правда слишком много дел, которые я хочу успеть сделать.
— Как всегда.
— Феликс, я действительно слишком долго живу, гораздо дольше, чем ты, и все те, кого ты знаешь. Я слишком много знаю для того, чтобы жить дальше. Я видела, как жёны провожали своих мужей в крестовые походы и как плакали над их телами после, как пал Константинополь и как на огромном костре сожгли молоденькую девочку по имени Жанна, я видела, как Европа задыхалась от трупной вони и глохла от стонов во время чумы и как потом, оправившись от страшной заразы, завоёвывала и истребляла людей на других континентах. Я видела, как монголы сожгли Владимир и как спустя двести лет Москва праздновала свержение ига. Я видела, как Пётр строил Петербург и как беглеца, возомнившего себя царём, везли в клетке на казнь… Я много видела. Ты даже представить себе не можешь, насколько много я видела. Войны, эпидемии, целенаправленное уничтожение одних людей другими. Я видела, как создавались и рушились государства, как великие люди рождались и умирали. Я даже видела твоего пра-пра-пра — в общем сколько-то там раз прадеда, от которого пошёл весь твой род. На твой век, конечно, тоже много всего выпало, и тем не менее ты не видел и сотой доли той боли и той жестокости, которые видела я. Вечная жизнь — это не дар, это проклятие. Смерть — единственный выход.
— Боже! Перестань говорить об этом так, будто это случится уже завтра.
— Кому, как ни тебе, знать, насколько хрупка и непредсказуема человеческая жизнь. Это может случиться завтра, через неделю, через год или через пятьдесят лет. Но это случится. Однажды меня не станет и…
— Хватит! Не хочу этого слышать! — раздражённо воскликнул он.
— Хорошо. В любом случае мне уже пора идти.
— Стой! — вскочив с кровати, Юсупов почувствовал, будто земля под ним качается. Вчерашнее головокружение не просто не прошло, но стало в разы сильнее. — Что происходит? — несвязно произнёс он, теряя на время ориентацию в пространстве. Пол под ногами продолжал раскачиваться, держать равновесие становилось всё сложнее и сложнее. Дабы не свалиться, вампир вытянул руку в сторону, пытаясь дотянуться до стены. Но картинка перед глазами расплывалась. Светлая стена то приближалась, то вновь уходила куда-то вдаль. Упав на колени, он упёрся слабеющими руками в кровать и попытался подняться. Однако ноги отказывались его слушаться. — Ты! Ты что-то мне подсыпала, — скользнув невидящим взглядом по пространству перед собой, вампир попытался ухватиться за молчаливую гостью, которая стояла, как он чувствовал, совсем рядом, но почему-то не подавала никаких признаков жизни, без единого звука наблюдая за его мучениями.
Голова мужчины разрывалась от странных ощущений. Он чувствовал, как силы покидают его секунда за секундой. Веки налились свинцом, и как он не пытался противиться этому, а глаза сами собой закрывались.
— Прости, князь. Так нужно. Всё будет хорошо. Я тебе обещаю, — она говорила что-то ещё. Говорила спокойно и уверенно, как ему казалось, но он более ничего не слышал.
Дальнейшее сопротивление не имело никакого смысла. Темнота одерживала над ним верх, и он быстро погружался в неё до тех пор, пока связь с реальностью не была утрачена окончательно.
— Кристина, — прохрипел Феликс, окончательно проваливаясь в забытьё.
***
Обнимая себя за плечи, Кристина стояла у распахнутого окна и с привычным безразличием наблюдала за падающим снегом. Ближе к вечеру на улице снова показались люди. Они громко говорили, смеялись и веселились, каждым своим действием лишь сильнее раздражая уставшую девушку. Сонливость накатывала на неё волнами, но уснуть несмотря на все попытки у неё всё равно не получалось.
Разбросанное по полу стекло затрещало под тяжёлыми сапогами.
— А ты молодец. Не ожидал, — позади неё раздался голос, который она предпочла бы никогда больше не слышать. Но его обладатель уже находился здесь, а значит, сбежать от него не было ни единого шанса.
— Теперь ты оставишь меня в покое? — спросила девушка, не ожидая услышать желаемого ответа, но стремясь показать гостю, какую сильную неприязнь он в ней вызывает.
— Неужто я так сильно тебя утомил? — мужчина усмехнулся, подходя ближе к ней и без спроса касаясь её плеча. Кристина поморщилась, сбрасывая его руку, но места своего не покинула и даже от наблюдений за людьми снаружи не оторвалась.
— Более чем. Бегаю от тебя уже сто лет, даже вечной жизнью пришлось пожертвовать, лишь бы прекратить эту пытку.
— А я думал, тебе нравится быть человеком. Прогулки по парку, дети, старики… О чём ты там ещё говорила? — с откровенной издёвкой в голосе произнёс он.
— Тебя не касается. Я выполнила своё обещание. Теперь твоя очередь. Не смей трогать его.
— Ты так защищаешь своих протеже, Кристина. Сколько их у тебя по всему свету? Сто? Тысяча? — сделав шаг вперёд, мужчина оказался с девушкой на одном уровне, и она невольно, помимо своего желания всё же бросила на него одинокий взгляд. Его внешность теперь была так же обезображена, как и его душа. Грубое небритое лицо было изуродовано незаживающим шрамом, который тянулся от самого краешка губы едва ли не до уха, разрезая щёку на две части. Его удивительно тёмные глаза смотрели на неё и на всех остальных не то с насмешкой, не то с ненавистью. Вечная улыбка, которая при её появлении рядом становилась ещё шире, делала его и без того неприятное лицо ещё более отвратительным. Ей говорили, что некогда он был красив. И она охотно верила в это. Однако теперь он был поистине ужасен.
— Он единственный остался. Будто ты не знаешь об этом.
— Знаю. Когда-то я мог стать одним из твоих любимцев, — то ли воспоминания о былых временах, то ли её реакция на эти самые воспоминания доставляли ему настоящее удовольствие, а только уголки его губ поползли ещё выше, заставляя Кристину отвести глаза.
— Но не стал. Бог миловал.
— Если бы тогда ты не спасла меня, я бы…
— Я проклинаю тот день, когда нашла тебя, — грубо перебила она, не желая даже мысленно возвращаться в тот злосчастный день, когда среди груды камней, дерева и оконных стёкол нашла его. С переломанными костями, страшными порезами он лежал в окружении зловонных трупов, каким-то чудом продолжая дышать и, балансируя на грани жизни и смерти, цепляться за этот мир. Кристина знала, кем он являлся и что собирался сделать, но поддавшись внезапному внутреннему порыву и невероятной уверенности в том, что такой сильный человек определённо сможет принести пользу, она вытащила его. И именно о том своём поступке сейчас жалела больше всего. Интуиция подвела её. Чудом спасённый не только не собирался приносить пользу кому бы то ни было, но лишь сильнее обозлился на весь вампирский род и в особенности на его социальную верхушку. И как она не пыталась сломать его волю и подчинить себе, а выходило у неё из рук вон плохо. Дав ему второй шанс, девушка, как сейчас отчётливо понимала, совершила одну из страшнейших в своей долгой жизни ошибок, за которую теперь нужно было расплачиваться. — Я проклинаю тот день, когда решила, что ты, после всего того, что сотворила с тобой и твоими близкими революция, можешь стать полезен мне и государству. Но ты оказался сумасшедшим маньяком…
— Это ты и такие, как ты, сделали меня монстром, — прошипел он, хватая Кристину за больное плечо. — Это вы отобрали всё, что у меня было.
— У нас был закон! И мы все ему следовали. Мы убивали для того, чтобы выжить. А ты убивал, потому что тебе это нравилось. За высокой целью изменить этот мир ты всегда прятал свою грязную жалкую натуру. Просто признайся себе в этом. Это ни мы сделали из тебя монстра, ты всегда был им.
— Дерзишь мне? — улыбнувшись сквозь злость, мужчина сдавил женскую руку до жалобного хруста и притянул девушку ближе к себе, вдавливая в свою грудь. — Не боишься за своего любовника?
— Ты дал мне слово. Будь достойным хотя бы в своих обещаниях.
— Ты права. Права, Кристина, — он перехватил руками её талию и, уткнувшись носом в её шею, ровно туда, где пульсировала вена, продолжил говорить. — Я не трону его. Отправлю в Рим в гробу, как и подобает вампирам. Но учти, я помогаю тебе и твоему жалкому кружку первый и последний раз. Просто из благодарности и потому, что ты обворожительно прекрасна, Кристина.
Уставившись в одну точку где-то за окном, девушка смиренно стояла, принимая всё то, что он говорил и делал. Отвращение мешалось в ней с полным безразличием, но она, уже предрекая скорое окончание их неприятного диалога, не предпринимала никаких действий.
Кристина и сама мечтала об Италии и встрече со старыми знакомыми долгие годы, но теперь, находясь там, где сейчас находилась, она явно осознавала, что добраться ей дотуда, вероятней всего, уже не суждено. Человеческое тело оказалось слишком хрупким, и она физически чувствовала, как оно ломается изнутри. Её изношенный за тысячелетие сосуд совершенно точно не способен был выдержать ещё хотя бы год, что уж говорить о десятилетиях. Кристина ощущала, как всё внутри неё умирает. Она покорно принимала это.
— Я предлагаю тебе в последний раз. Присоединяйся к нам. Нас больше. Мы сильнее. Мы уже сумели вычистить Петербург. Наша победа не за горами. Зачем тебе эти жалкие старички-аристократы?
Криво ухмыльнувшись, Кристина повернула голову настолько, насколько ей позволяло неудобное положение, и посмотрела на своего собеседника.
— Я всё равно тебе не дам, Петь, — протянула она, удовлетворённо замечая, как меняется выражение его лица. — Можешь даже не стараться.
— Сучка! — оттолкнув её от себя, выкрикнул мужчина.
— Может быть, вас и больше, но зато старички-аристократы, как ты выразился, сотни раз побеждали ничего не смыслящую глупую зелень, коей ты и вся твоя команда камикадзе являетесь. На вашей стороне количество, но на нашей — опыт. Что же касается Петербурга, то не радуйся слишком рано. Ещё ничего не решено.
— Скоро этот мир изменится, и тогда ни ты, ни твои друзья ничего не смогут сделать. Ты приползёшь ко мне на коленях и будешь молить о помиловании. И тогда я, может быть, сжалюсь над тобой.
— Это мы ещё посмотрим, — схватив с дивана куртку, Кристина вышла в ту самую дверь, в которую зашла прошлым вечером. На улице темнело. Зимняя ночь вступала в свои права. На небе взошла полная луна, ознаменовавшая собой начало нового этапа их бесконечной борьбы.
