Ниже

В его широко раскрытых глазах дрожали отблески пламени, и собственное лицо Габриэля, выпуклое и искаженное. Серо-голубая радужка была особенно светлой, как рассветное небо, чисто вымытое дождем. А отраженное пламя казалось живым, цеплялось за тонкие линии ресниц – солнце, взбирающееся по небосклону. Целое огромное небо в паре глаз – а потом его веки сомкнулись, медленно и беззвучно, и он скользнул вниз. Габриэль подался вперед, пытаясь удержать, и только глубже вогнал лезвие меча ему под ребра. На бледных губах проступила кровь – темная, густая – ресницы дрогнули, веки приподнялись в последний раз, открывая полумесяцы бледного неба. Он вздрогнул, кашляя кровью, и как будто хотел что-то сказать. Габриэль опустился на колени в грязь, перехватывая меч за лезвие и не замечая этого, нагнулся, пытаясь расслышать слова. Еще чуть-чуть – и он бы непременно расслышал. Настоящее солнце расцветило видение оттенками золота, нанизывая Габриэля на свои лучи и вытаскивая в реальность. Ангелы не способны видеть снов – но это не мешает им грезить наяву, теряться в воспоминаниях, в лабиринте собственной сущности. В последнее время Габриэль все чаще думал, что со снами было бы проще. Его глаза отражали воду – холодную, текучую, зеленовато-голубую – и казалось, что радужка чуть подрагивает. Казалось, что, наклонись Габриэль чуть ниже – и исчезнет в этой прохладной шелковой глубине, нырнет с головой и больше не вынырнет. В его глазах было море – легкая рябь колебала его волны, ресницы обрамляли берег темными остовами мостков. Веки дрогнули, опускаясь, и Габриэль сильнее сжал руки. Кожа под его ладонями была влажной и холодной, и вокруг было так тихо, что он слышал, как ломается каждая кость. Его глаза приоткрылись еще раз – прибой лизнул крупную гальку – он поднял руки, его пальцы вцепились в ладони Габриэля, царапнули, заскребли. Его лицо бледнело – щеки, лоб, губы. Габриэль стоял у кромки прибоя на коленях, одежды и длинные волосы намокли, и он сжимал руки на его горле, изо всех сил стараясь не отпустить. Потемневшие, синеватые губы шевельнулись, и Габриэль нагнулся ближе, напрягая слух. Зеленоватые волны качнулись, накрывая его с головой, оставляя на губах вкус соли и горечи, и прилив вынес его в реальность. В конце концов, возможно, он просто хотел вдохнуть. Он стоял, опустив ресницы, и лицо его выглядело почти безмятежным – до того спокойными были его черты. Бледная кожа казалась мелово-белой в искусственном освещении, черные четкие линии бровей и решетки ресниц словно чертили на ней причудливый иероглиф. Руки его висели вдоль тела почти безжизненно. Ветра в помещении не было, и даже тяжелый шелк волос не колебался под его дыханием. Он был чистым листом, белой рисовой бумагой. Габриэль вытянул руку, стремясь прикоснуться, и огладил пальцами темный металл ствола, плавные линии барабана. Уголок бледных губ едва заметно дернулся, ресницы взметнулись вверх, их тени прочертили линии на белом лице. Палец Габриэля коснулся курка, надавил легко и плавно. Губы беззвучно шевельнулись, выталкивая слова изнутри – из горла, из легких, из сердца. В последнее мгновение в его глазах отразился выстрел. Его глаза стали казаться потускневшими еще до того, как Габриэль кинул вниз первую лопату земли. Они по-прежнему были светлыми, больше голубыми, чем серыми, но они ничего больше не отражали. Возможно, это просто прямые лучи света не проникали на дно ямы. Его лицо было осунувшимся, исхудавшим. Кожа обтягивала резко обозначившиеся скулы, ресницы слиплись. Волосы, рассыпанные в пыли, потеряли в блеске. Но сильнее всего истончились руки – Габриэлю казалось, что он может обхватить оба запястья одной своей ладонью. Габриэль вгонял лопату в промерзшую землю отточенным, как будто привычным движением. Сбрасывал землю вниз, и каждый раз вглядывался в худое бледное лицо, в тускло-голубые, почти белые глаза. Как небо, затянутое облаками, море, покрытое пеной. У Габриэля коченели пальцы, но он продолжал копать. Под слоем земли скрылись пальцы ног и тонкие щиколотки, бледные длинные голени, кончики пальцев рук. Когда Габриэль сбросил следующую лопату, искусанные губы резко искривились, раскрылись, ресницы вокруг потускневших глаз задрожали. Габриэль нагнулся, опустился на колени, отложив лопату в сторону, но ничего не было слышно. Тогда он спустил ноги с края, оперся на руки и соскочил вниз, в яму. Под его ногой что-то хрустнуло, тонкая белая рука взметнулась вверх, словно пытаясь его коснуться. Габриэль опустился на четвереньки – места было мало, и он почувствовал под пальцами влажное, теплое месиво. Опустил взгляд – между пальцами его левой руки проглядывали мягкие серые внутренности и желтоватая кость. Рана была широкой, и Габриэль вздрогнул – он помнил, что удар должен был быть точным, быстрым, милосердным. Или нет?.. Кожа расползалась под его ладонью, открывая взгляду розовато-серую плоть. Крови не было, как будто это тело умерло уже давно. Габриэль поднял взгляд, снова ища глазами чужие глаза – голубые, зеленоватые, белые, какие угодно. Его встретил частокол опустившихся ресниц. Истончившиеся, почти прозрачные губы шевельнулись, но он, конечно, опять ничего не расслышал. * * * Земля встретила его холодным, пронзительным ветром и колючим белым снегом. Это неправда, что ангелы не чувствительны к холоду – они просто воспринимают его иначе, не так, как люди. Габриэль долго стоял под снегопадом, ловя снежинки на обнаженную ладонь. Небо успело из сиреневато-голубого стать насыщенно синим, зажглись фонари. Один из них стоял неподалеку, и его желтые лучи коснулись земли, обращая снег в золото. Мимо Габриэля проходили люди, кутающиеся потеплее, спешащие в свои теплые дома. Земля никогда не обещала Габриэлю никаких ответов, но здесь ему странным образом было спокойнее, чем в Небесах. Как будто, спускаясь в смертный мир, он сам чувствовал себя чуточку более смертным. – Здравствуй. Голос вырвал его из созерцания, и он вздрогнул прежде чем обернуться, а когда обернулся, невольно задержал дыхание, словно боясь выдохнуть. – Не ожидал встретить тебя здесь, – Люцифер изменился, стал как будто шире в плечах, волосы его побелели, но голос остался прежним. – Не ожидал встретить тебя, – наконец отозвался Габриэль. Они молчали некоторое время, и он надеялся, что не ему одному сложно найти слова. Ведь когда-то слова были им обоим без надобности. Люцифер отвернулся, разглядывая снежинки в лучах фонаря, когда Габриэль решился. – Что ты хотел сказать тогда? – произнес он, и собственный голос показался ему непривычно глухим и хриплым. – Просил остановиться? Или сделать это быстрее? Добить тебя? Не убивать? Удержать? – Прощения. Слова хлынули изнутри неожиданно бурным потоком, и Габриэль не сразу понял, что услышал ответ. А Люцифер повторил: – Я просил прощения. За то, чего между нами уже не будет. Габриэль замолчал, опустил взгляд. И только спустя несколько минут сказал негромко: – Хотел бы я иметь смелость просить о том же. Снежинки золотились в лучах фонаря, дул резкий, порывистый северный ветер. Люди спешили по домам, ни один из них не замечал двоих ангелов, многие тысячелетия назад убивших друг друга.