Текли недели, и уроки все усложнялись.
По утрам они занимались Боевыми искусствами, Медициной, Историей и Стратегией. Чаще всего к полудню голова у Рин уже гудела от обилия теорем, о которых она никогда не слышала, или книг, которые следовало прочитать до конца недели. Опиумная Война, Ребекка Куанг
Через много-много лет, думает Кавех, этот день войдет в число тех, которые он не забудет даже на смертном одре. Он будет вспоминать об этом, одурманенный старческими болезнями, абсолютно не в своем уме, и думать, насколько хорошо было раньше. Но сейчас он чувствует себя неуютно. Солнце печет голову, все вокруг толкаются локтями и пытаются пробраться поближе к дверям Академии. Ужасное чувство. Первокурсников в этом году чуть больше пятидесяти, почти все бледнокожие и тонкие. Девушки спасаются от жары и загара тонкими накидками, но их не так много. Кавех насчитал около десяти. В основном здесь щуплые дети богатых семей, которые наверняка готовились к экзамену с сотней преподавателей с самого юного возраста. В основном все из Сумеру. Кавех подозрительно косится на беловолосую девушку из Снежной, которая никак не может снять свою меховую накидку. Ему жарко от одного ее вида. Он до сих пор не уверен, хочет ли учиться здесь. Последние два года он готовился к вступительному экзамену, потом ждал результатов, и это было чем-то вроде переходного периода. Кавех откладывал свою жизнь на потом, когда он окажется здесь, на площади перед Академией, тогда она начнется. Но не так-то просто остановиться и понять, что теперь можно выдохнуть, верно? Кавех точно знает одну вещь: он не умеет ничего. Только думать, но без Академии это бесполезно. Он был плох в любой работе, за которую брался, и мать всегда смотрела на него и поджимала губы. Эта женщина видит в нем спасение от долгов своего сбежавшего мужа, и Кавех, вроде как, даже не особенно обижен на нее. Он просто больше не хочет жить так, как она: со слезами расставаться с семейными реликвиями и подолгу стоять у пустого хранилища в банке. Это слишком унизительно. Так или иначе, в Академии не нужно платить ни за образование, ни за жилье. Кавех потратил последние деньги на несколько новых рубашек, и ему все равно, чем его будут кормить, если это будет бесплатно. Нужно только продержаться до окончания учебы, а там он что-нибудь придумает. У него нет каких-то высоких желаний о мудрости или тайных знаниях. Он просто хочет жить по-человечески. — Добрый день, первокурсники! — слышится со стороны входа в Академию. Все начинают толкаться еще больше, меховая накидка девушки из Снежной падает на землю, и на нее наступают несколько пар ботинок. Кавех все это замечает, его пихают локтями, и он сам пытается двигаться вперед, чтобы хоть что-то увидеть. Терминал Акаши издает тихий звук. Ну конечно. Можно было догадаться и не спрашивать. Пока все изумленно переглядываются, словно первый раз им пользуются, Кавех успевает закатить глаза. А потом он видит девушку, стоящую на ступенях, так же явно, как если бы их не отделяли друг от друга полсотни человек. Рядом с ней юноша, рассматривающий толпу со скучающим видом. Он немного сутулится, и его волосы выглядят так, будто он только-только встал с постели. Девушка слегка улыбается, и ее чарующий голос звучит в голове Кавеха. — Простите, я давно не пользовалась Акашей, — она звонко смеется. — Меня зовут Лиза, и я вернулась в Академию на некоторое время, чтобы помочь вам освоиться. Сейчас я и мой друг, — юноша рядом с ней поворачивается в ее сторону, недовольно прищурившись, — покажем вам ваши комнаты. Затем вы придете к назначенному времени в Зал Посвящений, и ваши наставники введут вас в курс дела. — Разве преподаватели не должны встречать нас здесь? — спрашивает кто-то. — Нет, — улыбка девушки, Лизы, становится чуть острее. — Каждый год лучший выпускник прошлого года имеет честь вернуться в Академию и стать помощником первокурсников во всех их делах. Так было еще при жизни Великой Властительницы Руккхадеваты. Неужели вы мне не рады? Кавеху нужно просто как можно скорее отнести все свои немногочисленные вещи. Будет лучше, если он спрячет под свою новую кровать фамильный меч и никогда больше не будет на него смотреть. Кавех забрал Ищущего Истину только по одной причине — если оставить его в так называемом отчем доме без присмотра, рано или поздно мать продаст и его. Как бы Кавех ни ненавидел все наследие обедневшего древнего рода своего отца, он должен сохранить такую ценную вещь. В конце концов, у матери еще осталось двенадцать коллекционных статуэток, подаренных прапрапрапрапрадеду самим Мораксом. Тьфу. Толпа постепенно начинает двигаться поближе к дверям Академии, хотя Акаша еще не отключилась. Кавех чувствует, как его тело, которое он не может видеть в данный момент по техническим причинам, плавится под полуденным солнцем. Ужасно. Лиза что-то тихо говорит юноше рядом с ней, но терминал Акаши не передает их диалог. Юноша закатывает глаза. — Я отведу девушек в их комнаты, а Аль-Хайтам покажет молодым людям их крыло. — Почему девушек всегда меньше? — На самом деле, сейчас их довольно много, — Лиза пожимает плечами. — Но так сложилось исторически. Когда Академия начала существовать как институт, наука была доступна только мужчинам, практически без исключений. Несмотря на то, что архонтом Сумеру была Руккхадевата, в то время женщины занимались обустройством быта и воспитанием детей. Лишь после трагедии Каэнри’ах начались изменения. Некоторые Мудрецы, жившие тогда, были уверены, что богиня покинула их, потому что они не позволяли женщинам учиться. До сих пор мы видим отголоски этого неравенства в том, как устроена Академия: женских комнат меньше, но они просторнее и новее. Это связано с тем, что… — Этого вопроса не будет на ваших отборочных экзаменах, — перебивает ее Аль-Хайтам. — Я сдавал его в прошлом году, так что вы можете мне верить. — Отборочный экзамен? — О, — глаза Лизы загораются, — эта традиция пошла еще с того момента, когда шесть даршанов не были так сильно обособлены друг от друга. Студенты изучали все науки, и поэтому… — В конце учебного года вам предстоит ряд испытаний, которые покажут вашим наставникам, на что вы способны. После этого каждый из наставников будет волен отправить вам приглашение в даршан, который он представляет. Если вы получите больше одного приглашения, вы сможете выбирать между даршанами. Если ни одного — вас попросят покинуть Академию. Вот и все. — Ты сводишь все к таким простым вещам, — Лиза вздыхает. — С другой стороны, вы и так узнаете это не от меня. Терминал Акаши выключается, и Кавех несколько раз моргает, пытаясь заново привыкнуть к своему собственному зрению. Постепенно толпа первокурсников делится на две части, и Лиза уводит девушек выше по лестнице. Аль-Хайтам провожает ее равнодушным взглядом. Когда он снова смотрит на оставшихся парней, Кавеху кажется, что этот человек безумно устал и от Лизы, и от людей в принципе. — Идем, — Аль-Хайтам распахивает двери Академии. — Мужское крыло находится внутри. — На каком ты курсе? — спрашивает юноша в традиционных одеждах Лиюэ. — Если я сдавал отборочный экзамен в прошлом году, как ты думаешь? — Аль-Хайтам даже не смотрит на него. — Я думал, чтобы поступить в Академию, нужно уметь считать. Кавех старается их не слушать. Он рассматривает коридоры и украшения, пытаясь запомнить дорогу обратно. В конце концов, он может просто не выбраться отсюда, если что-то пойдет не так. Ему немного неловко из-за меча, обернутого плотной тканью, потому что всем приходится обходить его. Эта штука ужасно тяжелая. Не стоило поднимать его — лучше бы оставил на улице и забыл. Наследие, чтоб его. Постепенно процессия рассеивается. Аль-Хайтам останавливается перед комнатами и называет два имени, реже одно, и идет дальше. Он слишком легко ориентируется в этих лабиринтах. Кавех старается идти позади, чтобы не натыкаться на ненужные разговоры. Когда кто-то пытается познакомиться с ним, он притворяется глухим. А потом они с Аль-Хайтамом остаются наедине. Кавех чувствует себя неуютно. Он устал, ему нужно в душ. И разложить вещи. В основном у него книги, но новые рубашки и Ищущего Истину тоже не мешало бы куда-то деть. Особенного Ищущего Истину. Кавех мечтает о том дне, когда повесит его на стену в своем огромном доме и будет хвастаться, что сразил им сотни врагов. — Заходи, — Аль-Хайтам толкает дверь, — ты ведь Кави, верно? — Я предпочитаю «Кавех», — он прищуривается. — Спасибо за помощь и все такое, но ты можешь идти. — Это моя комната, — Аль-Хайтам слегка подталкивает его в спину. — Удивительно, но мой сосед выпустился. Так бывает. Поэтому мне нашли нового, и им оказался ты. Тьфу. Кавех оставляет связку книг у входа и рассматривает комнату. Два стола из темного дерева, несколько полок, заставленных лингвистическими словарями лишь наполовину, две кровати, одна из которых идеально заправлена. На второй нет покрывала, оно аккуратно висит на спинке. Кавех снимает обувь и открывает шкаф: там все завешено одеждой в белых, серых и зеленых цветах. Он косится на Аль-Хайтама. — Ты не похож на человека, которому нужно столько расшитых рубашек, — Кавех находит две свободные полки в самом низу и укладывает на них свои немногочисленные вещи. Вот и половина работы. — Чтобы поддерживать чистоту ума, нужно поддерживать и чистоту внешнего вида, — Аль-Хайтам поднимает его книги и сам расставляет на полках. — Литература тоже должна быть упорядочена. — Ты странный, — Кавех убирает меч под кровать. — И чтоб ты знал: я чертовски хреново убираюсь. — Ты ведь приехал в Академию учиться, ведь так? — Аль-Хайтам ухмыляется, — так что я смогу научить тебя и уборке. Бесплатные уроки, не благодари. Кавех ложится на свою кровать и утыкается в подушку. Он тихо воет под звуки перелистывания страниц. Когда ужасное чувство от осознания паршивости своей ситуации немного утихает, Аль-Хайтама уже нет, а из-за стенки слышится звук льющейся воды. Кавеху помогут только Архонты.***
Занятия утомительны. Кавех понимает это с первого же дня, когда слушает лекцию о происхождении первых звезд на небосводе Тейвата. Он пытается спросить о том, почему Селестия всегда стоит на одном месте, если звезды движутся, но это кажется глупым. Все его однокурсники молчат, и со своего места наставник Дарьян вещает что-то об истине светил, но он говорит так тихо и невнятно, что Кавех почти засыпает. Он закрывает глаза всего на секунду, и ему на голову опускается деревянная линейка, а наставник неодобрительно смотрит на него и говорит о неуважении к старшим. Зато Кавех, вроде как, проснулся. Несколько девушек хихикают, кто-то тычет его в плечо, и все это достаточно унизительно. Он правда не выспался: Аль-Хайтам разбудил его за два часа до начала занятий и отправил самостоятельно искать дорогу в учебные кабинеты. Кавех чуть не опоздал на свой первый урок. Если так пойдет и дальше, ему лучше возвращаться домой. На первой встрече с наставниками всем ясно дали понять, что вылететь из Академии слишком легко. За употребление наркотиков во внеучебных целях, за драки, за пропуски занятий, за плохую успеваемость и некоторые другие вещи. Сплошная скука. Каждый день у них будет шесть дисциплин: астрономия, история Тейвата, основы теории искусства, филология, алхимия и логика. Кроме этого, три раза в неделю нужно появляться на уроках боевых искусств и языка Каэнри’ах. Кавех чувствует себя измученным, когда наставник Дарьян задает им нарисовать карту звездного неба над Сумеру за неделю. На алхимии они обсуждают, как получить золото из свинца. Кавех слушает предложения однокурсников и рассматривает старые надписи на своей парте. Это бесполезно. Свинец не станет золотом, если не изменить его структуру. Можно выкрасить его золотой краской, но это не то же самое. Точно так же человек не станет кем-то другим, даже если захочет. — Что ты думаешь об этом? — спрашивает наставник Найидин, останавливаясь рядом с местом Кавеха. — Ты не работаешь с классом. Все снова смотрят на него. Может быть, дело в уроке астрономии, может быть, в том, что Кавех выглядит лишним здесь, но почему-то наставник обратил на него внимание. Он встает, собираясь с мыслями. — Я думаю, что это бесполезно, — произносит Кавех. — Как твое имя? — Меня зовут Кавех. — Поясни свой ответ, Кавех. — Я думаю, — он поджимает губы, — это бесполезно, потому что невозможно. Все алхимические труды, в которых описан процесс превращения свинца в золото, возрастом в несколько тысяч лет. В них описано, как с помощью яичного желтка, серы, пороха и даже использования гео глаза бога можно добиться этого превращения. Но золото и свинец — это металлы, а все ингредиенты никак к ним не относятся. Гео — это камень и земля, он не может управлять металлами с низким содержанием примесей, а в золоте их точно нет. — Разве это не потому, что гео вытягивает их? — Я сомневаюсь, — Кавех пожимает плечами, — иначе в Академии бы додумались до этого, верно? Кроме того, в научных трудах, описывающих трансмутацию, не упоминается ни одного случая частиц породы как побочного продукта, хотя это довольно важная часть. — Хорошо, — наставник Найидин кивает. — Ты можешь сесть на свое место, Кавех. Он так и не получает ответа, верно ли рассуждал. Оставшуюся часть занятия они посвящают правилам обращения с алхимическим верстаком, но Кавех все равно чувствует себя лучше. Он не опозорился на втором уроке подряд — это уже что-то. На филологии и основах теории искусств их не просят отвечать. Наставницы Динара и Халис рассказывают о том, как будут проходить их занятия, как устроены их предметы и что скрывается за различными тонкостями в пометках в учебниках. Кавеху нравится это — когда все правила игры заранее известны. В жизни и так слишком много неопределенности, чтобы еще и не знать, как правильно учиться. Потом он вспоминает о домашнем задании по Астрономии. Жить становится уже не так приятно. Все занятие по логике посвящено простейшим задачкам, которые невозможно решить правильно. Каждое принятое решение должно зависеть от условий, каждый шаг должен быть обоснован. Наставник Иржа не хвалит ни один ответ, но заставляет высказаться всех студентов. После этого он задает им написать эссе о том, где именно они ошиблись. Кавех подозревает, что он уже путает слова местами. На истории Тейвата ничего толком не выходит. Кто-то спрашивает наставника Еля о трагедии Каэнри’ах, и это явно интереснее, чем начало времен. Наставник пытается продолжить свою лекцию, но в конце концов сдается и неодобрительно смотрит на них всех сквозь толстые стекла своих очков. — Селестия объявила, что Каэнри’ах слишком опасна, чтобы продолжать существовать. На высшем суде их действия признали омерзительными природе. Затем последовало справедливое наказание. — Разве каждый человек должен платить за действия своего народа? — спрашивает беловолосая девушка из Снежной. Та самая, у которой вчера была меховая накидка. Кажется, ее зовут Кая. — Не мы, жители Семи Королевств, — наставник Ель тяжело вздыхает. — Но когда-то давно люди Каэнри’ах избрали свой путь. Нас с вами направляет воля наших Архонтов, но они поклялись быть добродетельными без богов. Как вы можете видеть, у людей это не особенно хорошо получается. Всем, что здесь происходит, управляют Архонты, и мы лишь пытаемся постичь их мудрость. — Снежная скоро окажется на месте Каэнри’ах! — кто-то с задних рядов хихикает, и девушка садится, недовольно поджав бесцветные губы. В ней вообще есть хоть какие-то цвета? — Не нам решать судьбу Снежной, — строго произносит наставник Ель. — у Царицы есть причины ее поступков, и, как я и сказал, мы только пытаемся постичь мудрость Архонтов, но не думайте, что вы способны на это. Светлейшие умы Академии посвящают тайнам Руккхадеваты и Ирминсуля десятилетия своей жизни, а вы находитесь в Академии без малого два дня. А потом урок заканчивается, и им всем разрешают отдохнуть. Кавех возвращается в свою комнату в одиночестве, и в его голове слишком много информации и мыслей. Ему хочется скорее приступить к изучению теории искусств. Когда он был ребенком, он часто бродил по коридорам поместья и рассматривал картины и гобелены. Некоторые из них были созданы, когда Каэнри’ах еще существовала. Каково это — потерять все за один день? Большинство уцелевших в той трагедии переселились в Снежную. Неудивительно, что у Царицы такие напряженные отношения с Селестией. Говорят, она родилась из снега и крови, чтобы защитить Снежную от вечной вьюги. Народ Каэнри’ах стал ее народом, а она — богиня любви. Конечно, теперь они тоже под ее протекторатом. Кавех открывает дверь своим ключом и ложится на заправленную постель. Аль-Хайтам уже здесь — что-то пишет в своих конспектах и раз в несколько секунд сверяется с книгой. Кавех старается на него не смотреть. Наверняка там что-то посложнее, чем логические задачи и астрономия. — Как тебе первый день? — спрашивает Аль-Хайтам, не отрываясь от записей. — Я хочу отчислиться, — Кавех утыкается лицом в подушку. — Это невыносимо. — В первый год так всегда, — в голосе Аль-Хайтама, кажется, сквозит сочувствие. — У тебя ведь боевые искусства сегодня? — Я не пойду на них, — бурчит Кавех. — Я устал. — Как знаешь. — Меня отчислят за это? — Я не думаю, — Аль-Хайтам делает паузу. — Знаешь, многие ученые этим пренебрегают. Я видел твой меч, и предположил, что это интересно для тебя. — Я увез его, чтобы мать не продала, — Кавех переворачивается на спину. — Никогда не сражался. — Твое право. И больше Аль-Хайтам не говорит ничего. Кавех смотрит в потолок под скрип его письма и думает о карте звездного неба. Потом — о том, как можно было бы нарисовать ее у себя над головой. Ему понадобится лестница. И еще люминесцентная краска, если он хочет видеть звезды в темноте. Это бы смотрелось хорошо. Он мог бы разрисовать весь потолок, нужно только придумать, чем именно.***
Кавех просыпается посреди ночи, потому что кто-то весьма грубо трясет его за плечо. Он кое-как открывает один глаз и видит перед собой только светящийся бледным светом пунктир одного из созвездий. Трясти не перестают. Кавеху приходится начать двигаться и стряхнуть чужую руку со своего плеча. Он смотрит на Аль-Хайтама, одетого в свою обычную одежду, и все-таки открывает второй глаз. Кавех готов поклясться, что видел, как Аль-Хайтам ложится спать. — Ты в курсе, — зло шепчет Кавех, — что, когда будят человека, хотя бы что-то говорят? Например, «проснись, мы горим». — Никто не горит, — Аль-Хайтам пожимает плечами и зажигает лампу. — Нет смысла говорить шепотом. Никто не спит. Одевайся. — Какого хрена? — Кавех кое-как встает и снимает со спинки кровати свою рубашку. — Ты поймешь, — Аль-Хайтам все еще стоит у него за спиной. — Если ты не поторопишься, мы не успеем занять хорошие места. — Да что с тобой не так. Кавех натягивает брюки и застегивает рубашку, оставляя две пуговицы сверху. Он не утруждает себя поиском пиджака в шкафу, в огромном количестве шмоток Аль-Хайтама это практически всегда невозможно, а он даже не собирается помогать. Просто смотрит и отходит на пару шагов, когда Кавех достает свою обувь из-под кровати. — Ты пялишься. — Я слежу за тем, чтобы ты собирался быстрее. — Ты просто хочешь, чтобы я воспламенился прямо здесь. — Во-первых, — говорит Аль-Хайтам, открывая дверь, — у меня нет пиро глаза бога, чтобы это было возможно. Во-вторых, если ты спалишь мои вещи, я тебя убью. В коридоре горят все лампы, и студенты точно так же выходят из своих комнат. Значит, если это ужасный розыгрыш Аль-Хайтама, хотя бы не только Кавех пострадает. Старшекурсники ведут их в противоположную от учебных комнат сторону. В какой-то момент они спускаются по узкой лестнице, и Аль-Хайтам придерживает Кавеха за локоть, чтобы он не свалился. — В прошлом году я чуть не упал, — доверительно шепчет он, — крутая лестница, понимаешь? Кавех хочет спать, а не понимать всякий бред про лестницы. Кто-то из его однокурсниц выдает похожие мысли. Кажется, это Кая. За последний месяц они неплохо сдружились, потому что у Кавеха нет особых предрассудков насчет Снежной, а ей не с кем поговорить. Она забавная, если вдуматься. И ее назвали в честь самого первого советника Царицы, который, кажется, подарил ей свое сердце. Довольно мило. — Пропустите первокурсников! — кричит кто-то из старших прямо в ухо Кавеху. — Аль-Зануда, ты уже не первокурсник. — Я плохо вижу, если стою далеко, — говорит Аль-Хайтам, — сразу становится скучно. — Я ждал твою заявку, — четверокурсник задерживает очередь, но все в таком благоговейном трепете перед ним, что это не создает никаких проблем. — Мастер Тай говорил, что ты делаешь успехи. — Не первый турнир, Рабан, — Аль-Хайтам все-таки снисходит до того, чтобы пройти вперед. — Я не хочу слечь до конца семестра. — Мудрое решение! — кричит Рабан ему в спину. К Кавеху приходит понимание происходящего. Они с Аль-Хайтамом останавливаются у самого ограждения, и их теснят вперед приходящие люди. За ограждением яма с двумя лестницами, по краям которой стоят две одинаковые стойки с оружием. Одноручные мечи, двуручные мечи и копья. Когда разговоры первокурсников постепенно стихают, в яму спускается человек. — Он что, пустынник? — громко спрашивает Фасим. Обычно он сидит позади Кавеха и шепчет всякий бред себе под нос. — Это Сайно, — отвечает кто-то рядом. — И не задавай вопросов про мои уши, это и так не слишком уж вежливо. — Привет, Тигнари, — Аль-Хайтам, кажется, немного расслабляется, — сколько у него сегодня вызовов? — Всего три, — Тигнари пожимает плечами. — Не очень-то много, верно? — Я думал, пустынники не учатся в Академии, — Кавех еще раз смотрит на Сайно. — Его чуть не выгнали на первом курсе, но теперь его хотят забрать в матры, — Тигнари выглядит абсолютно расслабленным. — Чуть не выгнали? — Он получил приглашение в Спантамад уже после официальной церемонии. Видимо, они присмотрелись к его боевым навыкам. К тому же, незадолго до этого он получил глаз бога, и это существенно упростило дело. — В поединках нельзя пользоваться глазом бога, — поясняет Аль-Хайтам, — только оружие и собственное тело, чтобы все находились в равных условиях. — Ты делал ставки? — спрашивает Тигнари, когда в турнирную яму спускается еще один человек. Это девушка. Когда она выпрямляется, видно, что она чуть выше Сайно, и Кавех узнает ее. Это Майира с четвертого курса Амурты. Она несколько раз подходила к ним после занятий по истории и говорила, что это все не имеет никакого отношения к их даршану. Просто нужно знать суть вещей, а биология — это слишком сложно для первокурсников. — Я не азартный человек, — Аль-Хайтам скрещивает руки на груди. — А ты поставил на Сайно. — Все ставят на Сайно, — Тигнари смеется. — Не волнуйся, я покормлю его на свой выигрыш. — Что он сделал Майире? — Кавех наблюдает за тем, как она с очень воинственным видом берет двуручный меч. — Ничего, насколько я знаю, — Тигнари снова пожимает плечами. — Просто все хотят бросить ему вызов. Он не проиграл еще ни одного боя. — Кроме того случая, когда ты протащил на поединок свою бомбу с дерьмом. — Вообще-то это… — Тигнари осекается. — Тихо. Они начинают. Сначала кажется, что Сайно и Майира сражаются почти на равных. Лезвие ее меча достаточно широкое, чтобы блокировать удары и не подпускать острие копья слишком близко. Через полминуты становится понятно, что ей тяжело. Копье длиннее и весит меньше, но это бы не было такой проблемой, если бы не ее оборонительная позиция. С самого начала она не сделала ни одного выпада, только защищалась. Очень быстро поединок подходит к концу. Сайно зажимает Майиру в углу, где у нее нет места, чтобы справиться с мечом, и наставляет копье на ее переносицу. Она смеется и что-то говорит ему. Первый поединок заканчивается, когда ее меч падает на землю. Следующим в яму спускается кто-то из однокурсников Аль-Хайтама — он пару раз заходил к ним в комнату, чтобы обсудить домашнее задание. Кавех в то время был занят росписью потолка и не особо следил за разговорами. Этот парень держится довольно неплохо. Он тоже сражается копьем и даже успевает несколько раз попасть по открытым участкам кожи Сайно. Это похоже на танец. Смертоносный и опасный. Однокурсник Аль-Хайтама движется недостаточно быстро — на один его выпад приходится два-три выпада Сайно. В конце концов, он получает древком копья в живот и сгибается пополам. Сайно хватает его за голову и резко ударяет об свое колено. По всему залу разносится противный хруст. — Это не смертельно, но блядски больно, — Тигнари, похоже, весело. У него очень странный блеск в глазах от вида крови. — Можно было сделать изящнее, — Аль-Хайтам хмурится. — Любители грязи. — Сайно просто хотел закончить поединок побыстрее, — понимает Кавех. — И не особенно покалечить его. — Ага, — Тигнари выглядит удивленным, — ты быстро понял. — Кавех достаточно умен, — ровным тоном замечает Аль-Хайтам. — Удивительно, что он не догадался раньше. — Ты похвалил или унизил меня? — Это комплимент твоему интеллекту, — Аль-Хайтам отводит взгляд. — Неважно. — Ого, стоять, — Тигнари чуть не перелезает через ограждения. — Я не думал, что Риза так быстро… В яму спускается последний соперник Сайно на сегодня. Он почти в два раза больше него. У Ризы по-военному короткие черные волосы, и он выглядит угрожающе. Кавеху становится не по себе от его вида. Он вдруг вспоминает, что Сайно и, вероятно, Риза старше его всего на пару лет. Эти люди явно могли бы убить его, если бы захотели. — На первом курсе Риза постоянно издевался над Сайно из-за того, что ему плохо даются почти все науки, кроме алхимии и логики. Пустынники тупые и все такое, — Тигнари крепче сжимает ограждения. — Они подрались перед экзаменами, и из-за этого Сайно чуть не выгнали, а старик Дарьян уже пообещал пригласить Ризу на Ртавахист. Этот придурок все не может пережить то, что Сайно пойдет в матры, а он пялится на звезды. Риза берет двуручный меч, и поединок начинается. В отличие от Майиры, он может нападать. В руках Сайно копье вращается так быстро, что похоже на огромный круг. Они сходятся и расходятся, хоть Сайно и гораздо проворнее, Риза сильнее. Если бы в его руках был не учебный меч, он мог бы просто разрубить Сайно пополам. Древко копья трещит и разламывается от нескольких ударов. Кавех с удивлением замечает, что не может оторвать взгляд. Он держится за ограждения, как и Тигнари. Когда он оборачивается, даже Аль-Хайтам кажется напряженным. Сайно отскакивает от Ризы и делает несколько стремительных шагов по стене ямы. Риза пытается выставить меч вверх, но он недостаточно быстр: Сайно прыгает на него и кусает в плечо. Когда он поднимает голову, его рот перепачкан в крови. Жуткое зрелище. Риза бросает меч и пытается скинуть Сайно с себя, несколько раз ударяя его по спине кулаками. Сайно хрипит, все так же сдавливая его талию своими бедрами. Риза по инерции делает несколько шагов назад. Он с силой вдавливает пальцы в ноги Сайно, и это тоже должно быть безумно больно. Они оба перепачканы в крови и выглядят, как два подравшихся тигра. Никак не студенты Академии Сумеру. Риза ошибается в том, что подходит достаточно близко к стене. Сайно вдавливает пальцы в его глазницы и опрокидывает его голову назад, ударяя об стену ямы. И еще. И еще, пока Риза не теряет равновесие и не заваливается вперед. Сайно стоит на ногах до того, как Риза падает на колени. Он тоже пытается встать или схватиться за меч, но Сайно поднимает ногу и ударяет его пяткой в позвонок между ключицами. Риза хватает его за щиколотку другой ноги и дергает. Сайно падает на спину. А потом происходит что-то странное. Воздух пахнет электричеством, как во время грозы, и Риза замирает на мгновение. Сайно хватает этого, чтобы встать, напрыгнуть ему на спину и начать душить. Пять секунд. Десять. — Довольно! — кричит наставник Иржа. — Сайно победил. И слезь с него, ради Архонтов. Оставшиеся поединки выглядят блеклыми и медленными по сравнению с тем, что делал Сайно. Он подходит к Тигнари, хромая, пока все наблюдают бой между третьекурсниками, которые поссорились из-за групповой работы. Сайно вытирает окровавленный рот тыльной стороной ладони и хмурится. Он кивает Тигнари и уходит, не произнеся ни слова. Всю следующую неделю первокурсники говорят только о Сайно.***
Иногда на Кавеха просто невозможно смотреть. Он слишком быстро и резко перемещается по комнате, и от этого не может не рябить в глазах. Аль-Хайтам так устал, он хочет закончить с этой главой и лечь спать, но Кавех делает какие-то странные движения вокруг своего эссе по архитектуре эпохи Царя Дешрета. Кажется, он на грани получения сексуального удовольствия от картинок в учебнике. Аль-Хайтам во истину милостив к нему, потому что никак не комментирует этот инцидент помешательства. Он чертит руну «Честность» в центре своей ладони. Это привычка еще с подготовки к экзаменам — Аль-Хайтам всегда знал, чем хочет заниматься, но в юности он был довольно застенчивым ребенком. Тогда его учитель придумал для него игру — Аль-Хайтам должен чертить у себя на коже руны, которые помогут ему начать разговор. «Храбрость», «Честность», «Ум», «Добродетель». Это было первым, что узнал Аль-Хайтам о лингвистике. Сейчас он занимается этим гораздо реже, и это скорее похоже на забаву, чем на реальную помощь от символов или богов. Все руны так или иначе призваны донести какой-то смысл, а не наделить человека особыми качествами или знаниями. И Аль-Хайтам чувствует себя безумно уставшим. Подумав, он стирает «Честность» со своей кожи и пишет на этом месте «Понимание». — Какой бы даршан ты выбрал, если бы мог? — спрашивает он в основном для того, чтобы Кавех вернулся в реальность. — Но я не могу, — он смотрит на Аль-Хайтама, хлопая ресницами, и у него на щеке черный росчерк туши. — Смоделируй ситуацию. Чисто гипотетически, — Аль-Хайтам закатывает глаза. — У тебя, вроде как, неплохое воображение. — Я не знаю, — Кавех откидывается на спинку стула и смотрит на расписанный потолок. У Аль-Хайтама теперь каждую ночь и каждое утро над головой пушистые облака. Кое-где завитки покрыты люминесцентной краской, чтобы они светились в темноте. У Кавеха довольно неплохо получилось, если быть честным. — А ты? — спрашивает он через несколько секунд. — Ну, ты бы так и пошел на Хараватат? — Очевидно, — Аль-Хайтам закрывает глаза, давая им отдохнуть. — У меня и так был выбор. — Сколько приглашений? — Шесть. Возмущенный визг Кавеха обрывается тем, что он падает со своего стула. Аль-Хайтам хотел бы подумать о том, как сильно его это раздражает, но он не может. И он точно так же не может заставить себя считать Кавеха слишком наивным и ребячливым. Хотя ему очень хочется. Архонты свидетели, этот человек скорее изобретательный в своем полнейшем хаосе, чем ребячливый и недалекий. Это тяжелее, чем быть взрослым, застрявшим в теле ребенка. Кавех просто… яркий. Он открыт для всего нового, но в нем и так уже слишком много всего. Как будто переполненная чаша, в которую бросают монетку. И еще одну, и еще, пока вода не перестанет показывать фокусы и все-таки не перельется через край. — Вот что, — Кавех резко хватает Аль-Хайтама за плечи и оттаскивает вместе со стулом от рабочего места. — Ты после начала семестра с ума сходишь. И не сходишь с этого места. Тебе надо отдохнуть, давай. — Мне проверить твое эссе? — насмешливо спрашивает Аль-Хайтам и скрещивает руки на груди. — Да нормально я пишу, — отмахивается Кавех. — Ты долго будешь стыдить меня за то, что я забыл, как называется библиотека? — Я уверен, наставница Динара надолго запомнила твое «дом, где живут книги». — Зато это поэтично. — Графомания. Еще и довольно безвкусная. — Ты такой зануда, — Кавеху, похоже, действительно весело. Он улыбается, и Аль-Хайтам с раздражением понимает, что ему нравится эта улыбка. Особенно из-за того, что именно он вызывает у Кавеха такие чувства. Может быть, действительно стоит отдохнуть. До сроков сдачи еще далеко, а эту главу можно дописать в другой день. Наверное. Вместе с началом другой главы. Аль-Хайтам старается незаметно стереть с ладони «Понимание». — Хорошо, — тихо говорит он. — И как я должен отдыхать? — Ложись на кровать и закрой глаза, — Кавех тащит его со стула и усаживает на расправленную постель. — Пожалуйста? — Ты задумал какую-то пакость, — со вздохом произносит Аль-Хайтам. Он закрывает глаза, чувствуя, как его тело ноет от долгого нахождения в статичной позе. — Вообще-то нет, — Кавех дуется. Вот черт. — Давай, я не смотрю. — О. Хорошо, — он немного теряется, — я думал, тебя придется уговаривать. — Я засну, пока ты соберешься с духом. — Извини, — Аль-Хайтам слышит шорох, — в общем, я хотел рассказать одну историю. Говорят, когда-то на месте Великой Пустыни было море. Это было еще до того, как люди и боги сошли с высокой-высокой горы, и они даже не знали об этих местах. Так вот. Там было только море и ничего больше. Бескрайний океан, а на дне — самые разные вещи. Вымершие животные, русалки, может быть, огромные каньоны размером с весь Сумеру. Представь, что ты стоишь там, на самом дне, и можешь разглядеть все: самых удивительных животных, самые чудесные и интересные вещи, которые только можно вообразить. Представил? Мне почему-то кажется, что там были крики чаек… Аль-Хайтам не вслушивается в то, что говорит Кавех. Ему даже не хочется сказать, что это совсем не история. Перед его глазами отпечатывается образ огромных разноцветных скатов, которые плывут вверх навстречу солнцу. Кавех все рассказывает и рассказывает, придумывая на ходу, и его тихий вкрадчивый голос, обычно наполненный истеричными нотками, сейчас такой спокойный и успокаивающий. Аль-Хайтам чувствует, как все его существо, уставшее от работы над научной статьей и курсовой, медленно расслабляется. Он мягко проваливается в сон, и ему, как и любому жителю Сумеру, ничего не снится.***
В Академии Сумеру есть несколько внутренних садов, которые не особо интересны студентам. Иногда сюда заходят исследователи, чтобы работать в уединении, но они часть какой-то другой Академии. Они никак не связаны со студентами, заданиями, экзаменами и турнирами. Это взрослые люди, и они мыслят как-то по-другому. Кавех не очень-то хочет становиться похожим на них и работать в тишине и уединении. Поэтому он приходит в самый дальний внутренний сад, чтобы переживать приступы паники и тревоги. Аль-Хайтам его нервирует, и в последний раз, когда Кавех думал об экзаменах и о том, что его могут исключить, это не очень хорошо закончилось. Они кричали друг на друга минут десять, потому что Кавех мешал Аль-Хайтаму заниматься, а Аль-Хайтам слишком хорош и слишком отстранен, чтобы не раздражать. Кхм. На самом деле, кричал в основном Кавех. Аль-Хайтам просто хмурился и ждал, пока он закончит. Вышло неприятно. Так что в какой-то момент Кавех решил, что лучше приходить сюда. Ни для кого не секрет, где его можно найти, и иногда Кая присоединяется к нему, и они молча переживают свои страхи в разных концах сада. Их всегда разделяет высокая-высокая груша. Только теперь она отцвела. — Мне сказали, обычно ты здесь, — слышит Кавех. Он отрывает взгляд от зеленой-зеленой травы под ногами и поднимает голову. Перед ним стоит наставница Халис, выглядящая так, будто сутки занималась запрещенными экспериментами. Защитные очки треснули и теперь висят на ее шее, на рубашке следы копоти и сажи, ткань прожжена в нескольких местах на предплечьях. Наставница Халис садится рядом с ним на траву и смотрит на крону груши. — Наставница, — Кавех запоздало встает и пытается поклониться, но она только отмахивается. Он садится обратно. — Я не должна была приходить без приглашения, — она смеется. — Этот сад — территория Академии, — замечает Кавех. — Верно, — наставница Халис кивает, — на самом деле, раньше я тоже приходила сюда, пока не надоело. Идеал формы режет глаз. Кавех оглядывается. — Я не замечал, что сад выполнен в форме золотого сечения, до вашего комментария, — неуверенно говорит он. — Забавно, правда? — наставница Халис усмехается. — Когда я была студенткой, его едва закончили обустраивать. Главный элемент — груша, все выстраивалось вокруг нее. А сколько ей лет, только Архонты знают, — она поджимает губы. — Но потом я заметила золотое сечение, как ты и сказал, и это стало меня раздражать. Мир не должен быть таким идеальным. — Я думал, Кшахревар стремится к идеалу формы, — Кавех чувствует себя неловко. — Я неправильно усвоил ваши уроки, наставница. — Мы стремимся, а не достигаем. Как и природа, — она едва заметно качает головой и усмехается. — Но я думаю, что порядок может родиться только из полного хаоса. Так, как механизм собирается из бардака на столе инженера. — О чем вы хотели поговорить со мной? Нужно уходить отсюда как можно скорее. Кавех не понимает сути разговора, и слова наставницы похожи на высокопарную чушь вроде того, что часто говорит Аль-Хайтам. На занятиях ее мысли не такие пространные. И все-таки — может быть, он нравится ей достаточно сильно, чтобы вести менее формальные диалоги. Но Кавех чувствует этот комок страха в горле — словно сейчас она скажет, что недовольна им и попросит перестать так… — Я заметила, в последнее время ты не слишком уверен в себе, — говорит наставница Халис. — Куда ты хочешь поступить? Кавех ненавидит этот вопрос. Аль-Хайтам спрашивал его об этом несколько раз, и у него нет ответа уже почти год. Кавеху нравятся логика и история, но история не относится к сути Амурты, как и говорила Майира, а логика — часть знания. Еще ему всегда нравилось искусство, и он обожает уроки наставницы Халис, но… Кавех знает, что может неплохо сдать экзамены, и он часто отвечает на ее вопросы. Скорее всего, она пришлет ему приглашение. Но потом он наверняка не оправдает ее ожидания, захочет делать что-то другое и все. Тогда не проще ли принять приглашение от наставника Иржи, если будет выбор? Вахумана — престижный даршан, многие юристы заканчивали его и строили карьеру в Лиюэ. Она дает практически безграничный выбор вариантов. К тому же, знание ради знаний… Вряд ли Кавех способен на что-то большее. Суть Кшахревара в том, чтобы создавать. Изучение старого — это простой путь, а значит, с ним можно справиться. К тому же, сейчас ученые больше сосредоточены на механизмах, а не на зданиях. Зачем тогда пытаться? Кавех всего лишь будет… Да в любом раскладе у него нет никаких шансов сделать что-то выдающееся. — Мне нравятся ваши занятия, — осторожно говорит Кавех. — И логика. Еще история. Но, если честно, я планировал делать выбор уже после сдачи экзаменов. — Ты собираешься сдавать экзамен у наставника Еля? — наставница Халис выглядит удивленной. — Он ведь освободил тех, кто не ходил на дополнительные занятия. — История ближе к Вахумане, поэтому я выбираю между ней и Кшахреваром, — поясняет Кавех. — Но для начала мне нужно сдать экзамены. — Я бы хотела видеть тебя на Кшахреваре, — честно говорит наставница Халис. — Я ценю это, — Кавех опускает голову. — Но я не уверен, что подхожу для создания механизмов. — Тебе больше по душе архитектура, верно? — она встает. Приходится подняться вслед за ней. — Логика — такая же важная часть любого действия, как и важная часть Вахуманы. Программа первокурсников существует для того, чтобы дать вам основные знания о мире и его сути, а не таинства даршанов. — Я бы хотел… возможно, я бы хотел стать архитектором, — Кавех опускает взгляд. — Но я недостаточно талантлив, чтобы это имело какой-то смысл. Лишь один человек из сотни… — Да, — наставница Халис резко обрывает его. — Но, думая о себе так, ты даешь лишний шанс тем оставшимся девяносто девяти. — Я не жадный человек, — Кавех чувствует раздражение. — Если у них больше амбиций, я уступлю. — Я еще не забыла, как ты кричал на Фасима, потому что он пытался выйти с докладом впереди твоей очереди. Не обманывай людей, Кавех. Тем более свою наставницу. — Если у меня не получится, я разочарую вас. И самого себя. — Решение о приглашении принимается после экзаменов в одном моменте. А с разочарованием в себе мудрые люди поступают так: они проглатывают его и учатся на своих ошибках. Ты здесь, чтобы научиться мудрости. — Спасибо за ценный совет, — Кавех кланяется. — Но мне пора… — Я даю тебе возможность, и ты пытаешься от нее сбежать, — строго произносит наставница Халис. — Я не обязана тебя уговаривать. И я не даю тебе никаких гарантий, что тебя не исключат. — Чего вы от меня хотите? — Честно? — она усмехается. — Я хочу возродить архитектурное искусство Сумеру. И ты единственный за последние десять лет, кого это хоть как-то интересует. К сожалению, у тебя огромные проблемы с пониманием сути вещей и ужасный характер, и, возможно, это так и останется моей несбыточной мечтой. — Я не хочу такой большой ответственности. — Это не ответственность. Я просто дам шанс и тебе, и Кхашевару. Если ты не справишься, будет другой человек когда-нибудь потом. Выбор между хоть чем-то и ничем довольно очевиден. — У вас тоже характер так себе, — бурчит Кавех. — Ты только заметил? — наставница Халис прищуривается. — Когда мы станем коллегами по исследованиям, помни о том, что турниры разрешены только между студентами. Кавех поверить не может, что дал свое согласие на что-то подобное. Но наставница Халис права — ему действительно не стоит врать. Хотя бы себе. Если появляется шанс, нужно им пользоваться. — Спасибо вам, — он кланяется еще раз. Кавех успевает сделать несколько шагов, когда наставница окликает его. — Кстати, мастер Тай очень огорчен тем, что ни разу не видел тебя! — весело кричит она. — Берегись, иногда он поджидает прогульщиков в самых необычных местах. Кавех вздрагивает. Из сада он почти бежит.***
Летом в Сумеру слишком жарко. Не жарче, конечно, чем в Великой Пустыне, но в городе тоже негде спрятаться от жары. На каменных улочках слишком мало высоких деревьев, чтобы создавать тень и охлаждать их. Кавеху становится невыносимо находиться здесь в первый же день после экзаменов. Его мысли занимает досадное недоразумение — единственное приглашение, которое, он уверен, стало единственным из-за наставницы Халис. Гордость Кавеха болезненно воет, когда он смотрит на свою брошь с отличительным знаком Кшахревара. Аль-Хайтам не издевается над ним, и это отвратительно. Он даже поздравил Кавеха с успешно сданными экзаменами. Это ужасное, непередаваемое чувство горечи на языке. И все-таки. Десять первокурсников покинули Академию Сумеру, а Кавех попал на один из самых престижных даршанов как надежда архитектурного искусства. Тьфу. Лучше бы его тоже исключили, чем это. С другой стороны, Кая тоже осталась в Академии, а Аль-Хайтам никогда не выберется отсюда. А они, вообще-то, единственные друзья Кавеха. Тьфу. Тьфу-тьфу-тьфу, хуже и не придумаешь. Об экзаменах он помнит только две вещи: парализующий ужас и мастера Тая. Он был в комиссии на логике и филологии, и Кавех понятия не имеет, почему. Мастер Тай выглядел совсем не так, как Кавех думал, должен выглядеть человек, в совершенстве владеющий боевыми искусствами. Довольно худой мужчина с тонким лицом и осторожной, неловкой улыбкой на бледных губах. Белые волосы по оттенку такие же, как и у Каи, только гораздо длиннее. И глаза. Ярко синие, похожие на рисунки порванной реальности. Он спросил Кавеха, какие слова написал последний министр Каэнри’ах на стенах павшего города. «Мира не существует». Вот так, кажется, Кавех и завалил филологию. — Мастер Тай, — внезапно произносит он, пока Аль-Хайтам присматривается к фруктам на базаре. Аль-Хайтам медленно переводит взгляд с закатников на Кавеха. Они выглядят перезревшими и ужасно сладкими, наверняка вот-вот испортятся, если хранить еще хоть день, но сейчас это был бы восхитительный вкус. Аль-Хайтам терпеливо ждет, пока Кавех продолжит мысль. Потом ему, видимо, это надоедает, и он расплачивается с торговцем за два закатника и отдает один Кавеху. — Что «мастер Тай»? — со вздохом спрашивает Аль-Хайтам, когда Кавех отвлекается на ковры ручной работы. — Он из Каэнри’ах, верно? — он протирает закатник рукавом и кусает. Вкус прекрасный. — Может быть, — Аль-Хайтам неодобрительно поджимает губы, — я никогда не интересовался. У тебя руки грязные. И закатник тоже грязный. — Так вкуснее, — отмахивается Кавех, — я просто думал о нем. Ну, об экзаменах. Он завалил меня, потому что я не ходил на его занятия. — Почти никто не ходит на его занятия, — Аль-Хайтам пожимает плечами, — мы же ученые, а не бойцы. — Ты постоянно тренируешься. — Личный интерес. Некоторое время они идут молча. Большой базар остается позади, и теперь снова отвратительно жарко. Каникулы длятся всего две недели, но за это время можно было бы успеть съездить к матери, там хотя бы можно спрятаться от жары. И нельзя спрятаться от самой матери. Кавех не хочет чувствовать это: по приезде видеть светлые прямоугольники на месте дорогих картин и пустые витрины. В следующем году она собирается продавать поместье, потому что его безумно дорого содержать. Это последний раз, когда Кавеху вообще есть, куда возвращаться. — Ты не поедешь к родителям? — спрашивает он через некоторое время. — Далеко, — Аль-Хайтам чуть хмурится, — я младший ребенок в семье, и они оба уже на пенсии, поэтому решили переехать подальше от… всего этого в Мондштадт. Мы не увидимся, пока я не окончу Академию. — Это звучит… не очень, — Кавех чувствует себя неловко. Странная мысль посещает его почти мгновенно. Он не может поехать домой один, потому что тогда, вероятно, сойдет с ума от пустоты, одиночества и похвалы от матери. То, что Кавех получил всего одно приглашение, это не достижение. Это чертова катастрофа. — Я собираюсь съездить домой, — он старается говорить непринужденно, — если ты хочешь, ты можешь поехать со мной. Поместье старое, и экскурсию я не обещаю, потому что нихрена не помню, но, может, тебе будет интересно. — Какая эпоха? — Ранний Азари, чуть позже свержения Царя Дешрета, — не задумываясь, отвечает Кавех. — Преимущества древнего рода и все такое. — Звучит заманчиво, — Аль-Хайтам изображает что-то похожее на улыбку. — Не удивительно, что тебя интересует архитектура. Если он сейчас не согласится, Кавеху придется уехать, потому что он уже сказал, что собирается это сделать, и он испытывает жгучий стыд за то, как отвратительно бедность расправилась со всем, что он должен был унаследовать. К сожалению, он унаследовал только долги отца. Вряд ли он расплатится с ними к концу жизни. Вот поэтому у Кавеха никогда не будет детей. — Там не слишком… много реликвий. Но, я думаю, что-то еще осталось, — осторожно говорит он. — И я был бы рад, если бы ты поехал со мной. — Ты говорил, что увез меч, чтобы мать его не продала, — вспоминает Аль-Хайтам. — Она продает содержимое семейной сокровищницы? — Его продал еще отец, — Кавех вздыхает. — Ей осталось то, что стояло в коридорах и большом зале. — Почему бы не продать поместье? Это практичнее. — Видимо, она это тоже поняла. Еще одно слово, и Кавех начнет умолять Аль-Хайтама поехать с ним. — Ладно. Я хочу посмотреть, пока это возможно. — Серьезно? — Я не шучу на такие темы. — Ты вообще не шутишь. — Твоя правда. Кавех чуть не плачет от облегчения. Они уезжают на следующее утро. На лошадях дорога занимает всего день пути, и Кавеху приходится смириться с тем, что эти животные ненавидят его и обожают Аль-Хайтама. Как и любой уважающий себя человек, в детстве Кавех сбегал каждый раз, когда его пытались заставить учиться верховой езде. Потом содержание лошадей стало слишком дорогим. Год назад он добирался до Академии, прося торговцев подвезти его за охрану каравана. Ну, у Кавеха же был с собой меч. И ему чертовски сильно повезло, что никто не пытался на них напасть. Он чувствует странное тепло, когда Аль-Хайтам приходит в тихий восторг от вида поместья: несмотря на то, что из слуг остались только две совсем старые экономки, оно выглядит красивым. Если бы Кавех не прожил здесь всю жизнь, он бы точно слег с нервным перевозбуждением. Некоторые его предки владели дендро глазом бога, и они использовали лианы так, чтобы поместье выглядело немного заросшим, но при этом очаровательным и величественным, как на картинках в учебнике по истории искусств. Кавех сам распахивает двери, чувствуя стыд за это: по правилам он как хозяин дома должен был предупредить управляющего и организовать достойный прием. Но управляющего у них нет. В тишине полупустого коридора слышно лишь их с Аль-Хайтамом шаги. Тот неторопливо рассматривает стены с единственной оставшейся картиной и ничего не говорит, но, кажется, ему нравится. Кавех чихает от пыли. — Молодой господин! — слышит он и подавляет в себе порыв сбежать. — Вы вернулись? — Я приехал на каникулы с моим другом, Айтен, — Кавех старается взять себя в руки. — Как матушка? — Слегла с мигренями от жары, господин, — старая экономка кивает. — Боюсь, не выйдет до сезона дождей. — Передайте ей, что я зайду через два дня. Кавех игнорирует пронзительный взгляд Аль-Хайтама. — Я донесу ваш багаж, молодой господин и… — Аль-Хайтам, — он слегка кланяется. — Не нужно, мы справимся. Лучше помогите госпоже. Спасибо за прием, Айтен. — Нечасто увидишь здесь людей, которые не покупают драгоценности, — она по-старчески тяжело вздыхает, и Кавех усилием воли не кривится. Айтен уходит, шаркая ногами, и он может дышать спокойно, только когда она сворачивает в женскую часть дома. Вторая экономка, Ария, видимо, действительно помогает матери справиться с мигренью. Кавех не должен испытывать ко всему этому такое отвращение, но его раздражает старость. И он до сих пор по-детски зол на то, что все его имущество начали распродавать еще до того, как он смог им распоряжаться. Кавех показывает Аль-Хайтаму комнату, в которой тот будет жить. Ему страшно возвращаться в свою, там слишком много воспоминаний, и все они омрачены ужасной несправедливостью. Когда Кавех был ребенком, ему разрешали общаться только с такими же знатными детьми из древних родов, но потом, когда отец окончательно плюнул на все и сбежал, он стал никому не нужен. К тому же, официальные визиты можно наносить довольно редко. Так или иначе, его старая комната сохранила все это чувство одиночества. Наставница Халис как-то сказала, что у Кавеха ужасный характер, но это не его проблемы, потому что некому было его воспитывать и учить нормально общаться с людьми. А он хотел, вообще-то, поэтому вместо этого научился привлекать внимание любыми способами. Он до сих пор не может отделаться от этой привычки. Но комната выглядит… обычной. Ничего, только свежее постельное белье. Его меняют во всем доме раз в неделю несмотря на то, что из жилых комнат обычно заняты только три — покои матери и комнаты Арии и Айтен. Когда Кавех возвращается за Аль-Хайтамом, тот выглядит смущенным. Удивительное зрелище. Кавех прислоняется спиной к дверному косяку и скрещивает руки на груди, наблюдая за ним. — Расслабься, — говорит он с улыбкой, — я и так знаю все твои ужасные привычки. — Поверить не могу, что ты здесь вырос, — Аль-Хайтам закатывает глаза. — Ты должен был получить достойное воспитание. — Не успел, — Кавех пожимает плечами, — мой отец сбежал в Натлан, когда мне было лет шесть. Мои учителя держались до моих десяти, но мы не могли им платить, так что… — Мне жаль, — Аль-Хайтам отворачивается от него. — Не надо меня жалеть, — Кавех садится на кровать рядом с ним и пихает его локтем. — Нам нужно отдохнуть от учебы, а не предаваться сентиментальным мыслям о моем неудавшемся детстве. — Я взял с собой несколько книг, чтобы позаниматься. — Архонты, — Кавех испытывает настоящий ужас. — Что с тобой не так? — Я пошутил, — Аль-Хайтам неловко улыбается. — Никогда не видел, как ты нервничаешь. — Я нервничал перед защитой курсовой работы. — Ты не нервничал вот так. Аль-Хайтам неуверенно пожимает плечами, и у Кавеха появляется настойчивое желание придушить его подушкой или обнять. Огромное желание, которое вот-вот сломает ему ребра, если он ничего с этим не сделает. Кавех тянет руку и… И в следующий момент они оба смеются, и, честное слово, он правда пытается придушить Аль-Хайтама подушкой, но тот применяет какой-то особый вид щекотки, и все, что понимает Кавех в этом безумно странном моменте — Аль-Хайтам сияет, когда улыбается вот так. Примерно через пять часов, лежа в своей постели, Кавех мрачно замечает одну вещь: если бы он влюбился в кого-то другого, даже в Каю, это бы не было так мучительно. Настоящий позор.***
Из тени под пальмой Кавех наблюдает за приветствием первокурсников. В прошлом году там стояла Лиза, но она так быстро уехала, всего через месяц после начала занятий, что никто толком не успел с ней познакомиться. Говорят, она вернулась в Мондштадт, чтобы помогать рыцарям и управлять местной библиотекой. Наставники и мудрецы жаловались на то, что она просто так тратит свой потенциал, но Кавех ее понимает: если неинтересно совершать подвиги и великие открытия, зачем это делать? Чтобы удовлетворить других? Тогда у такого огромного потенциала, как они говорят, нет смысла. Кавех с горечью смотрит на свою брошь. Эти шестерни его нервируют. В этом году на ступенях стоят Тигнари и Кая, и они настолько непохожи, насколько это возможно: черные и белые волосы, загорелая и бледная кожа, Сумеру и Снежная. Кая похожа на белый лед, может быть, на снег в ее родной стране. Кавех видел снег только в книжках, но она говорит, больше всего он напоминает пепел. Когда первокурсники-юноши уходят за Тигнари, Кая недолго стоит на месте, дожидаясь, пока Кавех появится. Она едва улыбается своей холодной улыбкой, и кажется, что под этим солнцем она растает. Кавех не хотел бы это проверять — без Каи, у него из близких останется только Аль-Хайтам, и тогда они оба сойдут с ума. — Посмотрите, что делает с людьми Кшахревар. Дамы, это единственный студент, который попал на него в прошлом году, и от него уже исходит аура разочарования. — Кая указывает на Кавеха, и девушки оборачиваются к нему. — Тебе все равно нельзя в женские комнаты, можешь догнать Тигнари и поздравить его. — С чем? — Кавех щурится. — Он наконец-то избавился от своего ненормального? — Теперь это звание у тебя. — Я никак не отношусь к Тигнари. — Нет, но ты ненормальный Аль-Хайтама. Смирись, это твоя карма. Сансара всегда будет возвращать тебя к страданию, — Кая слегка кланяется. Тьфу. — Тигнари предложили вести историю у первокурсников. Он согласился при условии, что после этого его свободно отпустят в лес. — А можно мы пойдем? — ее перебивает одна из девушек. — Потом поговорите, серьезно. Кавех кивает Кае и уходит. По пути к себе он несколько раз пробует новое сочетание слов на язык. «Наставник Тигнари», — звучит довольно странно. Кавех почти не видел его после окончания первого семестра, потому что выпускников обычно никто не видит вне их комнат и библиотеки. Ему становится интересно, взяли ли Сайно в матры. И, что важнее, кто станет новой звездой поединков. Кавех узнает ответы на свои вопросы слишком скоро, всего через месяц после начала занятий. Его загружают профильными предметами так, что ему хочется выть, и каждый раз, когда они с Халис встречаются в коридоре, она подмигивает ему. Ее рубашки всегда прожигаются в разных местах, даже на воротнике. Кавех не хочет с ней работать никогда. И, пока он занят учебой, происходят события, как и всегда. Ему приходится прийти на первый турнир, потому что там участвуют и Кая, и Аль-Хайтам. Либо Кавех будет за них болеть, либо Кая сделает из его шкурки новую накидку, которая наконец-то будет больше подходить погоде Сумеру. Аль-Хайтам и Кая не сражаются друг с другом, но тогда бы Кавех точно сошел с ума, поэтому это к лучшему. Впрочем, они оба становятся любимцами первокурсников: те болеют за них, не обращая внимания на других участников турнира. Рядом больше не стоит Тигнари, чтобы объяснить суть турнира, и Кавеху приходится делать это вместо него. Он отвечает на вопросы первокурсников и немного восхищается тем, как Аль-Хайтам обращается с мечом. Кая больше полагается на свои локти и колени, чем на копье. Она не подпускает противников достаточно близко, пока не утомит их, а потом сама бросается на них из низкой стойки. Скоро ей придется учиться чему-то новому — сейчас это срабатывает только из-за эффекта неожиданности. Никто с других курсов еще не видел, как она сражается. Аль-Хайтам показывает выверенное в своей простоте мастерство. Кавех точно знает, сколько он проводит времени за тренировками, и всем этим движениям уже много лет. У Аль-Хайтама нет особых силы или скорости, он всего лишь до ужаса педантичен во всем, что делает. И за этим приятно наблюдать. Кавех даже чуть меньше жалеет о своей отвратительной влюбленности в него. Теперь это хотя бы не так противно. Новости о Сайно появляются на следующий день после турнира: вся Академия перешептывается о том, что он раскрыл какое-то сложное дело. Это больше напоминает прошлый год, чем совершенно новое восхищение Аль-Хайтамом. По крайней мере, Сайно действительно загадочный. Это гораздо легче переварить, чем странные любовные записки, просунутые под дверь. Аль-Хайтам каждый раз сдержанно удивляется, когда видит их. Кавех хочет организовать его фан-клуб, просто чтобы продемонстрировать, насколько он занудный и скучный. Вот Кавех влюблен именно в это, а не во всякие фантазии. Все эти люди, увидевшие красоту Аль-Хайтама только на турнире, слишком слабы. Кавех никогда не простит себе этих мыслей. — Сделаем перерыв? — спрашивает Аль-Хайтам где-то на пятый час решения задач. Ну, их решает Кавех. Чем занимаются на Хараватате — сплошная загадка. — Неужели твой вечный гений устал? — Кавех подпирает подбородок рукой. — Я подумал, что тебе нужно отдохнуть, — Аль-Хайтам пожимает плечами. — Тебе сложно слишком долго концентрироваться на работе. И тебе надо выпить воды. — Все нормально, — Кавех раздраженно поправляет челку. — Я нормально справляюсь с учебой и со своими потребностями. — Это плохо, что я беспокоюсь о тебе? Если бы Кавех достаточно плохо знал Аль-Хайтама и не жил с ним уже больше года, он бы не заподозрил в этом вопросе ничего странного. Обычный вежливый тон, ничего личного. Но Кавех знает Аль-Хайтама, и он слышит эти расстроенно-обиженные нотки. Небольшое изменение в интонации. Когда Кавех поднимает голову, он видит это слегка недовольное лицо, и ему становится стыдно. Архонты, пусть в их окно залетит шаровая молния, и Кавех перед ней станцует. — Нет, наверное, — от безысходности он садится на кровать. — Просто раньше… не думаю, что кто-то видел меня настолько часто. — Ты говорил, что в последние два года мог неделю прятаться ото всех в поместье, — Аль-Хайтам садится рядом с ним. — Для человека, который до этого ни с кем не жил, ты легко приспособился к жизни со мной. — Я запретил тебе наступать на ковер. — Это длилось всего месяц, — Аль-Хайтам пожимает плечами. — Мой прошлый сосед несколько раз просил, чтобы меня переселили от него. Ему казалось, я веду себя жутко. — Ты самый не жуткий человек из всех, кого я знаю, — искренне говорит Кавех. — Серьезно, антоним к слову «жутко». — В этом году происходит что-то странное, — Аль-Хайтам трет лицо ладонями и нервно усмехается. — Почему все обращают на меня так много внимания? — Ты красиво сражаешься, — Кавех смотрит на свои руки. Кажется, он начинает краснеть, — и ты вот-вот станешь легендой Хараватата. Серьезно, ты младше меня, но учишься на третьем курсе, и у тебя идеальная успеваемость. А многим нравятся умные и красивые люди. Еще и такие молодые. — А тебе? Кавех чувствует, как от ужаса у него леденеют пальцы. — Ну, — он неопределенно мотает головой, — я же «легко приспособился к жизни с тобой». — О тебе тоже говорят. Единственный, кто поступил на Кшахревар на своем курсе. — Халис приглашала Каю и еще пару людей, но они выбрали другие даршаны, — Кавех прислоняется спиной к стене. — Просто у меня выбора не было. — Наставница Динара думала над тем, чтобы отправить тебе приглашение, — зачем-то говорит Аль-Хайтам. — Но наставница Халис ее отговорила. И мастер Тай тоже. — Я не сомневаюсь, — Кавех зажмуривается. — Я не понимаю, чего от меня все хотят. Я от себя ничего не хочу, надо было отчислиться и уехать. — Почему ты так говоришь? — Лишние ожидания порождают только разочарование, — он усмехается. — Я разочарую всех, как разочаровал отца. А потом мать. Может быть, если бы я послушно занимался правильными вещами, они бы увидели, что у меня есть потенциал, и не… а, неважно. Ты поймешь потом. — Из-за этого ты хотел бы уехать? — уточняет Аль-Хайтам. — Вроде того. — Твои родители погрязли в долгах, потому что не смогли эффективно распределять финансовые средства, — уверенно произносит он. — И они пытались заставить тебя делать то, что тебе не нравится. — Мне хотелось кататься на лошадях. И учиться фехтованию, — тихо говорит Кавех, — просто… я уже тогда знал, что когда-нибудь этого не будет. Конечно, мне было грустно не заниматься этим вообще, но я понимал, что, если я действительно это полюблю, а потом у меня это заберут, это… ну, больно? Кавех избегает разочарования. И он не хочет, чтобы кто-то разочаровывался в нем. Особенно Аль-Хайтам, а это будет неизбежно, потому что все будет не так, и… — Я понимаю, — через некоторое время говорит Аль-Хайтам. — На самом деле, я боюсь того момента, когда все снова вспомнят, что я слишком скучный для них. И поймут, что это не… что во мне нет ничего необычного. — Ну, мне это нравится. Что я всегда знаю, чего от тебя ждать. И можно расслабиться, я думаю? — Кавех смотрит на Аль-Хайтама, и ему безумно жарко от смущения. — Чувство надежности. — Я могу тебя обнять? У Кавеха сейчас напрочь съедет крыша. Он просто сойдет с ума, и его найдут где-нибудь в лесу Авидья рядом с дозорными, которые будут думать, что он один из тех ненормальных ученых, которые пытаются связаться с Ирминсулем. Конечно, Кавех соглашается. Он слишком расстроен своими мыслями, и Аль-Хайтам тоже явно чувствует себя не очень хорошо. Позже, когда они закончат с заданиями и погасят свет, Кавех уткнется лицом в подушку, откроет рот и сделает вид, что кричит от отчаяния. У него никогда не было практики объятий с объектом своей влюбленности, и он почти уверен, что Аль-Хайтам слышит, как быстро бьется его сердце. Это довольно неловко и неудобно, но Кавеха придется отдирать от Аль-Хайтама, даже если Селестия решит их всех убить. Он закрывает глаза, и ему так хорошо, что можно было бы заснуть и придумать какое-нибудь романтичное продолжение объятий. — Знаешь, — шепчет Аль-Хайтам ему в волосы, — ты единственный человек, которого полностью устраивает мой характер. — Ты тоже, — Кавех сейчас, кажется, расплачется. — Я не знаю, что буду делать, когда тебе это надоест. Аль-Хайтам резко отстраняется и крепко держит его за плечи. Вовремя — у Кавеха уже появился порыв сбежать через окно. — Посмотри на меня, — строго произносит Аль-Хайтам и обхватывает его подбородок пальцами. — Ты не делаешь ничего, что может мне надоесть. Даже когда ты в плохом настроении и кричишь на меня за то, что я слишком громко дышу. — Даже если я тебя поцелую? Кавех настойчиво пытается выбраться и убежать, пока Аль-Хайтам внимательно изучает его взглядом. Это конец. Надо перевести все в шутку, но у Кавеха сейчас расплавятся мозги, и он не может думать. Абсолютно. Вот, что делает с людьми отдых от домашней работы. Когда он будет жить с каким-нибудь другим соседом, потому что Аль-Хайтам точно не захочет находиться с ним в одной комнате и чувствовать себя неловко, он будет посвящать всего себя заданиям. И больше никогда не будет ни с кем разговаривать. Даст обет молчания. Это наказание, потому что Кавех обожает разговаривать. — Отпусти меня? — отчаянно-жалко просит он. — Или скажи что-нибудь. — Я паникую, — голос Аль-Хайтама тоже подозрительно похож на отчаянно-жалкий. — Это не ты сказал ужасно стыдную вещь, которая компрометирует тебя самым худшим образом, — шипит Кавех. — Отпусти меня, я больше паникую!.. — У меня в голове только одна мысль, которая компрометирует меня еще хуже, — лицо Аль-Хайтама стремительно белеет. — Если ты меня поцелуешь, это будет… — Неподобающе? Оскорбительно? — Здесь уместно скорее «очень приятно». Но, основываясь на твоих привычках всегда говорить то, что тебе придет в голову, я допускаю гипотетический характер вопроса. — Эй! — Кавех встряхивает его, — очнись, я только что говорил тебе о том, как никогда не делал вещи, которые могу полюбить, потому что боялся разочароваться. У меня! Травма! По этому поводу! Конечно, я не говорил, Архонты, серьезно, ты… И Аль-Хайтам его целует. Кавех абсолютно точно сойдет с ума, но через пару минут, а сейчас ему еще нужен его рассудок, чтобы запомнить этот момент и быть счастливым дураком. Целоваться из такого положения ужасно неудобно, и он забирается на колени Аль-Хайтама и гладит его плечи, ему нужно так много прямо сейчас. Просто… весь этот человек, самый скучный и нормальный из всех, кого знает Кавех, и они идеально уравновешивают друг друга, потому что его самого обычно называют безумцем. Он кусает Аль-Хайтама за нижнюю губу и отчаянно пытается засунуть свой язык ему в глотку. Надо успеть взять от этой жизни все. — Полегче, — просит Аль-Хайтам, отстраняясь, — это слишком… не то. — Я экспериментирую, — Кавех облизывается. — Результаты неудовлетворительны, — Аль-Хайтам обхватывает его шею сзади, и от этого позвоночник прошивает волна мурашек. — Интересно. — Заткнись и сделай что-нибудь еще, иначе я тебя сожру, — абсолютно серьезно обещает Кавех. Аль-Хайтам запускает пальцы одной руки ему в волосы, окончательно уничтожая намеки на опрятность. Другой рукой он притягивает Кавеха ближе к себе, так, чтобы они соприкасались как можно больше. Это приятно и очень горячо, и Кавех уже это любит, поэтому он скорее отдаст чью-нибудь руку, чем позволит себе куда-то сбежать и игнорировать желание целовать Аль-Хайтама. Запретный плод сладок? Кто-нибудь в курсе, насколько Кавеху плевать? Он сдирает с Аль-Хайтама его домашнюю рубашку, отдаленно замечая, как дрожат собственные руки. Это так хорошо. Кавех должен устроить перепланировку в комнате, чтобы сдвинутые кровати не мешали нигде проходить, потому что он прекрасно понимает, насколько удобнее целоваться и трогать друг друга на сдвинутых кроватях. Если бы все, что должно поддаваться страсти, ей поддавалось, то Кавех бы эффектно толкнул Аль-Хайтама в грудь, чтобы тот лег и можно было лежать на нем. Но тот только осторожно опускается, чтобы не удариться затылком об изголовье, и Кавех находит время, чтобы выпутаться из своего кардигана. Рубашку пусть расстегивает Аль-Хайтам. — Ты можешь оставить какую-нибудь метку? — спрашивает Кавех, пока расправляется с рукавами. — Укусить, не знаю, засос, что-нибудь… — Подозреваю, что у тебя останутся синяки на бедрах, — Аль-Хайтам оглядывает его со слегка виноватым видом. — На шее, на бедрах никто не увидит, — Кавех опирается на одно колено, чтобы было удобнее, и слегка двигается вперед, и… — О, черт. Кавех скулит от наслаждения, когда Аль-Хайтам кусает его шею и обхватывает задницу, чтобы прижать ближе к себе, и Кавех чувствует, какой он возбужденный, и у него самого сознание как будто попало под прямой удар молнии, ему срочно надо стянуть штаны. Хотя бы с Аль-Хайтама, а там — как пойдет. Так или иначе, лежа в отвратительно неудобной позе и используя Аль-Хайтама вместо подушки, Кавех делает несколько мысленных заметок. Во-первых, ему нравится целоваться. Во-вторых, ощущение чужой руки на своем члене — это точно очень хорошее ощущение. В-третьих, ощущение своей руки на чужом члене — тоже очень хорошее ощущение. И, наконец, в-четвертых, вытирать сперму об простынь — мерзко. Но это можно пережить ради пунктов, описанных выше. Как говорится, у всего должна быть своя цена. А потом они одновременно вспоминают про недоделанное домашнее задание и единогласно решают, что взаимная мастурбация не стоит полного отсутствия сна и какой-либо перспективы не вылететь из Академии за неделю. И за ту же проклятую неделю они оба устают настолько сильно, что единственные телодвижения в сторону друг друга, которые не тратят слишком много энергии — это несколько ленивых поцелуев и сон на сдвинутых кроватях.***
— Между прочим, это твоя вина, — говорит Кавех, когда мимо него проносится Халис с кружкой ее чая из грибов и какой-то странной травы. Один раз он попробовал этот… чай. Ничем хорошим это не закончилось. — Я виновата, что никто, кроме тебя, не захотел учиться на Кшахреваре? — спрашивает она, упираясь локтями в его стол. — Ты подаешь дурной пример и разочаровываешь одним своим видом, — Кавех фыркает. — И ты послала всего четыре приглашения. — Если бы я не умоляла наставника Иржу и Динару не трогать тебя, ты бы тоже сбежал, — Халис пожимает плечами. — Я удивлена, что ты не попытался смыться из Академии. А, нет, не удивлена, у тебя же появилась личная жизнь. — Я тебя ненавижу, — бурчит Кавех. — Кто вообще позволил тебе вести занятия у первокурсников? — Тот же, кто позволил это делать Тигнари, — Халис снова пожимает плечами. Они оба тяжело вздыхают, вспоминая выбитое окно в восточном крыле. И последние дополнительные занятия по биологии, на которых несколько студентов отравились. Они сидят в мастерской Халис, где теперь обосновался и Кавех. Ему выделили отдельный стол и разрешили пользоваться данными из Акаши, чтобы не тратить время на его обучение, а потом сослали к ней. Преподаватели продержались чуть больше месяца, и Кавех их не винит. Он бы тоже не стал тратить время на одного человека. Иногда ему позволяют посещать лекции старших курсов, чтобы не чувствовать себя настолько Особенным. Скорее обособленным от всех. Он еще раз смотрит на Халис: она снова не спала всю ночь и занималась своим проектом, и темный пучок ее кудрявых волос выглядит особенно небрежным. На самом деле, у них не особенно большая разница в возрасте — всего десять лет или что-то вроде, и до назначения Тигнари Халис и наставница Динара были самыми молодыми преподавателями в Академии. Теперь наставник Ель наконец-то может заняться своими плесниками и жить спокойно. Без вопросов про Каэнри’ах. — Как дела у Аль-Хайтама? — спрашивает Халис, отпивая из своей кружки. — Как обычно, — Кавех подавляет желание стукнуть ее линейкой. — Мы уведомим вас, если произойдут изменения. — Наверное, очень удобно жить в одной комнате со своим мужчиной, — Халис нагло улыбается. Кавех бросает в нее карандаш. — Столько возможностей… — Столько домашней работы, — обрывает ее Кавех. — Найди Каю и сплетничай с ней. У вас одни и те же темы для разговора. — Она называет меня наставницей, это проблема, — Халис задумчиво смотрит в свой чай. Она едва не засыпает, моргнув. — Отдохни, — Кавех слегка трясет ее за плечо. — Ты и так опережаешь все сроки, и никуда твои стражи руин не убегут. — А-йя, — Халис зевает, — пусть только попробуют. Она оставляет грязную кружку у себя на столе — мерзость — и уже собирается уходить, когда неожиданно замирает и смотрит на Кавеха. Он старается игнорировать этот взгляд, потому что он слишком искренний и открытый, а у него полно работы и нет никаких сил на сентиментальные порывы других людей. В другой раз, не когда он пытается понять, сколько окон должно быть на первом этаже. — Я знаю, что ты до сих пор на меня злишься. — Халис… — И, может быть, мне не стоило лишать тебя выбора, но я верю своему чутью, — она усмехается, — запомни мои слова: ты станешь великим архитектором, и, видимо, Архонты позволили мне появиться на свет, чтобы доказать тебе это. И она уходит, оставляя Кавеха в неловком недоумении. Должно быть, в ее сегодняшнем чае было что-то еще. Он встает, морщась от боли в спине, и подходит к ее столу. На дне кружки какая-то странная вязкая жидкость. Кавех осторожно наклоняется и нюхает ее. Ничего необычного, пахнет, как и всегда, отвратительно. Он оборачивается к своему столу, чтобы продолжить работу, и в ужасе смотрит на свои записи. Поверх листов с чертежами первого этажа и нескольких отдельных комнат лежит глаз бога, зловеще горящий зеленым светом. Подступающий приступ паники застревает где-то в горле. Кавех молча смотрит на глаз бога, словно тот может взорваться в любой момент. Он делает несколько шагов в сторону своего стола, выставив грязную кружку Халис перед собой. Это полный провал. Ему не нужен глаз бога, у него нет никакой мечты, это все бред. Он убьет Халис за ее ужасные слова, его посадят в тюрьму, и все будет хорошо. Все будет замечательно. Кавех осторожно берет глаз бога и держит его на вытянутой руке, отставив кружку в сторону. С ней он разберется потом. Символ дендро мерцает и переливается, металлические края острые, и в любой другой ситуации это было бы неплохим оружием. Кавех чувствует себя обманутым и ужасно несчастным. Ему не нужны никакие дополнительные обязанности, а глаз бога их подразумевает, и это отвратительно. Он вообще не хочет быть великим. Не хочет следовать за мечтой или что-то в этом роде, он просто, черт возьми, хочет расплатиться со всеми долгами родителей и жить нормально. Без всяких лишних вещей. Сейчас он еще и сломает эту штуку, и будет просто чудесная ситуация. Никто не должен об этом знать. Если узнает хоть кто-то, даже Аль-Хайтам, об этом узнают и другие. А это значит, на Кавеха будут все смотреть. Ему еще даже двадцати нет, а у него уже появился глаз бога, конечно, черт возьми, всем будет очень интересно. В конце концов, в прошлый раз такое было, когда глаз бога получил Сайно, а он стал Легендой Академии Сумеру, и все будут ждать того же от Кавеха. Он согласился поступить на Кшахревар, а не заниматься всякими глупостями. Ну, не такими глупостями. Вся его жизнь — та еще глупость, но не магическая. И она никак не связана с Селестией. «Поздравляем вас с появлением глаза бога! Это знаменательное событие…» — Заткнись, заткнись! — Кавех отшатывается от своего стола и пытается сдернуть с себя Акашу. — Лучше скажи, как от этого избавиться. «Исследования показали, что глаз бога живого человека невозможно уничтожить». Кавех с сомнением смотрит на свой нож для бумаг. — Отлично, — он пинает стул, — всегда мечтал. Спасибо, черт возьми! Он убирает глаз бога в карман и осматривает мастерскую. На столе Халис стоят несколько уродливых суккулентов. Возможно, она просто его разыграла и попыталась в чем-то убедить. Кавех, чувствуя себя последним идиотом, поднимает руку и сосредоточенно смотрит на суккулент в зеленом горшке. Ничего не происходит несколько секунд. А потом горшок взрывается, и Кавех едва успевает нырнуть вниз, чтобы не попрощаться со своим лицом. Он проводит пальцами по щеке и зачарованно смотрит на кровь. Осколки горшка лежат вокруг того места, где он стоял раньше. Кавех быстро смахивает их на пол вместе с суккулентом и смотрит на его огромные корни, которые, кажется, и устроили весь этот бардак. Он слегка наклоняет голову, и они возвращаются в прежнее состояние. На двух соседних суккулентах распускаются кроваво-красные цветки. Кавех стряхивает всю оставшуюся землю на пол. Разбил, с кем не бывает. Потом уходит мыть кружку Халис, чтобы хоть немного отвлечься. Из отражения в зеркале над раковиной на него смотрят огромные испуганные глаза. Кавех несколько секунд рассматривает запекшуюся кровь на воротнике рубашки и умывается. Он не может сказать о своем глазе бога никому. Все, кого он знает, справедливо посчитают, что он либо слишком важная персона, либо просто не заслужил его. Кавех не хочет ни того, ни другого. Не сейчас. Если боги так хотят, чтобы он страдал, могли бы послать ему шаровую молнию, когда он этого просил. Он не может сказать о своем глазе бога никому именно сейчас. В конце концов, если ему понравится им пользоваться, никто не сможет его забрать. Пока он не умрет. Кавех не особенно разочаруется в случае неудачи, потому что он ни о чем таком не просил и не думал, и ему кажется, что это выгодная сделка: он расскажет кому-нибудь, — Аль-Хайтаму, Кае и только потом Халис, — когда поймет, что делать. Можно было бы попробовать найти где-нибудь Сайно и спросить его. Но это даже звучит смешно: во-первых, Сайно жуткий и странный. Во-вторых, дендро и электро — разные вещи. И вообще, последний элемент, который Кавех мог бы сопоставить с собой, это дендро. Почему не гео? Он мог бы, ну, дома строить. Быстро. Кавех оставляет незаконченный чертеж на столе — не съест же его Халис, когда вернется. За суккулент она скорее изобьет самого Кавеха шваброй, а не будет издеваться над его научными трудами. Потому что тогда у них начнется война, и ее стражи руин все-таки сбегут, а она будет в отчаянии. Их же потом придется ловить, в конце концов. Кавех возвращается в комнату, когда у Аль-Хайтама еще идут занятия. Он достает меч из-под кровати, разворачивает ткань и несколько секунд смотрит на него. Ищущий Истину все такой же красивый и тяжелый, как и всегда. Ему тысяча лет, может, две, и его ковали еще для одного из очень знаменитых и несомненно великих предков Кавеха, который… тоже владел дендро глазом бога. Все понятно. Это всего лишь родовое проклятие, ничего особенного. Зеленая лоза обвивает гарду меча и переходит на лезвие до самого конца. На металле она прозрачная, хоть и мутная, и, насколько он знает, сделана с помощью магии. Кавех проводит ладонью по лезвию, и на нем впервые за последнюю сотню лет проявляются слова на древнем диалекте. «Постоянен лишь хаос». Это же написано на гербе его семьи. Звучит величественно и удручающе одновременно. Кавех достает шкатулку с письмами матери и прячет туда глаз бога. Потом заворачивает меч обратно и уходит с ним — искать тренировочную площадку. В это время ни у кого нет занятий по боевым искусствам, и он почти уверен, что будет там один. Главное, чтобы чудилам вроде Аль-Хайтама не захотелось лишний раз проверить себя и попрактиковаться. Такого позора Кавех не вынесет. Он находит тренировочную площадку только через час. По пути он несколько раз натыкается на однокурсников, и все думают, что он несет какие-то части своего проекта. Кавех не возражает. Раньше здесь был сад, но это было так давно, что никто точно не вспомнит, когда именно. С тех пор, как в Академии разрешили заниматься боевыми искусствами, прошло много столетий. Может быть, это сделали, когда Великая Властительница Руккхадевата погибла. С того момента люди Сумеру не могли позволить себе полагаться только на свой ум. Или даже раньше — когда была война Архонтов. Кто теперь поймет? — Я все ждал, когда ты здесь появишься, — слышит Кавех за своей спиной и подпрыгивает от ужаса, чуть не выронив меч. — Мастер Тай, — он торопливо кланяется, — я хотел попросить вас учить меня боевым искусствам. — Занятия второго курса проходят каждый день с первыми лучами солнца, — мастер Тай пожимает плечами. — Уйди отсюда. — Я слышал, вы проводите индивидуальные тренировки, — Кавех снова кланяется, — или позвольте мне тренироваться самому. — Вот с этим? Чтобы ты себя покалечил? — мастер Тай выразительно смотрит на меч. Он молча забирает его из рук Кавеха и убирает ткань, обнажая лезвие Ищущего Истину второй раз за этот день. — Ага, — через некоторое время произносит мастер Тай, — ну, я запрещаю тебе использовать его, пока ты не научишься чему-то. Ну-ка. Сделай пару взмахов. Кавех молча подчиняется. Он не совсем понимает, что делает, и чувствует себя глупо. Ищущий Истину слишком тяжелый даже для двуручного меча. Кавех взмахивает им, рассекая воздух, и у него перед глазами вспыхивают зеленые буквы. — Постоянен лишь хаос, — мастер Тай кивает. — Хорошо. Вернее, отвратительно, но я думал, ты будешь сопротивляться. — Я хочу научиться сражаться. — Зачем? Кавех не отвечает. Он кладет меч на землю, и ему кажется, что он сейчас расплачется. Это определенно худший день в его жизни. Кавех получил глаз бога и теперь стоит перед человеком, которого боится больше всех остальных в Академии. Мастер Тай раздраженно цокает языком. И щелкает пальцами. В руках Кавеха снова Ищущий Истину, только теперь вместо тренировочной площадки вокруг бескрайнее белое поле. Ему чертовски холодно, и он видит лес и дым где-то далеко-далеко. В этом мире есть только два цвета — серый и белый. Кавех пытается оглядеться, но что-то холодное и мокрое попадает ему в глаза. Это снег. Какого черта? Ужасно, невозможно красивая девушка стоит всего в нескольких шагах от него. Когда она открывает глаза, они горят красным. Она смеется булькающим смехом и медленно идет к нему, оставляя на снегу кровавые следы. Что-то не дает Кавеху сдвинуться с места или хотя бы пошевелиться. Он сжимает рукоять меча до побелевших костяшек пальцев. — Почему ты не убьешь меня? — спрашивает девушка, широко улыбаясь. — Вот я тебя убью. Кавех впервые в жизни испытывает настоящий, абсолютный и совершенно чистый ужас. Все, что было до этого — пустые слова. Девушка бросается на него, и он пытается выставить вперед лезвие меча, чтобы хоть как-то ее задержать, но вряд ли это поможет. Девушка снова смеется, и Кавех чувствует исходящий от нее запах крови и мокрого меха. Она заносит руку над его лицом, обнажая длинные когти. А потом становится очень больно и очень темно. Кавех не видит ничего. И не чувствует ничего. Ни тяжести меча, ни самого себя. Мигает что-то зеленое, оно распространяется на все его поле зрения, и это… — Интересно, — мастер Тай помогает ему подняться. Кавеха бьет крупная дрожь. Он снова находится на тренировочной площадке, и Акаша извиняющимся звуком гудит ему в ухо. Кавех широко распахнутыми глазами смотрит на лицо мастера Тая. Вблизи его возраст узнать даже сложнее — с равным успехом он мог бы быть и ровесником Кавеха, и почти стариком. Мастер Тай усмехается и качает головой. — Я использовал Акашу, чтобы показать тебе, для чего нужно сражаться, — произносит он. — Ты должен уметь защищать себя, а не вытворять всякие фокусы. Но она тебя убила, как видишь. — Я умер? — переспрашивает Кавех. — Твое сердце перестало биться на… секунд пять, я полагаю, — мастер Тай задумчиво изучает его взглядом и кивает на сжатую в кулак руку. — Не стоит пытаться спрятать глаз бога. Теперь это часть тебя. Кавех опускает взгляд и ругается себе под нос, заметив зеленое свечение. Ну, надо было попытаться. — Я буду тренировать тебя, — говорит мастер Тай, — абсолютно секретно, как я полагаю. Кавех кивает. — Оставь Ищущего Истину здесь, он тебе пока не понадобится. — Хорошо, мастер, — Кавех вспоминает, что нужно поклониться, — спасибо вам. — Давай, спрашивай. Я вижу, что тебе хочется, — мастер Тай снова усмехается. — Кто эта девушка? Мастер Тай тяжело вздыхает. Теперь он гораздо больше похож на древнего старика. Его синие глаза горят почти так же ярко, как у той девушки. Он проводит рукой по воздуху, и появляются ледяные игры. Крио глаз бога, конечно. У такого человека не может не быть глаза бога. Кавех подавляет желание закатить глаза. — Ее звали Су Дацзы, — тихо говорит мастер Тай. — Она… погибла, если так можно выразиться, очень давно. Во времена войны Архонтов в нее вселился злой дух, и он терроризировал мою родную страну очень долго, пока мы не сразились. Но осколки его сознания остались у меня, и теперь я пугаю им идиотов вроде тебя. — Понятно, — Кавеху больше нечего сказать. — Уходи. Давай, — мастер Тай подталкивает его в спину. — Ты уже сегодня умер, второй раз тебе точно не понравится. Как говорила Руккхадевата, к истине всегда нужно быть готовым. Кавех не очень-то хочет с ним спорить. Когда он возвращается в комнату, Аль-Хайтам сидит за столом. Кавех осторожно прячет глаз бога под полу своего пиджака. — Ты слишком много работаешь в последнее время, — замечает Аль-Хайтам. — Устал? — Немного. Аль-Хайтам прищуривается. — В тебе как будто что-то изменилось, — произносит он, оглядывая Кавеха, — но я пока не могу понять, что именно. Не говори. Это интересная загадка. Кавех послушно кивает и ложится на пол. Ему необходимо провалиться под землю как можно быстрее.***
Снова идет снег, превращающийся в маленькие иглы. Они разбиваются о землю, и в любой другой ситуации Кавех бы восхитился, но он столько раз видел это, что ему уже надоело. Он усмехается, думая об этом, и снежный пейзаж превращается в пруд в лесу Авидья. Каждый день одно и то же — а галлюцинации Акаши довольно легко взломать, если знать их принцип действия. Из воды на него упрямо смотрит злющая и мокрая Су Дацзы, прижимая лисьи уши к волосам. — Ты будешь сражаться еще или нет? — булькает она. — Я сегодня не в настроении для реваншей, — Кавех широко улыбается. — Сколько раз я победил? — Сто пять, — Су Дацзы закатывает глаза, и ее мокрые хвосты возмущенно топорщатся, — придурок. — Вы двое действуете мне на нервы, — говорит мастер Тай, и иллюзия исчезает. Кавех стоит перед ним, чувствуя себя до ужаса самодовольным. У него на редкость хорошее настроение сегодня. Должно быть, это к беде. Кавех убирает глаз бога подальше, чтобы никто посторонний его не заметил, и мастер Тай недовольно скрещивает руки на груди. — Ты вообще чего-нибудь боишься? У Кавеха в голове возникают десятки образов его мучительной смерти. Иногда он ненавидит Акашу. Тьфу. — Это неприятно, мастер, — он сгибается в поклоне. — Но умирать правда уже немного утомительно. — Твоя мышечная масса все еще… — Да понял я, — Кавех закатывает глаза, — но я хочу успеть подать заявку на последний турнир. — Не в этом году, — отрезает мастер Тай. — В следующем, может быть. — Тогда это будет последний турнир Аль-Хайтама! — Кавех чувствует подступающее отчаяние. — И это будет выглядеть странно. Серьезно, я уже готов, и меня бесит, что они с Каей постоянно соревнуются, а я… — А у тебя единственного из студентов глаз бога, — перебивает его мастер Тай. — И ты единственный второкурсник Кшахревара, а тебе все мало. Успокойся уже. — Покажи зверю палец, и он откусит руку, — Кавех усмехается, — я никогда не успокоюсь. — Полгода назад ты тут чуть ли не на коленях ползал, — замечает мастер Тай. — И вы справедливо решили мне помочь, — он снова кланяется. — Я безразмерно благодарен вам. — Наглец! Кавех уходит с тренировочной площадки, напоследок оглянувшись на Ищущего Истину. Может быть, когда-нибудь он ее и найдет. Но сейчас — точно нет. Кавех знает, он еще не готов к чему-то серьезному. Все его тренировки — просто детские развлечения. Однажды у него точно будет что-то стоящее. Или он провалится, что будет совсем неудивительно, но довольно печально. Впрочем, как и большинство вещей, которые происходят с ним.***
— Как поживает твой новый проект? — спрашивает Кая, толкая своим подносом поднос Кавеха. В столовой как всегда шумно, и он как раз доказывал Аль-Хайтаму, что Тейват действительно плоский. Иначе на нем было бы невозможно строить здания, верно? Кажется, у него вот-вот получится, и он обязательно продолжит в их комнате. Аль-Хайтам молча двигается к краю скамьи, чтобы Кая могла сесть. — Мы с Халис наконец-то придумали, как… — начинает Кавех. — Да я не тебя спрашиваю, — перебивает его Кая. — Аль-Хайтам, ты говорил, что вы определили, к какой семье относится язык на том камне. — Да, — он кивает, — это Энканомия. Еще до того, как они начали выбирать Сынов Солнца. Я не буду объяснять в подробностях, но там была языковая реформа, которая поменяла правила написания окончания слов. Из-за этого работа немного замедлилась. — И почему до тебя доходило так долго? — У меня есть и другие занятия, Кая, — строго говорит Аль-Хайтам. — Но, честно говоря, я просто проверял все остальные гипотезы. Это мог быть один из диалектов Каэнри’ах, потому что ранний энканомийский заимствовал многие правила из их письменности. Прости, я даже название не смогу выговорить, — он делает паузу. — Ну и не так-то просто найти тексты на дореформенном энканомийском, чтобы провести сравнительный анализ. — Круто, — Кая показывает ему большой палец, — а я десять часов наблюдала за тем, как расщепленный гидро слайм собирается обратно. — Вам вообще плевать, что мы с Халис делаем сраную механическую комнату для экзаменов первокурсников? — Ты говорил об этом, — Аль-Хайтам задумывается, — раз десять. — Ого, а мне всего три, — Кая восхищенно смотрит на него. — Как ты вообще его терпишь? — С огромной любовью и невероятной нежностью, — невозмутимо отвечает Аль-Хайтам. — Ешь. Это точно лучше гидро слайма. — Я тоже люблю тебя, зануда, — зло шепчет Кавех в свой кофе. — Вы такие мерзкие, — говорит Кая с широкой улыбкой. Кавех и Аль-Хайтам переглядываются и пожимают плечами. После того, как они начали встречаться, Кая решила, что ей надо стать подругой и для Аль-Хайтама. Хотя Кавех подозревает, что она просто пытается втереться к нему в доверие, чтобы все-таки получить звание лучшей в боевых искусствах. Второе место ее угнетает. Кавех ее не винит, но он первый там, где нет никаких соперников, и это бесит еще больше. Конечно, ни Кая, ни Аль-Хайтам не узнают об этом в ближайшее время. Пока он действительно не станет лучшей версией себя — ни за что.***
Кавех кое-как открывает глаза, когда Аль-Хайтам уже собирается уходить, и позволяет себе понаблюдать за ним, прежде чем приниматься за работу. Раньше они просыпались в одно время, но у Кавеха довольно свободный график, и он предпочитает учиться ночью. А еще в это время Халис обычно занимается стражами руин, и вдвоем им проще проводить исследования. К тому же, пока Аль-Хайтама нет в комнате, Кавех может продолжать учиться справляться с глазом бога. — Уже уходишь? — сонно спрашивает он и берет Аль-Хайтама за руку, когда тот проходит мимо кровати. — В отличие от тебя, у меня есть обязанности, — говорит он и коротко целует Кавеха. — Умойся и приведи себя в порядок. — И тогда ты останешься со мной, и мы будем лежать в постели целый день? — он обвивает Аль-Хайтама руками и тянет на себя. — Возможно, я смогу уйти с последнего занятия, — тот осторожно отстраняется. — Ты будешь в мастерской наставницы Халис? Я могу зайти за тобой. — Наверное, нет, — Кавех задумывается, — обсудим на перерыве. У меня есть кое-какая теория, и ее надо проверять на открытом воздухе, а то я что-нибудь взорву. — Ты опять решил помочь Кае оживить механизм? — Аль-Хайтам вздыхает. — Ей скоро запретят приближаться к тебе. — Уже запретили, — Кавех довольно целует его в нос, — нам можно видеться, только если рядом с нами нет элементальных существ, аномалий артерий земли и малейших намеков на механизмы. Он разумно молчит о том, что из-за глаза бога им с Каей вообще нельзя видеться, если следовать этому правилу. — Я бы поступил так же, — Аль-Хайтам кивает сам себе. Он уходит, и Кавеху приходится встать с постели. Некоторое время он проводит, бессмысленно слоняясь по комнате в поисках своих вещей. Он достает глаз бога из ящика своего стола и задумчиво смотрит на дерево за окном. Некоторые листья на нем желтеют и опадают. Кавех добирается до сада в форме золотого сечения только через час. Он забирается на огромную грушу — достаточно высоко, чтобы было больно упасть. Теперь это должно сработать. Если не сработает — Кавех, скорее всего, сломает себе руку или свернет шею. Он вспоминает все те неудачные тренировки у мастера Тая и то, как противно они заканчивались. По крайней мере, если что-то пойдет не так, это будет в последний раз. В тот день, когда Кавех получил глаз бога, осколок горшка рассек ему щеку. Прошло почти полгода, и он выявил некоторую зависимость между пролитой кровью и силами элемента. В Акаше есть несколько теорий, связанных с этим. Кавеху больше всего нравится та, в которой говорится о символе жертвы. Добровольно проливая кровь, чтобы усилить свою связь со стихией, человек приносит жертву богам Селестии и Архонту. Кавех осторожно режет кожу на указательном пальце своим ножом для бумаг и дожидается, пока упадет несколько капель. Может быть, он просто сошел с ума, но так даже веселее. Он закрывает глаза и делает шаг вперед. Если получится сейчас, он поймет, как это работает, и сможет использовать. В учебниках есть упоминания о прозрачных конструкциях, которые не состоят из материи. Только сила элемента. Такие использовались повсеместно в эпоху царя Дешрета, но их находили в Лиюэ и даже в Натлане. В Снежной все они разрушились, когда Царица стала Архонтом. Наверное, это что-то должно значить. Кавех не открывает глаза. Он идет вперед по чему-то скользкому, похожему по ощущениям на стекло. Он поднимается по лестнице выше, пока ему не надоедает. Наконец, он смотрит вниз. И видит сад сквозь бледно-зеленую дымку. — Охренеть, — шепчет Кавех себе под нос, — вот это да. Нет. Вот это пиздец. Да, блин, как круто. Охренеть. Отцветшая груша расцветает в одном месте бледно-розовыми цветками. Кавех спускается, чтобы посмотреть поближе, и чувствует себя настоящим гением. А потом он поскальзывается и чуть не разбивает нос о нижнюю ступеньку.***
Кавех сидит на траве, наблюдая, как Аль-Хайтам тренируется с мечом. Его старшая племянница заботливо принесла им лимонад из закатников, и она добавляет туда что-то, делающее его безумно вкусным. Кавех чувствует себя замечательно. Он чуть наклоняет голову, и ветка дерева над ним слегка опускается, чтобы закрыть его лицо тенью. Это неосторожно, Кавех знает, но у него каникулы, и он может ненадолго расслабиться. К тому же, он почти готов рассказать Аль-Хайтаму о своем глазе бога. Теперь Кавех знает большую часть того, что нужно, и пытается проникнуть в суть Акаши. Просто так. Ее забавно пытаться взломать. Сестра Аль-Хайтама уехала вместе с младшими детьми на несколько дней и попросила их присмотреть за домом. В прошлом году они ездили в поместье, проданное пару месяцев назад, так что все получилось довольно справедливо. — Тебе не жарко? — спрашивает Кавех, отпивая лимонад. — С тебя уже льет. И ты наверняка воняешь. — Не хочешь попробовать? — Аль-Хайтам останавливается, — ты говорил, что хотел бы научиться фехтованию. Кавех замирает. Он не говорил никому о занятиях с мастером Таем, потому что тогда бы пришлось объяснять, почему он решился на это. К тому же, только мастер Тай знает о глазе бога, потому что от него ничего не возможно скрыть. Конечно, Аль-Хайтам проявляет доброту, предлагая Кавеху потренироваться с ним, но это… С другой стороны, здесь нет ничего такого. Кавех никогда не брал в руки обычный меч, и мастер Тай заставляет его тренироваться, чтобы подготовить не только разум, но и тело. Кавех встает с травы и убирает свой стакан на низкий столик. — Только не бей меня, — он подходит к Аль-Хайтаму. — Пожалуйста, я такой хрупкий, и ты просто сломаешь меня своими сильными руками. Понимаешь, я просто не выдержу. Меня надо содержать в тепле и уюте, целовать и кормить раз в день. И иногда поливать, чтобы я не засох. Еще меня можно… — Помолчи, — Аль-Хайтам снимает второй учебный меч со стойки. — Не в доме А-Цзе. — Это старый инадзумский? — спрашивает Кавех, забирая меч. Он намного легче, чем Ищущий Истину. Практически не чувствуется в руке. — Лиюэ. Ты почти угадал, — Аль-Хайтам встает в стойку. — Давай, сделай так же. Кавех подавляет порыв закатить глаза и подчиняется. Аль-Хайтам укладывает его на землю через тридцать секунд. А потом Кавех хватает его за ногу и тянет за собой. Они катаются по траве, смеясь, и чуть не сбивают столик с лимонадом. Кавех улыбается, рассматривая раскрасневшееся лицо Аль-Хайтама над собой. — Хочу тренироваться с тобой, — тихо произносит он. — Хорошо, — Аль-Хайтам наклоняется еще чуть-чуть. — У тебя в глазах есть такие… искорки. Я только сейчас заметил. Очень красивые. — Обожаю тебя, — абсолютно искренне говорит Кавех и обнимает его, заставляя упасть на себя. — Но как же все-таки от тебя несет. — Да ты не лучше. — Ты тренировался дольше. Кавех оплетает его руками и ногами, чтобы точно никуда не сбежал. Он слегка кивает дереву, когда оно наклоняет ветки, увеличивая тень, и закрывает глаза. Пожалуй, так можно провести еще какое-то время.***
Жаркое солнце пустыни печет голову даже сквозь бандану. Кавех натягивает сползающий платок обратно на нос и сдувает песчинки с листа альбома. Они с Каей почти не говорят, в полдень это невозможно. И им особо-то не о чем разговаривать сейчас. Кавех занят рисунком и расчетами, а она пытается следить за обстановкой настолько хорошо, насколько это возможно. Их освободили от занятий на неделю ради этой вылазки. Кавеху нужно было дойти до гробницы Царя Дешрета, чтобы зарисовать ее и изучить, насколько это возможно, а Кая выступает в роли его сопровождающей. Они готовились почти месяц, и, к сожалению или к счастью, Кавех умеет прятать свои странные дела от Аль-Хайтама. Должно быть, он уже четвертый день с ума сходит и штурмует двери мастерской Халис. Ну, или не штурмует. Это же Аль-Хайтам, в конце концов. — У меня лицо чешется, — говорит Кая таким тоном, словно произошла катастрофа. — Это песок, — Кавех делает еще несколько штрихов. — Не чеши, я скоро закончу. — Нет, посмотри, это не песок, — она делает пару шагов навстречу к нему. — Он у меня, блять, везде, и я знаю, как чешется песок. Сопровождающие их пустынники договорись ждать у оазиса, потому что Кавеха раздражают незнакомые люди во время работы. К тому же, когда они с Каей вышли, только-только светало. Он правда думал, что справится быстрее. Но гробница Царя Дешрета похожа на настоящее искусство, и Кавех обязан зарисовать ее в мельчайших деталях. Сквозь слои платков и одежды наверняка пульсирует зеленым глаз бога. Вот зараза. Кавех закатывает глаза и оборачивается к Кае. Ее белые бандана и платок почти сливаются с бледно-золотым песком. Она подходит к Кавеху еще ближе, чтобы он смог разглядеть, что не так с ее лицом, но оно и без этого похоже на горящий маяк. В прямом смысле. Там, где ткань не закрывает кожу, сплошное красное пятно. Под глазами по три желтоватых волдыря, на переносице еще один. Брови Каи болезненно изламываются. Кавех осторожно встает, и его кости болезненно ноют. Ей не стоило ехать с ним, это все из-за его глупых тайн. Если бы Кавех сказал, что правда умеет сражаться, его бы отпустили одного. Весь прошлый семестр он тренировался с Аль-Хайтамом, но это не то же самое. Он может постоять за себя. А Кая и правда может растаять. — У тебя лицо обгорело, — осторожно произносит Кавех и замирает. Он смотрит под ноги Каи, замечая, как песок немного осыпается. Чуть шире, чем ее шаг в этих ботинках. Кавех бы заметил раньше, если бы она не оделась во все белое. Он чувствует, воздух натягивается в струну и скручивается у ее лодыжки. Ему надо сказать Кае, чтобы она не двигалась, и тогда он сможет позвать кого-нибудь, но он молчит. Кавеху нечего сказать. Поэтому Кая делает еще один шаг к нему и убирает ногу с плиты. Кавех хватает ее за руку и тянет на себя. Они врезаются в поверхность пирамиды, а песок все осыпается вниз, и это хотя бы не была мина. Кая смотрит на Кавеха широко распахнутыми глазами, ее копье в нескольких метрах от них. Наверное, сейчас они умрут. По крайней мере, это ясно читается в ее отчаянном взгляде. Она срывает платок с лица, обнажая кривую улыбку. — Сраный Кшахревар, сраные механизмы, — шепчет Кая себе под нос. В следующее мгновение она поднимает свое копье и перекатывается в стойку. — Твою мать, треугольники! Кавех почему-то не может пошевелиться. Он сражался с Су Дацзы в проекции Акаши сотни раз, но это напоминает ему самый первый: когда от ужаса он стоял на месте и не мог даже поднять меч. В этот раз у него нет Ищущего Истину, он абсолютно бесполезен. Два древних механизма тихо гудят, замерев перед Каей, как хищные звери замирают перед своей добычей. Они убьют ее, а потом расправятся с Кавехом, потому что он не может ничего, это полный провал. Кая ломает центральное ядро одного из механизмов острием копья, и Кавех наконец-то может дышать. Он отходит от гробницы и личного триумфа Каи, чтобы не мешать ей. Если она будет отвлекаться на него, то потеряет время. Кавех знает, она быстрая, но механизмы, особенно незнакомые, коварны. — Встань так, чтобы я тебя видела, придурок! — кричит Кая. Зачем-то она поворачивает голову в его сторону. — Сама дура! Ей сейчас голову снесут. Кавех не думает о последствиях. Он знает пределы своих возможностей, ему тысячи раз о них напоминали. Да кто угодно. Но Кая не умрет здесь из-за его глупых страхов. Между ее шеей и лезвием механизма встает зеленая дымка и осыпается, как только она оборачивается. Кая видит только мутные осколки перед тем, как сломать ядро. — Пригнись! — она замахивается для броска. — Кавех! Гораздо быстрее получается упасть на землю. А за Кавехом с тем же противным гулом падает третий механизм. — Этот, видимо, не из ловушки, — Кая пожимает плечами и подходит к нему, чтобы помочь встать. — Порядок? — Не спрашивай, — Кавех хватает ее за руку и поднимается на ноги. — Дерьмово, — Кая оглядывает его, — о, черт. Кавех опускает взгляд. Он обреченно стонет, глядя на свое предплечье, перепачканное в крови. Только этого не хватало. Просто замечательно. Кая беспокойно смотрит на него, пока Кавех пытается заставить себя не кричать. — Больно? — осторожно спрашивает Кая. — Там может быть яд. — Да нет там яда, — Кавех возвращается к своим вещам. Он быстро делает пометки на рисунке, пачкая его кровью, и убирает альбом в походную сумку. Достает из нее спирт и, сцепив зубы, льет на руку. — Такая штука должна тебя сразу прикончить, нахрена ей яд? — Резонно, — Кая садится рядом, — у тебя лицо бледное. — Ну, мне нужна медицинская помощь, иначе я, вероятно, умру. А потом Аль-Хайтам меня убьет, — Кавех отталкивает руку Каи, протягивающей ему свой платок, и перевязывает предплечье чистой рубашкой. — Завяжи. У тебя все лицо в волдырях. И тут еще твои сопли. Фу. Он закрывает глаза, приводя мысли в порядок. До оазиса идти пару часов по песку, и за это время легко можно истечь кровью. Кавех наблюдает, как красный быстро пропитывает его светлую рубашку, и чувствует себя отвратительно. Ему все равно уже не за чем скрываться. Он чувствует, как тонкие зеленые нити опутывают его кожу. Больно, вообще-то. Они немного выглядывают из-под повязки, и под пронзительным взглядом Каи на сгибе локтя расцветает бледно-серый цветок. Тьфу. — Глаз бога, — исчерпывающе произносит она. — Получил на втором курсе, — Кавех закатывает глаза. — В твоем стиле. — Ничего не говори. — Да нет, — Кая садится рядом, — просто ты мне жизнь спас. И все такое. А мне, знаешь, нельзя умирать вот так. — А как тебе можно умирать? — Кавех усмехается. — Мы это не выбираем. И смерть в схватке не самая плохая. Вставай, я тоже не хочу тут помереть. Хуже все равно не будет, к тому же жертва уже принесена. Кавех несколько раз моргает из-за песка в глазах и вспоминает, что во всех книжках использование элементальной силы обычно сопровождается какими-то жестами и словами. — Ну, пошли, — он встает на зеленую ступеньку и оборачивается к Кае. — Пиздец, — констатирует она. — Ты это сам сделал? — Да, крутую реплику потом придумаю, — Кавех закатывает глаза. — Ты просто как бы… не знаю, можешь менять реальность, потому что боги сказали, что ты достоин. Или что-то вроде. Вот ты когда-нибудь училась двигать ушами? — Чего? — Вот это примерно то же самое, — он мотает головой, — пошли давай, пока я кровью не истек. — Ты же знаешь, что не я должна была узнать первой? — Знаю, — Кавех и так чувствует себя паршиво. — И мне жаль, что так получилось. — Мне тоже. Некоторое время они идут молча. Кавех до сих пор не придумал название дендро конструкциям, это просто… вещи, которые он умеет. Как заставлять растения расцветать, когда он захочет, или наклонять деревья, чтобы не жариться под солнцем. Кая иногда растеряно смотрит себе под ноги, рассматривая песок в нескольких метрах под ними. Когда они останавливаются, чтобы выпить воды и немного отдохнуть, она оборачивается и долго вглядывается в линию горизонта. — Надеюсь, Тейват все-таки в форме шара, — тихо говорит Кая, продолжая путь. — Так я верю, что всегда смотрю в сторону дома. Она редко говорит о Снежной с Кавехом. И вообще редко говорит о ней, насколько он знает. Единственные другие студенты из Снежной, которых они застали, выпустились в прошлом году. Но с ними Кая тоже не общалась. Кавех никогда не спрашивал про остальных ее друзей, только знает, что она неплохо ладит с Тигнари и ведет переписку с кем-то, кто работает в Заполярном Дворце. — Ты знаешь какую-нибудь сказку? — спрашивает Кая. Волдыри на ее лице выглядят гротескно. Когда Кавех был ребенком, он, как и все дети, обожал сказки. Но потом он вырос, а сюжет этих сказок знаком всем в Сумеру, поэтому никто не говорит о них вслух, пока сам не станет родителем. А Кавех поклялся себе, что у него никогда не будет детей. И, честно говоря, вряд ли Кая поймет истории про злых джиннов. Они довольно… специфичные. — Я знаю одну легенду, — неуверенно произносит Кавех. — Это произошло очень давно, не в Сумеру. И не в Снежной тоже. Это история о маленьком принце Каэнри’ах. — Архонты, — Кая смеется, — я всегда боюсь, когда Снежную и Каэнри’ах упоминают вместе. Кавех чувствует себя неловко, но не извиняется перед ней. Это личные страхи Каи, и он вряд ли когда-нибудь по-настоящему поймет, что они значат. Он чуть приспускает платок с лица, чтобы было удобнее говорить. — Однажды на берегу моря рыбачил человек, — начинает Кавех. — Вообще, он рыбачил там каждый день, но именно однажды произошло кое-что необычное. К нему подошел ребенок и начал спрашивать, что он делает. Человек сказал, что ловит рыбу. Тогда ребенок сел рядом и решил смотреть за ним. Он задавал человеку разные вопросы: про злую лисицу, шкуру которой повесили в тронном зале, про элементы и Архонтов. Он спросил у человека, почему у их страны нет своего Архонта, и тогда человек ответил, что на самом деле людям не нужны боги. Каждый из нас способен сам оценить свою судьбу и свои силы и принять решение, — Кавех задумывается, пропуская детали. — Они просидели так до вечера. А потом мальчик пришел на следующий день. И на следующий. И он продолжал задавать вопросы. Человек смеялся и хорошо проводил время, хотя с их первой встречи не поймал ни одной рыбы. Может, он вообще выбросил удочку в море. Мальчик спрашивал о добре и зле, о наказании и поощрении. Со временем он рос, конечно, хоть человек и оставался таким же и совершенно не менялся. И, когда уже повзрослевший мальчик в последний раз пришел к тому берегу, он спросил человека, как быть хорошим королем. Человек улыбнулся и посмотрел на него, — Кавех прикрывает усмешку ладонью. — «Кажется, юный принц, — сказал человек, — вы уже научились». — А что случилось потом? — осторожно спрашивает Кая. — А потом Каэнри’ах обратилась в ничто, а маленький принц умер, не дожив до коронации. Такие дела. — Знаешь, что отделяет меня от судьбы этого маленького принца? — Кая задумчиво смотрит на древко своего копья. — Ты не принцесса. — Нет, — она невесело усмехается, — но меня защищает моя богиня. Царица любит свой народ, и я знаю, что, пока она жива, нам ничего не угрожает. — Наверное, пустынники в это тоже верили, — Кавех пожимает плечами. — И вот мы здесь. — И вот мы здесь, — повторяет Кая. — Вот это меня больше всего бесит в Сумеру. — Пустыня? — Ты снова не угадал, — Кая поднимает взгляд на солнце. — Вы не верите в свою богиню. Что бы там ни говорили мудрецы из Каэнри’ах, они мертвы, а мы еще нет. Нет ни одной страны, где бы сейчас не было Архонта. Малая Властительница Кусанали, как и Царица в Снежной, не первый Архонт Сумеру, ну и что? Она пришла к вам, когда вы нуждались в ней больше всего, а вы отказались от нее и продолжили верить в Руккхадевату. Народы без богов — все равно что люди без сердца. — Тебя назвали в честь слуги, который отдал свое сердце Царице, — скептично замечает Кавех. — И ты изменила цитату. «Cenedl heb iaith, cenedl heb galon». Народ без языка — это народ без сердца. Один из старых языков Фонтейна, еще до войны Архонтов. Потом их, конечно, подчинили самому Фонтейну, и теперь… — Да мне все равно, — Кая закатывает глаза, — я говорила тебе об уважении к Кусанали, а ты цитируешь Аль-Хайтама. — А ты цитируешь его неправильно, — Кавех с раздражением зажимает кровоточащую руку и прикрывает глаза. — Скоро придем. Видишь? — Вижу, — заметно спокойнее говорит Кая. — Насчет того, как я хочу умереть. Я не имела в виду битву. — Ну… ладно. — В смысле, я не хочу умереть в пустыне под палящим солнцем, — поправляет себя Кая. — Такие, как я, должны оставаться в саду Заполярного Дворца. Кавех вздрагивает. На истории они мельком изучали этот аспект культуры Снежной. Мастер Ель тогда выражал искреннее недоумение, и Кая пыталась объяснить ему, почему это так важно, но вряд ли кто-то из нынешнего Сумеру ее понимает. Самые преданные люди Царицы после смерти становятся ледяными статуями в ее саду, и только их сердца горят алым в белом тумане. Ну и жуть. — Когда я закончу Академию, я вернусь домой, — уверенно произносит Кая. — Скорее всего, я буду руководить отрядом Фатуи, как мой отец, или работать с Дотторе, но у меня точно будет глаз порчи. Это такая вещь… а, неважно, впрочем. Когда-нибудь я тебе об этом расскажу. Только это секрет, ладно? Кавех не знает, что должен ответить. Пустынники, которых наняла Академия, уже заметили их, и теперь пора спускаться. Кавех осторожно кивает Кае, и больше они об этом не говорят. Когда они ступают на разгоряченный песок, он цепляет глаз бога на свой пояс. Теперь нет смысла прятаться. Тайны должны раскрыться.***
Коридор Академии непривычно гудит, несмотря на позднее время. Аль-Хайтам раздраженно идет мимо жилых комнат в медицинский кабинет, и он чувствует на себе все эти взгляды и невысказанные вопросы. Конечно, кому еще их задавать? Аль-Хайтам всегда знает, где искать Кавеха, как с ним лучше разговаривать, чтобы он не ушел от ответа или не начал язвить. И теперь Кавех возвращается с Каей спустя неделю с глазом бога на поясе. Аль-Хайтам должен знать об этом все, но никто его не спрашивает, и ему некому сказать, что он понятия не имеет, в чем дело. Он не был в курсе их отъезда, пока не пришел в мастерскую наставницы Халис, чтобы забрать заснувшего Кавеха. Он был занят поиском литературы для дипломной работы, когда они вернулись. И он не был рядом с Кавехом, когда тот получил глаз бога. А, значит, дело не в нем. Может быть, даже в Кае. Это… обидно? Может быть. Аль-Хайтам поджимает губы и толкает дверь медицинского кабинета, обещая себе разобраться со всем потом. Это же… это все совсем неважно. Главное, что все в порядке, а отношение к этому можно скорректировать после конструктивного диалога. Вина, обида, злость, страх. Четверка. Сильные чувства, которые должны возникать у нормальных людей, чувства, которые они испытывают, пока существуют. Аль-Хайтам никогда не считал себя выше этого, он просто не понимал, зачем. Всегда можно поговорить с человеком, чтобы этого не было, и больше не задаваться глупыми вопросами. В диалоге о чувствах невозможно ошибиться. И, конечно, Аль-Хайтам часто испытывал страх. Но это… он в замешательстве. Может быть, гораздо больше злости, чем страха, но это поправимо. Как очередная задача без очевидного решения. Аль-Хайтам, в конце концов, рад, что они вернулись живыми, даже если… Бред какой-то. — …У тебя быстро получилось овладеть силой элементов, — говорит Тигнари, осматривая порезанную руку Кавеха. Кая сидит со странной зеленой мазью на лице и отстраненно смотрит в стену. Когда Аль-Хайтам кивает ей вместо приветствия, она не реагирует. Он чувствует меньше злости. Теперь больше вины. О чем он вообще думал? Это неправильно, Кавех бы ему сказал, если бы что-то было не так, потому что это рационально. Так поступил бы любой здравомыслящий человек. Это же Кавех. Антоним к слову «рационально». Человек, который бегает от того, чего хочет, пока не врезается в стену. — Привет, — Тигнари быстро оглядывает Аль-Хайтама и возвращается к ране Кавеха, — заберешь пациента? — Что ты здесь делаешь. — Ночью я дежурю в медицинском кабинете. Ну, иногда, — Тигнари достает нить и иглу, — знаешь, довольно изобретательно зашить рану с помощью элемента. Я об этом даже не думал. — Ты тратишь свой потенциал на запугивание первокурсников, — устало замечает Кавех, — совсем не изобретательно. — Как ты? — тихо спрашивает Аль-Хайтам, садясь рядом с ним. Больше всего страха. Ну, что ж. По крайней мере, с этим Аль-Хайтам неплохо знаком. — Отвратительно, — Кавех жмурится, когда Тигнари начинает зашивать его руку. — На нас с Каей напали древние механизмы, и один попытался меня вспороть, но все нормально. — Вы были вдвоем? — Аль-Хайтам хмурится, — почему… — Я потом расскажу, — Кавех едва улыбается, — я здесь больной, вообще-то. — Тебя не было неделю. — Не при мне! — Тигнари принимается энергичнее зашивать рану. — В какой момент ты получил глаз бога? — не обращая внимания на возмущенно распушенный хвост позади Тигнари, спрашивает Аль-Хайтам. — Халис сказала что-то философское. Про величие, — Кавех зевает, — прошлой осенью, кажется? Или зимой. Я тогда еще разбил ее цветок. — Ты говорил, что уронил его, когда нес книги, — это все, что Аль-Хайтам может сказать. — Ну, я соврал. Аль-Хайтам закрывает глаза и не открывает. Он трет веки, пока под ними не начинают плясать цветные пятна, но это не помогает. Ничего не помогает. Он злится так сильно, что не может смотреть на Кавеха. Это неправильно. Не злиться на Кавеха — он довольно часто бывает раздражающим — злиться вот так вообще. Когда люди хотят видеть больше эмоций, они имеют в виду смех и веселье. Они не имеют в виду желание придушить и хорошенько потрясти за плечи. — Что с Каей? — спрашивает Аль-Хайтам, когда Тигнари делает последний стежок. — Ей нельзя долго находиться на солнце, у нее слишком бледная кожа, — ухо Тигнари дергается. — Кавех, ты говорил, она сражалась? — Да. Три механизма. — Истощение, тепловой удар и солнечные ожоги, — Аль-Хайтам еще раз смотрит на Каю. — И у нее был нервный срыв в деревне Аару. Я подержу ее здесь, это может плохо закончиться. Кавех благодарит Тигнари, и Аль-Хайтам не проверяет, идет ли он за ним, когда возвращается в комнату. У него самого слишком много вопросов, на которые может ответить только Кавех. Обида некрасиво растекается в груди, это неправильно, нельзя обижаться на человека, когда он только вернулся из опасного путешествия. Наверное, это еще один важный урок. Или нет. Аль-Хайтам ни черта не понимает. Он садится за свой стол, не обращая внимание на Кавеха, когда тот валится на свою сторону кровати и бормочет что-то про постельное белье без жуков. Аль-Хайтам ждет. Ничего не происходит. Он дает Кавеху еще пару минут. Ничего. Ничего не случилось. Аль-Хайтам чувствует себя последним идиотом. — Почему ты не сказал мне? — слишком общий вопрос. Стоит выразиться яснее. — Про поход в пустыню. Я мог пойти с тобой. — Ты бы не пошел и отговорил меня, — говорит Кавех. И он прав, честно говоря. — Мне нужно было зарисовать гробницу Царя Дешрета, а Кая должна была меня охранять. — Она плохо справилась, — замечает Аль-Хайтам и выразительно смотрит на его руку. — Я отвлекся, — Кавех осекается. — Ее могли убить, и я… — Бросился между ней и механизмом? — Нет. Использовал глаз бога, — он поджимает губы. — Вот так она и узнала. А дальше скрывать бессмысленно. — Почему… — Потому что. Потому что я считал и до сих пор считаю, что недостаточно овладел силой элементов, чтобы этим можно было гордиться. У меня нет никакой мечты, и единственная полезная вещь, с которой эта… — Кавех морщится, — штука справилась, это спасла мою подругу. — Ты мог сказать мне, — тихо говорит Аль-Хайтам. — Я хотел, но… — Кавех вздыхает. — Я слишком долго не говорил. И тебя бы это обидело. — Как скажешь, — Аль-Хайтам с силой сжимает переносицу пальцами и зажмуривается. — Что теперь не так? — А ситуация сейчас? — Аль-Хайтам старается говорить тихо, потому что иначе он сорвется на крик. — Ты думаешь, это нормально? Ты уезжаешь на другой конец страны, не предупредив меня. Даже не… ты вообще читал книги? В таких ситуациях обычно оставляют записки. — Я не думал, что для тебя это так важно, — спокойно произносит Кавех. — Что… — Что именно, Кавех? — Что я имею какое-то значение, — он неловко улыбается. — Ну, достаточно большое. — Безумие, — Аль-Хайтам смотрит на него, широко распахнув глаза. — Как ты вообще… — Мы не будем об этом говорить. — Нет, мы об этом поговорим, — Аль-Хайтам встает и подходит к нему, строго глядя сверху-вниз. Клубок внутри завязывается все туже и туже, и обида не отделяется от ярости. — Ты не ставишь мои чувства ни во что и поэтому думаешь, что мне будет плевать, если с тобой что-то случится? — Я не… — Ты всегда «не», Кавех! — Аль-Хайтам впервые за три года кричит на него. — Не думаешь ни о чем, занимаешься черт знает чем и… я не знаю, как это объяснить. Что ты делаешь на Кшахреваре? Ты хотел поступить на него? Чего ты вообще хочешь от себя? От меня. От своей жизни? Что тебе надо, черт возьми? — Я просто… — Кавех стеклянным взглядом смотрит на одеяло в своих руках, — я просто… я хотел, чтобы все было хорошо. — Но нет ничего хорошего, ведь так? — продолжает Аль-Хайтам. — Ты вечно недоволен собой, тебя все раздражает, потому что люди могут думать не так, как ты. Ты отказываешься понимать хоть что-то в этой жизни, потому что боишься. — Было хорошее, — тихо произносит Кавех. — Ты, вообще-то. Было. Вот так. — Я… — Да, ты, — он усмехается, и его голос надламывается, — я поверил в то, что ты не разочаруешься во мне. Это я идиот, потому что ты не давал мне никаких гарантий, а я… я просто пытался понять, что мне нравится. Разве в этом есть что-то плохое? Разве есть что-то плохое в том, что я ждал понимания от тебя? — он поднимает взгляд на Аль-Хайтама. Слезы. Вот черт. — Мне нравится работать с Халис и дружить с Каей, мне нравится архитектура. Мне нравится смотреть на турниры. Мне даже нравятся тренировки, хотя это бывает по-настоящему ужасным, — Кавех закашливается. — И мне нравилось любить тебя. Серьезно. Но оказалось, что я просто неуправляемый мудак, который портит тебе жизнь и заставляет тебя волноваться из-за всякой херни. — Кавех… — Да помолчи ты, — он вытирает слезы рукавом рубашки, — уйди куда-нибудь. Просто… займись дипломом, в конце концов. Или чем ты там занимался в последнюю неделю. Аль-Хайтам уходит. Позже, сидя в библиотеке и переписывая строчки из словаря, он думает о том, что должен был остаться. Извиниться, или… да нет. Черт. Он сказал и не сказал все, чтобы Кавех перестал ему доверять. Аль-Хайтам смотрит на свечу, освещающую стопку томов, буквы в которых больше не складываются в слова. Он берет верхнюю книгу и стучит себя по голове. Не очень-то помогает. Утром Кавеха нет в комнате. Кровати все еще сдвинуты, но аккуратно заправлены. Тем же вечером Аль-Хайтам узнает, что Кавех бросил ему вызов на турнире.***
Истина находится там, где нужно упасть. Так говорила Руккхадевата, имея в виду цену знаний. Она была мудра, но она погибла, и разве это не значит, что все ее слова — всего лишь пустой звук? Что значит истина? Руккхадевата за свою долгую жизнь сказала столько всего, наверняка она меняла свое мнение, и наверняка потом мудрецы меняли смысл того, что слышали от нее. Столетиями слова Руккхадеваты перевирались и искажались, и можно скорее быть правым в том, что она вечно молчала, чем пытаться угадать, что имелось в виду на самом деле. Так что именно сказала Руккхадевата? Да плевать, она погибла пятьсот лет назад. Кавех спускается в яму первым. Последнюю неделю он привыкал к весу тренировочных мечей, потому что у Ищущего Истину смещенный центр тяжести. К тому же, он длиннее и сделан из более тяжелого металла. Мастер Тай сказал, он неплохо справляется. Су Дацзы так смеялась над ним, что отказалась сражаться, и начала кидаться в Кавеха снежками. Если бы мастер Тай не убил ее когда-то давно, они бы даже могли подружиться. А вообще, это даже не Су Дацзы. Это хули-цзин, которая вселилась в нее, чтобы тысячелетиями пытаться свергнуть власть в Каэнри’ах. У Кавеха в друзьях водятся очаровательные люди: лесной маньяк, идейная нон-конформистка и безумная изобретательница, только злобного лисьего духа не хватало. Ну, и Аль-Хайтам. Он тоже. Кавех хотел придушить его примерно двенадцать часов, и Халис пришлось выслушивать все его мысли по этому поводу. Потом Кавех успокоился, а она начала читать ему лекцию по поводу отношений с людьми и эмпатии. Может быть, он бы даже извинился, если бы смог найти Аль-Хайтама в тот день. Ну и вообще. Это получилось неприятно. Обида и вина — отвратительное сочетание, а Кавех уже год хотел сразиться с Аль-Хайтамом в турнирной яме. И теперь он докажет, что действительно занимается важными вещами. И больше не боится собственной тени и еще чего-то, о чем Аль-Хайтам говорил. Кавех не запомнил, у него болела рука. А потом голова, потому что он разрыдался. Впервые за неделю он видит Аль-Хайтама не спящим. Кавех кивает ему и отворачивается, чтобы не стукнуть его за этот отвратительный виноватый вид. Бестолочь. Ужасная, противная, занудная бестолочь. Кавех берет меч со стойки и проверяет вес — такой же, как на тренировочной площадке. Хоть что-то радует. Он закатывает глаза, натыкаясь на пронзительный взгляд Аль-Хайтама. — Тебе будет удобно? — Не твое дело, — Кавех хочет его стукнуть. — Только не надо поддаваться. — Ты уверен, что… — Я тебя сейчас прибью. Кавех поднимает голову и видит Каю, стоящую у самого ограждения. Тигнари запретил ей участвовать в турнире, чтобы не повредить заживающее лицо. Волдыри уже сошли, теперь они некрасиво слезают. К тому же, эта противная зеленая мазь от шрамов. Кая слегка наклоняет голову и едва улыбается. — Если ты не победишь, я не буду с тобой разговаривать! — кричит она. — И кому ты это сейчас сказала? — Кавех цокает языком. — Как будто я могу в тебя верить! — Да начинайте уже, — с раздражением произносит наставник Иржа. — Только мы можем выяснять отношения перед всей Академией, — тихо говорит Кавех и встает в стойку. — Это была твоя идея, — замечает Аль-Хайтам, делая первый выпад. — Ты все еще на меня злишься? — Чуть-чуть, — Кавех решает быть честным, — но я выиграю и перестану, так что прекрати болтать. Он отражает удары Аль-Хайтама, давая ему немного устать и потерять бдительность. Конечно, Кавех гораздо менее опытен, но он десятки раз тренировался с Аль-Хайтамом и видел, как он сражается на турнирах. Убийственная точность и методичность. Невозможно довести его до полного изнеможения, у него больше выдержки и упрямства, чем у любого человека в Академии. Ну, кроме Сайно, может быть. Кавеху еще повезло. Аль-Хайтам тоже испытывает странную смесь вины и обиды, и это мешает его обычному хладнокровию. Кавех не будет выводить его на эмоции, он же не садист, но на его стороне внезапность. Аль-Хайтам ни разу не видел, как он тренируется с двуручным мечом, и сейчас уверен, что Кавех выбрал оружие, чтобы что-то кому-то доказать. Ну нет. Кавех победит Аль-Хайтама, чтобы что-то доказать. Он уходит в сторону от выпада и зажимает меч Аль-Хайтама между стеной и лезвием собственного меча. Небольшая задержка. Проблема в том, что принцип «коли острым концом» с двуручными мечами не работает, и Кавеху нужно наносить рубящие удары, для которых необходимо больше пространства. Аль-Хайтам тоже об этом знает. Еще бы он чего-то не знал. Тьфу. На мгновение они сходятся достаточно близко, чтобы смотреть друг другу в глаза. Идеальное расстояние для поцелуя. Кавех понятия не имеет, как его победить. Он не хочет серьезно навредить Аль-Хайтаму, а тот боится лишний раз пнуть его больную гордость. Небольшая заминка. Кавех быстро перемещается в дальний угол. Он вспоминает, что бег по стенам всегда был любимым приемом Сайно. Теперь это использует Кая, но она легче и его самого, и Аль-Хайтама, и того же Сайно. Что бы сказала Су Дацзы? Что это дилетантство. Кавех умеет сражаться с быстрыми соперниками, гораздо быстрее, чем Аль-Хайтам, и Су Дацзы даже не нужен меч. Мастер Тай заставлял Кавеха защищаться от ледяных игл. Это значит, что реакция у него точно быстрее. Что, если поменяться местами? Чтобы сражаться с кем-то легким и неуловимым, как Кая или Су Дацзы, нужно самому хоть немного приблизиться к этому. Кавех отпускает рукоять меча и бросается на Аль-Хайтама. Тот не успевает выставить меч вперед, и Кавех больно сдавливает его запястье, несколько раз ударяя об стену, чтобы он разжал пальцы. Это действительно работает, отлично. Аль-Хайтам хватает его за волосы, пытаясь оттащить от себя, и Кавех ударяет его локтем в лицо. Нос Аль-Хайтама противно хрустит. Да черт, хотел же без крови. Аль-Хайтам бьет Кавеха в живот, и тот сгибается пополам от боли. Аль-Хайтам тянется к мечу, но Кавех наступает на лезвие и, кажется, случайно попадает коленом ему в челюсть. У Аль-Хайтама выпускной через две недели, будет светиться, как Лиюэ в Праздник Морских Фонарей. Сам виноват. Аль-Хайтам наступает на ногу Кавеха, и тот толкает его в стену. Один раз Су Дацзы повалила его на спину и пыталась придушить. Кавех должен был встать как можно быстрее и скинуть ее с себя. У него не очень-то хорошо вышло, но Аль-Хайтам — все еще не злобный лисий дух из проекции Акаши. Кавех резко оказывается на спине, стараясь удержать меч Аль-Хайтама пяткой. Его собственный меч как раз ложится в руку. Нельзя лежать перед стоящим противником. Аль-Хайтам пинает его в незащищенный бок, и Кавеху просто нужно проигнорировать эту боль. И несколько лишних секунд. Он пытается встать, но Аль-Хайтам придавливает его и давит на пальцы, чтобы Кавех отпустил меч. Ну, он отпустит. Но вторая рука же свободна. Кавех хватает Аль-Хайтама за волосы и толкает в стену. Если у него будет сотрясение мозга, Кавех себе этого никогда не простит. Он поднимает ногу и хватает меч Аль-Хайтама. — Я победил, — шепчет Кавех, наставляя острие на его шею. — Хорошо, — так же тихо отвечает Аль-Хайтам, — а теперь ты со мной поговоришь? Кавех закатывает глаза. У Аль-Хайтама разбит нос, а на челюсти уже наливается кровоподтек. Они встают, и все почему-то начинают аплодировать. Кавех смотрит на лицо Аль-Хайтама, перепачканное в крови, и широко улыбается, чувствуя себя на своем месте. Он поднимает голову и видит все эти лица людей, перед которыми смог победить Аль-Хайтама в поединке. Это чего-то стоит, верно? — У тебя швы разошлись, — шепчет Аль-Хайтам ему на ухо. — И ты идиот. Нельзя с такими ранами сражаться на турнире, тем более с сильным противником. Кавех слегка толкает его в плечо и смеется.***
Звездное небо над Сумеру похоже на темно-синий ковер. А, может, дело в том, что Кавех еще в первую неделю в Академии чертил его для наставника Дарьяна. В любом случае, это не так уж важно. Он смотрит на Аль-Хайтама, стараясь не думать о том, что будет через месяц. Все когда-нибудь заканчивается. — Не жалеешь, что сбежал со своего выпускного? — спрашивает Кавех и опускает взгляд на город внизу. — Официальная часть закончилась, — говорит Аль-Хайтам, — а больше там нет смысла находиться. Я и так останусь здесь. Почти ничего не изменится. — Ты больше не будешь студентом, — Кавех рассматривает его лицо с грустной улыбкой, и у него чешутся руки сорвать этот отвратительный пластырь с его носа. — И мы больше не будем жить вместе. — Всего год, — Аль-Хайтам пожимает плечами, — если планы не поменяются. — Если планы не поменяются, — Кавех вздыхает. — И ты хочешь провести всю жизнь вот так? — Как? — Работать в Академии, жить со мной, просто… обычно? — Необычного и так слишком много, — Аль-Хайтам задумывается. — Каждому человеку нужно найти свое место, и не важно, каким огромным и значимым оно будет для других. Я просто хочу быть там, где мне хочется. Не там, где меня ожидают видеть. Так что. Обычная жизнь с тобой. Вот и все. Кавех кивает, и тревога немного отпускает его. И в один день он уже чувствовал такое. Как воздух становится тягучим и сладким, словно пыльца, и что-то покалывает на кончиках пальцев. Аль-Хайтам в изумлении смотрит на свой пояс и на переливающийся в свете фонарей глаз бога. Кавех прыскает от смеха, пока Аль-Хайтам не может сказать ни слова. Это, черт возьми, лучшее, что могло произойти в этот день. — Теперь тебе с этим жить, — Кавех пытается быть серьезным, но все равно снова смеется. — Поздравляю, боги поймали тебя в ловушку. — Я упоминал, что терпеть не могу лишнее внимание? — Аль-Хайтам звучит убийственно-жалко. — Кажется, да, — Кавех пожимает плечами. — И хочу прожить обычную жизнь. — Ага, — он широко улыбается. — Добро пожаловать. Аль-Хайтам подходит к Кавеху и обнимает, пряча голову у него на плече. Или он просто медлит перед тем, как его задушить.***
Так или иначе, все действительно будет хорошо. Когда они выходят из Академии, начинается дождь. Кавех вспоминает одну старую историю из Снежной. Про девушку, которая подчинила реки и затопила мертвую пустошь. И еще кое-кого, но про нее пока нет стоящих историй. Он мотает головой, возвращаясь в реальность, которая гораздо хуже и ужаснее самых страшных сказок. — Значит, государственный переворот, — угрожающе произносит Кавех. — Я не специально, — Аль-Хайтам пожимает плечами. — О-о, — Кавех прищуривается, — когда я так говорю, ты на меня кричишь. — Ты кричишь на меня дважды в неделю, — Аль-Хайтам закатывает глаза. — Дома поговорим. — Я подам на тебя жалобу. — Кому? — Халис. — Она твоя подчиненная. — Ты… — Домой, — повторяет Аль-Хайтам и берет его под руку, — и я тебе все расскажу. — И ты дашь мне съездить в опасную экспедицию в Снежной в качестве извинений? — с надеждой спрашивает Кавех. — Дай секунду, — Аль-Хайтам делает вид, что задумался. — Нет. Никогда. Кавех дуется и больше не говорит с ним. Но сквозь шум дождя он будто слышит тихий смех. Будь Кавех проклят, если в ближайшее время не произойдет ничего интересного. И будь он проклят, если его опять вызовут во дворец в самый неподходящий момент. Сумасшествие. Полнейшая катастрофа. Как и всегда, впрочем.Декабрь, 2022