Внутренний мир

             — Скоро начнем прием, а пока подожди, дай я вымою руки… Не волнуйся ты так, мы просто… Поговорим. Для начала…       Люцифер лукаво улыбнулся. Рядом с Гавриилом, он улыбался почти всегда, но увы, не так тепло и дружелюбно, как хотелось бы. Эта была гримаса упоения чужим горем, ведь если эти двое и виделись, то это означало только одно — Люцифер придумал идею для очередной пытки. И эта, видимо, будет последней.       Крепче затянув узлы толстой веревки на руках Гавриила, что оставляли на запястьях красные следы, он начал готовится к осмотру… Нет, это слово звучит слишком безобидно по сравнении с тем, что на самом деле задумал Дьявол.       Атмосфера места, где были эти двое была нагнетающей: едва-едва освещённая тусклым, жёлтым светом комната, которая чем-то напоминала подвал. Стены были покрыты плесенью, а пол — пылью и грязью. Пахло чем-то трупным, сгнившим, будто здесь были жертвы и до Гавриила. Скорее всего так оно и было… Сдешний «аромат» медленно сводил с ума, убивая желание даже просто вдохнуть воздух.       Гавриил лишь потерянно лежал на кушетке, уже даже не ерзая и брыкаясь, как это было в их первые «сеансы»… Его измученная оболочка была бездвижна, он почти не дышал из-за нежелания сделать лишнего шуму, даже самого маленького и незаметного. Он даже не пытался хоть как-то исправить свое пагубное положение, да и какой смысл? Если все те речи, что так усердно пытался донести Гавриил, не работали, если он не может вразумить Люциферу благую мысль, заставить его передумать, то уже никому не удастся. Сколько он уже пролежал здесь? Разум не давал вспомнить, будто пытался стереть все колкие воспоминания к чертям, словно антивирус.       Он был абсолютно нагим, но не то, чтобы это как-то смущало его, ведь ангелы бесполы, а следовательно, на половую систему в их организме и намека не было. Все, что тревожило Гавриила по этому поводу, так это низкая температура в помещении. Страх и так окутывал его с ног до головы, так ещё и прохлада в операционной заставляла его дрожать ещё сильнее.       Заметив испуганные глаза Гавриила, что пялились куда-то вдаль, Люцифер спросил:       — Боишься? Ну-ну, за это время можно уже было и привыкнуть… Но не мне тебя судить… Ты пойми, твоя жертва будет огромной радостью для всех эфирных существ этого мира! Узнать, как выглядит ангел изнутри — вопрос, который мучает каждого, и нет-нет! Не притворяйся, что тебя не интересует внутренний мир столь прекрасного, непорочного существа, как ангел.       Сумасшедший, просто слетевший с катушек. Неужто он и забыл, что ангелы бестелесы? Неужели запамятовал и о том, что сам позволил телу Гавриила материализоваться?       Место, где пребывал Ангел, значительно отличалось от Небес, от родного дома… Нахождение здесь влияло как на его душу, так и на рассудок. Если быть наблюдательным, то Гавриил и правда изменился — заметил, что он ощущал себя более… Форменным, будто у него действительно появилась какая-то оболочка.       Но Люцифер, может, даже и прав в чем-то. Никто не знал, как будет выглядеть ангел, если его тело обретёт ощутимую форму. Что будет внутри?       Бывший Денни́ца все продолжал оглашать его будущие планы, которые и так уже рассказывал ему несколько раз подряд.       Люцифер приходил к нему и раньше, но все разы он не начинал работать, лишь слегка издевался, потешаясь над страдальцем. Ангел всей душой надеялся, что он наконец-то образумится, придет в очередной раз и просто отпустит бедную пташку в родное гнездо, от которого уже, на самом деле, ничего и не осталось. Бедную пташку со сломанными крыльями, психикой и волей.       — Это пойдет на пользу всем мирам: Ваше Начальство вовсе не призна́ет мой поступок как грех страшный, наоборот же — поблагодарят за наконец-то пролитую на голову им истину! Да и что там говорить про наших, демонам так будет намного проще… Кхм. Представь только это немыслимо великое открытие, кое перевернет и Небеса, и Преисподнюю вместе взятые! Ты словно подопытный кролик, чьей смерти желает абсолютно каждый… Ни Михаил, ни Рафаил, никто не счел тебя достаточно значимым Архангелом до такой степени, что тебя даже искать не стали после твоего исчезновения… Но только подумай, после моего открытия твое жалкое, никчемное существование приобретет хоть какой-то смысл! Представь будущее уважение персоны твоей у окружающих, в Раю тебе памятник воздвинут! — глумился Люцифер, ему правда приносило безмерное удовольствие наблюдать, как во время всех этих ораторских практик лицо Гавриила приобретает все новые и новые краски. Горечь, страх и отчаяние — что может быть лучше? Эти эмоции на личике Гавриила были самыми излюбленными для него, так ещё и осознание единственной причины, по которой Архангел чувствовал себя именно так, возбуждала его гордость все сильнее.       Ангелу было тошно слушать его речи, которые он уже чуть ли не выучил наизусть. Мысль о том, что через несколько минут его тело наконец вскроют, с каждой секундой ужасала все сильнее. Хотелось рыдать, кричать о помощи и молить о пощаде, очень хотелось… Но увы, сил на это уже не оставалось. Да и по правде говоря, Гавриил был слишком горд для подобных унижений, если не получилось взять его жалостью в первый раз, не получится и в следующий. Он лишь пристально смотрел своему брату в глаза, пытаясь этим то ли пристыдить, то ли смутить. А Бес с безумным фанатизмом все продолжал:       — Внутреннее строение организма Архангела, о Дьявол… Никто и не мечтал даже заполучить подобные знания! А сила знаний велика, ведь так? Это ж ваше высказывание, ангел, разве нет?.. — Он выдержал небольшую паузу, а после лишь пролепетал, — Что ж, долой предрассудки, незачем тянуть время… Пришло время взглянуть на твое истинное нутро…       Люцифер, завязав свои длинные волосы в небрежный пучок, подошел к тумбочке, где находились все необходимые для вивисекции приборы: множество скальпелей, резцов, ножниц, щипцов, и все разных размеров. Взяв один из инструментов, наведя его на свет тусклой лампы, он ехидно подметил:        — Извини уж, обезболивающие препараты закончились. По-хорошему, в нашем случае было бы неплохо сделать тебе анестезию, лучше всего что-нибудь на подобии наркоза, но увы… — делая акцент на последнее слово, он щурится, лёгкая ухмылка проскальзывает на его лице, — так что к большому сожалению могу сказать только одно…              Будет больно. Очень больно. Но это и оглашения не требовало, Гавриил знал об этом с самого начала. И боль не только физическая, но и душевная в том числе. Смотреть на то, как самое дорогое на всем этом белом свете существо с улыбкой на лице наносит тебе вред, было больнее всех остальных мук, что причинил ему Дьявол за все время. Гавриил не понимал, почему злоба ко всему роду ангельскому вымещается именно на нем: он был одним из тех немногих, кто имел хорошие отношения с Денни́цей до его же грехопадения, если не единственным. Неужели это все было не взаправду? Может, это был лишь эфемерный сон, который ангел выдумал себе сам? Воспоминания в столь затуманенном сознании расплывались в вязкую, черную гущу, смешивая одни события с другими.        — Такая честь, однако. Был бы ты на моем месте, ты бы чувствовал себя так же. — насмешливо вымолвил Дьявол, — Ну-с, довольно разговоров… Думаю, мы можем приступить…       Взяв деревянный брусок из шкафчика, Люцифер резко сменил тон голоса, будто он ему и не принадлежал вовсе, и ласково произнес:       — Приподними-ка голову, пожалуйста.              Ангел проигнорировал просьбу. Люцифер не стал потакать капризам святого и грубо схватив брата за волосы, он бесцеремонно поднял его голову, подложив под шею ту деревяшку, что держал в руках.       — Хуже дитя малого, ей-богу… Я же вежливо тебя попросил, разве нет? — выражение лица и интонация совсем не вязались друг с другом, — Но что-ж, теперь, наконец, точно все готово… Так ведь намного удобнее, согласись?       Мысленно наметив место разреза, Люцифер принялся за свое дело. Нож коснулся мягкой, тонкой кожи ниже подбородка, плавно ведя разрез вдоль туловища. Гавриил застонал, непроизвольно дергаясь — его тело не принимало подобных надругательств, ведь по сути своей сии издевательства были осквернением священного тела.       На Небесах прикосновения Люцифера были так невинно приятны, так желанны, так мягки. В те времена Гавриил лелеял у себя в голове слащавые мечты о тактильных ласках, и казалось бы — грёзы стали реальностью: он трогает тебя, познает твой внутренний мир, он буквально видит тебя насквозь. Ведь именно этого ты и хотел? Ну и стоило ли оно того?       Сосредоточенно продолжая вести разрез, другой рукой в появившееся отверстие Люцифер ввел указательный и средний пальцы, ведя их в сторону, приподнимая внутренние стенки живота, аккуратно отделяя верхний слой кожи от внутренностей.        Люцифер оттянул края разреза, из-за чего Гавриил жалобно вздохнул, чувствуя, как холодный воздух обдувает рану. Ощущения причудливые, противные и невыносимые. Прищурив глаза, он пытался понять, каков Гавриил был изнутри, как расположены органы. Он посчитал хорошей шуткой прикоснутся к «начинке», щупая слизкое подобие… Сердца, наверное? Черт его знает, что это было.       Ангел резко отреагировал, выпячивая торс вперёд, его лицо скривилось от боли. Жгло, будто расскаленный металл приложили.       Заметив последствие своих действий, губы Лукавого скривились в кривую улыбку. Ах, какое счастье вызывало хотя бы одно, самое незначительное, еле заметное движение мускула на его лице — просто блаженство, как бы иронично это не звучало.       — Так осмотр провести невозможно, через эту дыру я не вижу ни-чер-та… Продолжая сепарирование, обнажив грудину и ребра, он неторопливо рассматривал уже выглядывающее из грудной клетки содержимое своего брата. Спустя какое-то время и несколько умелых движений руки мастера, брюшная полость была полностью вскрыта. В попытке сохранить рассудок, запаниковавший Гавриил мысленно перечислял все, что только видел, но тусклая лампочка и заплесневелый потолок были единственными вещами, представленные его взору.       — Замечательно… А теперь, давай-ка мы взглянем чуть поближе, — радостно возглашал Люцифер. — Ну-ка, раздвинь ноги, позволь мне взглянуть…       Дьявол взобрался на кушетку, сев на колени между ногами брата, рассматривая обнаженные органы, что красовались из разреза. Перебирая их взглядом, Люц ненароком поднял глаза на лицо Младшего.        — Поразительно… Вот бы и мне такое миловидное личико… — Прерывисто говорил Денница, будто одержим чем-то, — сдается мне мысль, Господь очень старался над созданием твоей внешности! Но и внутренность твоя тоже на самом деле очень даже ничего…       «Выглядит аппетитно…», — подумал Дьявол, смеясь про себя.       Интересно, какой Гавриил на вкус? Не было никакой преграды проверить это.       Рассматривая каждую отличительную черту лица неприлично долго, он медленно хотел было наклониться к губам Гавриила, но тот лишь испуганно отдернулся, не дав сделать то, за что в прошлом бы он отдал все, что у него только было.       Со всем презрением и отвращением, что только у него были, ангел прохрипел, зажмурив глаза:       — Животное… Люцифер лишь недовольно фыркнул, слезая со стола, поправляя помявшуюся рясу.       — Нет, животные не поступают друг с другом так изощрённо… Только люди занимаются подобным…       Странно, но Денница не стал настаивать на поцелуй. Вряд-ли это можно было назвать проявлением банального милосердия, скорее просто… Перехотелось. Как минимум, он хотел так думать.       Лицо Архангела было до жути бледным — кровь в его венах циркулировала настолько медленно, что тот уже был похож на трупа. Глаза его уже давно перестали блистать той самой задоринкой, той наивностью, той добротой. Его сверкающие, аквамариновые очи сменились на мутные, матовые стекляшки, а румянец на щеках давно угас. Святой уже давно потерял настоящего себя — старый добрый Гавриил морально умер ещё несколько столетий назад, оставив после себя лишь пустую оболочку, которая только чудом имеет силы существовать дальше.       Стоит отметить, что Лукавый и впрямь был хорош в этом сложном искусстве вскрытия тела.       Поначалу, руки дрожали, порезы были рваными и неаккуратными, зачастую задевая жизненно важные органы. Но терпение и труд все перетрут — спустя десятки распотрошенных тел людей, животных и отродьев адских, случайно попавшие Лукавому под руку, он приловчился к этой науке. Словно плоть подопытного была холстом, а ножи — кистями, его работы были настоящим шедевром искусства. Точности и виртуозности его действий мог позавидовать сам Леонардо Да Винчи.       В его коллекции были сотни людских органов, плавающих в банках с формалином. Помимо их извлечения, он занимался ещё и зарисовками. Множества эскизов сердец, желудков, кишок были до ужаса точны, словно фотографии.       Ангел пытался издавать звуки как можно тише, стараясь подавлять это омерзительное, но уже такое знакомое чувство боли, зашептывая различные молитвы. Не то чтобы это хорошо у него получалось. Голос его дрожал, спотыкаясь на каждом втором слове, а глаза то жмурились, то открывались все шире и шире. Из уст мучителя раздался нервный смешок, Люцифер отошёл на несколько шагов назад от операционного стола, довольствуясь началом своей проделанной работы. В помещении было едва прохладно, но Гавриила сильно колотило.       «Замечательно… Вот и ещё одна особенность тел Свя́тых — великая… нет, большая… сильная… да, так лучше, сильная чувствительность к холоду… А может и нет…» — подумал про себя Дьявол.        — Выглядишь так жалко, бедняжка. Скажи, как ты осмеливаешься молиться после всего того, что произошло? Все они бросили тебя умирать в страданиях, а ты так и продолжаешь слепо верить в чудо… В эту нелепую сказку о том, что после мучений и страданий всегда есть хороший, счастливый конец… — продолжая свой монолог, не смотря в лицо младшего, он попутно записывал в небольшой блокнот весь процесс исследования. Диявол неряшливо оставлял на страницах следы свежей крови брата, делая это словно специально, — Даже не думай о подобном исходе.       — …И вообще, я так старался, выбирал место, где твои вопли никто не услышит, а ты сдерживаешься — не стоит! Твои крики меня ни капли не смущают, можешь делать это столько, сколько угодно душе твоей грешной!       Люцифер притронулся к руке ангельской, а после лукаво заметил:       — Ну и ну! Да ты холоднее, чем сам Сатана, надо же!        — А ты так и не научился заплетаться… — и правда, волосы Старшего выглядели запутанно, резинка почти слетела с них. Гавриил мямлил, стиснув зубы, — но этот растрёпанный пучок тебе весьма к лицу…        — …Чего? Он проигнорировал комплимент, но заметно смутился. Ангел был близок к отключке — к этому он и стремился. Взгляд терялся, а глаза закатывались. Гавриил уже готовился расстаться с разумом на веки вечные, не имея надежды проснутся вновь, но увы — мучитель вовремя заметил его намерения.       — О не-е-е-т уж, братец, так не пойдет… Негоже от меня прятаться… Невежливо это как-то…       Мысленно сказал сам себе Люцифер, хлопая рукой по щеке Святого, оставляя на ней следы его собственной крови.        — Слушай, давай-ка поболтаем, ну… Как в старые добрые? — Люциферу хотелось поиздеваться над братом ещё немного, хотелось ещё хоть немного послушать, как он рвет глотку своими воплями, хотелось увидеть его судороги. Нельзя было просто так взять и оставить его в покое, позволив ему не чувствовать этой мерзотной боли. Все это было так необоснованно желанно, — Как думаешь, все ли Архангелы одинаковы изнутр-        — …Ты же рано или поздно убьешь меня, да? — перебил Гавриил в полубреду. Голос его был тих, ангел сейчас был так немощен, что казалось, будто даже моргание для него было нелегкой работой. Он всей душой надеялся на положительный ответ.        — Гм… Я ещё не решил, на самом деле. Тебе следует полагаться только на удачу, твое содержимое крайне интересное на вид, но я не могу сказать, что именно важно для организма, или есть ли это «важное» вообще, мы ведь ещё даже не закончили нашу работу… Ты понимаешь, к чему я веду. — произнес Лукавый, скривив губы в уже знакомую фальшивую улыбку. Как и всегда, впрочем. У него было несколько набросков на будущую судьбу Гавриила — один вариант отвратительнее другого.        — И ещё… Как ты собираешься изучать анатомию Архангелов, имея при себе только меня? Ведь одного препарированного тела будет недостаточн-       — А с чего ты решил, что ты единственный?..       Гавриил резко замолчал. Глаза округлились, показывая все отчаяние от сказанных братом слов. Говорит ли он правду или как всегда блефует? Желание продолжать разговор резко отпало. Ангельская жажда истины тоже угасла — не хотелось умирать в тревогах и переживаниях о близких, ему и своих проблем хватало. Уныние, страх и одновременно желание смерти стремительно обволакивали все его тело.       — Ты так и не ответил на мой вопрос… Нечестно, знаешь ли.       Ангел лишь нагло отвернул голову в сторону, лишь бы не видеть лица Денницы, показывая всё своё безразличие к беседе.       — Ты начинаешь меня раздражать, — Люцифер фальшиво ухмыльнулся, щёлкая пальцами окровавленной ладони, — очень зря ты испытываешь мое терпение.       — Так убей меня, будь хотя бы в этом милосерден… Для чего оттягиваешь этот момент? — огрызнулся Святый. Терпение Порочного было на исходе, хотя с другой стороны он был благодарен Гавриилу за предоставленный повод совершить ещё одну мерзость, — подожди, что ты…!       Люцифер хладнокровно взял Габриэля за челюсть, ловко скользя лезвием ножа по языку. Душераздирающий отчаянный крик эхом раздался по всей комнате, из-за которого Гавриил подавился собственной кровью, обильно текущей из рта. Рвотные рефлексы делали свое дело. Он, бьясь в конвульсиях судорожно кашлял, дабы окончательно не захлебнутся в красной гуще, что уже испачкала его лицо и волосы. Да чего там волосы, кровища была везде: с кушетки она бежала на пол, задевая оголённые стопы Люцифера.       Боль была настолько невыносимой, что если бы Ангел был человеком, то он бы давно умер от болевого шока или кровопотери, но увы, его тело было устроено иначе. В данный момент его единственным истинным желанием было либо потерять сознание, либо умереть прямо сейчас: тогда многочисленные страдания наконец-то закончатся. Как жаль, что это была лишь несбыточная мечта — чтобы убить такое могущественное существо физическим насилием, нужно постараться. Если воля ангела к жизни велика, то подобный акт был практически невозможен. Гавриил сам до конца не понимал, хочет ли он продолжать существовать, ожидая спасение или погрязнуть в унынии и сдаться.       Палач все так же без какого-либо сожаления произнес:       — Походу, кто-то забыл, в каком положении он находится… Урок усвоен, думаю? Тебе этот язык все равно ни к чему был, — опять потешался Люцифер. Какую пытку он еще может совершить за непослушание? Он мог выколоть глаза, отрезать фаланги пальцев или вообще ампутировать одну из конечностей (а то и несколько) — вариантов было невероятное множество.       — …Твой помутненный разум в столь унизительном положении настолько сбил тебя с толку, что ты даже не можешь оценить всю глубину моего милосердия, твоё пренебрежение к тому, чего оно только стоит…— На последних словах Люц дернул брата за волосы, уменьшив расстояние между их лицами. Слезы выступили на глазах Святого. Он уже давно хотел расплакаться, но гордость не позволяла.       — …У меня просто нет слов, чтобы выразить своё презрение к тебе. Вместо того, чтобы тогда примкнуть к истине, ты, как последний трус, остался в этом… Курятнике… Оставил меня гнить в грязи… — другая рука прильнула к чужой шее, впившись в нее когтями, — восхваляй своего бога сколько тебе вздумается, но что это даст? Ах, бедный страдалец! Господи, неужели ты не видишь, как мучается твое творение? — он на несколько секунд прервался, в помещении не было ни звука больше, — Тишина…? Ну и ну, вот незадача!.. Что и требовалось доказать, в общем-то. Ты сам посуди, друг мой! Ну кто заметит, что одна песчинка пропадет из пустыни? — воскликал Лукавый, — Молчишь? Обычно болтаешь без умолку, а тут прям… Ух, как воды в рот набрал!       Дьявол улыбался, сдерживая смех. Он явно гордился этой колкой шуткой.       Святый его даже не слушал, оно и понятно: в ушах трещало, хотя в операционной была полная тишина; в глазах шумело, хотя все было мертво и бездвижно. Конечности полностью онемели. Боль так и не проходила. Думать было все сложнее и сложнее, мысли были похожи на спонтанно пришедшие в голову слова, нежели на логически правильные предложения.       — Ох-ох-ох, кажется, мы отвлеклись, — вздохнул Дьявол. И вдруг, словно вспомнив о чем-то важном, задумчиво сказал: — Ну да, сегодня ведь очередное Собрание… Боже-боже, совсем скоро! Вельзевул снова будет мне нотации читать, если я в очередной раз опоздаю… Ну знаешь… Это ведь и взаправду забавно, если сам организатор не явиться на мероприятие в назначенное им же время! Нужно поторопиться!       Подойдя к металлическому шкафу, он взял оттуда ткань, накрыв ей место вскрытия. Материя коснулась органов, от чего Гавриил зашипел от боли. Одно лишь небольшое прикосновение для него было по ощущениям сравнимо с ожогом.       Дьявол какое-то время стоял у зеркала, расчесывая спутанные локоны роскошных волос резным гребнем, тихонько напевая что-то.       Наконец-то закончив прихорашиваться, он сказал:       — Что-ж, мне пора… Не уходи никуда, я скоро вернусь! — насмехался он, подойдя к громоздкой железной двери, ища в связке ключей подходящий.       Наконец-то обнаружив искомое, он с громким скрипом отворил дверь и хотел было уже уходить, но вдруг, ненадолго застыв в дверном проёме, он развернулся, а после подошёл к кушетке. Он свысока смотрел Гавриилу в глаза, и не отводя взгляда медленно наклонился к его лицу. Ангел зажмурился, любое действие Люцифера казалось угрозой для существования. Но на удивление, тот лишь нежно коснулся лба губами, оставив на нем прощальный поцелуй.       — Не скучай, — несвойственно сладко пролепетал Люцифер, любезно помахав рукой на прощание, а после чего он поспешил удалится. Послышался громкий, режущий слух грохот захлопнувшейся двери.       В полном недоумении, Гавриил все так же лежал на операционном столе, не зная, что делать дальше. Как поступить? Его мольбы в этой глуши не услышит никто, да и чего уж там! Стоит начать хотя бы с того, что молиться было банально нечем.       Кровь на лице и волосах высыхала, оставляя неприятное ощущение липкости. Невыносимо…       Так или иначе, просто лежать и ждать своего часа расправы было глупо. Собрав все оставшиеся силы, Гавриил с огромным трудом перевернулся набок. Свалившись с кушетки, он с грохотом упал в лужу собственной крови, вдобавок ударившись об каменный пол головой. Глухой стук раздался одновременно с протяжным стоном. Плевать на боль, его целью было найти что-нибудь острое. Что-нибудь, что даст ему давно желанное чувство умиротворения и спокойствия.       Другого выхода Гавриил даже искать не стал: сбежать не получится, а об убийстве Владыки Преисподней просто и думать смешно было — в таком состоянии Ангел в него и плюнуть не сможет, не то чтобы покалечить.       Самоубийство было не самым благородным выбором, зато безусловно самым простым.       Очевиднее всего было опрокинуть тумбу с медицинскими принадлежностями, ведь там наверняка было то, что искал Ангел.       Тумбочка стояла рядом с операционным столом в двух-трех шагах. Для Гавриила это расстояние было невероятно огромно, ведь сейчас он не был в состоянии даже встать, так что придется ползти.       Гавриил зацепился за одну из ножек, и спустя несколько минут мучительных усилий тумба с грохотом свалилась набок, а вместе с ней и стальные инструменты. Ножи и скальпели металлически бренчали, несколько небольших склянок также упали на пол, каким-то чудом оставаясь целыми.       Был бы он в другом ином месте, то на весь этот шум сбежались твари адские, однако хвала небесам — как и сказал чуть ранее Дьявол, в этом месте прекрасная звукоизоляция.       Внутренности выпадали из грудины, неприятно тёрлись о рельеф пола, словно о наждачную бумагу, разрушая тонкие защитные ткани органов, все просто превращалось в кровавое месиво, оставляя следы.       Наконец-то додумавшись перевернутся на спину, Святый решил доползти до стены, из ассортимента Дьявола он решил захватить с собой самый большой нож. Помимо всего прочего, в куче приспособлений он разглядел странные стеклянные баночки с прозрачной жидкостью. Зрение подводило его, прочитать название неизвестного вещества было проблематично. Любопытство одолело ангела, и Гавриил подполз ближе к привлекшему его внимание предмету, слабо прищуриваясь.       «Морфин…? — наконец-то прочитал он уже почти стертое со стекла название, — У него все это время было обезболивающее? Вот ведь… изверг…»       В сердце Гавриила неприятно разжигалось пламя горечью и обиды, обжигая и раня его остатки так называемой любви. Хоть и было это абсолютно ожидаемо со стороны Люцифера, Гавриил был очень огорчен…       У святого появилась идея попробовать вколоть небольшую дозу самостоятельно, чтобы облегчить жгучие боли, но тут же вспомнил о своем нынешнем состоянии — ватные конечности, помутневший разум, так ещё и в глазах все плыло. С таким самочувствием, Гавриил даже вену на руке найти не сможет… Тем паче, во всей этой свалке медицинских инструментов не было ни единого шприца, что удивительно… Стиснувши зубы, Гавриил пополз к стене — так хотя бы будет на что опереться…       Онемевшие ноги были тяжёлой ношей: они лишь тащились за телом словно бесполезный груз, не выполнявший никакой роли.       Прижавшись к холодной, влажной стене, пытаясь привести себя в чувство, он сосредоточенно рассматривал лезвие ножа, увидев в нем свое искаженное отражение. Тело Гавриила немного ожило, двигаться стало чуть полегче.       Еле как перерезав верёвку на запястьях, он только осознал, что левая рука, в отличии от правой, двигалась очень заторможенно. Как можно было не обратить внимания на такую важную деталь? Вот. Черт… «Что мне теперь делать…?»       Тревожно взглянув на скальпель, сжав его в ладони крепче, Архангел лишь отчаянно выдохнул. Наверняка, в здравом уме он нашел бы самое оптимальное, рациональное решение этой проблемы, но нынешнее состояние, увы, лишило столь мудрого Архангела всякого рассудка… Он коснулся лезвием плоти, ниже ладони, как бы прощупывая почву, проверяя, на что он способен.       И вот, зажмурившись, в предвкушении ощутить уже столь знакомое чувство, он резко проводит скальпелем по непослушной руке, оставляя порез. Он был совсем небольшой, неглубокий, но достаточно для того, чтобы пустить немного крови. Нет, вообще ничего.       Ангел прищурился, нанося себе все больше увечий, чтобы хоть как-то почувствовать конечность. Святый устало прошевелил губами, пытаясь сказать какую-то брань от отчаяния на выдохе. Дыхание страдальца сбилось, а глаза были раскрыты неестественно широко.       Красных линий появлялось все больше, багровые бусины выступали на их местах, с каждой секундой становясь все крупнее. Они стремительно росли, капли крови скатываясь по руке. Гавриил, не контролируя себя, ранил плоть вдоль и поперёк. Его движения то ускорялись, то замедлялись, и ангел, полностью погрузившись в процесс, не замечал, как раны становились всё глубже — лишь бы хоть что-то почувствовать, лишь бы хоть как-то вернуть жизнь в этот бесполезный теперь кусок мяса, бывший ещё совсем недавно рукой. Ничего.       Паника полностью охватила Гавриила, огромные крупицы слез выступили на испуганных глазах Святого. Рука ничего не чувствовала. Ни прикосновений, ни боли, ничего. Попытки пошевелить пальцами были безуспешными, оставляя лишь противное чувство жжения и покалывания.       Правой дрожащей рукой Гавриил продолжал неистово кромсать предплечье со всех сторон.       «Пожалуйста, прошу тебя… Нет-нет-нет-нет! Только не снова!» Вид руки устрашал, порезы переросли в толкание ножа куда-то вглубь руки, жалкое зрелище…       Последние события проносились перед глазами, заставляя Гавриила переживать забытые эмоции вновь и вновь. Чувство вины, чувство безысходности, несправедливости, страха. Одна лишь мысль об этом наносила непоправимый ущерб для итак уже пошатнувшегося рассудка.       «Нет, не снова, не заставляй меня вспоминать!» …Боль.       По глубине дойдя до кости, он наконец-то ощутил ее. Конечность начала оживать, непроизвольно подрагиваясь. Разрабатывая другой рукой кисть левой, он взглянул на свою руку вновь, оттянув край одного из порезов, впервые увидя свои собственные сухожилия и вены, которых у него отродясь и не было. Неудивительно, но они все еще пульсировали. Багровые нити, которых он никогда раньше не чувствовал, как и всегда перегоняли по телу горячую кровь.       Тело охватывали мурашки, появилось ощущение иголок в левой руке, теперь двигать ей стало невыносимо больно.        Вдруг, он понял, что с болевыми ощущениями вернулась и крупица здравого восприятия: ангел только осознал, что натворил. «Увидел бы это все Рафаил, наверняка отругал бы меня… Да, долго бы ему пришлось эти раны залечивать… — Ангел вздохнул, закусив нижнюю губу от сводящей с ума муки, — хотя, какая уже разница…».       Как жаль, что ни Рафаил, ни кто-то другой уже не сможет лицезреть, до чего его довели святотатства со стороны Люцифера: прожитые многочисленные унижения постепенно ломали его, заставляя порой делать то, что для поведения Гавриила было совсем нехарактерно. Он изменился. Изменился слишком сильно.       На этот раз Святому было в какой-то степени радостно от последствий телесных истязаний, ведь это впервые принесло какую-то пользу. Хоть и пришлось заплатить за это слишком большую цену. И как он сам заметил, получать травмы от своих же рук было куда приятнее, чем от чужих. Тем более от тех, что совсем недавно так нежно касались тела, лаская чуть ли не каждый сантиметр фарфоровой кожи. Глубоко втянув в себя воздух, Святой сморгнул слезу. Что теперь делать с этим бесполезным, изуродованным телом? Что делать с этой обезображанной от чужой жестокости, окровавленной душой?