Двенадцатое июня.
Арсений лежит головой на груди Антона, закинув на него одну ногу и обхватив руками. Антон мягко гладит и путает в его волосах пальцы, перебирая пряди. Эта сладкая идиллия, от которой у Арсения почти останавливалось сердце. Он больше ни с кем не может находиться настолько близко, настолько спокойно, настолько нежно, потому что его действия воспримут неправильно. Для Антона в этом нет ничего такого. Он спокойно обнимается, валяется и ластится со всеми, кто ему дорог, кому он верит, кого ценит. Так он показывает свою привязанность, это для него дружба. Комфорт в любом его проявлении. У Арсения такая дружба только с Антоном. Конечно, с другими он тоже взаимодействует и много, но это всё не то, всё совсем иначе. Арсений, который всегда тревожится, волнуется, паникует, не может сейчас думать ни о чем, кроме собственном, вырывающимся из грудной клетки, сердце, и размеренном, бьющимся спокойно и тихо прямо под ухом, сердце Антона. Ему так хорошо, что улыбка сама оказывается на лице, категорически отказываясь уходить. Ему так плохо, что он готов упасть в обморок от переполняющих чувств. Или это тоже от того, что ему хорошо? Арсений дышит, возможно, слишком часто, он жмурится, сжимает кулаки и, кажется, дрожит, слыша за белым, ровным шумом чей-то мягкий, убаюкивающий голос. Арсений резко распахивает глаза, когда Антон уже сидит перед ним и ласково гладит ладонями от щёк к плечам и так по-кругу. Успокаивает, приводит в чувства, расслабляет. Арсений непонимающе оглядывается по сторонам, в итоге останавливаясь на лице напротив. С каких пор его накрывает от мыслей об Антоне? — Я с тобой. Ты в порядке, — шепчет, почти бесшумно, одними губами, глядя с такой добротой, что у Арсения мысли начинают плавиться только сильнее, — Слышишь меня? — он снова прикасается к щекам, но не убирает руки оттуда, а слабо поглаживает большими пальцами кожу, наверняка чувствуя, что у Арсения начало гореть лицо, от подступившей к нему крови, от такого Антона. — Да, — на выдохе говорит Арсений, кладя свои руки на чужие плечи, дыша отрывисто, тяжело. Взгляд снова начинает блуждать по комнате, не зная, за что зацепиться, потому что смотреть на Антона почти невозможно. Он настолько красив, настолько прекрасен, что Арсению кажется, что крышу снова снесёт и его придётся возвращать в реальный мир. — Смотри на меня, — говорит Антон. Арсений почти замирает, разглядывая зелёные глаза перед ним, выражающие только уравновешенность, только спокойствие. Арсений глядит и почти не думает, пока наконец полностью не приходит в себя. Он несколько раз кивает, показывая, что все хорошо, и они ложатся обратно, продолжая бессмысленные разговоры.Четырнадцатое июня.
Арсений пьёт свой кофе, сидя на диване, параллельно разговаривая со стоящим перед ним Димой. Серёжа сидит рядом, очень увлечённо смотря что-то в телефоне, совершенно не интересуясь темой разговора. Антон резко влетает в комнату, захлопнув дверь, обнимает со спины Диму и, согнувшись, утыкается подбородком в плечо. Арсений чувствует, что задышал чаще. Он повторяет себе раз за разом, что это Антон. Конечно, он обнимается с Димой, они лучшие друзья уже несколько лет. Так в чем его проблема? Почему Арсению так нервно и неприятно от этого? Иногда, ему хочется Антона придушить за такую лёгкость и открытость. Арсений поднимает и опускает руку в знак приветствия, Серёжа что-то глухо говорит, почти неразборчиво, Дима слегка хлопает Антона по ладоням. Вот и все поздоровались. — Арс, Арс! — Дима машет, щёлкает, хлопает перед его лицом, стараясь вернуть в мир. Антон сидит рядом, поглаживая тыльную сторону ладони, и смотрит не волнующимся, а снова спокойным взглядом. Он привык, что у Арсения проблемы, что мысли, вращающиеся в его голове иногда бывают через чур выбивающими из реальности, поэтому всегда расслаблен, всегда знает, что делать и насколько все плохо. Арсений лежит на том же диване, Серёжа сидит рядом на полу, внимательно разглядывая его лицо, и явно успокаивается, когда открываются глаза. Арсений снова всех напугал, снова всё испортил. Он косится на Антона и свою кисть в его руке. Никто не заостряет внимания, потому что ничего такого не происходит, это же Антон. А у Арсения кажется вся кровь прилила к голове, сердце застучало. — Тебе лучше? — с тихим вздохом спрашивает Серёжа. Арсений машинально кивает и мягко достаёт кисть из хватки Антона.Второе июля.
Антон и Арсений не виделись больше двух недель, так совпало, что каждый раз кто-то из них куда-то уезжал. Арсений чувствовал тоску и одиночество, несмотря на то, что рядом всегда были люди, включая близких и семью. Без вечно смеющегося и прижимающегося Антона, становилось странно и неприятно. Арсений ждал их встречи с небольшим волнением. Они, кажется, никогда так долго не не виделись, потому что даже будучи загруженными по уши в дела, без возможности вдохнуть, они всё равно вырывались, чтобы встретиться, как минимум два раза в неделю, а обычно виделись каждый день. Когда совсем всё плохо, то приходили ночевать, лишь бы увидеться, даже если они просто будут спать и не обмолвятся словом. Но тут всё совсем глухо и плохо, найти время не удавалось. Антон приходил домой поздней ночью, когда Арсений видел уже двадцатый сон. Если Антону удавалось прийти раньше, то теперь Арсений находился в другом городе, иногда оставаясь с ночёвкой. Они постоянно писали другу другу сообщения, хоть и ответ обычно приходил нескоро, несколько раз созванивались, четыре раза по видео. Но вечно продолжаться так не может, дела закончились, разъезды тоже. Арсению хотелось убить Антона, когда он увидел его, молча махавшего рукой в знак приветствия. Он выглядел таким уставшим, будто они не виделись не пару неделю, а целый год, который Антон пробыл где-то запертым под землёй. — Ты живой вообще?! — И я безумно рад нашей встрече, — улыбаясь во все зубы, произнёс Антон, стиснув так, что почти ломались рёбра, — Соскучился. Арсений облегченно выдыхает, чувствуя тепло от объятий, поэтому без раздумий обвивает руками, прижимая сильнее, хотя казалось, что уже некуда. Он не знает, сколько они так простояли, но точно больше приличного, некоторые люди начали странно коситься, правда, это мало волновало, оторваться оказалось тяжелее. Арсению так хорошо, так приятно и так плохо одновременно. Его убивают собственные чувства, которые он не может раскрыть, уничтожает эта ненормальная тяга к Антону, явно потерявшая дружеские мотивы. Он нуждался в нём, как в кислороде. И сейчас, будто до этого доступ к воздуху был ограничен, сполна наслаждается, наконец его получив. — А теперь идём, — говорит Арсений, стоит им отпустить друг друга. Они договорились, что пойдут к нему ночевать, потому что пары часов, чтобы вдоволь наобщаться им не хватит, время уже вечернее, а Антон практически не спал последние недели, так что они не могли гулять до ночи. Лучше пообщаться немного сейчас, а потом ещё с самого утра, тем более, что у обоих выходной, никуда не нужно. Антон только кивает, обнимая одной рукой за плечи, немного замедляя шаг, чтобы идти в одном темпе. Дома они оказываются через час. Оба уставшие после рабочего дня и долгих хождений, но счастливые из-за встречи. Антон снимает свою толстовку, оставаясь в одной футболке. Арсению моментально в глаза бросаются длинная рана и пара синяков на предплечье, которые невозможно не заметить. — Что с твоей рукой? — Очень неудачно упал. Не стал тебе говорить, чтобы не волновался, — спокойно отвечает Антон, — Паникёр Правда, которую Арсений понимал, но всегда отрицал, чуть ли не с пеной у рта, потому что потом происходило такое. У Антона свежая рана во всё предплечье, которая вообще должна быть забинтована, а Арсений ни слухом, ни духом о ней, поэтому он заставит её обработать и замотает так, что рука атрофируется, чтобы впредь неповадно было. Арсений нахмурился, специально показывая, что ему неприятно и хотел что-то сказать, но передумал. — Извини. В следующий раз буду докладывать всё досконально, обещаю, — он кладёт обе руки ему на плечи, невинно смотря. Арсений не может долго злиться на Антона, как бы ни старался и понял это уже давно. Арсений берёт его за руку и тащит в спальню, садит на кровать, а сам уходит в ванну, возвращаясь довольно быстро, держа в руках какую-то коробку. — Нет, не нужно, — моментально протестует Антон, резко поднявшись и попытавшись уйти, но дальше дверного проёма сбежать не удаётся, — Мне не пять лет, я в порядке. — Я удивлён, что ты не истекаешь кровью. Она выглядит отвратительно, — нервно вздыхая, шипит Арсений, — И, вероятно, адски болит, даже не отрицай. Просто позволь помочь. Градус напряжение становится выше с каждой секунды, стремительно повышаясь к критичному. Кому-то стоит дать слабину или свести всё в шутку, иначе их счастливый выходной мог превратиться в ужасный. Тишина начинает пожирать мозг, стены разрушаются, руки слабо дрожат. Арсений мысленно ударяет себя по лицу, ему не хватало окончательно свихнуться для полного набора. Он внимательно смотрит на Антона, заново изучает каждую деталь и в голове вспыхивает плохая идея, которую он озвучивает раньше, чем успевает подумать: — Может тебе её поцеловать, чтобы было легче? От резко увеличившихся глаз Антона, Арсению захотелось смеяться, но он только слабо улыбнулся. — Если сделаешь это, то соглашусь на эти истязания, — придя в себя, бурчит Антон. Он искренне ненавидел заморачиваться со своими ранениями, даже если они были серьёзными. Поэтому надеялся, что Арсений просто шутит и ничего не сделает, они забудут о ране и продолжат хорошо проводить время. Теперь Арсений глупо замирает, стараясь осознать: услышал шутку, провокацию или обычное согласие, но никаких подсказок в спокойном лице напротив не находит. Приходится надеяться, что даже если расценил всё неправильно, то его поймут и забудут об этом. Арсений подходит к Антону, поднимает за запястье его руку к себе и наклоняется, целуя рядом с царапиной, прямо в синяк, чтобы было больновато, за то что всё снова усложняют. — Она сразу полностью прошла, — мягко говорит Антон, когда Арсений поднимает на него голову, — У тебя волшебные губы. Обещание выполнено, рука обработана и замотана, настроение улучшено и завтрашний выходной не обречён.Пятнадцатое июля.
Счастливая, ранняя, детская пора — превращается в каторгу для Антона. Он безвылазно сидит на работе, а если удаётся попасть домой, то продолжает работать там. Почти не спит и перебивается редкими перекусами и целыми термосами с кофе. Его заваливают всем, что только найдут, будто намеренно. Он почти не разговаривал с Арсением, игнорировал сообщения и сбрасывал звонки, но не потому что не хотел, а потому что не было времени или сил. Он пару раз писал сообщения, где извинялся, но это всё, на что его хватает. Антону казалось, что проще умереть, чем сидеть в клетке с раздражающей работой, которая раньше нравилась. Арсений неожиданно выяснил, что забыл, как жить, если рядом нет Антона, который даже будучи невозможно занятым, откликнется по первому зову, делая всё, что в его силах, чтобы помочь. Когда он буквально пропал из жизни полностью, даже из мессенджеров и трубки телефона — стало невыносимо тяжко. Приступы нахлынули с удвоенной силой, заставляя тонуть в них, в непроглядной тьме, охватившей мысли. Арсений будто умирал изнутри, он старался нагрузить себя делами, лишь бы не было времени о чём-то думать, но он неизбежно приходил к самокопанию, к волнения, к панике, к истерикам и срывам. — Ты спал сегодня? — тихо говорит Арсений. Уже глубокая ночь, он проснулся от неожиданного звонка, желая убить того, кто ему помешал, но хриплый, уставший Антон на другом конце вызывал только жалость, а не злость, — Или вообще на этой неделе? Им удалось только списаться пару раз за всё время с последней ночёвки у Арсения. Слышать его голос, чувствовать, что он реальный человек, а не выдуманная, больная фантазия — уже спасение. Он хотя бы не настолько сумасшедший, как сам себе придумал. — Я выключаюсь уже буквально находу, — бормочет он, находясь в дрёме, но точно не в ясности ума, — Я шёл по коридору и врезался в стену, потому что уснул. Вчера подремал час за столом. Арсений думал, что волнуется сильнее, чем следует, но слыша столько разбитости в голосе и то, насколько плачевна ситуация, понял, что возможно меньше, чем следовало бы. Он сведёт себя в могилу раньше, чем доживёт до следующего месяца. — Когда ты ел? — Арсения уже не чувствует себя сонным нисколько. Он только надеется, что нарастающее жгучее чувство в груди — галлюцинация, а не начало очередного приступа. Не сейчас, — Поспи. К чёрту работу, она того не стоит. — Я не помню… — через несколько минут раздаётся голос Антона, — Я в офисе. Нужно ехать домой. Я боюсь садиться за руль. — Ты в таком состоянии ещё и за рулём сидел?! — Арсений ужасается очень резко, что даже возмущённо кричит и слезает с постели, — Я тебя прикую наручниками к кровати и плевать мне на горящие сроки. Я еду, сиди и жди. Арсений кипит изнутри так сильно, что казалось — это его просят на убой работать. Он вообще не понимает, почему Антон соглашается, а не посылает всех. Арсений радуется, что ему улыбнулась удача, и такси оказывается недалеко, приезжает быстро. У здания, где работает Антон, находится через полчаса и требовательно названивает ещё несколько минут, пока не добивается сонного: — Да? — Вытаскивай своё тело на улицу, я приехал, — Арсений остыл и больше не горячился столь сильно, но ему всё равно хочется Антона ударить так, чтобы он отключился и проспал хотя бы пару дней. У Арсения пропадает дар речи, когда перед ним встаёт это нечто. Антон выглядит не то что мёртвым, а будто в следующий час уже начнёт разлагаться. Груда костей, что держится уже не на мышцах, а на иссохшей бледно-серой коже. Под глазами синяки, которые скоро начнут сползать на шею, а впалые щеки прирастут к языку. Паника, которую Арсений заставил себя подавить, нахлынула вновь, опьяняя мысли. К лицу поступает горячая кровь, на контрасте с выступившим холодным потом, лёгкие обжигает, дыхание перехватывает, он оседает на землю, стараясь прийти в чувства, глухо повторяет, что всё хорошо, Антон взрослый, самостоятельный человек, он знает, что делает, всё нормально. Но мысли накручиваются в бесконечную спираль, заполняющуюся всё более ужасными размышлениями. — Я с тобой, слышишь меня? — Антон сидит рядом, положив руки на плечи, и слабо качает в стороны, — Всё в порядке, ничего страшного. Все живы, все здоровы, ты нормальный, — он не уверен в причине столь резкого срыва, поэтому говорит общие фразы, — Поедем домой, весело проведём время. — Я… — Арсения затыкает ком в горле, причиняющий боль, но он заставляет себя продолжить, — Ничего страшного. Поехали, — он старается унять дрожь, старается угомонить собственный внутренний голос, который кажется, уже не принадлежит ему, а имеет собственную жизнь и идеи. — Нет, ты тоже не можешь вести, — Антон аккуратно берёт руки Арсения в свои, мягко гладит. — Всё в порядке, дай мне пару минут. Они сидят в ночной тишине, слабо перебиваемой звуками из квартиры дома неподалеку. Там кто-то ругается, распаляясь всё больше и больше. Антон несколько раз почти засыпает, поникнув головой, но каждый раз резко вздрагивает, приходя в сознание. Когда это произошло в очередной раз, Арсений понимает, что нужно скорее ехать, поэтому помог Антону встать и пошёл, пытаясь выяснить, где стоит машина. Ночью никто не ездит, пробок нет совершено, дороги почти пусты. Они доезжают за короткие два десятка минут. Антон, только оказавшись в машине, слегка скручивается, утыкается головой в боковое стекло и засыпает. Тишину разбавляет тихая музыка, играющая из магнитолы. Арсений несколько минут не решается будить Антона, не хочется, но после долгого сна в таком положении будет ломить всё тело, так что выбора нет. Арсений только дотрагивается до его плеча, желая потрясти, как Антон подскакивает, почти ударяясь головой об потолок. Он смотрит мутным взглядом, часто моргает, но молча, словно на автомате, начинает вылазить из машины. У Антона сегодня закончился весь запас энергии окончательно. Если до этого он с трудом, но функционировал, то сейчас едва мог передвигать ноги, Арсению приходится вести его под руку, почти тащить на лестнице и помогать разуться. Антон бы справился сам, но это заняло бы слишком много времени. Арсений убедился, что Антон точно лежит в кровати и ничего не собирается делать, поэтому хотел уйти в гостиную, чтобы самому поспать, но не успел даже выключить свет, когда раздался голос: — Поставь, пожалуйста, будильник на… Восемь, — тихий, хриплый, усталый, — Мне нужно закончить. — Я тебя завтра из дома не выпущу, — Арсений испытывает раздражение от непонимания, от чего Антон так сильно себя загоняет и не может отвлечься на жизненно необходимые вещи, — Работа подождёт. — Мне нужно отредактировать последние шестьдесят страниц. Могу сделать это из дома, — он садится в кровати, начиная зевать, закрывая рукой рот, — И отправить. Мне обещали неделю выходных после этого. Поэтому, пожалуйста, поставь. Арсений ничего не отвечает, только шумно выдыхает, размышляя, стоит ли вообще его слушать. Уже середина шестого часа, этого времени не хватит на здоровый сон нормального человека, а того, кто не спал неделю — тем более. — И прости, что вытащил тебя в ночь… Я просто не хотел снова там оставаться, — он слабо хлопает рядом с собой, сидя уже с закрытыми глазами, — Ложись здесь, диван неудобный. Антон потратил на это последние закрома энергии, поэтому падает на кровать, не укрываясь, и мгновенно засыпает. Арсений вздыхает, ставит будильник на девять, находит в шкафу вещи, чтобы переодеться, выключает свет и ложится рядом, стараясь быть как можно тише, лишь бы Антон не вскочил снова. Ему бы отрубиться, да спать мёртвым сном, а он напротив, стал нервным и чутким. Шорох, касание — и снова на ногах. Вероятно, на работе засыпает, вот его и толкают слегка, чтобы проснулся. Арсений просыпается от глухого жужжания под подушкой. Забыл выключить беззвучный режим. Он поворачивается к Антону, замечая, что тот даже не двинулся за всё это время, хотя обычно вечно крутился во сне. Лёгкое касание плеча его не будит, в отличие от прошлого раза, однако слабого, почти неощутимого толчка хватает. Антон резко садится, щурясь, осматривается по сторонам, затем криво улыбается, шепча: — Доброе утро, — у него едва размыкаются губы, но он заставляет себя подняться, тянется и выходит из комнаты. Арсений такой бодрости не ощущает совершенно. Он вытаскивает телефон из-под подушки, звонит секретарше, предупреждая, что сегодня работает из дому, отправлять только важное, и радуется, что работает сам на себя. Подняться не выходит, поэтому он заворачивается побольше в одеяло и снова засыпает. Арсений просыпается второй раз, когда время доходит одиннадцати. Он плетётся на кухню, проходя через гостиную, где работает Антон. Он сидит сосредоточенный, поэтому даже не замечает, что кто-то прошёл мимо, отчего вздрагивает, когда раздаётся голос: — Тебе ещё долго? — Что? — Антон резко поднимает голову, отрываясь от ноутбука, — Нет, почти закончил. Арсений видит на его лице странную царапину, идущую от виска до середины линии челюсти. Тонкую, ровную, прямую. Он не понимает, как не заметил её вчера, но спрашивать не стал, не решаясь отвлекать. Потом, всё потом. Арсений решает, что помимо сна, Антону необходима пища. Перебивка шоколадками, кофе и бутербродами в лучшем случае убьёт только желудок. Когда работа закончена, а обед съеден, они оба отправляются в спальню. Арсений спать не собирается, но проследить за Антоном на всякий случай решил, вдруг тот вспомнит ещё одно неотложное дело, которой необходимо выполнить прямо сейчас и не секундой позже. — А что у тебя с лицом? — между делом спрашивает Арсений, растрёпывая чужие волосы. — Что? — Антон касается щеки, чувствуя ребристую поверхность и ненадолго задумывается, опуская руку, — Не помню. Арсений быстро перебирает в голове возможные развития событий, если он сделает то, что хочет, но не находит веских аргументов «против», поэтому подаётся вперёд трижды целуя во всю длину раны. У Антона на лице появляется лёгкая улыбка: — А твои поцелуи лечат усталость? — тихо спрашивает он и закрывает глаза. Арсений его не сразу понимает, но потом аккуратно берёт лицо в руки и целует веки, отстраняется, замечая, что улыбка стала ещё шире, — Да, теперь я почти в порядке.Семнадцатое июля.
Антон никак не объявлялся, не заходил в сеть, не отвечал на сообщения. Звонить Арсений пока не решался, понимая, что он вероятно спит. Беспокоить попусту не хотелось. Но единственным, кто мог спасти Арсения в эту ночь — был Антон, поэтому выбора не оставалось. Он даже не думал, когда набирал его, действовал инстинктивно. — Арс? — хриплым и едва живым голос раздаётся по ту сторону телефона, но в ответ звучит лишь глухая тишина. Антон напрягается, с трудом поднимается с кровати, направляясь в ванную комнату, обрызгиваясь холодной водой, чтобы быстрее прийти в себя. Лучше становится, хоть и не на много. Он садится на стиральную машинку, облокачиваясь на стену, и пробует ещё раз, — Арс, что-то случилось? — но реакция прежняя, а точнее — её отсутствие. Антон тоже замолкает, прислушиваясь, прижимает телефон сильнее, чтобы не упустить не один, даже самый тихий звук. Уловив едва различимый резкий вдох, понимает в чём дело. Раньше он бы сорвался, приехал, не обрывая по пути связи. Сейчас не был уверен, что не полетит на пролёт между этажами, только начиная спускаться по ступенькам. Он слишком сонный, а сознание туманно, — Арсюша, слушай меня, хорошо? Постарайся сосредоточиться, всё в порядке, — Антон не мог даже предположить, что стало причиной ночного приступа, поэтому всё, что оставалось — обратить на себя внимание, чтобы потом привести в чувства. Они просидели в звонке не меньше десяти минут, прежде чем Арсений впервые подаёт голос. Когда это происходит, Антон облегчённо выдыхает, возможно, слишком громко, берёт зажигалку и сигарету из пачки, лежащей рядом с ним, поджигает, закуривает, затем продолжает говорить, отвлекать, успокаивать. Арсений, почувствовав, что всё отступило, начинает смотреть в голую стену напротив, приводя мысли в норму, пока на фоне не замолкает голос. — Да, всё в порядке, — Арсений берёт телефон в руки, выключая громкую связь, поднося его к уху, — Спасибо тебе. Антон, несмотря на длительное время после пробуждения, с трудом генерирует мысли. После большой нагрузки мозг отказывается работать даже в экстренных ситуациях, когда это очень важно. Он держался более бодро, пока на это была серьёзная необходимость, а теперь, когда она отпала, снова вернулся в ужасную сонливость, захватившую всё тело. — Ты там как? Лучше стало? — спрашивает Арсений, когда тишина сильно затягивается. — Да. Сплю, сплю, ем и снова сплю. Это всё, что я могу, — медленно, даже слишком, говорит Антон, слезает со стиральной машинки, плетясь обратно в спальную комнату. — Извини, что разбудил, я… — Нет, — резко перебивает, — Не смей даже. Всегда звони, если что-то случилось, — Антон падает на кровать, укутывается в одеяло, закрывает глаза, — А ещё, когда я снова вернусь к жизни, ты будешь первым, кому я скажу, так что не волнуйся обо мне. Спокойной ночи, Арс.Девятнадцатое июля.
Антон снова пропал на несколько дней, не выходя на связь. Он отсыпался всё это время, вставая только пару раз, чтобы полностью не забыть про гигиену и еду, но это всё, на что хватало сил, поэтому получив сообщение: «Я снова ожил.» — Арсений искренне обрадовался. Вечером, когда он пришёл с работы, то сразу позвонил, видя вместо серого и тухлого лица, вполне здоровое и счастливое, но исхудавшее ещё сильнее, чем до этого. — Таким ты мне нравишься явно больше, — Арсений улыбается во все зубы, любуясь человеком, находящимся в экране. — Я думал, что нравлюсь тебе любым, — играюче штянет Антон, но Арсения словно ударяют эти слова, имеющий совсем не дружеский окрас, однако старается не подавать виду, — Я совсем выпал из жизни, поэтому не знаю, что у тебя с графиком. Ты завтра что делаешь? — Работаю. Но начиная с послезавтра свободен три дня. Соскучился? — Да. Целыми днями грезил о тебе, — со смешком выдаёт Антон. И больше никто из них ничего не говорит. Повисает тишина, но не напрягающая и тяжёлая, а тёплая, обволакивающая добром и спокойствием. Они смотрят друг друга через экран телефона, не способные оторвать взгляд. — Эй, — тихо зовёт Арсений, боясь нарушить идиллию, — Я действительно скучал. — Мы виделись несколько дней назад, — добавляет Антон ласково, подпирая щёку кулаком, — Но я понимаю тебя. Жду не дождусь встречи, Арс. Вызов заканчивается. Арсений не может перестать улыбаться. У него внутри детский трепет, который не должен быть у взрослого мужчины, от того, что он просто поболтал по видеосвязи с другими взрослым мужчиной, но всё равно сидит, смотря в выключенный экран телефона, будто там что-то интересное.Двадцать первое июля.
За всю неделю выходных, Антон ни разу не выбрался из дома. Всё его общением с кем-либо ограничилось одной встречей с Димой и двумя звонками Арсения. Он даже начал сомневаться, что когда-то умел разговаривать. Отвык. Арсений чувствует странное волнение, будто он идёт на свидание со сногсшибательной красоткой, а не обычную встречу с другом, кои у них происходят часто. Тем более, у него дома, идти даже никуда не нужно, только ждать и радоваться. Стук в дверь. Арсений не двигается, его парализует. Стук повторяется. Звон звонка. Вызов на телефоне. — Извини, я немного завис, уже иду, — но он продолжает сидеть ещё не меньше минуты, прежде чем действительно поднимается и заставляет самого себя дойти до двери. Сначала они стояли в полутьме, после чего Антон на ощупь, нажал выключатель. Арсений видит перед собой знакомое, родное лицо, которое искренне пугает его своей худобой. Он выглядит ещё хуже, чем несколько лет назад, когда они познакомились, когда штуки про рост и вес Антона звучали чаще, чем любые другие. Арсений опирается на стену, скрещивает руки на груди и старается выглядеть так невозмутимо, как только может. Его чувства обострились в несколько раз, от того факта, что они стали видеться намного реже, чем раньше, из-за плохих обстоятельств. И теперь не мягкие объятья на диване вызывают аритмию, а обычное присутствие в одном помещении или короткий звонок, часть которого они молча смотрят друг на друга. Антон разувается, ставит пакет с чем-то звенящим и сумку на пол и тянется к Арсению обеими руками, подтаскивает к себе, сжимает до боли в рёбрах, получая чуть менее сильные объятия в ответ. Арсений расслабляется, дышать становится легче, руки уже не дрожат так сильно, мозг работает яснее. Проходят несчитанные минуты, прежде чем он отстраняется и идёт на балкон, зная, что в гостиной нельзя, чтобы покурить. Арсений, не посчитав это чем-то секретным, заглядывает в пакет, где оказывается пара бутылок виски, какие-то закуски и маленькая бутылочка содовой, взятая скорее за компанию, чем для разбавления напитка. Он оставляет всё, как есть, и тоже отправляется на балкон, составить компанию. — Кого собираешься спаивать? — усмехается Арсений, закрывая за собой дверь. Антон тихо смеётся, опустив голову, не желая сразу отвечать на вопрос, — Скрываешь? — Если согласишься — тебя. Если нет — напьюсь дома, — проговаривает спокойно, после чего делает новую затяжку. Он сидит в кресле, вынесенном сюда по той причине, что в комнату было куплено новое. Выкидывать не хотелось, оно в очень хорошем состоянии, к тому же маленькое и удобное, чего как раз не хватало на балконе. Каждый раз носить стул, чтобы здесь посидеть, надоело. Арсений стоит в проходе, разглядывая красивый профиль, руки, с кольцом почти на каждом пальце, тонкие губы, к которым в очередной раз подносят сигарету, и заставляет себя закрыть глаза, чтобы не сделать ничего не обдуманного. А открыв их обратно, ловит на себе заинтересованный взгляд, ждущий ответа. — Хорошо. Только помни, что нам не двадцать, не хочу проснуться завтра при смерти. Рот Антона растягивается в улыбке, после чего он отворачивается, снова смотря в окно. Арсений подходит ближе, кладёт обе руки на плечи, а подбородок на макушку. Сигарета заканчивается, но вместо того, чтобы вставать, Антон достаёт новую и курит неприлично долго, словно стараясь растянуть момент. Им хватает полчаса, чтобы расставить всё на стол, поругаться, выбирая, чей плейлист с музыкой они поставят и выпить немного чистого виски на пробу, так как Антон купил наугад. Он оказался неплохим, достаточно крепким и без через чур сильного вкуса спирта. Они сидят напротив, Арсений вальяжно расселся в кресле, а Антон устроился на диване, укрывшись пледом, предварительно открыв окно, чтобы не было жарко. — Ты изначально планировал это или одарение пришло к тебе по дороге? — Арсений наливает обоим до половины, ставит бутылку на стол и берёт бокал. — Я вчера понял, что хочу до беспамятсва напиться. А одному как-то слишком грустно, поэтому подумал, что ты не откажешься, — Антон тоже берёт бокал, отпивает и немного морщиться, — А если не согласился бы, то и ладно. Напился бы в грусти и одиночестве, — он улыбается, но как-то совсем тускло, не как обычно. Антон с каждой их встречей становится только страннее и мрачнее, что не заметить — невозможно. — Что с тобой? — аккуратно спрашивает Арсений. Он выпивают сразу всё залпом, прикрывает рот рукой, морщась, а придя в себя, ставит бокал на стол, не мигая наблюдая за собеседником. — Тяжёлый месяц, — Антон повторяет действие за другом, после чего наполняет оба бокала заново, но брать их в руки никто не торопиться, оставляя на столе, — Я видел, что ты в сеть не заходил, так что группу не читал. Дима и Серёжа хотят собраться, цитирую: «Как в старые добрые». Оба свободны двадцать третьего. Я тоже. И ты. Что скажешь? — Если меня снова не заставят пить, — отшучивается Арсений, стараясь скрыть неприятное чувство от того, что Антон ничего не рассказал, свёл всё на нет и перевёл тему, — То я согласен. Кажется… Мы с Димой пару месяцев не пересекались. Будто целая жизнь прошла. Антон снова улыбается: странно, натянуто, не по-настоящему. Это слишком заметно от того, что морщинки в уголках глаз не собираются так, как обычно. Голос его становится ещё тусклее. Залпом выпивает свой бокал, морщится, прикрывает рот предплечьем, но быстро отходит, наливая ещё, тут же пьёт, почти без эмоций. Арсений нервно выдыхает, пересаживается к нему, отбирая бокал, ставит на стол. Заставляет собеседника повернуться к себе, ловя секундное недовольство на лице, которое тут же пытаются скрыть. — Тяжёлый месяц — отстойный ответ, — Арсений почти берёт Антона за руки, но останавливается, заставляя подавить в себе это желание, — Скажи, что тебя беспокоит. Ты ведь знаешь, что можешь мне доверять, так? — он поднимает бровь, ожидая ответа, но получает лишь комок нервов, вместо человека, который тут же вскакивает и уходит на балкон — курить. Арсений резко вдыхает, ударяя по сидушке. Следом не идёт, выпивает оба бокала, наполняет снова и остаётся ждать. Антон возвращается, садится обратно, но молчит, сверля тяжёлым взглядом. Игра в гляделки продолжается недолго: он сдаётся первым, слегка наклоняясь вперёд, упираясь в плечо напротив и вздыхает. Так напряжно, что в комнате образуется гнетущая тишина. Арсений больше не спрашивает, лишь гладит по голове, успокаивая, и извиняется, что лезет. Антон взрослый человек, если посчитает нужным — расскажет, давить не нужно. Он надеется, что это так и потом не придётся искать друга невесть где, молясь, чтобы оказался живым. Они сидят так долго, через чур долго. Антон отстраняется первым, но только разворачивается спиной, немного отползает и лёжа устраивается на диване, кладя голову на чужое колено, вместо подушки. Арсений неожиданно осознает, что больше не способен дышать. Их спокойная гавань превращается в тираду гнетущих мыслей и волнений. Арсений не понимает, почему не смог себя проконтролировать. Он хватается за горло, крутит головой, жадно стараясь заглотнуть воздух, но только обжигает лёгкие. Его трясёт, бросает в жар, в ушах свистит. Холодные, мокрые руки оказывается на шее и поднимаются к лицу, не разрывая контакта. Арсений распахивает глаза, чувствуя щекотку от слёз на щеках, сжимает чьи-то плечи перед собой, бормоча что-то невнятное, что сам не понимает. Голос тихий, хриплый, спокойный врывается в сознание, как ураган, сбивая с любых других мыслей. Зелёные глаза заслоняют собой весь мир. Арсений видит и слышит только его. Только Антона. Ласкового, доброго, аккуратного. Уставшего, замученного, печального. Руки сохнут, нагреваются от горячего тела Арсения, больше не возымая того эффекта, но приступ не возвращается, только медленно продолжает стихать под сладкий шёпот. Мир обретает другие звуки и краски, становится реальным, обычным. И лицо в двух сантиметрах тоже. Арсений сглатывает, чувствуя, что неосознанно двигается ближе, хотя казалось, что некуда. Но он замирает, не продолжая. Антон дёргается: — Ты в порядке? — но не отодвигается. Даже такое расстояние не заставит его смущаться и думать о чём-то таком, что из головы Арсения никак не может выйти. — Да, — хлопает глазами, расслабляет пальцы, чувствуя слабую боль от уходящего из них напряжения, — Теперь — да. Антон заметно расслабляется, выдыхает и, поднявшись, начинает убирать со стола. Арсений остаётся сидеть, пытаясь отдышаться, полностью прийти в себя. Когда ему это удаётся, помогать с уборкой уже нет смысла, поэтому он лишь глухо благодарит, ловя слабый кивок и приглашение выйти на балкон. Поднимается, идя следом за другом. — Ты стал чаще курить? — Арсений получает утвердительный ответ, — Плохо, — но больше ничего сказать не может. Антон снова устраивается в кресле, которое кажется несуразно маленьким для него. Арсений в этот решает не стоять, а присаживается на тонкий подлокотник. — Поделишься? — говорит он, ловя недовольный взгляд. — Свои себе купи, — бухтит Антон, но поджигает две сигареты. Себе и другу. Оба не торопятся, куря так медленно, как только возможно. Тянут время, смотря на редких прохожих, почему-то ходящих в столь позднее время. Арсений облокачивается на Антона, кладёт голову ему на плечо и больше не двигается. Докурив никуда не уходят, остаются сидеть на прежних местах, не сговариваясь. Тишина кружащая вокруг них не давит, а напротив: даёт успокоение и умиротворение. Кажется, что звуки нарушат хрупкую негласную связь, случайно образовавшуюся на балконе. Холодает, Арсения, находящегося в одной лёгкой футболке, начинает немного потрясывать. Антон снова резко дёргается, будто был далеко в своих мыслях, ничего не видя вокруг. Закрывает окно, зовёт внутрь квартиры.Двадцать третье июля.
— Я думаю, это действительно отвратительная песня, — не унимается Дима, продолжая глупый, но казалось такой важный спор с Серёжей. На пьяную голову многое кажется важнее, чем есть на самом деле, — Как ты вообще такое слушаешь?! — Как ты такое не слушаешь? — парирует Серёжа. Они кажется позабыли, что собрались здесь вчетвером. — У меня так болит шея, — шепчет Антон на ухо, наклоняет голову в сторону, проводя рукой по шее, стараясь унять боль. Арсений сомневался, действительно ли с ней что-то случилось или это делается намеренно. В любом случае, он лишь мягко улыбается, садясь за спину, обнимая за корпус. Руки Антона тут же оказываются сверху на кистях Арсения. — Поцеловать, чтобы стало легче? — не получив ответа, Арсений оставляет три долгих поцелуя вдоль шеи, поднимаясь чуть выше. Антон вздрагивает, когда губы в первый раз касаются кожи. — Мне действительно стало лучше, — он опрокидывает назад голову, ложась на плечо, и закрывает глаза, — Спасибо, Арсений. Дима и Серёжа странно, хмуро переглядываются, но ничего не говорят, стараясь полностью игнорировать произошедшее. Они продолжают тему, которая звучала до внезапных действий Арсения, но мыслями оба были в картине произошедшей минуту назад. Спор быстро сошёл на нет, пришлось выискивать новую идею для разговора, чтобы не выпалить: «Какого хрена сейчас произошло?». Они оба помнили и понимали, что Антон очень тактильный. Для него обычное дело — вот так сидеть в обнимку, но Арсений, который из рук Шаста всегда старался аккуратно выбраться, сам его поцеловал, вызывая у друзей недоумение. Они не могли знать, как эти двое ведут себя наедине и как часто Арсений первым становится инициатором тесного контакта. Но сколько бы Дима и Серёжа не пытались выглядеть обычно: их слишком интересовала с чего такие изменения в поведении. — Почему ты его поцеловал? — выпаливает Серёжа резко, когда Дима и Антон выходят на балкон. Арсений зависает, не понимая о чём речь, но как осознание приходит, его передёргивает. Он, старательно держащий между собой и Антоном дистанцию в присутствии любых других людей, не справился и поддался. Напряжённо молчит, не в состоянии придумать ничего, что могло бы объяснить почему он это сделал. Все аргументы приходящие в голову, заставили бы Арсения во всём сознаться. — Я должен что-то знать? — уже осторожнее спрашивает Серёжа, видя, что Арсений совсем потерялся от незнания, куда себя дать, — Или лучше подождать, пока ты захочешь мне рассказать сам? — Подождать, — выдыхает Арсений с великой благодарностью, что Серёжа такой понимающий, — Спасибо. И Антона ни о чём, пожалуйста, не спрашивай. И не думай ничего плохо, между нами только дружба, просто… — Стоп, стоп, Арс, — Серёжа машет перед собой руками, перебивая, — Я ничего не думал, успокойся. Мало ли, что у вас, но надумывать не хочу, подожду, пока заговоришь, — он ободряюще улыбнулся. В комнату вернулись Дима и Антон.Седьмое августа.
— Боже, что с тобой? — у Арсения, кажется, могла отпасть челюсть. Он, не думая, схватил лицо Антона руками, поворачивая в разные стороны под разным наклоном, чтобы осмотреть полностью. На скуле цветущий синяк, под глазом бледный фингал, на щеке царапина, нижняя губа разбита, кисти не в лучшем состоянии, все в ссадинах, — Ты дрался с кем-то? — Вроде того, — он хотел отмахнуться, но Арсений, схватив за шею, чтобы случайно не коснуться больной точки на лице, не дал отступать даже на шаг, требуя объяснений, — Шли с Димой. Кто-то доставал девушку, мы притворились её знакомыми, а мужики с кулаками полезли. Вот и всё. — Она в порядке? — Да. Провели её до дома, Катей зовут. Дима даже номер её попросил, так что не волнуйся, — он мягко, успокаивающе улыбнулся. Арсений отступил, пропуская к себе в квартиру. В голову закралась не самая приличная мысль, но он старался заглушить её, не давая развиваться. Получалось плохо. Они спокойно сидели в гостиной, разговаривая уже не менее часа. Сидели по разные стороны дивана, чтобы удобней было дотягиваться до деревянных подлокотников, на которых стояли кружки, где раньше был налит чай. — Арсюш, — позвал Антон, будто в комнате находился кто-то ещё, и получив заинтересованный взгляд, продолжил, — А как же лечебные поцелуи? Боюсь, оно всё будет так долго заживать без них. У Арсения кровь прилила к лицу. Даже если он вдоль и поперёк исцеловал лицо, руки и шею Антона, прикасаться к губам никогда не приходилось. И он даже рад этому, поскольку знает, что если остальное очень плохо и косвенно сможет притянуть к близкой дружбе, то это — нет. И пусть Антон считает иначе, для Арсения это слишком. — Как же я мог забыть? — притворно удивляется Арсений, подсаживаясь ближе. Он берет за руки, чмокая каждую разбитую костяшку, после чего мягко берет за шею руками, потянув на себя, нежно целует каждую царапинку и синяк, не трогая губы, и отпускает, надеясь, что ненормально бьющееся сердце невозможно услышать, — Так лучше? Арсений слышит свой пульс в ушах и почти разрывается от интимности момента. Это тоже слишком. Даже самый первый поцелуй в начале лета, чтобы заставить Антона обработать рану на руке — был перебором. Друзья так не делают. А если и делают, то Арсения в их число не входит, для него это близкое и личное, что даже с лучшим другом покажется странным. Только если что-то ужасно глупое, в шутку, ради задания, которое дали друзья, как это было с Серёжей. Но с Антоном это всегда казалось чем-то большим, даже если таковым не являлось. — Мне кажется, ты что-то забыл, — шёпотом говорит Антон. Арсений надеется, что панику в его глазах не видно, потому что он действительно не понимает: это шутка, Антон не знает никаких границ или тоже что-то чувствует, — Арс? Арсений перебрасывает в голове кучу вариантов, что может пойти не так, каким образом это может испортить дружбу и их любые взаимоотношения, если сделает это, а потом забивает на всё и целует. Не пылко и развязно, а мягко чмокает, как и во все предыдущие разы, стараясь не придавать большого значения. У Антона в глазах что-то вспыхивает, но он ничего не говорит, обнимает и продолжает тему, о которой они говорили до начала этой странной сцены. Арсений даже не сразу подхватывает, слова кажутся странными и неправильными, будто на другом языке. Он заставляет себя дышать: глубоко, спокойно, медленно. Приступ отступает. Арсений не знает, Антон притворяется, что ничего не понял или действительно не заметил.Тринадцатое августа.
Арсений лежит на кровати гостиничного номера. Ему пришлось уехать на пару дней в другой город — по работе. Время подходит к девяти, как раз, когда он созванивается с Антоном. Ежедневно. Они оба не совсем понимают, зачем это делает. Хочется и всё, даже если и так весь день на связи в мессенджере. Арсений начинает видео-звонок, ожидая ответа, но никто не выходит на связь. Подумав, что Антон может быть занят, он решает подождать, пока перезвонит. Время клонится к двенадцати, но никаких вестей, даже в сети последний раз был в половине восьмого. Арсений не дурак, зря панику не разводит, поэтому уходит спать. Когда наступает вечер следующего дня волнение начинает усиленно нарастать. Никто другой, с кем Арсений смог связаться, помочь не сумели. Тогда он позвонил ещё несколько раз. На шестой, вместо привычных длинных гудков, появился автоответчик. Антон не имел свойства пропадать в никуда, ничего не сообщив, хотя бы кому-нибудь. Арсений сидит в номере. Вещи собраны, завтра вылет. В сердце его волнение. Он заставляет себя поверить в то, что ничего плохо произойти не могло, может снова заработался или ещё что, это же Антон. Но выходит отвратительно. Арсений только больше паникует, чувствуя, как с каждой минутой доступ к кислород ослабевает, пока не заканчивается вовсе. И сейчас некому его спасать. Горло жжёт, режет, отчаянно надеясь получить хоть каплю воздуха, глаза слезятся, голова кружится. Дрожащие руки держатся за шею, будто это может помочь. Арсений понимает, что умрёт прямо сейчас. Он лежит скрученным на полу, вокруг все плывёт, его всего бьёт дрожь, по телу бесконтрольно бегают мурашки. В глазах темнеет, всё заканчивается. Арсений открывает глаза, чувствуя невероятную слабость. Он выключился, сразу после приступа. Тело до сих пор дрожит, в голове неприятная пустота, с которой ничего нельзя сделать. Арсений поднимается с полу, ноги едва держат его. Дойдя до кровати, сразу падает на неё, закрывается в одеяло и закрывает глаза. Он успел забыть, какое это отвратительное чувство. Обычно Антон его спасал, находился где-то рядом или словесно успокаивал по телефону, но сейчас Арсений был один на один со своей проблемой. Ему необходимо как-то её решать. Это невыносимо плохо, больно. Нужно поспать. К утру все пройдёт, всё забудется. Арсений прилетает обратно. Выйдя с самолёта, забрав багаж, отключает режим полёта и видит пропущенный звонок от Антона. Набирает моментально, слыша знакомый голос. — Ты в порядке? — Да, в полном. Я потерял телефон, потом восстанавливал сим-карту, — спокойно отвечает он, — Извините, что напугал вас. Ты уже дома? — Только вернулся, — выдохнув, отвечает Арсений, — Я убью тебя когда-нибудь, обещаю. Они продолжают разговаривать до тех пор, пока Арсений не оказывается дома. Облегчение, которое он испытывает, нельзя объяснить никакими словами. На душе так хорошо, так спокойно. У Арсений скоро три выходных и перед последним из них, он поедет ночевать к Антону, о чём они договорились первым делом.Семнадцатое августа.
Антон любил ходить дома в одних шортах, поэтому не было ничего удивительного, когда он встретил Арсения только в них. Проблема оказалась в том, что из себя представлял его тело. — Твою мать, — это всё, на что хватает Арсения. Он успел только разуться и выйти из коридора в гостиную, где ему приветливо махал Антон, будто недавно избежавший покушения на убийство. И заметив расстроено-злой взгляд, нахмурился, а осознав в чём причина, тут же подскочил и подошёл. — Начнём с того, что я взрослый человек, так что ты не можешь меня ругать, — Антон явно волнуется, зная, какую реакцию может получить, — А закончим тем, что… Прости. Нужно было сказать. Арсений ценил доверие и правду в любых взаимоотношениях, поэтому сам старался быть честным и говорить обо всём. И того же хотел в ответ. Антон, будучи открытым и общительным, рассказывал буквально всё, что происходило в его жизни, даже если никто не просил. И каждая недосказанность отзывалась неприятным и обидным ощущением для Арсения, с которым он ничего не мог сделать, как бы ни старался. Тем более, что у Антона покрыт синяками весь торс и имеется несколько небольших ран. — Это после той драки? — для уточнения спрашивает Арсений, получая кивок в ответ. Значит, последствия могли быть действительно серьёзными, даже если казалось, что всё неплохо. Антон, конечно же, к врачу не обращался и вообще никак за этим не следил, решив, что само пройдёт, — И почему ты не сказал? Я в любом случае увидел бы. Не пойми меня неправильно, возможно, я перегибаю, но просто чертовски волнуюсь, потому что ты можешь себе что-то сломать, подумав: «Ну, ничего страшного, не хочу никого по этому поводу беспокоить, даже если это их работа» — и спокойно жить дальше до тех пор, пока не окажется, что это перелом со смещением, который начал срастаться неправильно и мог обеспечить проблем на всю жизнь. Арсений каждый раз напоминал об этом случае, стоило Антону начать волноваться о том, что он всё портит, особенно своим притяжением разных травм. Тогда всё обошлось, потому что общими усилиями Арсений и Дима затащили его в больницу, считай, в последний момент. Тело Антона выглядело плохо и очень болезненно, хотя прошло уже много времени с этой драки. Тогда как всё было изначально? — Именно потому что ты так волнуешься, я не говорю, — спокойно отвечает Антон, — Не хочу быть проблемой. — Ты становишься ею, когда поступаешь так, — выдыхает Арсений, но вовремя понимает, что ни к чему, кроме ссоры, они не придут, смягчается, — Ладно, забудем. Всё равно уже поздно что-то делать. Остальное время проходит мирно, они не ругаются и старательно обходят эту тему. Просто на всякий случай, не желая начинать бессмысленные споры. Обоих начинает тянуть спать ближе к полуночи. Они уже лежали в постели, когда Антон выдал предложение, от которого у Арсений сердце сначала остановилось, а затем забилось с утроенной скоростью: — Я думаю, что лицо заживает намного быстрее. Твои лечебные поцелуи ещё в силе? Арсений искренне не понимает Антона. Не может же тот в действительности быть настолько легкомысленным. Чмок в губы — тяжело объяснить, но Арсений пытался не предавать этому значения, что выходило очень плохо, а расцеловать всё тело — наводило только на одну мысль, которая ни в какой вселенной не могла приравняться к дружеской. — Смотря, что ты хочешь от них получить, — Арсений продолжает лежать к нему спиной, упираясь взглядом в голую стену. — Мне кажется, мы думаем об одном, — тихо говорит Антон, явно неуверенный в своих словах. Повисает глухая, напрягающая тишина, разбавляемая только раздражающим тиканьем часов. Когда молчание почти начинает разъедать, Арсений поднимается, садится рядом: — Я не понимаю, о чём ты думаешь, — сознаётся он, надеясь, что теперь всё разъяснится и станет проще. — Мы взрослые люди, Арс, — шепчет Антон, глядя самым выразительным из существующих в мире взглядов. Всё становится ясно. Он красноречивей любых слов и действий, больше ничего не нужно. Арсений аккуратно пересаживается, оказываясь сверху над Антоном, и мягко начинает выцеловывать каждый синяк и царапинку на его теле, стараясь не сделать больно от прикосновений. Теперь тишина прерывается тиканьем часов, чмокающими звуками и тяжёлым дыханием. Поднимаясь выше и выше, Арсений замирает, когда доходит до шеи и немного задирает голову. У Антона глаза блестят, что заметно даже в темноте. Он обеими руками берёт чужое лицо и тянет на себя, напряжённо и неуверенно, но не ощутив и долю сопротивления, заметно расслабляется. Прижимается губами к губам, телом к телу. И мир замирает. Кроме них двоих, кроме их чувств, действий, эмоций — больше ничего не существует.