Три свидания для Золушки

      Музыка разливается приятной мягкой мелодией, толпа собравшихся у сцены в предвкушении затихает. Сначала показываются высокие каблуки и сильные натренированные ноги, и только потом — весь он, Тарталья, стройный и поджарый, и умеющий исключительно движениями своего тело захватить власть абсолютно всех посетителей заведения.       Он — не изюминка клуба, но точно — вишенка на торте, и очень часто сюда приходят только ради него. Даром, что Тарталья любит только выступать, ловить восхищённые взгляды, собирать чужую жадность и ею упиваться, но не более. Денег ему и так хватает, чтобы жить на широкую ногу и отсылать побольше родителям, не говоря правды о настоящей работе.       Они-то думают, что их любимый старший сын — преподаватель горячо любимых им классических танцев. Не то чтобы они сильно далеки от правды — частные уроки иногда Тарталья даёт. Или помогает новичкам в клубе, обучая их — в отличие от остальных работающих здесь танцоров и танцовщиц, он не самоучка, а занимался этим всю свою осознанную жизнь.       Танцы на пилоне отличаются от классики, это наверняка. И ещё, это ему нравится куда больше.       Тарталья запускает пальцы во влажные рыжие волосы, зачёсывая их назад. На его движения у пилона смотрят все — и видящий это уже сотый раз бармен, и десятки мужчин, парней, женщин и девушек. Тарталья проклято одинок, но никогда не бывает один, если ему того не хочется — отказать такому, как он, трудно. Он очаровательно улыбается, выгибая поясницу и показывая чудеса своей невероятной растяжки — и даже за музыкой слышны чьи-то откровенно восторженные вздохи.       Он сходит со сцены, встречая Розалину с бутылкой воды. Залпом её выпивает, нарочно позволяя каплям стечь по лицу и шее вниз — чтобы поджечь взгляды людей ещё немного, прежде чем он скроется в гримёрке и уйдёт домой или на общий танцпол.       — Спасибо, — благодарит он, оценивающе разглядывая её прикид. — Ничего себе. Я что-то пропустил?       Девушка показательно громко фырчит, складывая руки на груди.       — Мой парень сегодня придёт. Наконец рассказала, где работаю. Захотел поглядеть.       — О-о, — Тарталья хитро сверкает взглядом и кивает головой куда-то в сторону. — Минус одна вип-комната сегодня.       — Ты невыносим, — вопреки своим словам, Розалина улыбается. — Знаешь, как гора с плеч. Спасибо, что тогда уговорил меня пойти на это, — она выдыхает, принимаясь обмахиваться ладонью — в клубе довольно тепло ради танцовщиц и танцоров в минимальном количестве одежды. — Если будешь вдруг обзаводиться кем-то…       — Так-так, оставим всякие супер-важные советы на момент, когда у меня правда кто-то будет, — Тарталья скрывает за шуткой нахлынувшее смущение. — Я не из тех, кто скрывает. Ну, только если речь не о родителях…       Розалина притворно тяжело вздыхает и уходит, Тарталья же бежит в гримерку.       Родители и вправду не знают, кем он сейчас работает, но исправно получают на банковские счета денежную помощь от него. Тарталья улыбается по фейс-тайму и рассказывает о том, насколько он успешен в преподавании классического танца, поэтому ему хватает на всё-всё и, конечно же, у него всё прекрасно. Уехал он в другую страну несколько лет назад ради учёбы, которую впоследствии бросил — и этого они тоже не знают.       Как хорошо, что у его родителей нет соцсетей. У пятнадцатилетней Тони есть, но та достаточно взрослая и умная, чтобы знать, чем именно занимается её старший брат. И даже иногда лайкает тиктоки с его участием, где он кружится на пилоне у себя дома.       Пока никто ничего не знает, пусть так и будет. Родители хотят видеть одну картинку, реальность же у Тартальи другая. И их картинку он пока разрушать не готов.       — У меня новый мэтч, — в его гримёрку заглядывает ярко-красная шевелюра Хэйдзо. — Хочешь, покажу?       Тарталья, не прекращая остервенело стирать макияж, угукает и косит взгляд в телефон друга. На фотке улыбается блондин с длинными волосами, собранными в высокий хвост.       — Не в моём вкусе, но хорош, — Тарталья выбрасывает использованные спонжики и с кряхтением стаскивает с себя облегающую водолазку с окошком спереди. — Да что ты так смотришь, словно в душу заглядываешь? Я тоже на свидание скоро собираюсь.       — Да ну? — Хэйдзо недоверчиво выгибает бровь. — Надеюсь, он «в твоём вкусе»?       Тарталья неловко хихикает и отмахивается, пожимая плечами. Параллельно он клацает в телефоне, вызывая такси и смахивая кучу уведомлений в сторону — потом посмотрит.       — Не уверен. Мы ещё не виделись, но в инсте вроде ничего такой, — он накидывает на себя свой любимый полушубок, намереваясь проскочить через чёрный выход. — Завтра увижусь с ним. Но по дороге ещё подумаю, стоит ли оно того.       — Стоит-стоит, может, трахнут тебя — и не будешь таким противным.       Тарталья окидывает Хэйдзо убийственным взглядом и мягко подталкивает на выход, чтобы закрыть за собой двери.       — Расскажешь потом, как всё прошло?       — У меня смена только в пятницу, так что потом — да.       Хэйдзо уходит к себе, а Тарталья спокойно выходит через заднюю дверь, улыбнувшись охраннику снаружи. На улице жутко холодно, и он кутается в полушубок сильнее, шлёпая кедами по мокрому асфальту по пути к ждущему его такси. Никакого свидания у него, на самом деле, не назначено, и врать своему другу и милому коллеге немного неловко, но только зависть как-то сама собой разлилась по венам и вспыхнула неявной ложью. Тарталья нечасто основательно ищет себе партнёров, ограничиваясь откровенным флиртом, иногда переходящим в незатейливые ласки. Ему нравится, когда на него так смотрят, как на танцполе — с волнением и трепетом, выжигающим возбуждением и жадностью, но только очень часто — всегда, после того, как его партнёры получали желаемое, им не хотелось больше так на него смотреть.       Это обидно, но зато правдиво. Тарталья красив и грациозен, но это — на сцене. В реальности он — мальчишка Аякс, врущий родителям о своей профессии и угрюмо пьющий кофе по утрам. Ни одна из его сторон не может здорóво существовать с другой.       Кому он будет интересен с любых сторон — загадка, достойная долгих размышлений, на которые у него времени нет.       День — пыль приятной рутины. Тарталья собирается испечь чего-нибудь вкусного для себя, но кончается мука, так что он выбегает в магазин у дома. Париться о внешнем виде нет смысла — небольшой супермаркет находится буквально в соседнем здании, так что выходит он в домашнем, забывая даже снять фартук. Тарталья шлёпает кедами по скользкому полу, пристально изучая этикетки разных сладких соусов, и в итоге бросает в корзинку ещё и карамели, апельсинов и всякой мелочи помимо нужной муки.       — Привет, — он улыбается знакомому кассиру и становится в конец очереди, утыкаясь в широкую спину взглядом.       Мужчина перед ним оборачивается в профиль, выбирая на стенде у кассы жвачку и… презервативы. Тарталья мигом смущается, но взгляда от ярких глаз в разрезе, острой линии подбородка и носа с горбинкой не отводит.       — Добрый день, — голос незнакомца преступно обволакивает, и Тарталья хочет под землю провалиться от того, что он сам выглядит вот так, и это самая главная преграда к тому, чтобы познакомиться сию секунду. — И синий парламент, пожалуйста. М… погодите.       Мужчина растерянно хлопает по карманам, а кассир с сожалением выдыхает. Тарталья отбрасывает от себя апельсины на кассовую ленту и тут же вдруг оказывается по левую руку от преступно очаровывающего незнакомца.       — Я оплачу, всё в порядке, пробивай, — он подмигивает кассиру, и тот закрывает чек, позволяя Тарталье приложить телефон к терминалу. — Знаете, однажды я ехал от друга из соседнего города, и обнаружил, что у меня нет кошелька — украли, видимо, а телефон у меня тогда не поддерживал бесконтактную оплату. И, значит, один добрый молодой человек оплатил мне билет на поезде и даже купил булочек, сказав, чтобы я обязательно потом как-нибудь помог незнакомцу.       Тарталья тараторит, бросая взгляд из-под чёлки наверх — мужчина оказался выше. Тот едва улыбается, складывая свои покупки в карманы пальто и помогая собрать Тарталье свои пакеты.       — Спасибо Вам большое, — говорит он, не прекращая улыбаться, — но я планировал всего лишь сходить в машину за кошельком, и затем забрать покупки.       Тарталья безбожно краснеет от позора. Вот чёрт дёрнул его лезть… очень неловко и глупо. Ещё и выглядит как отчаянная домохозяйка с апельсинами наперевес в руках.       — Но, несомненно, я Вам очень благодарен, — как словно успокаивая, продолжает он. — Могу я с Вами рассчитаться в машине?       — Да не стоит, правда… Лучше скажите своё имя. Я Тарталья, кстати, — это точно его не спасёт, но Тарталья точно не из тех, кто сдаётся быстро. Пусть жгучий брюнет это знает. — И можно на «ты».       — Чжунли, — он протягивает руку, пожимая удивительно тонкую ладонь Тартальи по сравнению с его. — И всё же, как тогда я могу тебя отблагодарить?       — Я тут… пирог задумал, да, — он нелепо улыбается и приподнимает пакеты словно в качестве доказательства. — Поэтому и спустился, живу рядом. Может, если ты местный, то сходим в ближайшее кафе? Этого будет достаточно.       Молчание чуть затягивается — Чжунли достаёт ключи от машины и открывает её, и во время этих ужасно долгих трёх секунд Тарталья морально подготавливается к отказу.       — Хорошо, — внезапно отвечают ему. Янтарные глаза блещут весельем. — У тебя что-то на щеке, между прочим.       Руки у Тартальи заняты, так что он пытается вытереться плечом, но Чжунли его опережает — мягко стирает большим пальцем сахарную пудру с заалевшей щеки. Тарталья тяжело сглатывает, ощущая ту искру, что между ними прошла.       На этом ладонь Чжунли не останавливается — он осторожно засовывает в карман его широких спортивных штанов свою визитку, и Тарталья буквально сгорает на месте посреди тротуара.       — Позвонишь, как допечёшь пирог.       В следующий раз Тарталья выглядит куда более презентабельно, подсознательно понимая, что если он сумел понравиться этому мужчине даже в своей домашней одежде и с сахаром на лице, то в короткой водолазке и узких джинсах понравится и подавно. Это даже звучит слишком подозрительно хорошо, но среди посетителей клуба никогда таких, как Чжунли, не было. Во-первых, он не выглядит как человек, желающий смотреть стриптиз в баре, во-вторых… Тарталья бы его запомнил, и стопроцентно бы уговорил на приватный танец — исключительно потому что он ему понравился. Приватных танцев они в клубе не дают, но… не то чтобы это стало бы проблемой.       Но Чжунли не сидит у него в баре, он гармонично вписывается в бежевые мягкие тона местной кофейни, и от этого на секунду даже становится грустно. Романтизация — это проблема исключительно самого Тартальи, который заведомо расстроился, что его потенциальный будущий партнёр мог бы негативно отреагировать на его работу. А ведь он всего лишь танцует.       Чжунли улыбается обворожительно и здоровается, а Тарталья уже выдумывает, что единственные танцы, на которые тот бы смотрел — это шоу-балет.       — Выглядишь прекрасно, — говорит мужчина, а не картинка в голове Тартальи. Тот словно просыпается от сна и дёргает головой. — Удивительно, что твою привлекательность не затмили даже испачканные спортивки.       — Ты заметил тот кетчуп? — Тарталья безбожно краснеет. Кетчуп на штанах — совсем несексуально, и это до ироничного смешно. — Блин, мне очень жаль, я ведь правда вышел просто купить всякого у себя под домом…       — Спокойно, я ничего не замечал, — Чжунли не сдерживает смешка, и оттого ещё более неловко. — Я не обратил внимания на такие глупости. Меня покорило твоё желание помочь незнакомцу и пронзительный цвет глаз, — он невозмутимо берёт меню, словно не замечая смущения Тартальи. — Выбери, что тебе хочется. Сколько тебе?       — Двадцать три, — Тарталья суёт нос в меню, пытаясь вчитаться в наименования позиций, но буквы словно уплывают из-под взгляда, совершенно не отпечатываясь в мозгу — а Чжунли смотрит так пристально, что хочется сгореть на месте. Он выдыхает через нос, собираясь с силами. — Я буду какао и вафельный торт, — и улыбается точно так же очаровывающе. — А тебе сколько лет?       — А сколько ты бы дал?       — Ну… — Тарталья строит задумчивое лицо. — Пару раз подряд.       Чжунли озаряет замешательство, затем хорошо скрытое удивление и тайное довольство. Он якобы смущённо кашляет в кулак, озвучивая их заказ официантке. Тарталья ухмыляется хитро и довольно.       — Хорошо, — продолжая улыбаться, как ни в чём не бывало, Чжунли складывает руки на груди. — Мне тридцать три. — Тарталья подмечает большую разницу в возрасте, но не то, чтобы это его волнует. — Учишься, работаешь?       — Не учусь уже, но пока не скажу, где работаю.       — А я могу попробовать угадать?       Глаза Тартальи опасно блещут. Если Чжунли и вправду угадает, то он скрывать не будет.       — Сомневаюсь, что получится.       — Тогда, скорее всего, это что-то нестандартное. Рабочие профессии?       — Нет, — Тарталья хихикает и отмахивается. Он благодарит официантку за принесённое и невинно обхватывает губами трубочку в напитке, поднимая взгляд на Чжунли. Тот смотрит неотрывно, но нечитаемо.       — Пока у меня слишком мало данных, чтоб я угадывал, — говорит он, не отводя взгляда от розовых губ Тартальи, словно нарочно дразнящих. — Зато ты отличаешься своеобразным нравом. Откровенный флирт — твоя реакция на смущение?       Чжунли улыбается нахально мило, и Тарталья чуть ли не давится напитком. Да, он пытался быть немного… соблазнительным! Мужчина ему понравился, и в этом нет ничего такого, но вскрытое всё равно смущает до чёртиков.       — Вам больше идёт, если Вы молчите, — фыркает Тарталья, вновь затягиваясь из трубочки. Чжунли неожиданно, но медленно укладывает локти на стол, перегибаясь и оказываясь совсем-совсем рядом.       — Хочешь попробовать меня заткнуть, Тарталья? Думаю, это скорее моя работа, тебе бы не помешала львиная доля воспитания, — Чжунли хмыкает и выравнивается, почти что лениво скользя взглядом по краснеющему Тарталье.       Какао вдруг становится абсолютно невкусным и не нужным, а трубочка — раздражающей, потому что ему слишком сильно хочется отпить горького чая с чашки Чжунли, где только что на краешке касались его губы. Тарталья нервно сглатывает, сбрасывая наваждение.       Мог бы — утащил бы Чжунли в постель прямо сейчас. Вообще-то, он может, но поступать так прямо на первом свидании… вдруг это покажет его не с самой лучшей стороны?       Тарталья хлопает ресницами и отводит взгляд, раздумывая над словами Чжунли. Они откликаются жаром внутри, так что ему в голову приходит просто гениальная идея.       — Что насчёт второго свидания? — выпаливает он. Чжунли непонятливо выгибает бровь. — Мы сейчас закончим это, и сразу же начнём второе.       — Для чего? — мужчина дергает уголком губ вверх, спокойно отставляя пустую чашку.       — Потому что спать на первом — моветон, — Тарталья беззаботно пожимает плечами.       Чжунли, явно не ожидавший такого, секунды две просто пялится на него. Затем он расслабляется, выдыхая.       — Тарталья, ты и без того можешь спокойно предложить что угодно, — он проводит взглядом, как тот чуть нервно запихивает в себя последний кусочек вафельного торта. — Мы ведь взрослые люди.       — А вдруг Вы подумаете обо мне что-то не то? Что я каждого встречного вот так приглашаю. Но вообще-то нет, — он фырчит, дёргая носиком.       — Я даже не собирался «думать что-то не то», — Чжунли забавно копирует его интонацию. — Но если тебе так хочется, можем закончить это свидание и начать следующее.       Чжунли достаёт кошелёк и оставляет на столе деньги и чаевые, Тарталья же довольно жмурится. Он цепляется за предплечье Чжунли и неспеша ведёт его к себе, думая о том, какой он всё-таки опрометчивый.       Волнует ли это его? Не сильнее, чем ощущение твёрдости мышц под пальцами.       — А ты любишь сладкое? — Тарталья бросает на Чжунли взгляд из-под чёлки, вызывая лифт. — Мне очень понравился вафельный торт. Хочешь попробовать?       — Люблю. Но отку…       Чжунли не успевает договорить — Тарталья тянет его вниз за воротник, целуя в губы и делясь сладким привкусом сгущённого молока. Мужчина ориентируется быстро, запускает ладонь в рыжие кудри и перехватывает инициативу, с упоением вылизывая всю сладость с Тартальи.       — Господи, — сосед, выходящий с лифта, недовольно бормочет себе под нос. Тарталья лишь презрительно фыркает и тащит Чжунли за собой в лифт.       Чжунли обхватывает чужую талию, прижимая его к себе и склоняясь вплотную.       — Настолько не терпится? — он проводит большим пальцем по губам и улыбается кивку и хитрице в глазах. — Знал бы я, что для того, чтоб отхватить такую милашку, нужно всего лишь забыть кошелёк, я бы и вовсе его с собой не носил.       Открывает двери в квартиру Тарталья очень сумбурно. Вроде бы не пьяный и руки не дрожат, но всё равно слишком волнительно — вдруг у них совсем не сойдутся вкусы? Будет очень досадно отпускать такого мужчину.       — У тебя уютно, — комментирует Чжунли, оглядываясь. Тарталья неумолимо тащит его в спальню, наспех стащив кеды. Спешит, чтобы Чжунли не вздумал заглянуть в зал, где у него посреди комнаты размещён шест. — Мне нравится твой энтузиазм.       Тот хихикает, обхватывая шею Чжунли руками, привстав на носки.       — Чего тебе хочется?       — Меня раздражает этот галстук.       Тарталья стягивает его с мужчины и отбрасывает на кровать, и сам садится следом, дёргая вверх свою водолазку и задирая её, но не снимая, обнажив пирсинг сосков. Он смотрит снизу вверх, выискивая в чужом взгляде вожделение и с удовольствием его подмечая. Чжунли подходит, возвышаясь над ним, и зачем-то берёт свой галстук.       — Если он тебе так не нравится, думаю, вас стоит познакомить ближе, — он улыбается, и глаза Тартальи загораются. — Хочешь, свяжу?       — Хочу, — он послушно вытягивает руки, чтобы Чжунли перевязал их мягкой тканью галстука. Он проверяет натяжение и просит пошевелить пальцами. — Не жмёт.       Наверное, это весьма опрометчиво — разрешать частично обездвижить себя почти-незнакомцу, но Тарталья никогда не отличался здравомыслием. Чжунли привлекает слишком сильно, и своими загадочными интонациями, и сильным телом, и вежливыми манерами, которые перечёркиваются словами, которые он произносит через рот.       Они снова целуются, только Тарталья всё-таки пытается отхватить хоть частичку контроля себе, поэтому забирается на чужие бёдра и запрокидывает связанные руки Чжунли за шею.       Пальцы мужчины касаются чувствительной талии, груди под задранной водолазкой, расстегивают ремешок штанов. Чжунли безо всяких церемоний вылизывает ему рот, кусаясь и сминая его под собой этим, отбирая по праву весь тот мнимый контроль. Тарталья вздрагивает и чуть стонет, когда ладони Чжунли обхватывают его зад через бельё и сжимают половинки. Он пытается поёрзать на бёдрах, притираясь к твёрдому члену Чжунли через ткань брюк, и теряет всю браваду окончательно.       — Хочу тебя вылизать, — шепчет Чжунли ему в губы, заставляя покраснеть. — Я могу?       Тарталья кивает — ему нравится римминг именно из-за «унизительного» положения, от которого лицо неизменно заливается краской. Он не без помощи Чжунли слезает с него и упирается локтями в кровать, позволяя мужчине стащить с него джинсы окончательно.       Звук, заполнивший квартиру, заставляет его сердце буквально замереть — звонок из дурацкого вайбера не означает ничего другого, кроме как звонка от родителей.       Тарталья медленно сглатывает, поворачиваясь на Чжунли в ужасе.       — Мне нужно ответить по видеозвонку, — выдыхает он, зная, что они не перестанут названивать, пока Тарталья не возьмёт трубку. — Прости пожалуйста…       — Ничего, не переживай об этом, — Чжунли мягко улыбается, поправляя водолазку Тартальи.       Тот убегает, желая провалиться под землю по дороге на кухню. Надеясь, что он выглядит хотя бы прилично, поднимает трубку и улыбается в камеру серьёзной матери.       — Приветик, — Тарталья откашливается, возвращая голосу нормальный тон. — Как делишки?       — Ой, и не спрашивай, — выдыхает мать, отмахиваясь. У неё смешной ракурс камеры, показывающий её снизу и не захватывающий лицо полностью. — Пироги спалила. Не все, но целая партия погорела. Отвлеклась на этих… ой, Боги… — она вновь цокает языком и качает головой. — Ладно я, пустая голова! Смотрю этих супер-дупер мам! А батька твой что, да ничего — пришёл на кухню, нанюхался горелого, взял готовых пирожков и был таков. Я в шоке.       Тарталья не сдерживает смеха. С мамой разговаривать приятно, но понимание того, что Чжунли всё ещё сидит в другой комнате и, вероятно, ждёт, бьет по виску.       — Ты что-то срочное ещё хотела сказать? А то я как раз собираюсь на занятия.       — Ой, ни минутки тебе подышать нет, что ж такое, — женщина вздыхает. — Работаешь, упахиваешься ради нас. Бросал бы ты этих своих учеников непутёвых, нам и так хорошо.       — Так, всё, — Тарталья игриво хмурится. — Ничего не слышу. Передавай привет папе и малым! Я побежал.       Он отключается и переводит дыхание. Как хорошо, что у матери не самое лучшее качество телефона, и она не разглядела его красные щеки и общий взлохмаченный вид. А у него даже штанов нет.       — Я извиняюсь ещё раз, — пищит Тарталья, заглядывая в свою спальню. Чжунли, уже неожиданно одетый и что-то печатающий в телефоне, отрывается от экрана.       — Всё в порядке, — он вздыхает и подходит ближе. — Меня срочно попросили на работу, так что придётся продолжить в другой раз.       Тарталья не сдерживает разочарованного вздоха. За эту ситуацию очень неловко и стыдно, но Чжунли подхватывает его за подбородок и чувственно целует, прикрыв глаза.       — Не переживай, золотце. У нас есть ещё много времени. Единственное… — он накидывает свой пиджак, разворачиваясь у входной двери. — Не подумай, просто ты двери не закрыл, а динамик громкий. Ты — преподаватель, я правильно понимаю?       Тарталья откашливается, смущаясь пуще прежнего.       — Моя мама не знает о моей настоящей работе, но… иногда я помогаю новеньким, так что в какой-то мере да, — он хихикает, как вдруг в его голове рождается очередная гениальная идея. — А давай в следующий раз встретимся у меня на работе? Я пришлю адрес. Ты точно меня найдёшь.       Чжунли хмыкает, соглашаясь. Он проводит ладонью по щеке Тартальи, прежде чем всё же уйти.       Мда уж, даже Хэйдзо нечего будет рассказать.       В баре привычно ярко и громко, и внимание всех посетителей приковано именно к сцене.       Тарталья закидывает ногу на шест, выгибаясь в пояснице, прокручивается и с лёгкостью отрывается от пола, выравнивая одну ногу. Блестящие шорты и каблуки отсвечивают ослепительным сочетанием, но Тарталья куда более ослепителен в своих изгибах и пластичности.       Краем взгляда он замечает Чжунли в толпе, что оглядывается по сторонам, видимо, выискивая Тарталью среди хостес, официантов и барменов. Это вызывает улыбку, и совсем немного — волнение.       Чжунли подходит ближе к сцене, очевидно поражаясь увиденному в своей манере — теперь его взгляд меняется с удивлённого на голодный.       Такой, какой Тарталья и желал увидеть.       Он подмигивает ему, в изящном жесте указывая ему присесть — единственное свободное место у столика неподалёку. Тарталья, всё ещё двигаясь в такт музыке, слезает со сцены и приближается к Чжунли.       О, он ещё отхватит за такую выходку от Розалины, это точно. Но это будет потом, потому что сейчас он выгибается на коленях мужчины, плавно покачивая бёдрами. Тарталья знает, как он выглядит, и не позволяет Чжунли себя коснуться — только если пожирающим взглядом.       Песня кончается примерно тогда, когда Тарталья выдёргивает из нагрудного кармана Чжунли купюру и игриво засовывает её себе под кромку шорт.       — Если надо — заберите без рук, — улыбается он. Чжунли опасно блещет глазами, и в одно движение легко усаживает Тарталью на стол, зубами отбирая купюру и нарочно касаясь губами дольше положенного.       Где-то на горизонте показывается злая Розалина в сценическом наряде.       — Ты что тут творишь? — злобно шепчет она, пытаясь стащить Тарталью под руку со стола. Тот мягко выскальзывает из хватки и упирает руки в бока.       — Да так, побаловался немного, — он улыбается и пожимает плечами. — Это мой парень, спокойно. Без пяти минут, хе-хе.       Взгляд Розалины заметно смягчается, но она всё ещё пытается выглядеть злобно.       — А ну марш в комнаты и не дразни мне тут посетителей.       Тарталья хмыкает и подхватывает Чжунли под руку, уводя в закулисье.       — Вообще-то, сюда можно ходить только работникам клуба и вип-посетителям, — Тарталья проскальзывает в просторную комнату с мягким розовым светом первым. Посередине стоит шест. — Так что у Вас теперь статус вип-клиента.       — Мне очень понравилось, как ты танцуешь. Признаю, когда вошёл, я подумал, что ты работаешь барменом или что-то подобное. — Чжунли хмыкает и присаживается на мягкую кровать. — У меня ещё никогда не было столь разнообразных вторых свиданий.       — Приятно знать. Это потому что дальше первых-вторых никогда не заходило? — Тарталья хихикает со своего остроумия, а Чжунли вдруг серьёзно кивает. Улыбка мигом слетает с лица. — Что, правда что ли?..       — Они узнавали о моих нестандартных сексуальных предпочтениях и ужасающем размере полового члена, и сбегали в ужасе, — Чжунли декларирует со всей строгостью, но до Тартальи доходит, что это шутка и он вновь смеётся. — Ну что ты смеёшься? А вдруг это правда? Ты ведь так и не успел узнать.       Тарталья подходит ближе, нарочно покачивая бёдрами. Он глядит сверху вниз из-под ресниц, дёргает мужчину за ненавистный галстук и тянет на себя, а ногу в изящной туфле ставит прямо на его пах.       — Тогда я предпочту узнать всё сам.       Дерзкая ухмылка не сходит с его лица даже тогда, когда Чжунли губами касается острого обнажённого колена, а пальцами ведёт выше по бедру. Тарталья облизывает чуть липкие из-за розового блеска губы, дрожит ресницами и внимательно следит, как тяжёлая мужская рука обхватывает всё бедро, словно заявляя права. Он отпускает галстук, и этого оказывается достаточно, чтобы Чжунли усадил его себе на колени одним верным движением.       — Не стесняйся в желаниях. — Чжунли обхватывает руками порочно тонкую талию, склоняя голову чуть вбок.       — Чтобы я — да стеснялся? — вопреки собственным словам, на щеках у него вспыхивает едва заметный румянец. — Мне нравится, когда Вы такой. Когда вокруг Вас витает эта… тяжёлая аура. Ей хочется покориться. А я нечасто за собой такое желание нахожу.       — Да, я вижу, что ты из строптивых, — Чжунли усмехается, забираясь пальцами под ткань блестящих шорт. — Ты любишь похвалу или унижения?       Тарталья на секунду задумывается, уплывая из-за мягких поглаживаний голой кожи, но быстро приходит в себя.       — Я никогда не просил второе и… подобное. Можем попробовать, — он сглатывает тяжело, понимая, что предложение Чжунли каким-то образом в нём откликнулось пожаром внутри, — я скажу, если мне не понравится.       — Какое-нибудь стоп-слово нужно?       — Не думаю, — Тарталья запускает ладонь в густые тёмные волосы Чжунли. — Просто… не стесняйтесь, хе-хе.       Мужчина снисходительно улыбается такой откровенной подколке. Он сжимает руки на бёдрах Тартальи, расстегивает пуговицу его шорт с высокой талией и так оставляет.       — Вниз, дорогуша.       Лицо обдаёт жаром, стоит ему послушно опуститься у ног Чжунли и предвкушающе поднять взгляд. Тот выжидающе выгибает бровь.       — Неужели тебя нужно учить? — Чжунли в приглашающем жесте шире разводит колени, чтобы Тарталья уселся на полу меж них. Он настойчиво мотает головой — учить его точно не надо, и это ему хочется продемонстрировать до дрожи в руках.       Только сейчас умение хорошо работать ртом не кажется хорошим инструментом для управления партнёром. Чжунли пропускает сквозь рыжие пряди пальцы и держит волосы достаточно настойчиво, чтобы показать, кто именно здесь управляет.       Пальцы чуть дрожат, когда Тарталья нащупывает ширинку и звонко опускает звоночек. Он еле справляется с упаковкой презерватива — фольга всё никак не хочет рваться, а рука в волосах точно не способствует здравому мышлению.       Чжунли спокойно ждёт и тихо выдыхает сквозь губы, когда Тарталья раскатывает презерватив по всему члену, касаясь прохладными пальчиками.       — Не играйся, — звучит недовольное, и Тарталье хочется послушно прижать уши к голове — если бы они у него были, конечно же.       Вместо этого он растирает смазку с собственной слюной с языка и неспеша вбирает в рот. Тяжесть члена во рту влияет на него каким-то невероятным способом, потому что от удовольствия хочется промычать самому. Чего он не стесняется, чтобы мягкими вибрациями сделать Чжунли ещё приятнее — и заработать поглаживание по натянутой коже щеки или лёгкую полуулыбку.       Чжунли хрипло стонет, откидывая голову назад и заметно усиливая хватку. Сердце колотится, как бешеное, и Тарталья ускоряет движения головой, пропуская в самое горло и проливая слёзы, только чтобы услышать ещё один такой звук сверху — или чтобы Чжунли схватил его голову двумя руками и воспользовался, как игрушкой, вбиваясь без жалости…       Мужчина так не делает, очевидно, осторожно нащупывая границы и неподобающе млея от вида чужого заплаканного лица и очаровательно растянутых розовых губ вокруг своего члена. Тарталья сцепляет руки за спиной в замок, понимая, что у него внутри буквально происходит пожар от того, как жадно блестят глаза Чжунли.       — Работаешь сносно, — он ухмыляется, отстраняя Тарталью за волосы. — Много тебе платят?       Глаза невольно расширяются, и лицо опаляет стыд. Он тяжело сглатывает, не зная, что сказать — ясное дело, что это игра, и… Тарталья тупит глаза в пол, решая подражать.       — Но видал язычки куда лучше, — два пальца Чжунли бесцеремонно проскальзывают ему в рот и захватывают юркий влажный язык. Тарталья не в состоянии сглотнуть из-за этого, и потому капает слюной прямо себе на колени. — Может, твоя задница покажет себя лучше, м-м? Не разочаровывай папочку, ну же. Иди ко мне.       Тарталья забирается на кровать на ватных ногах. Он порывается стащить с себя мешающие тесные шорты, но Чжунли останавливает его за запястье.       — Я ведь не разрешал, — в голосе слышно напускное разочарование, — а я уже было обрадовался, что ты такой хороший и послушный.       — Простите, — Тарталья жарко выдыхает сквозь губы и судорожно их облизывает, испытывая невыносимое желание целоваться. — Можете меня поцеловать?       Чжунли, сияющая снисходительность, манит его к себе ближе, обманчиво нежно расстегивает пуговицы белой кружевной блузки и распахивает, оголяя нежную грудь и розовые соски.       — А ты заслужил? — Чжунли бросает на него взгляд, беззаботно продолжая расправляться с пуговицами, чтобы затем перейти на шорты и снять их с него. — Ты уже провинился, а просишь о чём-то. Разве так поступают хорошие мальчики?       — Нет, — Тарталья отводит взгляд, выгибая грудь на встречу, горящую о том, чтобы к ней прикоснулись. Ткань дразняще трётся о соски и металл украшений. — Простите.       Горячие руки обхватывают его за бёдра и тянут на себя, усаживая между ног. Чжунли ведёт ладонью по голым ногам, выше — по тазобедренным косточкам и талии.       — Как жаль, что ты такой милый и сладкий, — он оголяет плечи, поочерёдно целуя каждое и переходя на тонкую шею и подрагивающий кадык, — тебе всё хочется прощать.       Тарталья прикусывает губы, не позволяя глупой улыбке растечься по лицу. Чжунли откровенно сильно прикусывает кожу ключиц и ведёт мокрым языком по вздёрнутым соскам, притягивая юношу к себе ещё ближе. Он выгибается в спине, но Чжунли держит ладонью за поясницу, не позволяя отстраниться слишком далеко.       — А в губы?.. — мягкий вопрос перебивается вскриком, когда зубы мужчины ощутимо больно впиваются в нежную кожу груди. Тарталья хнычет, падая на спину — Чжунли придерживает его и нависает сверху, хитро щурясь. — Пожалуйста.       — Пожалуйста «кто»? — он улыбается, как сытый кот, когда на щеках Тартальи вспыхивает новый румянец.       — Пожалуйста, папочка, — он поднимает взгляд, сталкиваясь с янтарной жадностью в глазах напротив и безбожно ею заражаясь.       Чжунли одобрительно кивает, мол, неужели это было так сложно с самого начала? — и целует изголодавшегося Тарталью, рвано обхватывающего мужчину за шею. Получается мокро, грубо, с нажимом — язык Чжунли проскальзывает в податливый рот и вылизывает, Тарталья же давится стоном и позволяет с собой делать, что захочется. Так легко, оказывается, передать бразды правления, если от влажного поцелуя мутится в голове и поджимаются пальчики ног, а ещё возбуждение сияет так ярко, что норовит взорваться изнутри. Чжунли не кусает розовых припухших губ, но ведёт по ним языком, приоткрытым, судорожно выдыхающим горячий воздух.       Тарталье кажется, что он сейчас либо сойдёт с ума, либо кончит от одного только поцелуя. Чжунли заземляет влажными прикосновениями к скуле, убирает рыжую чёлку с глаз, и улыбается так очаровательно, словно не хотел секунду назад съесть его через поцелуй.       — Теперь я понимаю, почему от Вас сбегали, — Тарталья переводит дыхание и тоже улыбается. Тонкими пальцами он цепляется за галстук вновь, в этот раз снимая его прочь, и чуть дрожа от возбуждения расстегивает пуговицы рубашки Чжунли. Тот вопросительно приподнимает бровь, подначивая закончить предложение. — Никому не нравится позорно кончать в штаны от одних поцелуев.       Выражение лица Чжунли меняется на удивление — он хмыкает, выгибая губы, и щурится, наклоняясь ниже.       — Ты так уверен в своих словах? — он перехватывает юркие ладони Тартальи, касающиеся широкой груди, и одним движением заключает их у него над головой. — Я думал, тебе нравится позор. Нравится испытывать стыд от потери контроля, нет? — Чжунли ведёт носом по шее, и Тарталья задыхается от дальше сказанного. — Неужели ты был так близок? Никто тебя давно не трогал, да, милый?       — Я просто… — Тарталья хочет удариться в глупые разъяснения, теряясь в нахлынувших чувствах, но палец Чжунли мягко давит на губы, заставляя замолчать.       — Тш-ш, — шипит он, — так только лучше.       Тарталья громко мычит, когда Чжунли трётся своими бёдрами о его и вновь втягивает в грязный поцелуй. По ощущениям, язык Чжунли оказывается чуть ли не в горле — неужели он настолько длинный? — и его пальцы болезненно смыкаются на светлой талии, так, что точно потом оставят после себя следы.       Он не против следов, хотя уверен, что за них Розалина по головке не погладит — будет видно на сцене. Но осознание принадлежности слишком сильно ударяет в воспалённый мозг, чтобы осознавать что угодно ещё, кроме мокрого языка уже у себя на шее и горячих рук на теле.       — У нас почти получилось, — воркует Чжунли, прикусывая кожу шеи и несомненно оставляя там засос. Он поддевает резинку кружевного белья и тянет вниз, заставляя Тарталью охнуть от ощущения холода из-за влаги между ног. — Или мой мальчик хочет большего?       — Хочу, — Тарталья обвивает его шею и прижимается ближе, грудь к груди, и выдыхает, не зная, что и сказать. От вседозволенности Чжунли и окрыляющего чувства хочу-сразу-всё-и-много кружится голова и заплетается язык, не в состоянии облачить желания в слова. — Пожалуйста, возьмите меня сзади.       Чжунли гладит его по голове, довольный формулировкой. Он кивает чуть в сторону, шепчет «перевернись» и с явным довольством ведёт ладонью по пояснице, забираясь под блузку. Она кажется лишней, и Чжунли задирает её вверх, губами пересчитывая выпирающие позвонки Тартальи.       Кружевное бельё убирается прочь, оголяя и без того обнажённого Тарталью совсем. Он прячет лицо в ладони, дрожа от холодных из-за смазки прикосновений, и послушно расставляет коленки шире, пропуская в себя один-два-три-четыре пальца.       — Ну же, не прячься, — мурлычет Чжунли ему на ухо, заставляя приподнять голову. — Вот так. Хороший мальчик. Старайся дальше — и, быть может, разрешу кончить.       Тарталья оборачивается через плечо, через прикрытые глаза следя за тем, какой Чжунли есть — невозмутимо-расстрёпанный, без галстука и с расстегнутой рубашкой, и очевидно хотящий Тарталью точно так же сильно, как и он сам. Тот ловит игривый голубой взгляд и подмигивает, зачёсывая свою чёлку наверх.       Если бы Тарталья и так не стоял перед ним в сокрушающе стыдливой позе, он бы отдался этому мужчине.       В него входят без предупреждения, но не спеша, позволяя привыкнуть. Тарталья выдыхает сквозь губы и бесстыдно мычит, когда Чжунли меняет угол проникновения, подтянув его на себя за бёдра.       — Какой ты узкий, — сбивчиво шепчет он, наклоняясь к шее и целуя за ухом. Он отводит пальцами волосы в сторону и любовно касается губами шейных позвонков. — Р-радуешь меня, — получается с тихим рыком, и Тарталья весь исходится мурашками, которые Чжунли ловит поцелуями.       Тарталья подмахивает бёдрами, пытаясь насадиться, но болезненно впившиеся пальцы этого не позволяют. Он разочарованно выдыхает, но принимает правила игры — сегодня решает не он.       — Какой нетерпеливый, — Чжунли выдыхает в шею, медленно возобновляя движения. Одна ладонь ложится на грудь Тартальи, распахивая блузку, и зажимает между фалангами пальцев чувствительный пирсинг соска.       Тарталья громко скулит, падая на грудь, не в силах больше держаться на руках. Чжунли практически ласково обнимает его талию, приподнимая бёдра, и ускоряется, словно каждым движением хочет выбить из него всю дурь.       Дурь не выбивается, и Тарталья честно пытается держаться в сознании через факт, что его крепко сжимают и не позволяют уйти или закрыться. Чжунли мычит ему в холку, утыкаясь лицом во влажные кудри, сбиваясь с ритма и входя резко, глубоко. Тарталья вторит стоном и запрокидывает голову назад, жмурясь от тянущей боли в шее и в бёдрах. Оргазм кажется таким близким-близким, но тянуться к себе он не спешит — хочет кончить именно так, капая смазкой на простынь, пока его грубо берут сзади.       Его накрывает пеленой белого шума, через который просачиваются хриплые несдержанные стоны Чжунли. Тарталья отчаянно глотает ртом воздух и смаргивает слёзы, хныча от сверхстимуляции, изнывая от чувственной заполненности.       Чжунли кончает следом, до яркой вспышки боли сжимая худые бока Тартальи. Усталость накрывает разом, и он ластится к прилёгшему рядом мужчине, укладываясь головой ему на плечо. Сил сказать что-то вразумительное пока нет, но и нет особой нужды.       — Я боялся, что ты увидишь, кем я работаю, и сбежишь, — признаётся Тарталья выдыхая. — Такое ощущение, что во мне живёт два человека. И если одни знакомы только с моей дневной стороной, им не нравится вторая, ночная. И наоборот. Банально, но так… глупо.       — Не глупо, — Чжунли обвивает его талию рукой. — Я успел увидеть и то, и другое. Пока мне нравится всё.       Тарталья рдеет, но улыбается довольно.       — Куда пойдём на третье свидание?       ***       Каблуки звонко цокают, нарушая интимную полутьму ресторана. Тарталья оглядывается, окидывая взглядом задержавшегося официанта, и не без довольства замечает прикованные к нему одному взгляды присутствующих.       Он дерзко ухмыляется, хмыкая, и чуть неловко поправляет постоянно спадающую лямку красного платья — ему буквально не за что держаться.       — М… С… Простите за задержку, — лепечет официант. Тарталья снисходительно пожимает плечами — наверняка, новенький, не знающий, как себя вести в щекотливых ситуациях. Так уж сложилось, что Тарталья — ходячая щекотливая ситуация.       Ещё и на каблуках, в которых он вышагивает увереннее, чем если бы был в кедах. Красное платье слегка подскакивает из-за ходьбы, но Тарталья ловит на себе взгляд Чжунли и довольно улыбается, покачивая оголёнными бёдрами в разрезах платья.       — Любишь же ты устраивать шоу, — Чжунли расплывается в улыбке, неприкрыто разглядывая Тарталью. Тот фыркает.       — Это моя работа, буквально.       Всё тот же официант принимает их заказы и приносит вина. Тарталья не очень хорошо переносит алкоголь, но немножко отпивает — как не для смелости, так для мягкого румянца на щеках. А ещё чтобы оставить алый отпечаток помады на стеклянном бокале и улыбнуться тому, как Чжунли бросил на это взгляд.       — Я редко хожу в такие места, — Тарталья лениво обводит взглядом несколько столиков. Все они расположены поодаль друг от друга, утопая в мягкой полутьме, не мешающей ясности зрения. Осознание этого и становится катализатором — если он сам не очень чётко видит остальных, значит, его не могут чётко видеть другие.       В его глазах загорается опасный блеск, который Чжунли, даже если и замечает, то никак не комментирует.       — А я люблю бывать в ресторанах и даже во всякого рода забегаловках — у меня достаточно свободного времени, готовить я умею, но мне не хочется это делать для себя одного. Куда приятнее готовить для других, либо же брать с собой красивых спутников и радовать их блюдами от шефов, — Чжунли улыбается и ставит подбородок на сцеплённые в замок пальцы. Тарталья же наоборот откидывается на диванчик спиной.       — И много у тебя таких красивых спутников было? — с деланной ревностью спрашивает он. Тарталья, конечно же, не ревнует — это как минимум глупо. Как максимум, какая разница, если нынешняя компания Чжунли — именно он сам?       — Ты всё равно самый прелестный.       Такой ответ удовлетворяет его более, чем полностью, пусть и звучит уклончиво — всё равно ему незачем это знать. Куда интереснее же незаметно снять с себя туфлю под столом и вытянуть ногу, чтобы коснуться колена Чжунли и выловить перемену в его стабильно спокойном выражении лица.       — Ваш заказ, — улыбается официант, нервничая в их присутствии. Тарталье даже становится его жаль — пожалуй, за такое стоит дать побольше чаевых, в противном же случае ему грозит оказаться на реддите в каком-нибудь треде по типу «официанты, расскажите о своих самых трэшовых клиентах».       Тарталья не спешит притрагиваться к еде. Он весело улыбается, довольно отмечая то, как Чжунли пытается абсолютно ровным тоном поблагодарить официанта и уверить, что им больше ничего не нужно, пока Тарталья скользит голой ножкой по голени и останавливает её между бёдер.       Стоит нерадивому официанту уйти, Чжунли перехватывает ногу Тартальи за щиколотку. Чуть наклонившись ближе к столу, он ведёт горячей ладонью чуть выше, куда только может достать — Тарталья сползает вниз окончательно, прикусывая алые губы и ощущая себя раскалённой жидкостью.       — Разве можно себя так вести в людном месте, Тарталья? — вкрадчиво говорит Чжунли, оставляя его стопу у себя на колене. — На тебя все смотрят. Поражаются тому, как ты развратно себя ведёшь — верх наглости и распутства.       Тарталья вскользь оглядывает соседние столики, но людям там нет дела до того, что происходит у них. Он сильнее вжимается в диван и давит глупую улыбку, медленно перемещая стопу ближе к паху Чжунли. Внутри всё загорается от мыслей, что в любой момент на них могут посмотреть, может подойти официант ити администратор — что угодно, чтобы поймать их с поличным на откровенном хулиганстве.       — Господин Чжунли, — невинно поёт Тарталья, поправляя вновь спавшую лямку платья и забивая на неё, когда она тут же падает снова, — можете подлить мне ещё вина?       Чжунли склоняет голову вбок, имитируя полное спокойствие. Он медленно кивает и подливает ещё немного вина из бутылки в их бокалы.       Тарталья выравнивается и наклоняется к столу, платье сползает совсем, оголяя светлую грудь и розовый сосок и штангу украшения. Игнорируя свой бокал, он тянется ближе к Чжунли — тот понимает, чего он хочет, и медленно прислоняет кромку своего бокала к губам Тартальи.       Его кадык дёргается вместе с тем, как он отпивает вина из чужих рук, глядя на Чжунли из-под прикрытых ресниц. Несколько красных капель неизменно убегают, капают на стол и бегут по лицу Тартальи, скатываясь прямо в яремную впадину и сбегая за границы платья.       — Иди сюда, — охрипшим голосом говорит Чжунли, хлопая по месту на диванчике рядом с собой. — Я помогу тебе вытереться.       Тарталья не поднимается, чтобы обойти стол. Он хмыкает, ощущая, как мягко вино кружит голову, и ныряет под стол, оказываясь в итоге рядом с Чжунли у стены. Тот молчит, но смотрит неотрывно — быть может, Тарталья совсем случайно трогал его бёдра, пока был внизу те жалкие пару секунд.       — Ты сводишь меня с ума, — Чжунли наклоняется к нему и бесстыдно проводит языком по шее, слизывая подсохшие капли вина с кадыка.       — Провоцирую, — Тарталья нахально улыбается, подставляя шею больше, но, к его огромному разочарованию, получая только короткий мягкий поцелуй в плечо.       — Провоцируешь, — соглашается Чжунли, и поворачивается к всё ещё нетронутой еде.       Тарталье одинаково — даже не спеша ужиная рядом, он забрасывает одну ногу ему на бедро, и довольно жмурится, когда рука мужчины обхватывает его коленку.       — Если я подзову сейчас официанта, он увидит, что ты на меня вешаешься, как шлюха, — слышать такие скверные слова с уст Чжунли непривычно, и Тарталья вспыхивает, но не прекращает хитро сверкать глазами. — Или ты только этого и добиваешься? — он склоняется и низко шепчет. — Чтобы все видели, как сильно ты хочешь мой член?       — Да, господин Чжунли, — Тарталья сглатывает и крупно дрожит, когда ладонь мужчины задирает его платье и ногтями царапает внутреннюю сторону бедра. — Хочу, чтобы все знали, что я такой.       — Какой? — всё так же вкрадчиво спрашивает тот, опаляя дыханием красное ушко с серьгой.       — Гря-язный, — надламливается голос Тартальи, когда Чжунли мокро ведёт языком за ухом. — Пойдёмте отсюда, пожалуйста.       Вместо того, чтобы положить наличку и уйти, Чжунли издевательски коротко целует Тарталью, большим пальцем размазывая красную помаду к уголку губы. Подошедший официант быстро кивает на просьбу принести счёт и сбегает, Чжунли обнимает хихикающего Тарталью за талию и прижимает к себе.       — Это отвратительно, — говорит тот, шепча на ухо — официант подходит к их столику. — Мы должны оставить побольше чаевых. Спасибо Вам за тёплый приём, — Тарталья обворожительно улыбается, оголяя белые зубки. Официант рдеет, прижимая к себе блокнот, не успевший вовремя сбежать. — Буду рад видеть Вас здесь в следующий раз.       Чжунли хмыкает, поднимаясь из-за стола и протягивая руку Тарталье. Тот встаёт за ним, не отрывая взгляда от работника.       — До свидания.       — До свидания, — забыв правила приличия, на автомате отвечает тот.       Тарталья хихикает своим выходкам, хватаясь за руку Чжунли. Тот качает головой и не спеша ведёт юношу к своей машине, даже не думая как-либо комментировать происходящее.       Внутри тепло и приятно пахнет кожей салона и одеколоном Чжунли. Тарталья закидывает ногу на ногу, облокачивается на руку, склоняясь ближе к мужчине. Тот не спешит заводить мотор или пристёгиваться, и поворачивается на хитрого юношу.       — Не стыдно? — лукаво тянет он, заглядывая в бесстыжую синеву. — Вижу, что нет. Никак не хочешь исправиться?       — Хочу Вам отсосать. Можно?       Чжунли не отвечает — отъезжает креслом назад и кивает на себя. Тарталья игриво поправляет лямку платья и усаживается между ног Чжунли. Здесь немного тесно, но желание и окружение только подстёгивают. Что Чжунли там говорил о какой-то «нестандартности»? Это нормально, что Тарталья уже второй раз за вечер рискует быть постыдно пойманным?       Он легко расправляется с ширинкой, и опускает немного бельё, не оголяя полностью. Тарталья ведёт пальчиками по прессу к дорожке волос от пупка и обхватывает ладонью полувставший член. Насухую не очень хорошо, но Тарталья касается мягко и осторожно, чтобы возбудить и надеть презерватив.       Чжунли тянется за ним в бардачок и разрывает упаковку сам.       — Когда мы впервые увиделись, Вы покупали презервативы. Неужели у Вас был кто-то на примете? — Тарталья дразняще высовывает язык и облизывает головку члена, прикрывая глаза.       — Всего лишь восполнял свой набор джентльмена, — ухмыляется он, запуская ладонь в кудри и сжимая их на затылке. — Работай, малыш.       Тарталья послушно кивает и, сжав руки на бёдрах Чжунли, вбирает в рот. Он нарочно медлит, больше облизывая и играясь, чем пытаясь что-то сделать — чтобы заставить Чжунли надавить на него. Это работает — мужчина выдыхает через нос и давит на затылок, заставляя Тарталью опуститься ртом глубже. Растяжение губ и щёк заставляет его сдавленно промычать и поднять жалостливый взгляд на Чжунли, который отражают попыткой насадить ещё глубже.       Тарталья давится до слёз, слишком резко сжавшись горлом, и выпускает член изо рта, пытаясь отдышаться. Он шепчет «всё отлично» и ухмыляется уголком губ, тут же придвигаясь ближе и заглатывая увереннее. Чжунли всё ещё его направляет, заставляя двигать головой быстрее и глубже; мужчина запрокидывает голову и тихо стонет, и у Тартальи кружится голова от этого. Он ёрзает на месте, хныча, но не выпуская члена изо рта до тех пор, пока Чжунли не подмахивает бёдрами несколько раз и кончает в презерватив, отпуская его волосы.       Тарталья крупно дрожит, откашливаясь и всё ещё ощущая призрачную тяжесть члена на языке. Он всхлипывает, вытирая слёзы с лица и до конца смазывая остатки помады по лицу.       — В следующий раз кончите мне в рот, — мурлычет он в бреду уставшего полусознания, ластясь к ноге Чжунли. Тот покровительски поглаживает его по волосам и наконец подтягивает на себя, усаживая сверху.       Густые брови ползут вверх в удивлении. Тарталья смущённо смеётся и утыкается лицом в плечо Чжунли.       — Оно само как-то, честно, — шепчет он, выдыхая. Неприятная влага между ног становится ещё и постыдной, но Чжунли ласково-довольно целует его в висок.       — Поехали ко мне, золушка моя нерадивая, — улыбается он, мягко сгоняя его с себя на пассажирское сиденье. — Позаботимся о тебе.       Тарталья улыбается, пристёгиваясь. В конце концов, они так и закончили начатое на первом свидании… а если ему снова позвонит мама, то придётся знакомить.