Сознание

Иногда Дотторе думал, что жизнь, сложившаяся у него, невероятно далека от реальности. Чтобы такой как он был счастлив в обычных человеческих отношениях, выстроенных на любви, уважении и взаимопонимании? Где такое было видимо?

Разве его не закидывали проклятьями, помидорами и камнями, когда он был изгнан из Академии? Он до сих пор рассуждает, что же он сделал не так во время своего обучения. Разве наука не нужна для того, чтобы совершать открытия в различных сферах, искать инновации и идти к развитию общества? Разве при исследованиях необходимо ориентироваться на моральные ценности человечества? На то они и исследования, чтобы на самых невообразимых экспериментах получать опыт и делать выводы. Нельзя было трогать людей и проводить над ними опыты? А как тогда возможно было прийти к открытию?! На мышках или растениях? Чисто на теории?! А как же практика! Кажется, некоторые не понимают разницу между мелкими грызунами и человеком. Мудрецы из Академии оказались настоящими глупцами, как иронично! Дотторе усмехнулся своим мыслям, убирая пробирку с красноватой жидкостью в подставку. Сегодня сосредоточиться он не мог, мысли путались в голове и мешали. Он желал вершить открытия во имя науки, а теперь работает над исследованиями по фану, иногда игнорируя приказы своей новой социальной ячейки — Фатуи. Он, отчасти, благодарен им за то, что ему дают разрешение на исследование того, что действительно его интересовало. Они не запрещают брать для этого детей, людей, животных, да хоть самого себя. Им также как и ему — важен результат. А каким именно способом он к нему придет, не имеет никакого значения.

Случалось, Дотторе было слишком интересно смотреть на муки самого себя, валяющегося связанным на полу, под грязным мутным освещением лампы, которую уже давно следовало хотя бы протереть от слоя брызг жидкостей различного происхождения. На грязном полу, в непримечательном углу темной, хоть глаз выколи, двухэтажной лаборатории, лежал он сам, точная копия, которая кричит, боится, пытается спрятаться в угол, брыкается, в надежде выбраться из оков. «Я» — без свободы и воли в настоящем мире, но такой живой в мыслях, жаждущий чего-то, имеющий свои цели, напуганный и непонимающий, что здесь, блять, происходит. Его куда-то тащат, крепят датчики на тело и подключают их к приборам, которых он никогда и не видывал. Он чувствует, как сознание уходит где-то на периферии, расщепляется; он пытается анализировать, ведь он тот же самый Дотторе, что стоит перед ним, как подсказывает интуиция и глаза, которые, надо надеяться, не обманывают. Свое отражение он замечает на соседней стене, видит свой жалкий, непонимающий и испуганный вид. Его очертания иногда проявляются в лучах одинокой покачивающейся лампы, но даже этого было достаточно, чтобы сказать, что человек перед ним — это почти он сам. Немного чисто визуальных деталей отличается, он кажется несколько старше и выше, хотя может это все игра воображения и ракурса снизу, однако образ, который сейчас можно собрать, дает понять его как цельное идентичное существо. В голове не укладывалось, как это возможно. Животный страх сжимал изнутри, а мозг пытался хоть немного соображать, чтобы расставить все по полочкам. Он извивается на ледяном полу, пытается понять, что происходило в последнее время, как он тут оказался, почему не уследил за тем моментом когда его схватили и притащили сюда… Только вот клон пока не понимает, что совершенно все воспоминания, заложенные в нем это чистый рандом фактов и моментов жизни, вырванных их всех возможных вариантов развития существования Дотторе, предназначенные только лишь для заполнения пробелов. Сейчас Доктору не надо мучиться, что именно затолкать в эту черепную коробку, ему неважно, о чем клон будет думать, о чем вспоминать. Его срок жизни уже предначертан, и он не исчисляется даже несколькими неделями. Он просто продолжает свой эксперимент над сознанием самого себя, пока клон постепенно понимает, что до этого дня его никогда и не существовало. Склонность к анализу и способность структурировать информацию присуще всем клонам, тут уж Дотторе постарался. Правда некоторые клоны еще долго не понимают, что они продукт искусственных манипуляций, которыми руководит оригинал. Им сейчас не по несколько десятков, а от силы по паре лет или месяцев. Воспоминаниями они прожили долгую жизнь, где сохранились моменты из детства, подросткового возраста, обучения в Академии и дальнейших планов. Новый клон, находящийся прямо здесь и сейчас, сложил полную картину своего положения уже через полчаса, а через несколько минут Дотторе, громко матерясь, убирал тело, у которого пошла пена изо рта, завершившаяся остановкой сердца. Все же следует создавать более детальные воспоминания, если есть желание подольше поэкспериментировать со своими копиями. А вот к телу вопросов не было, Дотторе гордился какие человечные копии создавал, что даже предусматривал и обычные болезни, и остановку сердца, и другие различные интересные штуки, которые позволяют изучить человека куда более подробно. «Разве такой эффект можно будет проверить на крысе?» — риторический вопрос прозвучал в его голове и, отогнав эту мысль, он выключил оборудование. На сегодня хватит. Бывают не особо удачные дни, когда он не способен насладиться процессом. Нервы сам себе натянул, адреналина схватил и достаточно. Коллеи часто называла его из-за этого мазохистом, на что он только соглашался.

Коллеи выступала в его жизни тем оплотом реальности и нормальности, позволяя держать сознание Дотторе на плаву, не давая ему окончательно забыться в своих исследованиях и потерять рассудок. Тот ребенок, такой униженный и оскорбленный, сейчас уже стал полноценной девушкой, которая, казалось по щелчку пальца забыла о произошедшем ранее инциденте, разрушившем ее жизнь в пух и прах, уничтожив все, чем она жила. Эта квинтэссенция боли, страданий, унижений была собрана в одном статном мужчине, что был далек от эмпатии, к которому сейчас она не чувствовала никакой ненависти, ничего негативного. Почему у нее это получилось? Для чего она это сделала? Как она могла позволять Доктору, совершившее это, находиться сейчас рядом? Трогать ее? Любить? Почему он отрекся от предыдущего отношения к ней и полюбил ту случайную девушку, что первоначально была выбрана для эксперимента, в расчете на то, что он просто провалится и она бы погибла? Как так вышло? Обе стороны задавались этими вопросами, прибавляя к ним еще пару сотен, боясь задать их в слух и разрушить то, что строилось довольно продолжительное время. Мысль же, что все это простая иллюзия, галлюцинация, проскальзывала только у Дотторе, поскольку, осознавая каким видят его остальные люди — монстром без совести, сочувствия, он понимал, что он не достоин такой счастливой жизни и любимого человека рядом. Рядом с Коллеи он иногда чувствовал какую-то, как казалось ему, вину. Наверное, это и значило для него какую-то любовь и уважение к ней.

Их совместная жизнь началась как-то спонтанно. Дотторе пришел в Гандхарву, чтобы просто лично лицезреть, что происходит сейчас с той, которой удалось уйти от него и спастись от болезни, уничтожающей ее изнутри с каждым днем все сильнее и сильнее. Спасенная, спрятанная от чужих глаз, она жила в каком-то аду, ненавидя каждый божий день проведенный вдали от чего-то родного. Продукт эксперимента Доктора, девочка, что была украдена много лет назад, сейчас уверенно шла к мужчине в проеме ее домика, куда она требовательно попросилась жить, лишь бы быть вдали от общества. Разве стала бы «мышка» для экспериментов, смотреть на своего экспериментатора так нежно, скучающе? Разве не закралась у нее мысль, что этот человек может быть до сих пор опасен? Почему ее сознание блокировало совершенно все? Это тоже он сделал в качестве эксперимента или она окончательно сошла с ума? Только вот, обхватывая его руками за шею и завлекая в продолжительный поцелуй, она понимала, что он — это то, чего ей все это время не хватало. После этого момента они приняли решение перебраться куда-нибудь подальше от осуждения, чтобы быть рядом друг с другом. Дотторе мог спокойно вершить свою науку, пока Коллеи занималась своими хобби, находилась где-то рядом и поддерживала его. В скором времени эксперименты Доктора, проводимые в их совместном доме, начали интриговать и Коллеи. Она любила пробраться вечером к нему в лабораторию, неся на подносе чашки с темным ароматным чаем и домашним печеньем, что лично готовила, расположиться где-то рядом за столом и наблюдать картину, которой чаще всего давала название «безумие в его первозданном виде». В такие моменты Доктор находился в экстазе, его невозможно было остановить. Глаза сияли от восторга, руки были по локоть в крови, а тело отдавало дрожью наслаждения, как от собственного великолепия, так и от ощущения, какой результат ожидает его в итоге. Коллеи медленно попивала чай, ожидая, когда он завершит свою же казнь. Все же дубликаты были самыми частыми гостями на этом адском балу. Он упивался ощущениями — страх, наслаждение, ужас — все вместе сливалось в нем в единую массу. Коллеи же, напротив, ничего подобного не чувствовала. В ней царило какое-то умиротворение. После представлений Доктора, перед ней и невидимой публикой, она уводила его умыться, подавала новую одежду, гладила по щеке и говорила, как гордится им, как он силен и могуществен. На смену его странного спектра разных эмоций, резко, как удар палача, приходило ощущение какого-то уюта. Наверное, ему не хватало этого раньше — теплых прикосновений, мягких слов, которые медленно шептали на ухо. Он не мог поверить сам себе, что теплота от другого человека когда-то будет ему симпатизировать и вызывать зависимость, заставлять приходить к любимой, как щенок тереться у ее ног, унижаться под команды Коллеи, раздеваться по одному мановению руки. Ощущать теплые руки у себя на спине, на талии. Руки, что трогали его твердое тело, закаленное в прошлом, вызывающие странную взбудораживающую реакцию, что заставляла приливать кровь к щекам, зажигать все остальное тело. Коллеи в такие моменты играла с ним, а он поддавался на это, позволял овладеть его телом и делать все, что заблагорассудится. Девушка дразнила его, гадко улыбалась, медленно раздеваясь и не давала ему шанса помочь. — Думаю ты сам не хочешь заниматься любовью в твоей холодной лаборатории, — горячо обжигая его шею, говорила она, все еще трогая его везде.

Дотторе, понимая ее всегда и во всем, поднял легкое тело и понес в комнату, пытаясь устоять на ногах, чтобы хотя бы дойти и не уронить свое сокровище. Путь географически недолгий, несколько метров, но рядом с ней время замедлялось, а иногда и вовсе шло в обратную сторону, путая его полностью. Мягкая кровать позволила вспомнить, где он сейчас и рядом с кем. Мягкие груди были перед ним. Коллеи специально выгнула спину, чтобы показать Дотторе на что в первую очередь стоит обратить внимание. Он целовал соски, мягко сжимал запретные места, трогал ее всюду и наслаждался тем, как она извивается под ним, умоляя шепчет продолжить, опускаться ниже. Доктор послушный, он всегда выполняет ее приказы и прихоти, всегда готов сделать все, что она попросит. Она туманит ему голову, заставляет повиноваться. Поцелуями он идет вниз, заходит во все впадины и бугорки, трогает везде, будто давая понять, что она его, она здесь, она существует. В какой-то момент он чувствует прикосновение небольшой ножки девушки на своем половом органе. Она массирует, улыбается, прикусывая губу. Он до сих пор не снял штаны. Послушно стянув с себя все, перед взором открывается прекрасный вид на его член, отличных размеров. Коллеи не хочет ждать, она притягивает его к себе, сливаясь в поцелуе и притираясь своей вагиной к нему. Одна из побочек после болезни — невозможность беременности, что Коллеи всецело устраивало. Она хотела чувствовать его целиком и полностью, импульсивно сжимать его внутри себя, наблюдая как мужчина переходит на стоны, чувствовать, как он пульсирует, когда вот-вот кончит. Она издевается, останавливает его в самый пик, поворачивается на спину и приподнимает свои ягодицы. — Тебе ведь нравится изливаться не в мое влагалище, Доктор, разве я не права? — вопрошает девушка, немного раздвигая половинки персиковой задницы, позволяя подобраться к ее анальному отверстию.

Доктор, еле сдерживая себя, все же выделяет время на то, чтобы растянуть ее. Он делает это и надеется, что нащупает внутри некую массу, заводящую его с полуоборота. Медленно вводя член, он чувствует, как натыкается на ее калл. Мысленно он благодарит всех существующих богов, в которых не верит, однако такие моменты заставляют его трепетать, как ребенка, получившего на день рождение собаку, над которой в будущем можно будет изучить анатомию внутренностей. Он ускоряет темп, долбится так, что искры из глаз летят у обоих, но слыша ее громкие стоны, понимает, что делает все правильно. Заполнив ее полностью, он выдыхает, задерживаясь в ней еще на несколько мгновений. Коллеи в таком восторге, что кажется им придется менять постельное белье, а то и матрас полностью. Она чувствует его в себе, каждым миллиметром тела ощущается уединение с этим мужчиной. После они убирались, принимали долгую пенную ванну, смеясь как дети, обнимая и целуя друг друга. На кухне обычно играла музыка, Коллеи сидела полулежа на диване, поскольку после анальных ласк он не разрешал ей травмировать свое отверстие еще больше. Их кухня, как и весь дом, была темной, заставленной кучей различных вещей, приборов, коробок. Казалось, у них царил полный хаос, но именно в нем они находили покой. Она наблюдала, как этот человек готовит ей ужин, говорит какие-то слова любви, шепчет что-то свое, пытается научиться жить с эмоциями счастья. Они едят стряпню Дотторе, которая получается не очень симпатичной, но безумно вкусной. Окончание вечера они проводят в объятьях на диване, постепенно погружаясь в сон.

***

— Я думала прогуляться в саду, чтобы полюбоваться на наш цветочный сад. Кажется розы, которые мы вывели, распустились сегодня утром. Я хочу насладиться их видом в лучах заходящего солнца, — произнесла после завтрака Коллеи, мягко обхватывая шею высокого мужчины, запуская тонкие холодные пальцы в его спутавшиеся волосы. — Решила предложить, вдруг ты согласишься составить мне компанию? — Mon amour, я никогда не против совместных прогулок, — прошептал Доктор, игнорируя несовпадение в ее предложении, приближаясь к губам девушки. — Ты ведь знаешь, твое слово — закон в этом доме и это единственный закон, которому я следую.

Их прогулки проходили практически в полном молчании. Так сложилось, что и отношения были немногословными. Они понимали друг друга на совершенно ином уровне, на таком, где слова были лишними, способными посеять раздор. Это молчание было их упокоением, а они друг для друга были спасательным кругом. Завертелось все слишком странно, неожиданно, оставляя много не отвеченных вопросов, однако теперь они уже ничего не мыслили друг без друга. Их совместная жизнь была практически идеальной. Они устраивали себе свидания, смеялись, пили вино, глупо шутили. Казалось, вот-вот и они будут на пороге милых животных кличек, от которых так отмахивался Дотторе.

После прогулки Коллеи обычно любила пройтись в их огромную оранжерею к своему дивану, который был привезен сюда по просьбе из Сумеру. Она располагалась на нем с бумагой и углем в руках, чтобы зарисовать интересные растения, окружающие ее. Дотторе присоединялся где-то в середине процесса, положив голову ей на плечо и наслаждаясь ее грациозным движением руки, выводящая полные копии цветов, распустившихся на днях. Он всегда приходил в восторг от ее таланта, что было для него удивительно. Обычно какие-то рисунки не воодушевляли его, но здесь был исключительный случай.

Для кого-то их дни, похожие друг на друга, могли показаться скучными, так как из своего поместья они никуда не выходили и довольствовались прилегающей к дому территории. Им было незачем выбираться из дома, все обычно доставлялось через перевозки организации. Только вот если содержимое каждого дня одинаковое, то эмоциональная наполненность разная. Иногда у них проскальзывали какие-то ссоры, они могли не говорить весь день, заниматься своими делами. Бывало и наоборот, их дни были наполнены близостью, поцелуями, объятьями и сексом. В другие дни Дотторе даже не заходил в свою лабораторию, посвящая всецело себя для своей Коллеи. Вот только сейчас их общение уже как несколько дней свелось почти к нулю. Коллеи редко что отвечала, а если что-то и говорила, то обычно невпопад, будто совершенно не слушая его. Дотторе психовал, уходил под равнодушный взгляд девушки, не желая показывать свою плохую сторону перед ней. Он не мог собраться, не мог проводить исследования, все казалось ему неправильным. Его лаборатория начала постепенно превращаться в какую-то свалку, заполненную разбитым и сломанным оборудованием. Будто мусор появлялся здесь не в течении последних пары дней, а в течении всей его чертовой жизни. Коллеи заходила к нему, ставила обед и уходила в оранжерею, предаваясь своей любовью к рисованию. Он ел ее еду, был зол и разбит, но смаковал каждую ложку ее супа. Дотторе все же знал, что она как-никак старается для него. За ужином она не смотрела в его сторону, ее взгляд был направлен куда-то, а мысли, читавшиеся в глаза, были далеки от этого мира. Он пытался спросить, узнать, что он сделал не так и как ему исправиться, просил прощения, но все было тщетно. На его монологи Коллеи или вопросительно и с жалостью смотрела, или произносила что-то из разряда «не волнуйся». — Может объяснишься, mon amour, что я сделал не так? Почему ты не даешь мне возможности измениться, а себе выговориться? Разве у нас были какие-то секреты? Хочешь, просто возьми и выпали все, о чем думаем? — мужчина задавал вопрос за вопросом, наблюдая за мимикой Коллеи, которая совершенно не менялась. — Хорошо… Говорить ты не хочешь, но может хоть дашь знать, как мне исправить твое странное отношение ко мне? – Боюсь, это уже не исправить, — произнесла она, медленно поднимаясь из-за стола, бледная как мел. — Доброй ночи, Доктор.

Дотторе опять оставили наедине со своими мыслями, путавшимися в голове. Он пытался анализировать последнее время, проведенное вместе, однако ничего серьезного не происходило. Все шло так, как и должно было — размеренно, обычно, без ссор и ругани. Он замечал, что в последнее время у нее начал пропадать аппетит, она не выходила прогуляться в сад, не слышала его. «Должно быть ей нездоровится?» — сделал вывод Доктор, пытаясь сопоставить все имеющиеся у него факты.

***

Дотторе несколько дней мониторил ее состояние, пытался приблизиться, помочь хоть чем-то, но она закрывалась в комнате и ничего ему не говорила. Он был разбит, чувствовал себя не в своей тарелке, будто его выбили из колеи. Подобное состояние любимого человека не давало покоя. Она больна, ее надо осмотреть, дать лекарств, только вот она все никак не шла на контакт. Он не хотел влезать в ее личное пространство, но в один вечер она вынудила это сделать. Как только она начала заходить в комнату, закрывая за собой дверь, мужчина одной рукой остановил дверное полотно и зашел вслед за ней в помещение. Она опешила, до конца не понимая, что именно произошло. — Прости, но я должен был сделать это. Я не могу наблюдать за тем, как ты угасаешь у меня на глазах, мое сердце разбивается из-за этого, — произнес Доктор, медленно приближаясь к ней и мягко прикасаясь к ее лбу, что был ледяной. — Mon amour, ты ледяна, почему ты молчала об этом? Почему не просила помочь?

Она стояла перед ним, потупив глаза в пол. Ничего не поменялось в ней, она все так же молчала и игнорировала любые попытки мужчины выяснить хоть какую-нибудь информацию о ее состоянии. Постепенно она начала поднимать свои стеклянные глаза на Дотторе, в которых не отражалось никаких эмоций, кроме какого-то маленького огонька злости, места которой не должно было быть, как рассуждал мужчина. — А ты уже будто забыл тот инцидент, из-за которого все и произошло? — медленно и вкрадчиво произнесла девушка, не отрывая взгляд от мужчины, совершенно не изменившись в лице. — Я хотел бы услышать подробнее. Ты о том случае, когда вечером ты прогуливалась в саду без куртки? — будто опешив произнес Дотторе. — Когда я принесла тебе печенье с чаем, а после мы уединились. — Конечно, как я мог такое забыть, дорогая. Наши моменты близости я могу пересказывать вечно. Только вот при чем здесь это? Я не могу уловить суть… — Пораскинь мозгами, Док, что произошло на самом деле? — уже в приказном тоне произнесла Коллеи, нацепив язвительную улыбку с отвращением на себя. Сейчас она была зла, требовала ответа, хотела услышать правду.

Доктор стоял, оцепенев, прокручивая вопрос в голове снова и снова. «На самом деле». Он помнил, что они занялись любовью и все прошло идеально. Помнил, как они легли на мягкую кровать, прикасаясь друг к другу, наслаждаясь секундами. Помнил, как они шли в спальную комнату. Как они долго шли, казалось, несколько десятков минут. Стоп. Тот маршрут из лаборатории занимает от силы десять секунд и речи быть не может о минутах. Что они делали в коридоре? Они шли из лаборатории, где он закончил эксперимент. Коллеи, печенье, чай. Все было. Были эмоции, бурные, был труп его клона, он лежал в углу, Доктор с ним закончил и направился к Коллеи. Что она сказала тогда? Он помнил движение ее губ, помнил, что там были слова, адресованные именно ему, но что она сказала. Картина расплывалась, казалось, мозг загрузили по полной, он не мог выдать всю имеющуюся мощность, будто что-то блокировало его поток мыслей. Он стоял и смотрел на девушку, всматривался в ее лицо, на котором было странная эмоция, он даже не мог объяснить себе, что именно она выражала. Он видел ее губы, они шевелились, снова и снова повторяя одно и то же слово, мужчина не мог понять, чего от него требуют. Она продолжала стоять и говорить, говорить, говорить, но звуков не было, мир был погружен в тишину, только как закипает кровь слышал сейчас Доктор. «Хватит» — в какой-то момент он понял слово, которое сейчас пытались ему донести. Хватит, хватит, хватит, хватитхватитхватитхватитхватитхватитхватит, хватит, ХВАТИТ.

Дотторе дернулся. Он вспомнил. Его тело покрылось мурашками, сердце забилось в тысячу раз быстрее. Лаборатория, девушка, труп клона, нож, чай, печенье, долгий маршрут в комнату, они рядом. — Ну, что, сознание начинает просыпаться? — произнесла девушка, выводя его из своих мыслей. — Не пизди, все было идеально, такого не могло произойти, — уже срываясь, почти что прорычал Дотторе, не понимая, что за волна эмоций накатывает на него. — Ох, сладкий, а ты вообще уверен? Ты уверен, что «мы» могли произойти? — заглядывая прямо в лицо, спросила девушка. Ее глаза, казалось, превратились в два черных уголька, будто она переставала быть человеком и превращалась в какого-то монстра.

Дотторе трясет, он не может сделать даже шага, ноги будто приросли к полу. Его хуячит, при чем слишком сильно. Давление долбит, как проклятое. Он смотрит на нее, на ту, что любил, на ту, что сейчас стоит с кровью на лице. Ту, что попала под его горячую руку, когда он, находясь в экстазе, замахнулся ножом. Он вспомнил, вот что значит это «хватит». Она умоляла его перестать наносить удары, перестать причинять ей боль, пыталась достучаться, сказать, что она тут, живая, она не клон, которого он зарубил минутами ранее. Пыталась сказать, что у него помутнение рассудка, он не соображает, что творит, он сейчас совершает огромную ошибку, о которой пожалеет. — Твой хозяин научился идеально составлять поддельные воспоминания, посмотри на себя, ты сам поверил в это все. — Я не понимаю… — А мне кажется ты все отлично понял. Ты копия, а не оригинал, как думал.

Сейчас Дотторе казалось, что его расщепляют на кусочки, его сознание не осознавало масштабы всего дела. Он не мог понять, что все это время, которое он жил как оригинал, оказалось поддельной памятью самого оригинала, скопированной и загруженной в него. Он будто начал включаться, резко вспоминать все то, что произошло. Он вспомнил их знакомство. Она не бежала к нему с распростертыми объятьями. Она была доставлена на дом, где они прожили последние несколько лет. Он был тут всегда, никогда не покидал имения и это желание было заложено в нем. В нем выключили моменты, когда Коллеи сходила с ума, билась, хотела убить саму себя. Она смирилась тогда только через полгода, когда поняла, что этот Дотторе — другой, не тот, что угробил всю ее жизнь, он отличался, он любил, дорожил и оберегал. Эти качества тоже были вложены в него, чтобы он смог стать другом, а то и любовью девушки. Так и вышло. Оригинал превзошел всех, чего и следовало ожидать. Он поставил блоки в голове клона, чтобы он не вспоминал плохие моменты, а также допустил возможность эволюции клона, а точнее его сознание, что должно было создать идеальный мир в его голове. Оригинал угадал, произошло все так, как и должно было. Клон заблокировал то, как собственноручно убил ее, в маниакальном состоянии. Она продолжала жить в его голове, хотя умерла пока ее несли на кровать, вот почему так все было долго. Она истекала кровью, мужчина нес ее так, чтобы минимизировать брызги, медленно и аккуратно. Осознав, что он сделал с ней после, клона начало воротить. Он открыл глаза. Перед ним лежал труп, все эти дни она так и оставалась гнить в комнате на кровати. Она не избегала его, не молчала, ее просто и не было рядом с ним, когда он пытался с ней говорить. Ему никто не носил обед, он доедал то, что осталось в старых тарелках, гниль блюд. Она не ходила рисовать, она не ела, она не запиралась в комнате — она все время лежала там, брошенное тело. Но ведь он ее любил, сейчас, на пороге настоящего «я» клон осознал, что действительно дорожил ей и это была не прихоть оригинала. Это была мутация, желание близости, эмоциональная эволюция его как «человека». Чувства начали возвращаться, трупный запах вонзился в нос, заставлял слезиться глаза, он попятился на кухню, прочь из этой комнаты. На столе, со стороны, где она всегда любила сидеть, стояло огромное количество тарелок с уже испорченной едой. Он каждый день накрывал еду для нее, переживал, что она не ест, боялся за ее здоровье. Сейчас он обуздал ненависть. К себе самому, к оригиналу, что все испортил. Будто ведомый кем-то невидимым, клон схватил нож, лежавший на кухонном гарнитуре, и вонзил в себя. Он был достоин того, что сделал со своей любовью, со своей прекрасной Коллеи, что подарила ему мир и прекрасные воспоминания. «Зато на себе узнаю, что же внутри меня сейчас находится» — напоследок, будто издеваясь над собой, подумал клон, прежде чем залить пол своей, вполне настоящей, кровью.

***

* * — Думаешь случилось что-то плохое? — спросил Панталоне, медленно следовавший за Дотторе по дороге к дому. — Поставки, которые я организовываю через тебя уже как неделю не доходят до адресата по причине «не удалось вручить лично». Считаешь, что там все в порядке, они организовали себе огород, скот и начали добывать пропитание самостоятельно? — язвительно ответил Доктор, ища ключи от дома. — Просто хотел тебя обнадежить, — смеясь сказал мужчина.

Дом был в плачевном состоянии, видно было, что тут давно не убирались, будто жизнь пропала. Дотторе не исключал такой поворот событий, однако был уверен в себе, что его эксперимент по перестройке сознания Коллеи с лютой ненависти до любви с ним, пускай и копией, должен был пройти успешно. Дотторе редко совершал ошибку, он знал, что процент его неудачи намного ниже половины. Данный эксперимент его очень интересовал, поскольку Коллеи, наверное, одна из самых интересных находок. То, что он сделал исправить сложно, а вот если это исправит кто-то другой, более терпимый, то было бы славно. Поэтому оригинал и заложил в клона свои воспоминания, немного исправленные, так и свою личность, придав ей побольше хороших качеств и уменьшив «плохие». Доктор рассматривал пыльный интерьер, примечая полосу крови, тянувшуюся из кухни куда-то в коридор. — Тебе стоит это видеть, Дотторе! — воскликнул мужчина где-то из комнаты.

Доктор медленно направился в комнату, рассуждая чего именно стоит там ожидать. На кровати лежала его копия, уже помятая, с растекшейся каловой массой под собой, с трупными пятнами, почти готовая начать мумифицироваться, бережно обнимавшая зеленоволосую девушку, будто отдавая ей последние частицы любви. — Блять, — раздраженно выплюнул Доктор, разочарованный в своем клоне, да и в себе тоже. — Я дал простое задание — станьте ближе, полюбите, держи тебе эмпатию, парень, сделай ее счастливой! Я ведь наблюдал за ними! Шло же все прекрасно, они, сука, влюблены были по уши, как кролики ебались почти каждый день, а тут на, получай! — Может стоит тогда поискать зацепки, почему именно все так произошло? — А тебе уже не похуй?! — злобно бросил Доктор, — Я Коллеи себе хотел забрать, чтобы она привыкла к нему, а потом просто осталась бы со мной, разницы все равно не заметит. — Ой, сладкий, поверь, тебя бы она точно отличила в первые минуты общения, — скалясь от удовольствия, что ему выдалась возможность зацепить, сказал Панталоне. — Не пойти бы тебе на хуй? — Если только на твой.

Их перепалка в очередной раз сошла на дружескую шутку. Они вышли из комнаты, где находились останки двух людей, которые смогли полюбить друг друга странно, неожиданно, непонятно. Была ли это настоящая любовь? Ответ уже никто не узнает. Клон, например, потратил последние силы, чтобы умереть с той, перед которой по-настоящему виноват, но которую любил больше всего на свете.