***
— Ты всегда оскорбляешь людей при первой встрече? — спрашивает мальчик в углу вагона после того, как оттуда выбежали темноволосый мальчик и рыжеволосая девочка. Сириус лениво переводит взгляд на него, встречая его карие глаза с надменным безразличием. Одна из его ног покоится на сиденье, ткань его брюк натянулась на коленке и выглядит такой потрепанной, как будто он проводит в таком положении чрезмерно много времени, и ткань компенсирует нагрузку. Его кожа очень бледная, а руки покрывают едва заметные шрамы. Некоторые из них ещё свежие, а другие — уже старые рубцы, ловящие свет из окна. Они любопытно сияют своей белизной. — Но я еще не оскорбил тебя, не так ли… как там тебя зовут? — протянул Сириус, выгнув бровь. В глазах другого мальчика мелькает что-то похожее на раздражение или смирение, а может, и то, и другое. — Люпин, — произносит он, почти насильно выдавливая имя. — Ремус. Сириус ухмыляется. — Безумный Люпин, — бросает он взгляд через вагон на Поттера. — Как знать? — наглым тоном замечает он. — Может, так оно и есть. Поттер смеётся и бьет Сириуса ногой едва не задевая голень Сириуса, но Сириус быстро уклоняется, в результате чего нога Поттера больно ударяется о нижнюю часть сиденья. Пока Поттер ругается и наклоняется вперед, чтобы взять свою пострадавшую ногу в руки, Сириус видит, как Люпин поворачивается в сторону от них и смотрит в окно, раздраженно закатывая глаза. Его волнистые каштановые волосы, почти слишком длинные, падают ему на глаза, и он делает вздох, сдувая их. Он быстро оглядывается, словно не в силах удержаться, и ловит взгляд Сириуса. Что-то вспыхивает в его карих глазах на полсекунды, но тут же исчезает. Сириус широко ухмыляется. Это будет весело.***
Ремус сидит у окна в темной комнате, подтянув одну ногу к груди, а другую оставив свисать с подоконника. Его рука перекинута через колено, сигарета свободно болтается между пальцев. Он не хочет курить. Он бросил годы назад, после того, как весь его мир обрушился на него таким прекрасно трагическим образом. С тех пор Ремус обнаружил, что ему просто нравится их держать, находя в них утешение и используя их как заземляющую силу, когда все остальное вокруг кажется слишком хаотичным. Неподалёку раздаётся мягкое шарканье, за которым вскоре следует Сириус, севший напротив него у окна. Тусклые серые глаза осматривают Ремуса в свете почти полной луны, его лицо ничего не выражает. — Не спится? — тихо спрашивает Сириус. Ремус хмыкает. — Никогда не спалось. Он мельком бросает взгляд на яркую луну, прежде чем быстро повернуться обратно. —Не могу успокоиться, — говорит он, рассеянно перекатывая сигарету между пальцами. Сириус наблюдает за ним еще одно долгое мгновение, прежде чем протянуть руку, выхватить сигарету, и поднести её ко рту, зажигая резким щелчком пальцев. Ремус вздыхает, когда он сдвигает защелку и распахивает окно, выпуская дым через щель. Прохладный осенний воздух обдувает их, и Ремус напрягается от слишком сильных и слишком незнакомых ароматов, которые приходят вместе с ним. Он все ещё не привык к этому району Лондона и к этому мрачному и унылому дому, волк скребется внутри него, отчаянно желая высвободиться и начать охоту, ведомый этими запахами. Он содрогается при этой мысли. Сириус замечает это, наклоняется вперёд, поднимая свободную руку в успокаивающем жесте. Лунный свет падает на его глаза, и они мгновенно вспыхивают серебром. Ремус напрягается от близости, и Сириус останавливается, отстраняясь. Ремус не хочет, чтобы он уходил, но не может ничего с собой поделать. В большинстве случаев близость Сириуса приветствуется, но иногда Ремус реагирует прежде, чем успевает остановиться, когда он входит в его пространство. Сейчас все по-другому, и всегда будет по-другому, даже если им предстоит прожить вместе ещё шестьдесят лет. Слишком многое изменилось, рухнуло вокруг них — просто умерло. Ремус хотел бы обладать силой воскрешать мертвых. Сириус отворачивается, уставившись в темную комнату, отбрасывающую большую часть его тела в тень, за исключением затылка и небольшой части плеча. Теперь он лишь силуэт, не более того, светящийся оранжевый кончик сигареты — единственный способ, по которому Ремус может отследить его, пока он подносит ее ко рту, долго затягиваясь, а затем снова опуская руку. Он похож на призрака, на что-то не совсем реальное — на тень своего прежнего «я». У Ремуса резко перехватывает дыхание, и он почти задыхается, издавая тихий звук, который заставляет Сириуса настороженно оглянуться на него. Ремус бросается вперёд, подхватывает Сириуса на руки и тянет его обратно через комнату, чтобы прижать к груди. Сириус бросает сигарету, наплевав на старинный паркет, его руки проникают под рубашку Ремуса на спине, тупые ногти впиваются в кожу на позвоночнике Ремуса. Пальцы Ремуса зарываются в волосы Сириуса, и он держит его в своих руках, не глядя в окно, не говоря ни слова и стараясь не думать ни о чем. Сириус здесь, и на данный момент ему этого достаточно.***
— Бежим! — кричит Сириус, когда Пивз хихикает и громко подаёт сигнал, чтобы предупредить Филча и всех остальных работников замка об их проделках в комендантский час. Ремус замирает на месте, уставившись на свои влажные, испачканные чернилами руки после пранка, который уже успел зрелищно провалиться. Сириус и Джеймс бросаются в бегство, но Питер стоит рядом с Ремусом, в панике переминаясь с ноги на ногу, как будто не уверен, стоит ли рисковать собой ради спасения Ремуса или бежать в более безопасное место. Спустя несколько шагов, двое других друзей, кажется, замечают это и поворачиваются назад. Сириус протягивает руку и хватает Питера, а Джеймс тянет Ремуса за мантию и тащит его за собой. Пятна чернил покрывают его нос, а также часть его уха, почти сливаясь с его растрёпанными волосами. Ноги Ремуса двигаются сами по себе, и Питер пищит от страха между тяжелыми вздохами, звуча слишком похоже на своего крысиного двойника, по мнению Ремуса. Кровь стучит в его ушах, когда он начинает думать о полнолунии. Они доходят до развилки в коридоре и останавливаются, судорожно оглядываясь по сторонам, когда слышат быстро приближающиеся шаги. Сириус бросает взгляд на Джеймса, в его глазах явно формируется план. — Бери Пита и плащ и возвращайтесь в башню, — шипит Сириус, подталкивая Питера к Джеймсу и хватая Ремуса таким же резким движением, заставляя последнего тихо взвизгнуть, прежде чем рука Сириуса перекрывает его рот, чтобы заглушить звук. — Лунатик и я возьмём карту и спрячемся где-нибудь, пока Филч не уйдёт. Джеймс кивает, разворачивает плащ и набрасывает его на себя и Питера, заставляя их обоих испариться. Сириус ждет ровно до того момента, пока их кроссовки не исчезают под плащом, прежде чем схватить Ремуса за запястье и потащить его по противоположному коридору так быстро, как только может. Они бегут что есть духу, стараясь, чтобы звуки их шагов были настолько тихими, насколько это вообще возможно. Ремус готов бежать вечно, но Сириус внезапно останавливается, сильно дергая Ремуса в сторону. Ремус стоит в замешательстве, но потом наконец замечает статую горбатой ведьмы и все понимает. Сириус бормочет пароль, поднимает Ремуса и бесцеремонно швыряет его в открывшееся пространство. Ремус неуклюже приземляется на землю и пытается подняться как раз в тот момент, когда Сириус с грохотом падает и отправляет Ремуса обратно на грязный пол, отчего они оба превращаются в груду из конечностей и тихих стонов. Сириус садится и вглядывается сквозь темноту в закрытую дыру над их головами. —Это было круто, — констатирует он. Ремус сверлит его взглядом, хоть и уверен в том, что Сириус не видит этого в темноте. — Круто? — восклицает он немного черезчур высоким голосом. — Все это было бессмысленно. Если бы вы просто подождали, пока я закончу, ничего бы не взорвалось, и Пивз никогда бы не узнал, что мы там были! Внезапно из кончика палочки Сириуса вспыхивает свет, заставляя Ремуса непроизвольно прищуриться. Сириус выпрямляется и пожимает плечами. — Я не хотел ждать, — говорит он так, как будто это совершенно логичное оправдание. — Ты же знаешь, Лунатик, я нетерпелив, когда дело касается подобных вещей. Мне нужно постоянное действие. Он протягивает руку Ремусу, чтобы помочь ему подняться, но Ремус недовольно отбрасывает ее, поднимаясь на ноги и прислоняясь к стене позади него. — Я зол на тебя, — ворчит Ремус, уставившись на свои грязные от земли руки, с которых все ещё капали свежие чернила. — На то, чтобы вычистить их с кожи, уйдет целая вечность. Это почти перманентные чернила, Бродяга. Не забыл? Казалось, что слова Ремуса никак не потревожили Сириуса. — Ты и так почти всегда весь в чернилах. В чем разница? Глаза Ремуса вспыхивают в свете палочки, и Сириус едва ли может скрывать своё веселье. — Послушай, это не имеет значения. Сейчас есть вещи поважнее, чем провалившийся розыгрыш. — Этот пранк был твоей идеей! — вскрикнул Ремус. — И она была не самой лучшей, — повторяет Сириус. — Я едва ли переживал об этом пранке с самого начала. — Тогда в чем была твоя цель, Сириус? Ты придумал весь этот план ради того, чтобы тут же его сорвать, в этом нет никакого смысла. Сириус стоит по другую сторону туннеля, в котором они оказались, и смотрит на него. — У меня были свои причины, — загадочно произносит он. Ремус презрительно фыркает. — И я уверен в том, что это были великие причины, — с сарказмом бормочет он, упрямо скрещивая руки на груди и глядя вниз на темное узкое пространство. Он все еще чувствует на себе взгляд Сириуса при слабом свете, но отказывается смотреть на него. — Ты планируешь проверить карту в ближайшее время, или нет? — чуть ли не гавкает на него Ремус. Сириус долгое время молчит, стоит не двигаясь, едва дыша, его глаза все еще прикованы к Ремусу, заставляя мышцы последнего подёргиваться от его взгляда. Казалось, что между ними прошла вечность в этом промозглом туннеле, где их дыхание смешалось воедино, делая воздух вокруг них теплее, чем он был до этого. — Ремус, — наконец произносит Сириус очень тихо, почти шепотом, как будто пытаясь раскрыть секрет. — Что, Сириус? — выпаливает Ремус. Теперь он смотрит на Сириуса и ловит странное выражение на его скрывающемся за тенью лице. Не говоря больше ни слова, Сириус меняет своё положение, его движения плавны, словно текущая вода. В одно мгновение он оказывается перед Ремусом, его глаза ярко сияют в мягком свете, все остальное же, начиная с бровей и выше, погружено во тьму, его палочка находится в идеальном положении для того, чтобы свет из её кончика падал так, как будто он вырывается из его груди. Дыхание Ремуса останавливается от его вида и близости, но это хорошо, ведь Ремус все равно не смог бы дышать дальше, потому что в следующий момент Сириус целует его. Ремус не знает, что делать, он слишком неопытен, когда дело касается поцелуев со своими друзьями. Мысли кричат на него, но его разум совершенно пуст и безмолвен. Это странное чувство сравнимое с тем, когда ты пересекаешь границу между двумя разными странами и осознаешь, что ты больше находишься не в том месте, в котором был всю свою жизнь. Губы Сириуса теплые и немного грубые, но в самом приятном смысле. Ремус хотел бы исследовать их дальше, но прежде чем он успевает, Сириус отстраняется, и Ремус остается на том же месте, уставившись на него с изумленным ртом. Сириус стоит перед ним, неловко переминаясь с ноги на ногу, и наблюдать за бесконечно самоуверенным Сириусом Блэком в таком состоянии неопределенности — почти новое открытие для Ремуса. В некотором смысле это даже лучше, чем поцелуй. В таком виде Ремус находит его невероятно очаровательным. — Ты спланировал это, втянув нас в эту передрягу, — говорит он наконец, заставляя рот Сириуса сжаться в тонкую линию, а его глаза мерцать от страха. — Ты мог бы поцеловать меня в гостиной нашего факультета, или в Большом зале, или буквально где угодно, но вместо этого ты загнал нас в ловушку. Ремус смотрит, как адамово яблоко на горле Сириуса великолепно вздрагивает, когда он сглатывает. — Я не знал, как ты отреагируешь, — неуверенно объясняет Сириус, его пальцы царапают сгиб локтя в почти чересчур обыденной манере. Ремус наклоняется вперед, толкая Сириуса к противоположной стене, снова прижимая их губы друг к другу, исследуя его рот и поглощая звуки удивления и нетерпения, издаваемые Сириусом. Это не нежный первый поцелуй, а скорее сокрушительная жажда и столкновение зубов, потрясающие Ремуса до глубины души. Ремус кладёт руки по бокам шеи Сириуса, запуская пальцы в его длинные волосы на затылке, и знает, что размазывает чернила по его бледной коже, но ему так все равно. Так он оставляет доказательства того, что Сириус принадлежит ему, помечая его каждым прикосновением своих рук, языка и зубов. Они отстраняются в тот момент, когда больше не могут дышать, их щеки пылают красным даже в слабом свете палочки, лежащей на земле, которую Сириус уронил в какой-то момент, чтобы обнять Ремуса за талию. Они дышат друг на друга, находясь так близко, что кончики их носов соприкасаются при каждом выдохе. — Теперь ты знаешь, — шепчет Ремус, все еще задыхающийся и настолько переполненный Сириусом, что едва ли может этого вынести. — Теперь я знаю, — говорит Сириус, ослепительно улыбаясь Ремусу, и Ремус думает, что это самая красивая вещь, которую он когда-либо видел, но он знает, что это неправда. Все, что связано с Сириусом, всегда было и всегда будет прекрасным и настолько исключительно великолепным, что у Ремуса кружится голова и ему сложно в этом разобраться, но это нормально, думает он, потому что он ничего не хотел бы так же сильно, как провести остаток своей жизни, окутанный исключительной смесью Сириуса, от которой у него подкашиваются колени.***
Ремус кричит. Боль и несправедливость всего происходящего нарастают в нем, и он кричит изо всех сил, вплоть до хрипоты в голосе. Он широко размахивается руками и посылает фотографии, посуду и все остальные вещи на пол. Звон и осколки стекла и керамики даже близко не приблизились к звукам, раздирающим его горло. Он кричит и в ярости трясет стол, один угол врезается в стену и образует большую трещину, на которую Ремус не обращает внимания, он даже почти не видит ее сквозь горе и гнев. Он опускается на колени и видит бумагу, которую бросил ранее —искаженное черно-белое лицо Сириуса смотрит на него маниакальными глазами. Над его головой темными буквами висит слово УБИЙЦА. Ремусу не нужно читать статью. Он знает, что там написано. Он видел коттедж в Годриковой впадине и слышал о взорванной улице и несуществующем теле Питера. Ремус наклоняется вперед, его нос почти прижимается к полу, и снова кричит. Он кричит, как раненый зверь. Он кричит так долго, что в конце концов его крик затихает и переходит в беззвучные рыдания, его горло слишком надорвано, чтобы издать хотя бы малейший звук. Он берет в руки бумагу и сминает ее в пальцах, каждая складка режет ему сердце.***
Сириус широко улыбается, когда раздаются щелчки камеры и яркий свет вспыхивает перед его лицом, Джеймс и Лили рядом с ним выглядят влюблёнными до безумия и такими счастливыми. Лицо Лили светится самым прекрасным образом и наполняет Сириуса теплом, распространяющимся по всему его телу. Сириус наблюдает, как Джеймс смотрит на нее сверху вниз, его пальцы нежно убирают прядь рыжих волос с ее виска, его глаза сияют обожанием. Сириус думает, что мог бы смотреть на них вечно, оставшись навсегда в этом блаженном моменте на их свадьбе, но тут кто-то настойчиво тянет его за руку, уводя в сторону. Обернувшись, Сириус видит перед собой Ремуса, и понимает, насколько он ошибается. Щеки Ремуса раскраснелись от духоты в комнате и от счастья этого дня, и он без единой доли сомнения может точно сказать, что Ремус — единственная вещь, на которое он готов смотреть не отрываясь всю оставшуюся вечность. Он великолепен, и Сириус понимает, что Ремус этого не видит и, возможно, никогда не увидит, но много лет назад Сириус поставил перед собой задачу открыть его прекрасные карие глаза на то, что Сириус видит в нем, даже если он сделает это в самую последнюю очередь. Ремус тянет его за широкую колонну, подальше от любопытных глаз родственников Лили, которые сочли бы их поведение неподобающим, и губы Сириуса мгновенно оказываются на его губах, его нос вдыхает резкий страстно-сладкий аромат, от которого у него всегда кружилась голова сначала от сметения, а затем от вожделения. В последние годы обучения в Хогвартсе Ремус стал выше его, совсем немного, и ровно настолько, чтобы Сириусу теперь приходилось приподниматься на носочках, чтобы достать до его губ. Они отрываются друг от друга слишком рано — всегда слишком рано, Ремус всегда оставляет Сириуса хотеть большего, сколько бы он ему не давал, тому никогда не хватает прикосновений, дыхания или времени, чтобы выразить свою жадность, которую Ремус вызывает в глубине души Сириуса, — и Ремус улыбается ему. Сириусу кажется, что его тело кружится. — Хороший день, — говорит он, его рука дотрагивается до лица Сириуса, большой палец слегка проводит по раковине уха под его волосами. Сириус согласно мурлычет в ответ, поглядывая за колонну на Джеймса и Лили, его руки все еще сжимают Ремуса. Они качаются вместе в середине комнаты под тихую музыку, которая зазвучала в тот момент, когда Сириус отвлекся, голова Лили покоится под подбородком Джеймса, и Джеймс обнимает ее так крепко, как только может. Сириусу приходит в голову тоскливая мысль, когда он наблюдает, как они кружатся, словно танцующая фигурка внутри музыкальной шкатулки, такие элегантные и абсолютно совершенные во всех смыслах. — Ты когда-нибудь хотел этого? — тихо спрашивает он Ремуса, не сводя глаз со своих друзей в центре комнаты. Ремус наклоняется, чтобы проследить за взглядом Сириуса, а затем снова смотрит на него с вопросительным выражением на лице. — Танец? — весело спрашивает он, приподняв одну бровь. —Я знаю, что ты обучен буквально всем напыщенным вещам на свете, Бродяга, но я никогда не был хорош в танцах. Сириус посмеивается и качает головой. — Нет, я имею в виду то, что у них есть, то, что они получили сегодня. Все, чем они являются, все то, в чем Джеймс всегда был так уверен у них когда-нибудь будет. Лицо Ремуса разглаживается и становится более серьезным. — Разве у нас уже нет всего этого, настолько, насколько это возможно? — говорит он самым очевидным голосом. Сириус поднимает на него взгляд, впиваясь в его озадаченные карие глаза и его наполовину улыбчивое, наполовину хмурое лицо, как будто его рот не может решить, какую эмоцию хочет показать в этот момент. Сириус находит руки Ремуса, их пальцы сплетаются, как два кусочка пазла, идеально подобранные друг к другу. Он держит их вместе, как две драгоценности, потому что так оно и есть. Все в Ремусе ценно и свято, и Сириусу кажется, что он каждый день открывает это для себя заново и делает это с тех пор, как ему было одиннадцать лет и он сидел в душном вагоне поезда. — Я люблю тебя, — шепчет он. — Ты ведь знаешь это, не так ли? Он не часто говорит это, и никогда не говорил. Он никогда не чувствовал, что должен это делать, ведь Ремус, кажется, знает это на протяжении почти каждого момента их совместной жизни, но иногда, как сегодня, он думает, что, возможно, это ошибка. Сириус слишком часто забывает о том, что у него мало времени, чтобы сказать самое важное, у них у всех. Однажды они все исчезнут, превратятся в безмолвную пыль, и у них не будет возможности произнести такие важные слова. Этот день может наступить гораздо раньше, чем кому-либо из них хотелось бы, ведь война надвигается на них подобно дикому зверю. Он хочет крепко закрыть глаза и отгородиться от нее, но он знает, что это никогда не сработает, и он чувствует растущее чувство паники в своей груди, которое говорит ему сказать Ремусу, что он чувствует, чтобы он понял это, прежде чем будет уже слишком поздно. Но Ремус солнечно улыбается ему, и удушающее чувство, подползающее к его горлу, немного ослабевает. — Я знаю, Сириус, — мягко говорит он, сжимая руки Сириуса. — Я тоже люблю тебя. Ничто не изменит этого. И Сириус успокаивается, потому что Ремус, кажется, понимает бушующий клубок эмоций в глазах Сириуса, и этого достаточно, всегда будет достаточно, пока у него есть он.***
Сириус падает на колени в мокрую траву, глядя на разрушенный коттедж, рядом с ним валяется разбитый кусок ставни — то, что раньше было частью окна спальни Гарри. Сириусу кажется, что он задыхается, в его легких не осталось воздуха, чтобы дышать, и он не может набрать больше. Все, что его окружает, все, чем он является сейчас — смерть и боль, в этом всеобщем хаосе не осталось воздуха, и Сириус чувствует, как в нем ломается то, что он думал будет находится с ним рядом вечность. Пока Хагрид не улетел с Гарри на руках, он держался до конца, его выдавали только дрожащие руки и полные ужаса серые глаза. Теперь, когда их нет, он больше не может сдерживаться. Джеймс и Лили мертвы. Его друзей больше нет. Его брата больше нет. Гарри теперь сирота, у него никогда не будет родителей, которые будут любить его и быть с ним рядом, и как это может быть происходящим на самом деле? Ничто из этого не кажется реальным, правильным или истинным. Удар за ударом, эти чувства продолжают обрушиваться на Сириуса, погружая его все глубже в траву и грязь под ним, как будто мир хочет поглотить его целиком, и если бы он только мог он с готовностью позволил бы ему это сделать. Он ошибся. Он ошибся в стольких вещах. Но больше всего Сириус ошибся в Ремусе, думая, что человек, который всегда был таким верным и любящим по отношению к ним всем, предал и бросил их. И все почему? Потому что в течение одного небольшого отрезка времени в своей жизни, с тех пор как он узнал, кем является Ремус, он не видел ничего дальше его волчьей сущности. Как он мог так поступить? Как он вообще мог думать о том, что Ремус отвернётся от них? Осознание того, что он натворил, надвигалось на него тяжелым грузом, снова и снова припечатывающим его к земле, выбивая из него дыхание и не оставляя после себя ничего, кроме боли и огромной, зияющей пустоты, заполняющей его до краев. Это он заставил Поттеров отвернуться от Ремуса. Это он посеял это сомнение в их головах. Он вычеркнул Ремуса из их жизни и оставил его без их доверия, и хотя это не сработало, он лгал и говорил себе, что все получилось — от всего своего сердца. Сириус был тем, кто заставил Поттеров переместить фокус их внимания с него на Питера, опасаясь, что с ними случится, если Сириус или Ремус будут причастны к их сокрытию. Если бы Сириус остался хранителем тайны, или не позволил секретам завладеть его разумом, повернувшись спиной к человеку, которого он любил, его друзья были бы живы. У Гарри было бы двое счастливых родителей, а не то, что у него есть сейчас. У Сириуса сильно скручивает желудок, и его тошнит на траву перед ним, его тело сгибается вперед, с силой выпуская из желудка то немногое, что в нем было, его руки тяжело падают на мягкую землю, чтобы удержаться на ногах, подальше от рвоты. Перед его глазами появляются чёрные пятна, когда он заканчивает, и он быстро моргает, чтобы избавиться от них, насильно заставляя свои глаза открываться и закрываться так, что в какой-то момент он задается вопросом, стоит ли вообще продолжать это делать. Когда чернота проходит, Сириус замирает, внезапно увидев все так четко и ясно. Разгадка сияет как маяк среди дымящихся обломков некогда прекрасного коттеджа, пока он все ещё лежит на земле. Дыхание возвращается, как удар, и он поднимается на ноги, ошеломленный открытием. Он знает, где все пошло не так. Наконец-то он видит ту тьму, которая раздирает их всех изнутри. Питер.***
— Ты чувствуешь это? — спрашивает Сириус, в его голосе улавливается что-то важное. Они стоят на краю озера, солнце отражается на его поверхности в виде широких полос, сверкающих и движущихся, как языки пламени. В глаза Сириуса попадает свет, и на краткий миг они становятся бледно-оранжевыми. В его голосе слышится огонь, его лицо выражает рвение, которое Ремус отчаянно пытается понять, хотя и думает, что, возможно, это как-то связано с концом и началом, а также со странной магией в воздухе в их последний день в Хогвартсе, которую он почти может почувствовать на вкус. Ремус делает вдох, улавливая тонкий запах воды, который не ощущает большинство людей, а также камней и влажной грязи под их ногами. Он чувствует лес у них за спиной, и сильные запахи сосны, дерева и существ, которые движутся в темноте деревьев. Все спокойно, и так, как и должно быть. — Нет, — отвечает он, его взгляд по-прежнему прикован к Сириусу. — Что? Сириус медленно поворачивает голову, его серые глаза сверкают золотом в лучах заходящего солнца. Озорная улыбка расплывается на его губах, обнажая края белых зубов. — Жизнь, — неотрывно шепчет он. — Приключения. Ремус смотрит на него, как на редкое явление. Он часто думал о том, что Сириус может оказаться сумасшедшим. Доказательств, подтверждающих его предположение, было бы более чем достаточно, если бы они вообще когда-либо понадобились. Сириус потратил целых семь лет на то, чтобы показать Ремусу, сколько дикой энергии он держит в себе, выпуская ее в виде быстрых, изумительных вспышках света, смеха и хаоса. Ремус внезапно смеется, притягивает Сириуса к себе и целует его так, словно у него перехватило дыхание, и он должен вернуть его себе. Что еще может сделать Ремус, кроме как принять эту и все остальные прекрасные стороны Сириуса, которыми он делится с ним, как будто Ремус стоит этого, как будто он заслуживает каждой крупицы, которую охотно даёт ему Сириус? Если Сириус Блэк — это падение в безумие, то Ремус упадёт в него с облегчением. Потому что это то, чем является и всегда являлся Сириус для него. Облегчением.***
Ремусу кажется, что он должен удивиться, когда однажды вечером, вернувшись домой, обнаруживает большого грязного черного пса, спящего на его ступеньках, но не удивляется. Вместо этого он чувствует себя таким измотанным и уставшим, как будто знакомая боль подступает к нему слишком быстро. Если Бродяга здесь, значит, что-то случилось. Кроме того, он нервничает, ведь он не видел Сириуса целый год, не говоря уже о том, что он нормально не разговаривал с ним целых четырнадцать лет. За последний год он получил несколько коротких писем, в которых говорилось, что Сириус в безопасности и старается держаться в тени настолько, насколько только это возможно, и что в Хогвартсе неспокойно, что неудивительно, потому что когда в Хогвартсе было спокойно? Ремус вздыхает и подходит ближе к двери. Бродяга поднимает голову и смотрит на Ремуса измученными серыми глазами. Ремус знает, что делать, знает, что должен повернуть ручку и впустить Сириуса внутрь, но не может заставить свое тело двинуться. В его доме будут только он и Сириус, и Ремус больше не знает, что это значит. Теперь он знает только самого себя, и он так долго знал только себя, что не уверен, как теперь делать что-то по отношению к кому-то помимо него самого. Возвращение Сириуса должно успокаивать, но это не так, и Ремус не знает, что с этим делать. Глубоко вдохнув, Бродяга продолжает неуверенно наблюдать за ним, пока Ремус не говорит: — Пойдём. Я поставлю чайник. Бродяга медленно поднимается, вставая в сторону от двери, чтобы Ремус смог открыть дверь. Петли скрипят, и дверь распахивается, открывая взору темный коридор. Бродяга поднимает лапу, чтобы войти внутрь, но останавливается, глядя на Ремуса, словно не зная, стоит ли это делать. Ремус борется с нарастающей внутри него болью и подталкивает собаку коленом, побуждая войти в дом. Ремус закрывает дверь и идет по коридору в сторону кухни. Он знает точный момент, когда Бродяга превращается в Сириуса, чувствует, как меняется воздух, как статическое электричество заряжает все вокруг него, вплоть до кончиков пальцев его ног, даже чувствует этот запах, совсем чуть-чуть, похожий на едкий запах горящих волос. Он не оборачивается, чтобы посмотреть, ему невыносимо видеть Сириуса сейчас в своем доме, который остался пустовать сразу после смерти родителей, когда Сириус пригласил его пожить в своей квартире после окончания Хогвартса, потому что Ремус не мог вынести пребывания здесь без двух самых важных людей в его жизни. В то время Ремус думал, что эта потеря останется единственной на долгое время. Он и сейчас часто задерживается на этой мысли, истерически цепляется за её края, подобно щупальцам осьминога, не желая отпускать. Он был так глуп. Теперь он знает, что ничто не вечно — все можно потерять, и он может так же легко потеряться вместе с этим. Ремус возится с чайником, и через несколько минут слышит, как петли на двери кухни раскачиваются взад-вперёд, и в комнату тихо входит Сириус. Ремус по-прежнему не смотрит на него, вместо этого наблюдая за побитым красным чайником, желая, чтобы он наконец закипел. Он мог бы ускорить процесс с помощью магии, но не делает этого. Ему нужно отвлечься. Ремус чувствует, как глаза Сириуса буравят его затылок, ожидая того, чего Ремус не может найти в себе силы дать в этот момент. Ему кажется, что он попал в грозу, в ловушку из тяжелых темных облаков, сквозь которые он не может пробиться, и вокруг него сверкают молнии, голова кружится от страха и паники. Он слышит стук в ушах, который, как он почти уверен, является громом. Кто-то кричит, но он не может понять, кто или где. — Ремус, — настойчиво говорит Сириус, вырывая Ремуса из своих мыслей. Чайник громко взвизгивает, и он долго смотрит на него в замешательстве, но затем наконец приходит в себя и снимает его с конфорки. Он чувствует, как Сириус наблюдает за ним ещё пристальнее, но Ремус не обращает на это внимания, достает две чашки и не торопясь готовит чай, давая ему время завариться. По какой-то давней привычке Ремус бросает три куска сахара в чашку Сириуса, затем поворачивается и протягивает ее ему, по-прежнему не встречаясь с ним взглядом. Сириус сжимает чашку в обеих руках, делает маленький глоток и тихо мычит в знак благодарности. Ремус не думает, что он осознаёт, что только что произнёс, поскольку слишком занят смакованием теплого чая. Он старается не пить его слишком быстро. Как только Ремус взял в руки свою чашку, больше не осталось ничего из того, что могло бы его отвлечь, и он поднял глаза на Сириуса. Что-то внутри него застонало от безнадежности, и он быстро отвел взгляд в сторону — на внешность Сириуса слишком трудно смотреть долго, он стал похож на некогда прекрасную, дорогую куклу, которую оставили в одиночестве и забыли все на долгие годы, и теперь она лежит на обочине улицы, потрепанная и сломанная, почти неузнаваемая в своем прежнем великолепии. Ремус смотрит в свой чай, пар вьется по краям чашки и исчезает, как будто его и не было. Его пальцы крепко сжимают её керамику. — Тебе стоит рассказать мне, почему ты здесь, — говорит он смиренно. Сириус на мгновение замирает, словно не зная, что делать и с чего начать. Он наклонил голову, спутанные волосы свисают с его лица, образуя щит. Наконец, он поднимает голову, допивает остатки чая и ставит чашку на столешницу. Затем он начинает свой рассказ, сначала медленно, но вскоре быстро набирая обороты: история о Турнире, Барти Крауче-младшем и Волан-де-Морте слетает с его потрескавшихся губ так быстро, что Ремус едва успевает за ней следить. Когда он заканчивает, Ремус, впервые с того момента, как они вошли в коттедж, полностью смотрит на него, а Сириус — в пол. Ремус, кажется, не в состоянии переварить ничего из этого, его голова кружится, а тело парализовано новой информацией. В следующее мгновение Сириус поднимает глаза и встречается со взглядом Ремуса, и это разрушает чары, Ремус отводит глаза в сторону, не успев толком разглядеть мертвенно-серый цвет его радужки. — Дамблдор сказал предупредить как можно больше членов старой команды, — бормочет Сириус, в его голосе звучит что-то такое, о чем Ремус предпочёл бы не думать. — Он сказал мне спрятаться здесь. Сириус неуверенно перемещает свой вес, беспокойными движениями натягивая потрепанную одежду. — Все... все нормально, если я останусь? Ремус смотрит на него, и страх в его голосе, страх того, что Ремус откажет ему, привлекает его внимание, прежде чем он успевает остановиться и поднимает свой взгляд. Его дыхание сбивается, когда его глаза наконец встречаются с глазами Сириуса, и это почти слишком. Ремус едва удерживается от того, чтобы не рухнуть на ноги от пустоты, которую он видит перед собой, словно Сириуса медленно, по частям, засасывает в черную дыру, не оставляя после себя ничего, кроме беспокойства и тьмы, которых там не должно быть. Ремус преодолевает эмоции и кивает, прочищая горло от кислоты, пытающейся сжечь его изнутри. — Конечно. Он оглядывается по сторонам, не желая видеть, как плечи Сириуса едва заметно опускаются в облегчении, словно он ожидал другого ответа, и ищет, что еще можно сделать или сказать, его взгляд останавливается на чашке чая, остывшей в его руках. — Не хочешь что-нибудь поесть, или поспать — ты, должно быть, измотан — или принять ванну, или...? Он прерывается, не зная, что ещё можно было бы предложить мужчине. — Ванна была бы кстати, — откуда-то взявшемся хриплым голосом говорит Сириус. Ремус бросает взгляд вверх над своей головой. — Все, что тебе понадобиться, находится там, пользуйся чем угодно, — говорит он Сириусу. — В моей комнате есть одежда. Бери то, что тебе нравится. — Спасибо, — бормочет Сириус. Он еще долго стоит на кухне, как будто хочет что-то сказать, спорит сам с собой и теребит рукава. Уголком глаза Ремус видит, как Сириус открывает рот, но останавливается и поворачивается, выходя из комнаты, прежде чем произнести хоть слово. Ремус рвано вздыхает, когда он уходит. Он остается на месте, слушая шаги Сириуса на верхнем этаже, пока тот медленно передвигается по дому, сначала роясь в комнате Ремуса в поисках одежды, а затем идёт по коридору по направлению к ванне. После этого долгое время в доме царит тишина, пока Ремус наконец не слышит шум бегущей воды, наполняющей ванну, и чувствует, как его тело снова может двигаться. Он берет свою и пустую чашку Сириуса и несет их к раковине, выливает остывший чай, ополаскивает, а затем оставляет их там, чтобы помыть позже. Его руки поднимаются, чтобы ухватиться за край раковины, дыхание покидает его так быстро и неожиданно, почти делая ему больно. Грудь Ремуса сжимается вокруг легких, по краям глаз его зрение расплывается, и он хочет это игнорировать, но не может найти в себе силы. Его колени дрожат, и он не понимает, как они еще держат его вес, когда он чувствует себя таким тяжелым, едва выдерживающим своё существование. Слова Сириуса обрушиваются на него, и все повторяется снова, все это. Все страдания, все те, кого он потерял, все секреты и предательства возвращаются снова. Люди умирают, мир распадается, и сейчас Гарри находится в опасности больше, чем когда-либо, не считая того дня, как у него забрали его родителей, и Ремус не может дышать, он задыхается на своей кухне, потому что Волан-де-Морт вернулся, и Сириус сломан и, вероятно, никогда не сможет отойти от того, через что ему пришлось пройти, и сам Ремус — лишь разбитые кусочки того, чем он когда-то являлся. Он не может сделать это снова. Он не может потерять все это снова. Цена слишком высока, и все должно было давно закончиться, но он знает, что это неправда. Где-то глубоко внутри себя, куда он отказывался смотреть, он всегда знал, что на той ужасной ночи в Годриковой впадине, случившейся много лет назад, ничего не закончилось. Монстры всегда будут появляться снова, потому что разве не так поступают монстры? Они никогда не исчезают, их никогда не побеждают, не до конца. Сражения всегда требуют жертв, и всегда больше, чем кто-либо хочет отдавать, но Ремус отдал достаточно, и не хочет в этом участвовать. Все было с корнем вырвано у него таким жестоким образом, но ему удалось преодолеть это, он смог собрать себя по кусочкам и продолжал двигаться дальше, когда все, что он хотел сделать — провалиться во тьму, которая так желала поглотить его. Его сердце колотится так сильно, что кажется, может взорваться в груди, и он пытается повернуться, но вместо этого падает на пол, кухонные шкафчики скользят по его спине, когда он ударяется об их грубые деревянные отступы. Ремус знает, что поступает эгоистично, его совесть борется с его самосохранением, но он думает, что, возможно, он никогда не был достаточно эгоистичен. Он подтягивает колени перед собой и зарывается лицом в свои ладони, пытаясь отгородиться от всего. Проходит много времени, прежде чем он чувствует легкое потягивание за руки и отрывает свои ладони, моргая от яркого света, и видит склонившегося перед ним Сириуса, впервые чистого за много лет, его тусклые серые глаза полны беспокойства. Его пальцы скользят вверх, чтобы взять руки Ремуса и потянуть их вниз, пытаясь зафиксировать их на коленях Ремуса, но он не позволяет ему это сделать. — Ремус? Его низкий и все еще хриплый, похожий на пламя костра, потрескивающего по дереву, голос почему-то успокаивает Ремуса, и он цепляется за этот звук, не в силах сдвинуться с места. — Я не могу сделать это снова, — ломано шепчет он. — Я просто не могу. Сириус смотрит на него с нечитаемым выражением лица. Его рука на мгновение сжимается вокруг руки Ремуса, а затем ослабевает. — Нет, ты можешь, — говорит он. Что-то вспыхивает в его глазах, отодвигая тусклость и наполняя их небольшим количеством света, который отправляет Ремуса в прошлое, на много лет и жизней назад, в вагон поезда и к дерзкому мальчишке, который думал, что может покорить мир приподнятой бровью и наглой ухмылкой. Ремус немного расслабляется, вспоминая это, и лицо Сириуса смягчается, когда он тянет Ремуса за руку. — Пойдем, — бормочет он. — Нам нужно связаться с остальными. Когда Ремус отрывает голову от огня после последнего звонка по каминной сети, он чувствует себя более измотанным, чем когда-либо за эти последние годы, Он встаёт и проваливается в стоящее рядом кресло и издает тихий стон. Дело сделано. Все обо всём знают, им остается только ждать новостей от Дамблдора. Ремус поворачивается к Сириусу, который сидит на диване и пытается распутать запутанный комок в его слишком длинных волос. Перед ним лежит сэндвич, который Ремус сделал ему в перерыве между звонками, все еще нетронутый и оставленный без внимания. Его спина мокрая от волос, поношенная голубая рубашка и простые брюки, которые Сириус выбрал из одежды Ремуса, висят на нем слишком свободно, совсем не так, как они сидели бы четырнадцать лет назад. Сейчас он напоминает скелет самого себя, и Ремус тоскует по тому человеку, которым он был раньше. — Ты должно быть чувствуешь себя лучше после хорошей ванны, — говорит Ремус в отсутствии других мыслей. Сириус приостанавливается в своей битве с волосами, его взгляд устремляется на него. Он ничего не отвечает, его руки опускаются с его волос и теперь покоятся по бокам. Долгое время они сидят молча, Ремус просто наблюдает за Сириусом, пока тот осматривает комнату, словно ища что-то, чего не может найти. — Твоя ванна... она черная, — мягко говорит Сириус, почти смущаясь. — Я пытался ее оттереть, но она не отходит, а палочки у меня нет. Прости. Ремус смотрит на него одно мгновение, прежде чем кивнуть и произнести: —Хорошо. Он встает и подходит к небольшому столику, выдвигает ящик и достает одну из палочек. Он протягивает ее Сириусу, который смотрит на нее в недоумении и осторожно берет ее в свою бледную руку. — Моего отца, — поясняет Ремус, указывая на палочку. Глаза Сириуса округляются. — Я не могу взять палочку твоего отца, Ремус, — возражает он, пытаясь вернуть её. Ремус отходит в сторону, отказываясь брать вещь в его руках. — Я не думаю, что он будет против, — говорит Ремус, отмахиваясь. — Ты всегда ему нравился. Он считал тебя забавным. Говорил, что ты именно тот друг, в котором я всегда нуждался. Сириус кладет палочку к себе на колени, обхватывая ее обеими руками, как будто это что-то, чему нужно поклоняться. — Спасибо, — пробормотал он, быстро встречаясь глазами с Ремусом, прежде чем снова опустить взгляд на палочку. — Используй ее с умом, Бродяга. Ремус понял, что ему легче использовать прозвище вместо настоящего имени Сириуса, потому что каждый раз, когда он пытался произнести это имя, оно словно зазубренными когтями впивалось ему в горло. Он неловко стоит посреди комнаты, наблюдая, как руки Сириуса в конце концов обратно поднимаются к его волосам, и выражение его лица становится все более удрученным, поскольку колтуны в них, кажется, запутываются еще сильнее. В конце концов Ремус вздыхает и жестом призывает Сириуса следовать за ним на кухню. — Иди за мной — говорит он в ответ на любопытный взгляд Сириуса. — Мы позаботимся о твоих волосах. Он не видит, как в ответ Сириус кривит рот за его спиной, но каким-то образом все равно чувствует это, и от этого его губы растягиваются в маленькую улыбку. Сириус устраивается на стуле на кухне, пока Ремус берет в руки ножницы и расческу. Ремус отрезает ножницами большую часть отросших волос, возвращая им прежнюю длину, которая достает до плеч Сириуса. Он слышит, как тот вздыхает, когда тяжесть спадает с его головы. Затем Ремус приступает к работе с расческой, аккуратно пропуская зубья через оставшиеся колтуны до тех пор, пока черные локоны не начинают напоминать прямую роскошную копну волос, которую Ремус так хорошо помнит. Пока Ремус работает над его волосами, Сириус смотрит на большой след от ожога на светлом полу, который ни Ремусу, ни его родителям не хватило духу убрать. Ремус ясно видит эту сцену, как будто она произошла только сейчас, когда Джеймс и Сириус пытались заколдовать мамин тостер, чтобы он работал без электричества. Мама Ремуса была бы в ярости, но, как она объяснила двум мальчикам, когда утих весь хаос, их сожженные волосы и отсутствие бровей были достаточным наказанием. Ремус тихо посмеивается, и Сириус смотрит на него с грустный улыбкой на своём лице. Ремус проводит рукой по волосам Сириуса, от лба до шеи, под предлогом поиска оставшихся колтунов, но на самом деле просто в качестве успокаивающего жеста, а также для того, чтобы впервые за долгое время снова почувствовать Сириуса под своей рукой.***
— Мне скучно, — стонет Сириус, растянувшись через край кровати и ноги Ремуса. — Давай что-нибудь поделаем. — Мы и так что-то делаем, — говорит Ремус, поднимая в ответ книгу в своих руках и не отрывая глаз от страниц. Сириус выдыхает воздух между зубов, и Ремус видит, как тот закатывает глаза. — Я имею в виду что-то, что требует движения, Лунатик. Мои мышцы скоро атрофируются. Ремус поднимает на него глаза, окидывая его оценивающим взглядом. — Мы здесь всего полчаса, Сириус, — вкрадчиво сообщает он. — Как ты вообще мог окоченеть за это время? К тому же, откуда ты знаешь, что такое атрофирование? Сириус ухмыляется, небрежно отпихивает раскрытую на груди книгу и начинает подкрадываться ближе к Ремусу. — Я знаю много вещей, — хитро говорит он. — У меня также есть ответ на оба твоих вопроса. Давай я тебе покажу. Его серые глаза сверкают лукавством, когда он выравнивается рядом с Ремусом, быстро выхватывая книгу из его застывших пальцев и отбрасывая ее в сторону без особого интереса. Дыхание Ремуса сбивается, когда Сириус нависает над ним, поднимая свою руку, чтобы почти невесомо провести кончиками пальцев по подбородку Ремуса и вниз по его шее, вызывая мурашки на коже в местах соприкосновения. Ремус не в состоянии ни о чем думать, но он знает, что его разуму необходимо оставаться включённым, потому что он знает, что есть и другие вещи, не менее важные, чем руки Сириуса, глаза Сириуса и его идеально теплые губы, скользящие вниз по следу, оставленному его пальцами. — Джеймс и Питер, — едва слышно выдыхает Ремус, достаточно для того, чтобы Сириус мог остановиться. Но он не останавливается. — Оба наказаны, по крайней мере, еще на час, — говорит Сириус низким гулом, который отдается вибрацией на ключице Ремусе, где сейчас скользят зубы Сириуса. Ремус пока ещё в состоянии задаться вопросом, что сделали его друзья, чтобы получить наказание, и как Сириус смог избежать его, но когда Сириус раздвигает ноги по обе стороны от Ремуса и очень нарочито толкается бедрами, Ремус понимает, что на самом деле это не так уж важно. Он поднимает руки, хватается за рубашку Сириуса и тянет его вниз, пока они не оказываются прижатыми друг к другу со всех сторон, губы к губам, зубы стучат об зубы, языки сплетены в жарком дыхании. Его пальцы забираются в волосы Сириуса, и он тянет за них, заставляя Сириуса стонать между поцелуями, его бедра снова двигаются без его согласия, и Ремус тянет сильнее, не в силах сдержаться. В эти мгновения он теряет себя ради Сириуса, его разум тает вместе с сердцем и всеми мыслями и чувствами, которые у него когда-либо были. Ремус знает, что должен быть осторожен с тем, как Сириус способен разорвать его на части и собрать снова в другом виде и другой форме, но он не беспокоится об этом. Сириус — это все, в чем он нуждается, и он вдыхал бы его, как кислород, если бы мог, жадный, голодный и сгорающий от желания, но ему приходится довольствоваться этими прикосновениями, вздохами и слабыми стонами, хотя, думает Ремус, его это устраивает. Руки Сириуса хватаются за пуговицы его школьной рубашки, и он делает то же самое с рубашкой Сириуса, оба второпях снимают с себя одежду, Ремус ненадолго отрывается от кровати, и Сириус, пользуясь моментом, кусает Ремуса за плечо, как голодное животное. Когда рубашки сняты, их губы снова встречаются, руки Сириуса неистово работают над брюками Ремуса, а Ремус, пользуясь моментом, начинает исследовать голую кожу Сириуса. Сириус внезапно отстраняется, давая нижнему белью и штанам Ремуса спуститься вниз по бедрам и затем с его ног, чтобы сместить свой вес и сделать то же самое. Он возвращается так же быстро, как и ушел, и Ремус шипит, когда Сириус снова устраивается на нем, жар и удовольствие от прикосновения кожи к коже почти слишком невыносимы. Член Сириуса дергается напротив члена Ремуса один раз, прежде чем Сириус зарывается головой в ложбинку на шее Ремуса, двигая бёдрами и создавая трение в идеальных местах. Ремус задыхается и хватается за плечи Сириуса, подталкивая его вперед, его собственные бедра двигаются навстречу бедрам Сириуса с каждым толчком. Это жгуче, восхитительно и очень мало, Ремусу нужно больше, больше. Сириус, кажется, понимает это, отстраняется от шеи Ремуса и целомудренно целует его один раз, прежде чем провести языком по ладони и протянуть её между ними, другой рукой обхватывая спину Ремуса, чтобы удержаться. Рука Сириуса достигает оба их члена, захватывая их в одно движение, и Ремус задыхается от прикосновения, его бедра вздымаются вверх, еще больше толкаясь в его руку. Сириус усмехается, глядя на него, и он такой красивый, его зрачки широко раскрыты, его глаза теперь скорее черные, чем серые, он двигается напротив Ремуса в пределах своей руки. Ремус хочет большего, нуждается в большем, чувствует это как боль во всем своём теле. Им обоим никогда не хватает этих мгновений, этих прикосновений, пока наконец их не становится так много, что они оставляют их изнуренными, довольными и сияющими от счастья. Они двигаются быстрее, тяжело дыша, и их дыхание тягучим облаком смешивается между собой, по ощущениям оно такое же сладкое и густое, как мед. Ремус чувствует, как быстро надвигается разрядка, почти настигает его, но он успевает просунуть свои руки между их телами и прижать их к груди Сириуса. Он говорит ему: — Остановись. Прекрати на минуту. Сириус останавливается, постепенно затихая движения. Он смотрит на Ремуса в недоумении, его глаза дикие и безумные от желания и чего-то такого, о чем он еще не сказал ему, но на самом деле ему и не нужно, потому что Ремус думает, что знает, что это, и чувствует то же самое каждую секунду своего существования. — Зачем? — спрашивает Сириус, его дыхание неровное, его бедра все ещё слегка двигаются, горя от желания продолжить, прежде чем он полностью останавливает их. Ремус не знает, как сказать то, что он хочет сделать, но уверен в том, что уже пора, они оба готовы к этому. Желание вцепилось в него, как голодный зверь, и он больше не может игнорировать его, ему нужен Сириус, целиком и полностью. — Я хочу... Он останавливается, прежде чем слова покидают его рот, и сглатывает нервный комок в горле. — Я хочу большего, — шепчет он. Сириус смотрит на него, похоть в его глазах понемногу исчезает, когда он начинает все осознавать. Он убирает руку между ними, и Ремус тихо скулит от потери контакта. Сириус изучает его лицо в поисках каких-либо признаков сомнения и спрашивает: —Ты уверен? Ремус кивает, теперь, когда он видит удивленный взгляд Сириуса наравне с его беспокойством и всем тем, что всегда остается невысказанным между ними, он полностью уверен в своём решении. Сириус повторяет его кивок и тихо говорит: — Хорошо. Будем двигаться постепенно. Ремус делает дрожащий вдох, когда Сириус отодвигается ровно настолько, насколько хватает Ремусу чтобы раздвинуть ноги. Сириус берет свою палочку с края кровати и бормочет заклинание, и Ремус с шипением втягивает воздух между зубами, когда что-то прохладное и одновременно странно теплое наполняет его. Сириус наблюдает за ним, все еще ища какой-нибудь признак того, что Ремус передумал это делать, но не находит. Сириус наклоняется к нему до тех пор, пока их губы почти не соприкасаются, оставляя между собой лишь небольшое пространство. — Сделай глубокий вдох, — шепчет он, касаясь губами губ Ремуса, и Ремус делает глубокий вдох, чувствуя, как палец Сириуса медленно входит в него. Ремус стискивает зубы, и Сириус делает паузу, быстро целуя его. — Просто дыши, Лунатик. Продолжай дышать. Ремус покорно слушает каждое указание, которое шепчет ему Сириус, и со временем жжение исчезает, превращаясь в нечто более приятное. Сириус долго растягивает его, осыпая нежными поцелуями каждый свободный участок кожи на лице Ремуса и его губы. Со временем Ремус чувствует давление второго пальца и вспоминает, что ему нужно дышать. На этот раз боль проходит быстрее, и Сириус смотрит на него боготворящими глазами. Сириус почти профессионально работает пальцами, растягивая его, глубоко проникая внутрь, поворачивая и изгибая их, пока не натыкается на что-то, что заставляет Ремуса хватать ртом воздух. В его глазах появляются белые вспышки, а его бедра подпрыгивают от удовольствия. Сириус ухмыляется и довольно урчит в уголок губ Ремуса, ловко добавляя третий палец, заставляя Ремуса низко зарычать, от звука его голоса Сириус жадно прикусывает его нижнюю губу. Когда Сириус убирает пальцы, Ремус едва сдерживает стон от их потери, но уже в следующий момент Сириус принимает позу, приподнимая ноги Ремуса и давая себе доступ между ними. Дрожь пробегает по телу Ремуса, когда он чувствует давление Сириуса на себе, но Сириус замирает и наклоняется к нему, кончики их носов соприкасаются. — Просто... скажи мне, если захочешь остановиться, — говорит Сириус, задыхаясь. Ремус улыбается и целует его, и это все, что ему нужно для того, чтобы двинуться бедрами вперед, медленно, очень медленно толкаясь в Ремуса. Ремус цепляется за руку Сириуса, его тупые ногти впиваются в его кожу. Сириус дрожит над ним, он сильно зажмурил глаза в попытке не двигаться слишком быстро и не причинить боль Ремусу. Что-то растекается в груди Ремуса, подобно теплому свету, когда он дышит через напряжение, заставляя свое тело расслабиться. Когда Сириус входит так глубоко, насколько может, он останавливается и ждет, его глаза все еще закрыты, его нос прижат к щеке Ремуса. Ремус чувствует запах волос Сириуса и слабые нотки пота, собачьей шерсти и чего-то соленого, похожего на карамель. Это опьяняет и вызывает у него головокружение, и когда Ремус не может больше терпеть, он двигает бедрами, вызывая стон из губ Сириуса, побуждая того двигаться. Сириус двигается, сначала медленно отстраняясь, а затем снова погружаясь в него, снова и снова, нежными ударами бёдер, которые сводят с ума и заставляют Ремуса бормотать несуразное, а Сириуса — хрипло посмеиваться ему в подбородок. Ремус стонет, когда Сириус начинает ускоряться, его руки хватаются за плечи Сириуса в поисках опоры — ему нужно за что-то держаться и просить о большем, гораздо большем, всегда большем, большем, большем. Он думает, что возможно эти слова действительно сорвались с его губ между тяжёлыми вздохами, но он не уверен. Сириус, кажется, все понимает, его руки обхватывают спину Ремуса и тянут его вверх до тех пор, пока их грудные клетки не сталкиваются вместе, и тогда Сириус начинает вбиваться в него ещё сильнее, срывая тающие с губ Ремуса проклятия и стоны. Ремус не думает, что сможет выдержать этот безумный темп, этот нарастающий жар, бурлящий внутри него. Он что-то хочет, но не может понять, что именно, потому что разве у него уже не есть все, что нужно, прямо здесь, в его кровати, в его объятиях? Как раз в момент этих раздумий рука Сириуса проскальзывает со спины и тянется вниз, чтобы крепко обхватить его член, поглаживая в такт каждому толчку, и Ремус почти на грани, что-то дикое звенит в его ушах. Сириус покусывает кожу у основания шеи Ремуса там, где она переходит к плечам, его зубы, как иголки, посылают дрожь удовольствия по позвоночнику Ремуса. Сириус поворачивает бедрами, совсем чуть-чуть, задевая великолепный комок нервов, и Ремус кончает, изливаясь в руку Сириуса и на собственный живот, все мышцы его тела сокращаются и сжимаются. Сириус стонет напротив Ремуса, выпускает его из рук и дает ему упасть обратно на кровать, наклоняется над ним и отпускает себя, — его бедра бьются о бедра Ремуса с такой силой, что это сводит последнего с ума от желания. Губы Сириуса смыкаются с его губами, и со стоном, который Ремус жадно проглатывает, Сириус кончает, его движения замедляются, и затем, наконец, замирают. Спустя одно долгое мгновение Сириус отстраняется, рухнув на кровать, все еще наполовину оставаясь лежать на Ремусе, подобно самому тёплому одеялу. Он тяжело дышит напротив его лица и шеи, и Ремус приподнимается, убирая мокрые от пота волосы с его влажного лба, мягко целуя его. Сириус открывает глаза и улыбается Ремусу какой-то загадочной улыбкой. — Я люблю тебя, — говорит он задыхающимся шепотом. — Я знаю, что это самое банальное, что может сказать человек после секса, но это правда, не только сейчас, но и всегда. Ремус смотрит в его слишком яркие серые глаза, затем обхватывает его руками и притягивает к себе. Сириус зарывается головой в подбородок Ремуса, его дыхание согревает кожу на груди Ремуса. — Я знаю, Сириус, — шепчет он. — Я тоже тебя люблю.***
Сириус кричит. Он кричит и царапает грязные отсыревшие каменные стены, пока его пальцы не начинают кровоточить, а ногти не становятся тупыми и неровными, их почти не осталось. Он кричит, кричит и кричит. Он проклинает все и ничего в этом крике. Он кричит до тех пор, пока у него не остаётся сил. Дементоры приходят, когда он затихает, высасывая все ужасные воспоминания, о которых он забыл, и те, которые еще слишком свежи, чтобы когда-нибудь забыть о них. Они снова вырывают крик из его горла, и он падает в углу, пробуя кровь на вкус.***
Ремус просыпается на грязном полу Визжащей хижины, замёрзший и чувствующий себя незащищенным и больным. Он неподвижно лежит, не готовый двинуться и почувствовать боль, которая, как он знает, придет, как только он встанет. В качестве эксперимента, он решает слегка пошевелиться, проверяя мышцы и тело на наличие серьезных травм. Он не чувствует ничего из этого, только едва заметную боль, которая всегда присутствует после полнолуния. На него что-то падает, и он приоткрывает глаза, чтобы увидеть кожаную куртку, накинутую на нижнюю часть его тела. Не двигая головой, он оглядывается вокруг и видит Сириуса, сидящего на небольшом расстоянии от него, с зажженной сигаретой, болтающейся в руках. Одна из его ног подтянута к груди, другая лениво вытянута перед ним, каблук его ботинка почти касается Ремуса. Его лицо, мрачное и задумчивое, наполовину погружено в тень. Он выглядит сломленным. Ремус зажмуривает глаза, вспоминая, почему Сириус сейчас здесь. Накануне вечером его друзья впервые присоединились к нему, их анималистические формы были здесь, чтобы следить за всем происходящим и составить волку компанию. Джеймса и Питера нет, и он гадает, почему, пока ему не приходит в голову одна мысль, и в животе не оседает щемящее чувство. Должно быть, это конец. Они все увидели его трансформацию, столкнулись лицом к лицу с монстром, в которого Ремус превращается каждый месяц, и они больше не могут делать это дальше. Они не смогут продолжать дружить с ним, их дружба всегда была обречена на провал, Ремус это знает. Они оставили Сириуса, чтобы сообщить об этом, зная, что Сириус может быть прямолинейным и легко сказать об этом ему в лицо, в то время как двое других не смогли бы подобрать слов и стояли запинавшись. Ремус понимает, он все понимает, но это не останавливает боль, подбирающуюся к его сердцу, и его легкие сжимаются от потери одних из лучших людей, которых он когда-либо знал. — И так проходит каждый раз? — тихо спрашивает Сириус, и, конечно, он знает, что Ремус не спит. Сириус всегда каким-то образом знает все о Ремусе, причем чаще всего раньше, чем сам Ремус это понимает. Ремус поднимается в сидячее положение, тяжело опираясь на стену позади себя. — Что именно? — отвечает он, сглатывая желчь, поднимающуюся в горле. Сириус смотрит на него глазами полными ужаса и сострадания. — Боль. Крики, — говорит он шепотом, его голос срывается на последнем слове. Ремус не говорит ничего, глядя вместо этого на пыльный пол, и Сириус, кажется, понимает его, пододвигается ближе, пока не прижимается к нему, и без лишних слов предлагает сигарету. Его рука опускается на плечи Ремуса, и Ремус понимает, что ошибся. Они не бросают его, им наплевать на зверя внутри, по крайней мере не в том смысле, в котором Ремус этого боялся. Сириус аккуратно сжимает его плечо, и Ремус поддается изнеможению, позволяя ему взять над собой верх и засыпая под боком у Сириуса. Сириус осторожно убирает сигарету из его рук и остается в своём положении, наблюдая за тем, как Ремус крепко спит в его объятьях.***
— Убирайся. Ремус смотрит на него через всю комнату, его лицо лишено эмоций, но в глубине его карих глазах вспыхивает что-то, что грозит сломить решимость Сириуса. Ремус снова открывает и закрывает рот. Слова повисают между ними, невысказанные, болезненные и пылающие всем тем, что когда-то было между ними, но теперь кажется потерянным навсегда. — Сириус, я... я не тот, кем ты меня считаешь, — тихо говорит Ремус, не сводя глаз с Сириуса. — Я не шпион. Не делай этого. Не настраивай их против меня. — Уходи! — рычит Сириус, прежде чем клейкая лента, едва скрепляющая кусочки его души воедино, разойдется и он распадётся на части. Ремус вздрагивает, его взгляд становится жестким. Он ничего не говорит, отворачивается от Сириуса, на его лице ясно читается ярость. Он нагибается и берет в руки свою небольшую сумку, поворачивается спиной и выходит за дверь. Сириус притворяется, что теперь все стало лучше, говорит себе, что им гораздо безопаснее от того, что он сделал. Он не понимает, почему не верит в это.***
Двигатель завывает рядом с Ремусом, когда Сириус поворачивает руль, мотоцикл рычит под ним, как разъяренный зверь. Сириус лучезарно улыбается, ветер растрепал его длинные волосы, щеки раскраснелись от возбуждения. — Запрыгивай, Лунатик, — зовет Сириус сквозь рёв мотоцикла. — Джеймс сказал, что он первым прокатиться на нем, но он мудак, и я сказал ему, что он дождётся своей очереди только после тебя. Ремус очень долго смотрит на Сириуса, так долго, что Сириус наклоняет свою голову вперёд, как бы проверяя, действительно ли Ремус все еще функционирует на интеллектуальном уровне. — Ремус, — неуверенно произносит Сириус. Ремус моргает. — Прости, — говорит он. — Я просто пытаюсь понять, почему ты решил, что сможешь затащить меня на эту штуку. Нет уж, спасибо. Лучше прокати Сохатого. Мне и здесь хорошо. — О, да ладно, Лунатик, — хнычет Сириус. — Будет весело, вот увидишь. У меня есть для тебя сюрприз. — Если твой сюрприз состоит не в том, что эта штука производит шоколад из своей выхлопной трубы, то мне не интересно. Сириус ухмыляется и достает из кармана плитку, купленную в Сладком королевстве. Ремус отчаянно вздыхает и тянется за шоколадкой, но Сириус отдергивает руку и дразняще размахивает ею. — Нет, нет, — укоризненно говорит он. — Ты получишь это только после того, как прокатишься со мной. Ремус стушевывается, размышляя о том, что ему важнее — жизнь или шоколад, который Сириус держит в своих руках. Как ни удивительно, шоколад побеждает, и Ремус сдается, перекидывая ногу через заднее сиденье мотоцикла, пока Сириус радостно ликует. — Держись крепче, Лунатик! — с энтузиазмом кричит он, заставляя двигатель еще раз взреветь, прежде чем помчаться по тихой, безлюдной улице. Сириус едет прямо по направлению к зданиям впереди них, не демонстрируя намерения свернуть с пути, и Ремус чувствует, как паника впивается ему в горло. — Поворачивай, Сириус. Поворачивай! Смех Сириуса льется через его плечо, уносясь по ветру, когда мотоцикл набирает высоту и поднимается в воздух, взмывая высоко над верхушками зданий, в которые, как Ремус был уверен, им суждено было врезаться. Ремусу хочется зажать Сириусу уши, но он настолько ошеломлен от происходящего, что вместо этого просто изумлённо смотрит по сторонам от них, крепко держась за Сириуса, когда они отрываются от земли. — Ты заколдовал его? — в шоке кричит Ремус. — Это незаконно, Сириус! Сириус снова смеется. — Как и стать анимагом на пятом курсе обучения в Хогвартсе, но ведь все обошлось, да? Ремус в ужасе стонет, и Сириус поворачивается, чтобы посмотреть на него, улыбка на его лице ярче, чем звезды над их головами, его волосы развеваются по ветру, как беспорядочные струйки черного дыма. — Просто наслаждайся, Ремус, — приглушённым голосом говорит он, и Ремус удивляется, что слышит его так же ясно, как если бы они лежали рядом в их постели. — Я же говорил тебе, не так ли? Ремус ждет, зависнув над его словами так, как будто они важнее всего на свете. Улыбка Сириуса расширяется до зубов, когда их глаза встречаются. — Приключения, — легко и просто говорит он, обнимая его одной рукой, а затем возвращая ее на руль, и смотрит вперед с решимостью и энтузиазмом. Ремус наклоняется, крепко сжимая его в своих руках, вдыхая запах кожи и карамели, из которого состоит весь Сириус, и это почти причиняет ему боль. Пока они летят по прохладному ночному небу под облаками, он думает, что есть вещи и похуже, чем умереть на летящем мотоцикле, потому что любовь всей твоей жизни держит в заложниках твой шоколад.***
Когда Сириус падает сквозь занавес Арки смерти, Ремус чувствует, как его душа уходит вместе с ним. Это происходит так быстро, что Ремус не успевает ничего сделать. Их глаза встречаются на долю секунды, и в этом взгляде заключено так много слов, которых больше никогда не произнесут вслух. Все снова пропало. Ремус потерял все. На этот раз он никогда не сможет оправиться, он знает, что просто коротает время, пока Сириус снова не вернётся к нему, с сияющей улыбкой на лице, своими слишком серыми глазами и такой любовью, которую невозможно выразить словами и предложениями. Гарри проносится мимо него, и Ремус протягивает руки, хватая и удерживая его, не давая сделать то, что Ремус так хочет сделать сам. И прямо так он потерял все. Сириуса больше нет. Без него Ремус — лишь зияющая пустота.***
— Ты всегда оскорбляешь людей при первой встрече? — спрашивает мальчик с яркими карими глазами и слишком длинной копной волос в углу вагона. Сириус ухмыляется. Впереди его ждёт столько веселья.