Я рядом

Снег стелиться в даль, накрывая белой простынёю всё живое. Пронзительный крик доноситься из ветхого здания и звук свалившейся плитки, что подняла пыль за собой. Тишина, тишина которую никто бы не хотел услышать вовсе. Из-под каменного креста течёт алая жидкость. Отчаяние берёт своё. Кулаки самовольно бьют по плите, желая разбудить тело под ней. Оставшись без надежды, я плача, падал на ступени и разбивал свои колени, но мне и так хватало боли. Ты всегда напоминал мне солнце, солнце именованное как Цезарь Цеппели. И всё я помню до мелочей: твою улыбку, взгляд очей. Твой голос словно вдохновение. Все образы проходят перед взором. И что теперь? Солгу в очередном ответе, если скажу, что мне плевать. Теперь ты мне не станешь отвечать. Твоё молчание пыл мой поумерит и тишина всё нагнетает. Упав, кричу я в никуда и больше ценности эмоций я не вижу. Теперь я жажду лишь одно, может слишком многого. Одно и то же я во снах безлетно вижу, и вижу я тебя. Я женился, женился на Сьюзи. Она хороша и добра, но всё равно я чувствую пустоту, которая клеймит годами. И зиму я воспринимаю по новому, она холодна, но теплее, чем ты. Я всё прихожу на твою могилу и стою, не зная чего жду. Здесь люди бросались дурными словами, виня тебя и считая всегда, что правы они. Потом тишина и минута печали. У меня есть замечательная дочь Холли, сейчас ей не здоровиться. Мы с моими новыми друзьями собираемся ехать в Каир за её «лекарством». Я никогда не забуду того, кто за столь короткий срок стал мне самым близким другом. Возможно, я как и все вовек окован кандалами памяти, что лишь пленят меня.

***

Джозеф вскочил с больничной койки, прерываясь на сиплый вскрик. Всё ещё глубокая ночь, только полумесяц-фонарь освещал комнату через приоткрытое окно. Лицо намокшее, то ли из-за выступивших слёз, то ли из-за пота. Шатен прикрыл глаза правой рукой, стараясь отдышаться. На соседней кровати развалился итальянец, недоумённо смотря на ДжоДжо. Цеппели порвал голосовые связки во время последнего боя, связи с чем практически всегда предпочитал молчать. Были и другие повреждения, но они менее серьёзные. Расстояние между ними рукой подать, благодаря чему блондин и проснулся. — Цезарь, представляешь, мне приснилось, что ты умер и как проходила моя жизнь после этого. — Начал жаловаться Джостар, зная, что тот не сможет отказаться и будет слушать. Завидев раздражённый взгляд зелёных глаз таким самовольством со стороны Джозефа, добавил: — Ну посмотри на всё это с другой стороны, теперь ты не сможешь меня доставать своим нравоучением. — Невинно пожал плечами Джостар. Не взирая на такую язвительность, ДжоДжо был искренне рад, что это лишь сон, настолько пугающий сон. Тело всё ещё трясло из-за волнения вперемешку со страхом. Цезарь обидчиво надул губы, разворачиваясь спиной к шатену, смотря в окно. Пустой взгляд устремлён в небо, а оно полностью усыпано звёздами. Такая красота, готовая заворожить тебя одним движением. Блондин комплексовал из-за своего голоса. Ох, его прекрасный сладкий голос, превратился в нечто грубое и хриплое. Но, Джозеф словно и не замечал разницы, стараясь вытянуть хоть слово с уст итальянца. Британец удручённо вздохнул, осознав, что ляпнул не подумав, явно задевая гордость Цеппели. — Ты тут все дни в этой дыре просиживаешь, тут же ни девчат твоих, ни твоего излюбившегося вина, не заскучал? — Проигнорировав даже этот выпад со стороны ДжоДжо, тот смерился, что следующий пол дня пройдёт примерно также. Поправив белоснежное одеяло на себе, Джостар постарался провалиться в ненавистное царство Морфея, которое дарило сны всё хуже и хуже, но ему не позволили: — Ты такой мнительный, ДжоДжо. — Надломленным голосом выдавил Цезарь, но в него было вложено столько усилий. Джостар развернулся, желая словить взгляд зелёных изумрудов. Только вот, итальянец продолжал посматривать в окно. — Это вроде бы не тебя плитой чуть не придавило, а ты уже жизнь без меня представляешь. Ты уж извини, но меня придётся ещё долго терпеть. — С трудом проговорил блондин, протягивая руку через небольшое расстояние между ними. Джозеф постарался унять дрожь в теле и ответно взять протянутую руку. Получилось плохо. Непоколебимый озноб остался, внушая Джостару, что он показывает себя слишком слабым, но Цеппели ни слова не сказал, лишь улыбнувшись. Пришлось воспротивиться желанию притянуть итальянца к себе на койку и обнять так крепко, чтобы тот не смог уйти.