☠ ☠ ☠
С мягкой, покрасневшей после горячего душа кожей мрачный образ сочетается плохо. Тэхён сурово взирает на собственное отражение в большом зеркале, расположив руки по краям раковины. Крохотные капли воды с невысушенных серых волос стекают к лопаткам — края майки темнеют. Он выпрямляется медленно; с усилием проводит подушечкой большого пальца по губам, будто стирая с них что-то; тянет уголок в сторону, имитируя оскал; цокает языком. Получается... странно. Он пробует снова, несколько раз, наклоняя голову, сменяя угол, выражение лица, но результат его не удовлетворяет. Он выглядит скорее несуразно, нежели соблазнительно. — Ты настолько себе нравишься, что застреваешь в ванной, любуясь собой? — раздаётся ехидно из-за спины, и Тэхён едва не подпрыгивает от неожиданности. — Впрочем, есть чем любоваться, не спорю. Обернувшись, он встречается глазами с Бомгю. Его глаза сияют — как практически всегда; Тэхён думает отвернуться, но не делает этого. Некоторое время они молчат — привычно для них обоих; сквозь тишину доносятся приглушённые стенами голоса и шелест стекающей воды. — Тренирую мимику, — отвечает он, потеряв счёт минутам, и возвращается к зеркалу. — Что с ней не так? — участливо интересуется собеседник, в мгновение ока отбрасывая флирт в сторону и становясь заботливым и чутким. Тэхёна никогда не перестанет восторгать талант старшего преображаться. И после такого колдун — он? — Меня беспокоит наш концепт, — признаётся он; Бомгю мычит, приглашая продолжить, и подходит ближе, становясь рядом. — У меня не получается... — он долго подыскивает слово, — быть диким? — Диким? — переспрашивает удивлённо Бомгю. — Но тебе вовсе не обязательно таким быть. Тэхён вздыхает. — Ты же знаешь, — хмурится он, — я не успокоюсь, пока всё не будет выполнено идеально. Я хочу уметь передавать разные состояния, не только светлые и радостные. Мне нужно найти стиль, который подойдёт лично мне и будет соответствовать заданной тематике. — Ну… — Бомгю задумчиво стучит пальцем по губам, после чего тянет их в хитрой улыбке. — В постели ты очень даже дикий. Сугубо моё мнение, конечно, — смеётся он, и младший только закатывает глаза, ничуть не удивлённый: что-то такое он и предполагал. — Хён, — строго обрывает он. Возможно, ещё и чуточку смущённо — совсем немного. Тэхён знает, что умеет быть страстным и властным, у него это в крови; но почему же так неловко-приятно слышать подтверждение? — Я серьёзно, — взгляд старшего вновь меняется. — Я тоже. Не предлагаешь же ты мне перед каждым выступлением… — не договаривает он, уставившись на Бомгю через отражение в зеркале. Тот пожимает плечами. — Почему нет? Боишься увлечься? — издевается — Тэхён совершает резкий выпад, не намереваясь задеть, только припугнуть; старший моментально отскакивает, очевидно, будучи готовым к такому развитию событий, и хохочет весело. Раздражающий и в то же время чарующий. Он понимает, что залип, когда хён делает шаг ближе и вдруг накидывает на влажную тёмную макушку полотенце. — Хочешь знать, что действительно «дико»? — щебечет тот, подступая ещё ближе — Тэхён осязает жар тела и дыхание, опаляющее кожу. — Видеть тебя полураздетым, с покрасневшими скулами и мокрыми волосами, — голос срывается на хриплый шёпот; горячая ладонь обводит изгиб шеи, большой палец давит на кадык и челюсть — весь воздух словно ударом выбивает из груди, Тэхён не успевает даже подумать, как с готовностью приоткрывает рот, ожидая ощутить скользящее давление на языке, и только запоздалым эхом удивляется собственной покорности. — Что делает диким уже меня, — лёгкий рык и щелчок клацнувших возле уха зубов; прикосновение тает, исчезает, оставляя его ни с чем — проклиная одногруппника всеми культурными и не очень словами, Тэхён торопится выпутаться из мягкого ворса наброшенной на него ткани: он не совсем уверен, что собирается сделать в следующее мгновение после освобождения, но точно не даст подлецу уйти безнаказанным. Однако к моменту, как он снова обретает зрение, Бомгю, словно не случилось ничего необычного, дружелюбно хлопает его по спине и, весело насвистывая под нос, уходит вглубь помещения, где принимается раздеваться. В коридоре Субин громко окликает Тэхёна; он медлит, колеблясь, как поступить — Бомгю, не обращая на него никакого внимания, принимается стягивать домашние штаны, и макнэ наконец решается: небрежно сложив чужое полотенце, кидает его к раковине и, не оборачиваясь, покидает ванную.☠ ☠ ☠
Отброшенный далеко к стене телефон разражается рядом уведомлений, вибрируя слишком часто для поздней ночи — Тэхён с непониманием смотрит на медленно крутящееся вокруг собственной оси устройство. Завершив с упражнением, он откладывает гантели на место, встряхивает руками, приводя конечности в чувство, и поднимает его — возле иконки общего чата высвечивается число непрочитанных сообщений. Мягкая улыбка трогает губы: Хюнин, потеряв своего соседа, достаёт всех, выясняя, куда тот запропастился, Ёнджун ругается, прося перестать спамить и просто позвонить Тэхёну, высказывая предположение, что младший банально застрял в зале, а Бомгю грозится не смыкать глаз, пока драгоценный макнэ в целости и сохранности не вернётся в кровать. Испытывая досадливый укол вины, что вынудил Хюнина волноваться, Тэхён быстро печатает ответ, прося парней не беспокоиться и идти спать — он намерен заниматься до потери сознания, чтобы наконец свалиться на подушку в изнеможении и отключиться до самого утра, избежав таким образом встречи с дьяволом; о последнем, разумеется, он умалчивает. Кай присылает ряд грустных рожиц, статус Ёнджуна меняется на «не в сети», а телефон на ладони вдруг принимается вновь дрожать — Тэхён чуть не роняет его от неожиданности, читая высветившееся имя того самого дьявола. Он не понимает, зачем мог ему понадобиться; но нет иного способа узнать ответ, кроме как принять вызов. — У тебя всё хорошо? — раздаётся в динамике низкий голос. — Да, хён, — он сглатывает и отворачивается от зеркал: тяжело врать, смотря самому себе в лицо. — Всё в порядке. Извини, что заставил волноваться. Ты почему не спишь? — пытается он перевести тему. — Да вот без тебя что-то не спится. Это не похоже на шутку или уже ставший обыденным флирт — растерявшись, Тэхён молчит в микрофон, как и его собеседник, и буквально ощущает на плечах давление повисшей тишины. — Мне прийти? — разрывает затянувшуюся паузу. — Не нужно, — поспешно отказывается он, уставившись на носки кроссовок; не успевает продолжить, как Бомгю спрашивает прямо: — Ты не хочешь меня видеть? Шумный вздох наверняка был слышен на том конце провода; Тэхён нервно убирает волосы со лба. — Это не так, — осторожно, словно опасаясь задеть триггер и спровоцировать взрыв; впрочем, общение со старшим всегда похоже на прогулку по минному полю. — Тогда в чём дело? — в интонации проскальзывает то ли досада, то ли разочарование — сложно судить. — Какого чёрта ты в последнее время так странно себя ведёшь? — Я и раньше посещал зал, если ты забыл, — фыркает Тэхён, испытывая внезапную волну раздражения: почему он должен оправдываться? — Но не в три часа ночи! — спорит тот, и следом становится различим шорох — как если бы говорящий рылся в шкафу или ящике стола. — Почему тебя это вообще беспокоит? — от усталости получается резко: он не хочет огрызаться, но и посягательства на свою личную жизнь терпеть не намерен. — «Почему»? — о нет, этот тон Тэхён знает слишком хорошо: он означает, что впереди его ждёт длинная и эмоциональная тирада с перечислением всех эпизодов, когда он оказывался неправ (или же когда Бомгю наотрез отказывался признавать его правоту), и аргументов в пользу оппонента; бесконечный монолог, прервать который способен только мудрый и авторитетный Ёнджун. Это неизменно перерастало в жаркий спор, потому как ни один из них не собирался уступать, и обычно Тэхёну приносили странное удовольствие их яростные дискуссии, но сейчас он не готов ни физически, ни морально — поэтому бросает небрежное «мне нужно заниматься» и завершает звонок. Грубо, но что поделать. Остаётся лишь надеяться, что хён уже достаточно вырос, чтобы успокоиться и предоставить людям возможность самим решать свои проблемы. Он понимает, что никогда ещё так не ошибался, когда читает в строке уведомлений новое сообщение из общего чата: Бомгю просит у Хюнина прощения за то, что собирается прибить его соседа. Что же, это было действительно наивно. Убирая телефон, он возвращается к прерванным упражнениям: передышка и так вышла слишком долгой. Из головы, занятой подсчётом выполненных подходов и сохранением темпа, постепенно улетучиваются все мысли о состоявшемся диалоге — в душе поселяется столь желанный покой, смешанный с приятной болью: руки свои завтра он чувствовать не будет. Робкий писк электронного дверного замка вырывает его из транса: он хмурится, но не удостаивает вниманием ни заплетающиеся шаги, ни серую фигуру. Помятый и явно усталый, но всё ещё стойко держащийся на ногах Бомгю потирает лицо и зачёсывает пушистые волосы за уши. — Ты же не рассчитывал, что я оставлю это просто так? — хрипло ворчит он, пряча смачный зевок за ладонью и запихивая кулаки в карманы толстовки. — Я рассчитывал, что ты ляжешь спать, — Тэхён с усилием выталкивает слова из груди, не прерывая выполнение упражнения, — и мы всё обсудим утром, на свежую голову и тщательно обдумав. — Так неинтересно, — ноет Бомгю, снова зевая, вздрагивая всем телом, стремясь прогнать сонливость. — Зануда, — бормочет он, прислоняясь к стоящему поблизости тренажёру. Разморённый, тёплый, мягкий, в несерьёзной мешковатой одежде — он буквально провоцирует зверя, и Тэхёну приходится крепче стиснуть зубы, чтобы не поддаться: рано или поздно тому надоест слоняться без дела и он уйдёт. Он предполагает, что старший выкатит возмущённую тираду, развяжет спор, но ничего из этого не происходит: Бомгю молча наблюдает за ним (Тэхён отчаянно отмахивается от ощущения, словно его раздевают взглядом), периодически клюёт носом и трёт веки; его дивные, красивые глаза закрываются, но как только Тэхён решает, что тот задремал, очередное шевеление и звучный зевок дают отчётливо понять, что столь легко танцор сдаваться не намерен. В конце концов он выпрямляется, разминает шею, неловко прыгает, пытаясь сбросить с себя усталость, бестолково гремит тренажёрами, маясь от скуки — макнэ не выдерживает. — Иди спать, — приказывает он. — Мы не договорили, — упрямится тот, вяло ковыряя металлическую конструкцию и дуя губы; Тэхёна почти сбивает с ног захлестнувшая волна нежности по отношению к нему, такому дурашливому и безмерно милому. Это вообще нормально — испытывать нечто подобное к своему ровеснику, коллеге? — Так договаривай, — пожимает он плечами, стараясь звучать по-прежнему холодно, и кладёт гантели на место. Следующим по списку идёт упражнение на пресс: поправив сбившуюся майку, он садится на пол, намереваясь зафиксировать ноги под каркасом одного из тренажёров, однако замечает приближающегося Бомгю — тот опускается на колени, приминая облачённые в сетчатую ткань кроссовок ступни своим весом, и проводит горячими ладонями по обнажённым голеням. От столь простого, ничего не значащего жеста Тэхёна охватывает полноценная лихорадка: он слишком сильно хочет почувствовать на себе его руки. Проклятье. Игнорируя то сокращающееся, то увеличивающееся расстояние между ними, Тэхён принимается выполнять подходы. — Меня беспокоит всё, что с тобой происходит, — Бомгю нарушает установившееся молчание. — Если ты забыл, — ну да, куда же без ядовитой цитаты. — А ещё я не припоминаю, чтобы за тобой водилась привычка посреди ночи зависать в спортзале. — Люди меняются, — пыхтит он, не смотря на собеседника. — И что же так изменило тебя? — не уступает тот, подаваясь вперёд, отчего они едва не сталкиваются лбами. — Что не позволяет тебе спокойно вернуться в вашу с Каем комнату и наконец дать телу отдохнуть, а не истязать его бессмысленными нагрузками в столь поздний час? — Бомгю пристально следит за чужой мимикой. — Я достаточно часто занимался с тобой, чтобы знать, что перегрузки не ведут ни к чему хорошему. Прекрати себя мучить, — требует он, улавливая момент и со злым отчаянием толкая Тэхёна в плечи — тот сопротивляется, не давая себя опрокинуть. От усердия Бомгю привстаёт на коленях, тем самым окончательно лишая чужие ноги давления, отчего макнэ теряет равновесие и падает на спину; оставшийся без опоры возмутитель спокойствия с тихим испуганным возгласом устремляется за ним. Тэхён безуспешно пытается угомонить колотящееся в грудной клетке сердце — оно стучит так громко, кажется, только глухой не услышит, — и просверливает недовольным взглядом дыру в нависшем над ним парне. Ему хорошо знакомо это их положение: оно имело место всего пару раз, но он прекрасно помнит полумрак их старой спальни, длинные пряди, щекочущие шею, щедрые поцелуи на коже; Бомгю обладает даром прогонять застрявшие в глотке тоску и боль уже одним только своим присутствием. — Что тебя беспокоит? «Ты». Тэхён закрывает глаза: он не хочет выглядеть нуждающимся, даже если это действительно так. Он должен решать свои проблемы самостоятельно: одно дело, когда ты дебютируешь, не успев разобраться ни в себе, ни в окружающих, а потому боязливо тянешься к самому близкому человеку в поисках защиты и поддержки, и другое — когда по всем меркам ты уже взрослый и от тебя ждут логичных поступков и взвешенных решений. В конце концов Бомгю не всегда будет рядом, как бы страшно это ни было осознавать. — Позволь мне тебе помочь, — шепчет демон, наклоняясь ниже — Тэхён не видит, но осязает: лохматая чёлка задевает его ресницы, чужое дыхание застревает на губах. — Ведь я могу. — Как самонадеянно, — хмыкает он, решаясь посмотреть в лицо напротив. Он и раньше, ещё с самой первой встречи находил Бомгю завораживающим: в его внешности всегда было что-то привлекающее внимание и располагающее — поразительное сочетание генетики, возраста и культуры; но со временем, видя на этом самом лице совершенно разные эмоции — улыбку, коварную и искреннюю, слёзы грусти и счастья, румянец, от холода или болезни, ссадины, искусственные и настоящие, замечая так близко мелкие морщинки и неровности и не испытывая ни капли отторжения, — Тэхён пришёл к выводу, что именно в этом и заключается красота: не только Бомгю, но любого человека. Однако он соврёт, если скажет, что не разглядывал именно его черты чаще прочих. — Ладно, — сдаётся тот и разочарованно выдыхает, собственнически садясь на чужие бёдра. — Не настаиваю. Пошли спать, — просит он куда мягче — не предпринимая, впрочем, попыток слезть. Тэхён смаргивает наваждение и нервно смеётся: — Что, вот так прямо? — Дурак, — улыбается Бомгю, шутливо ударяя его ладонью. — Если бы я звал тебя переспать, кровать была бы последним местом, которое я предложил, — признаётся он. — Это уже слишком банально для нас. Очевидно, усталость берёт верх над логикой — иначе Тэхён не может объяснить, зачем спрашивает: — А что тогда? На самом деле он не хочет знать. Не хочет же? Бомгю кусает губу, пряча озорную ухмылку. — Ну, — решительно начинает он, — что насчёт зала? Тебе ведь нравится здесь, — и испытующе взирает сверху вниз. Не дождавшись реакции от тупо уставившегося на него с приоткрытым ртом младшего, он продолжает уже менее уверенно. — И тут много зеркал. Мне показалась заманчивой идея увидеть всё… с иного ракурса. Он пристыженно затихает, неверно трактуя повисшее молчание; Тэхён же в свою очередь банально не находит слов: что он должен сказать? Что восхищён его фантазией, стремлением экспериментировать и пробовать новое? Что тронут тем, как даже в такой ситуации Бомгю беспокоится о нём и его интересах? Ведь наверняка сам он предпочёл бы что-то более… комфортное. — Я точно не это ожидал услышать, — медленно произносит он и, дабы подбодрить напрягшегося парня, заодно кладёт руку ему на колено, — но не могу не согласиться. Это срабатывает: Бомгю расслабляется и даже демонстративно фыркает. — А что ты ожидал? — Не знаю. Я думал, ты выберешь нечто… экстравагантное. Пляж, например, — выдаёт он первое, что приходит на ум, и вздрагивает, видя, как загораются глаза напротив. Зря он это ляпнул. — Чересчур романтично для меня, но! Теперь я захочу попробовать. К тому же, ты обещал мне свидание с пикником под звёздами. Я помню! И всё ещё жду, — он скалится и кладёт руки Тэхёну на грудь, ненавязчиво оглаживая её, задевая пальцами складки ткани и растягивая ту в разные стороны. Тэхён нервно сглатывает: он тоже отлично помнит, как во время трансляции наивно и от всего сердца предложил хёну однажды заказать еды и устроить пикник на пляже, откуда были бы видны звёзды, так обожаемые старшим; вот только о каком свидании речь? Они ведь не встречаются. Они и не могут: их время, чувства, жизни — не принадлежат им; голоса, внешность, тела, мысли — всё это лишь товар на полке ненасытной шоу-индустрии. — А больше ничего не хочешь? — отшучивается он и старается не обращать внимание на ласку — но с позором проваливается, когда тёплые ладони скользят выше, и Бомгю наклоняется; рефлекторно Тэхён смещает руку к его пояснице — и задыхается от того, с какой готовностью и отзывчивостью тот прогибается: невыносимо упрямый, но податливый до ноющей боли в костях — для него одного. Он надеется, что одного. — Хм, — задумчиво мычит тот, пальцами очерчивая контуры его лица. — Хочу. Хочу, чтобы потом мы сняли номер в отеле на берегу реки Хан, под самым небом, и занимались любовью с видом на ночной переливающийся огнями город, — шепчет он, заглядывая в глаза и улыбаясь: отчасти хитро, отчасти искренне. Тэхёну не составляет труда вообразить и сверкающий неоновыми красками Сеул, и панорамные окна, и путающегося в простынях, переплетающего смех со стонами Бомгю в полумраке комнаты — слишком красиво, чтобы быть правдой, чтобы быть исполнимым. Как и слово «любовь»; но он решает уступить хотя бы в такой мелочи и не спорит, не желая, чтобы его опять нарекли занудой. — И после этого романтик — я? — вскидывает он бровь, мягко оглаживая талию, не подразумевая ничего особенного: стремясь просто ответить на заботу и ласку, коими старший так щедро его окружает. Тэхён не очень хорош в прикосновениях, это не его язык — но Бомгю никогда не жалуется, так что, вероятно, всё в порядке. — Именно. Позволю себе напомнить, что буквально минуту назад я предложил тебе взять меня на жёстком полу в тренажёрном зале. Как-то не вяжется с романтикой, не находишь? — Ещё раз: как мы к этому пришли? — хмурится Тэхён, и Бомгю принимается задорно хихикать: вся серьёзность мигом улетучивается, и приходится приложить усилия, чтобы вернуться в реальность. — В любом случае, — вздыхает он, — ты хочешь спать, мне не помешало бы принять душ, и нигде поблизости нет необходимого инвентаря, — перечисляет он, убеждённый в неопровержимости собственной аргументации. Пора бы уже знать, что с Бомгю не бывает так просто. — Тэхён-а, — фамильярно зовёт тот, и на его лице отражается недовольство. — Я ни капли не сомневаюсь в твоих интеллектуальных способностях, но, прости, иногда ты бываешь таким идиотом. — Ха? — всё, на что способен его опешивший мозг в данную минуту; он беспомощно наблюдает, как Бомгю выпрямляется, лезет в карман толстовки и бросает ему на грудь презервативы и крохотную упаковку лубриканта. Тэхён пялится на них, будто впервые — хотя неоднократно видел их раньше, в комнате старшего, где они всегда закрывались. На контрацептивах указан его размер — голову пронзают воспоминания о самой первой и единственной ночи, когда Бомгю был сверху; позже, неся чепуху про возраст и выносливость, он добровольно уступал ведущую роль ему, и, кажется, такое положение дел вполне устраивало обоих. Когда Тэхён повредил руку, они обнаружили, что старшему нравится оседлание: Бомгю управлял процессом, доставляя себе удовольствие так, как ему хотелось, а младшему не приходилось напрягать травмированную конечность. Тэхён и готов был занять позицию принимающего, хоть она не совсем сочеталась с его собственными представлениями о себе, но он доверял Бомгю — а тот отнекивался, убеждая, что всё нормально, и у макнэ не было причин сомневаться в его словах. — Ты прав, — низкий голос вырывает его из тумана прошлого, — я устал и чертовски хочу спать, — признаётся Бомгю, ловя его взгляд. — Но куда сильнее я хочу тебя, и мне плевать, насколько ты пропотел — тебе так или иначе после придётся идти в душ, так не трать же время. К тому же, это лишь ещё больше заводит, — хмыкает он и приникает губами к горлу, собирая ими остывшую влагу. Тэхён едва сдерживается, чтобы не взвыть: боже, как Бомгю с его обманчивым невинным амплуа умудряется быть настолько извращённым? — До чего же ты… — он давится воздухом, когда чувствует скольжение мокрого языка, как самый кончик давит на ярёмную ямку — сердце против воли заходится в агонии, а кровь переполняет адреналин. — Грязный? — помогает Бомгю — Тэхён не видит, но ощущает его самодовольную усмешку. — Слышу от того, кто ночами выстанывает моё имя. — И не мечтай. — Хочешь сказать, малыш Кай мне соврал? — наигранно-отстранённо интересуется он. Всё возбуждение как рукой снимает. — Что? — Тэхён опирается на локоть, чтобы приподняться. — Не вини его, — смеётся Бомгю, поправляя на нём майку. — Он уточнял, не рассорились ли мы, потому что, по его словам, ты метался и звал меня. Ребёнок предположил, что я душил тебя во сне, — ухмыляется он недобро. Переварив услышанное, Тэхён страдальчески закрывает лицо и падает обратно на спину. — Чёрт тебя подери, Кай, — хнычет он и дёргается, когда в ключицу бесцеремонно впиваются зубы. — Нет, детка, — воркует Бомгю, зализывая место укуса: следы оставлять нельзя, но если совсем чуть-чуть, то можно, закрасить их не составит труда. — Ты будешь стонать только моё имя, — ладони забираются под одежду, подхватывают края и задирают вверх, принимаясь обводить контуры проступивших рёбер. — Хватит с меня того, что ты спишь с Хюнином чаще, чем со мной, и способен не моргнув поцеловаться с ним. Мне ты себя целовать запрещаешь, — ворчит он, намеренно задевая соски на чужой, неровно вздымающейся груди. — Во-первых, я не сплю с ним в этом смысле, — спорит Тэхён, отчаянно пытаясь сохранить остатки самообладания и безобидно пиная Бомгю коленом. — Не преувеличивай. А во-вторых, я ни за что не стану с ним целоваться. Ты что, ревнуешь меня к Каю? — Тебя? Нет, — лениво отмахивается Бомгю, после чего кладёт руку младшему на челюсть и проводит большим пальцем по крупным губам. — А твои губы — очень даже. Ты так печёшься о них, но совершенно не даёшь целовать, — абсолютно по-детски ноет он; Тэхён закатывает глаза и клацает зубами — Бомгю успевает одёрнуться и смотрит с возмущением. — Потому что ты искусаешь мне их так же, как свои собственные, — и это лишь часть правды: для него поцелуй — весьма интимный жест, который буквально означает признание. У них нет на это права. Определённые границы обязаны быть соблюдены, и, стоит отдать Бомгю должное, он уже много лет покорно соблюдает их — хоть это не мешает ему канючить из раза в раз. — Верно, — сдаётся тот, — поэтому вместо этого я буду кусать тебя в остальных местах, — он целится на шею, но сильные руки Тэхёна останавливают его — Бомгю охватывает дрожь от осознания мощи младшего. — Хён. — Да? — Если ты не перестанешь, я правда не буду сдерживаться, — взгляд Тэхёна темнеет, а во рту у Бомгю скапливается слюна — которую он старается незаметно сглотнуть. — Милый, я вообще не понимаю, зачем ты это делаешь, — честно признаётся он, моргая, — когда я сам пришёл к тебе и в течение последних двадцати минут, или сколько мы здесь уже ходим вокруг да около, уговариваю меня взять. Я очень советую тебе сделать правильный выбор и трахнуть меня наконец, пока Хюнин действительно не поверил в то, что я убил его соседа, и не отправился на наши поиски. Боюсь, он может захотеть съехать, — Бомгю вскидывает бровь — Тэхён прыскает со смеху. — А если ты откажешься, мне придётся и впрямь задушить тебя и надругаться над твоим сексуальным трупом, — угрожает он, предпринимая ещё одну попытку приблизиться. Он чувствует усилившуюся хватку на собственных плечах и закинутую на пояс ногу — после чего теряется в пространстве и через секунду обнаруживает себя уже лежащим грудью на полу: он слегка ударяется подбородком и ойкает, борясь с приступом головокружения. В зеркале он видит Тэхёна, расположившегося на нём с победоносной ухмылкой и держащего его руку заведённой за спину. Бомгю не вырывается — знает, что бесполезно; вместо этого рассматривает явившуюся взору картину — замечает, как Тэхён проезжается по его ягодицам, имитируя проникновение, и уголок губ самопроизвольно тянется в сторону, придавая чертам лица дьявольское выражение. Макнэ всё же снисходит до того, чтобы отпустить заложника; Бомгю переворачивается, садится, прильнув, и требовательно дёргает вверх край одежды — младший позволяет снять её с себя, и, не разрывая зрительный контакт, Бомгю прижимается губами к оголённому торсу. Тэхён вплетается пальцами в рыжие волосы: внешне он остаётся спокойным и беспристрастным, но Бомгю отчётливо видит вспыхнувший в тёмных зрачках огонёк и, улыбнувшись, продолжает покрывать медленными поцелуями стягивающую рёбра кожу, обводя языком контуры накачанного пресса — за минувшие годы тело младшего сильно изменилось, но Бомгю любил его и раньше, когда оно ещё принадлежало хрупкому мальчишке с потрясающим голосом и чудесными глазами. Дело не в том, что теперь по парню можно учить анатомию — это просто Тэхён, с его громко стучащим, взволнованным сердцем, широкими скулами, невысоким ростом (и не в меру высокими амбициями), очаровательной улыбкой и шикарной задницей, прелесть которой не способны затмить даже мешковатые спортивные штаны. Да и если он вдруг вырастет до двух метров, прекратит посещать зал, сорвёт голос или сделает пластическую операцию, для Бомгю он хуже не станет: главное, что это всё ещё будет его драгоценный, доверчивый и солнечный макнэ. — Эй, — зовёт он, размазывая смешавшуюся с каплями пота слюну по животу — Тэхён щекочет его ухо, показывая, что слушает, — хочешь, я возьму в рот? Тот явно колеблется несколько мгновений. — Это небезопасно, — отвечает он. — Нам ещё выступать. — Но я так и не отплатил тебе за прошлую услугу, — обвив руками талию, Бомгю упирается челюстью в твёрдый пресс, взирая снизу. Младший фыркает. — Ты мне ничего не должен. И вообще нам безумно повезло тогда, что мне предстояло хрипеть в lovesong и никто не заметил ничего странного. Бомгю не сдерживает улыбки: предупреждал ведь, чтобы не брал сразу так глубоко, но Тэхён заупрямился из принципа — что же, Бомгю было действительно хорошо, но вот их ведущему вокалисту потом пришлось в срочном порядке восстанавливать горло. — Мне понравилось, как ты звучал, — признаётся он. — А ещё больше нравилось, как гармонично твои губы смотрелись на мне, — продолжает ехидно — Тэхён в отместку сжимает медные пряди в кулак. — Как широко раскрывался твой рот, как ты задыхался моим членом, — дразнит Бомгю. — Я всерьёз начинаю задумываться, что тебя пора бы заткнуть, — хмыкает тот, выпуская его и озираясь по сторонам в поисках отброшенных во время борьбы предметов. — Но в другой раз, когда мы не будем находиться в разгаре камбэка, — бормочет он, поднимая с пола лубрикант. Забавно, но практически все их совместные ночи приходились на промоушен с очередным новым альбомом: то ли переизбыток стресса так влиял, то ли причина заключалась в чём-то ином, но в перерывах между нескончаемыми выступлениями и интервью они практически не виделись, зато когда работа кипела через край — кто-нибудь обязательно срывался. — Как скажешь, папочка, — кряхтит Бомгю, отползая к зеркальной стене и прижимаясь лопатками к её холодной поверхности; Тэхён помогает снять кроссовки и домашние штаны вместе с бельём — Бомгю разводит ноги в стороны, наблюдая, как младший греет дыханием смазку на ладони, прежде чем, испросив безмолвно разрешения, прижать палец ко входу. Бомгю стискивает кулаки, когда в его тело вежливо вторгаются: сейчас это уже не приносит столько дискомфорта, как раньше — за минувшие годы из движений Тэхёна постепенно ушла неловкость, он научился лучше понимать его. Хоть Бомгю с самого начала не пугала боль — признаться, ему даже нравилось, когда жёстко и чуточку грубо, о чём он, разумеется, не преминул сразу сообщить, — Тэхён искренне старался соответствовать некоему существующему в его воображении идеалу нежного любовника и, будучи не до конца уверенным, что не навредит, сдерживался и всегда уточнял, всё ли он делает правильно. Бомгю высоко ценил его заботу, благодаря которой они вместе учились читать языки тел друг друга, но аккуратность, отстранённость, с которой Тэхён прикасался к нему, заставляла Бомгю чувствовать себя на порядок хуже, чем если бы младший просто взял его без подготовки: он хотел разбудить зверя, хотел сгореть в страстном пламени, горящем в сердце макнэ — он знает, видит, но никак не может дотянуться и вынужден довольствоваться тлеющими угольками и пронизывающим до мурашек холодом. Не то, о чём он мечтал, соглашаясь спать с Тэхёном, но до тех пор, пока это они двое, всё в порядке. Один палец уже свободно скользит в нём, вполне можно добавлять второй, но Тэхён медлит — Бомгю замечает, что тот с интересом уставился на собственное отражение. — Нарцисс мой ненаглядный, — окликает он, — если ты сейчас же не переключишь своё внимание на мою скромную персону, удовлетворять себя будешь сам. — Я не забыл о тебе, — отзывается тот, высвобождая руку и добавляя гель, чтобы затем войти в Бомгю уже двумя пальцами — парень подавляет рвущийся наружу шумный вздох. — Помнишь, ты говорил, что в постели я кажусь диким? — опасаясь простонать что-нибудь невнятное, Бомгю только мелко кивает. — Думаю, я понял, что ты имел в виду, — посмеивается Тэхён, указывая на зеркало. — Мы ведь ещё даже не начали, — хмыкает он и прикрывает глаза, расслабляясь. — Когда ты трахаешь меня, у тебя кровь приливает к скулам и они розовеют, напрягается шея, отчего линия челюсти становится ещё резче, проступают вены на руках — весь твой облик излучает хорошо контролируемую агрессию. Это не похоже на то, когда ты занимаешься спортом — там ты сосредоточен, а здесь словно даёшь хаосу поглотить тебя, что непривычно, но очень тебе идёт. Особенно если при этом твои пряди забавно торчат во все стороны, — хихикает он. — Ты даже в такой ситуации думаешь о работе? Сумасшедший. Я помогу тебе отвлечься, — Бомгю нашаривает ладонью пояс чужих шорт: подцепляет шнурки, развязывает узел и лезет под ткань, находя полувставший член и даруя ему долгожданную ласку: конечности Тэхёна сводит судорога, но он быстро берёт себя в руки — только дышать начинает реже и глубже. — Я практически всегда о ней думаю, — тихо отвечает он, возвращаясь наконец к изнывающему под ним старшему. — Но нет, сейчас я просто счёл свой внешний вид… странным. Чуточку диким. — Я рад, что мы разрешили твою дилемму относительно дикости, — Бомгю кусает щёку изнутри, когда шершавые пальцы гладят его внутренние стенки, раздвигая их, и в отместку проходится большим пальцем по головке члена — Тэхён издаёт сдавленный звук. Упрямится, опять. — Ты… действительно так много наблюдаешь за мной? Бомгю хмурится: что за глупый вопрос? — Я любуюсь тобой, — поправляет он. — Так же, как ты восхищаешься мной. Это взаимно. Мне нравится смотреть на тебя, подмечать детали. Разве ты занимаешься не тем же самым? Тэхён оставляет его без ответа — обоим известно, что он прав. Повисает влажная тишина, нарушаемая шелестом дыхания и редким, едва различимым скулежом старшего: он полностью фокусируется на возбуждённом органе, не переставая ласкать его, и потому не сразу соображает, что к нему обращаются. — Как ты хочешь? — низко повторяет Тэхён, и по спине проносится табун мурашек. — Боюсь, у нас не так уж много вариантов? — дрожащим голосом произносит он и не сдерживает всхлип, когда тот проходится аккурат по нежному месту. — Я бы не хотел отбить себе все кости. — Я могу отнести тебя на скамью одного из тренажёров, — заботливо предлагает Тэхён, вынимая пальцы — неприятный холод вынуждает сжаться, и Бомгю непроизвольно стискивает кулак на члене, чем провоцирует смешавшееся с шипением рычание. — Заманчивое предложение, — приходится сделать паузу, когда в него погружаются уже тремя — втянув воздух через нос, он с трудом продолжает. — И я обязательно им воспользуюсь, но после того, как ты возьмёшь меня напротив зеркала. — Ты одержимый, — улыбается Тэхён, — но меня привлекает твоя идея, — мычит он, проталкиваясь глубже. — Ещё бы она тебя не привлекала, у меня не бывает плохих идей, — тараторит Бомгю — с такой скоростью читки он даст фору самому Ёнджуну или по крайней мере Субину, когда тот злится. Тэхён добродушно посмеивается, продолжая разрабатывать вход и периодически подаваясь бёдрами вперёд, тем самым прося его руку не останавливаться надолго. Ощущения всё ещё странные, но скорее приятные; разомлев, Бомгю требовательно пихает макнэ коленом в бок и не без его поддержки встаёт на четвереньки перед зеркалом. Пока Тэхён избавляется от собственной одежды и раскатывает по члену презерватив, он критично оценивает своё отражение: перенеся вес на одну руку, второй поправляет сбившуюся чёлку. — Серьёзно? — с иронией комментирует Тэхён, вставая ближе; Бомгю начинает трясти в предвкушении. — Не всем повезло в этом камбэке так, как Вам, мистер Короткая Стрижка, — язвит он, демонстрируя язык. — И вообще, я для тебя стараюсь. — Оу, мне не отвлекать? Подойти попозже? — издевается младший, и Бомгю разрывает от желания стукнуть его: и когда только успел вырасти в такого наглеца? Но не успевает он огрызнуться, как слышит тёплое: — Ты в любом состоянии прекрасен. Даже если ворчишь и дуешься, — Тэхён оглаживает его ягодицу, сжимая её, и внезапно Бомгю испытывает стыд — который моментально улетучивается, стоит раздаться продолжению. — Но особенно прелестен ты, будучи запыхавшимся и вымотанным, и это именно то, что я собираюсь с тобой сделать, — он только закатывает глаза на столь явную провокацию; прогибается в спине, облегчая доступ, и вытягивает вперёд руки, кончиками пальцев дотрагиваясь до стёкол. — Тогда не медли, — призывает он. Дважды повторять не приходится: Тэхён раздвигает в стороны его ягодицы и, прижавшись головкой ко входу, деликатно проникает внутрь. Бомгю хмурится и прикусывает губу — он бы предпочёл, чтобы тот сразу вошёл в него до основания, без предисловий и излишней осторожности; неверно истолковав его недовольство, Тэхён вовсе замирает, и Бомгю с толикой раздражения сам подаётся назад, упираясь в чужие бедра. Поперхнувшийся воздухом и откровенно удивлённый Тэхён его изрядно веселит; он вопросительно вскидывает брови, встречаясь с ним взглядом в зеркале: тот, наконец, улавливает мысль — двигается неторопливо, почти выходя из него, и толкается резко, заставляя Бомгю подавиться слюной и удовлетворённо простонать. Сия картина нравится ему куда больше: он с любопытством изучает в отражении то себя, покачивающегося, с покрасневшими скулами и спутавшимися волосами, то Тэхёна, напряжённого, методично вбивающегося в него: губы приоткрыты, блестящие глаза широко распахнуты, линии на шее и руках проступают ярче — ничего, что Бомгю не видел бы раньше, но с каждым разом он находит для себя всё новые и новые детали, в которые бесповоротно влюбляется. Приноровившись, Тэхён сменяет темп на более быстрый: Бомгю, искренне наслаждаясь наполняющим его членом и сочтя, что смысла таиться больше нет, согласно стонет. Он в принципе всегда громкий, независимо от обстоятельств, а в такие моменты ему особенно плевать, что кто-то может услышать: ему хорошо, и он не собирается об этом молчать. Раньше Тэхён пытался заставить его вести себя тише, даже зажимал рот руками, но вскоре смирился; а позже нашёл иной способ — принялся доводить до умопомрачения, до сорванного голоса, чтобы хён физически не мог издавать звуки отчётливее невнятного хныканья и хрипа. Собственно, тот не возражал. Позвоночник начинает ломить от вычурной позы, и Бомгю подгребает руки под себя, выпрямляясь, чуть не теряя равновесие, когда Тэхён двигается чересчур энергично; снова поправляет чёлку, занавесившую лицо — несколько прядей прилипает к вискам. Горячая кожа примыкает к его — он видит в отражении, как Тэхён нагибается, вплетается пальцами в рыжие волосы, собирает их в кулак и аккуратно дёргает на себя, заставляя запрокинуть голову — грязная усмешка сама просится на губы, и Бомгю томно раскрывает рот, взирая игриво-развратно. На дне тёмных зрачков сверкают искры: свободной рукой Тэхён обвивает его пояс, рывком вынуждая подняться, и хитро выглядывает из-за изгиба плеча — Бомгю спиной упирается в его грудь и плавится раскалённой магмой, наблюдая, заворожённый, ладонь младшего на себе, собственный возбуждённый член и подрагивающие оголённые бёдра. — Ты красивый, — раздаётся шёпот у уха, и Бомгю фыркает: знает, что великолепен; но щёки тем не менее алеют, добавляя его и так развязному образу ещё больше цветов. Шершавые от мозолей пальцы огибают контуры его челюсти, давят на пересохшие губы, и Бомгю покорно впускает их, приветственно обводя языком, получая неподдельное удовольствие от их неровной текстуры; Тэхён проникает в него глубже, придерживая за живот и позволяя облокотиться на себя, однако Бомгю настигает боль в коленях, вызванная долгим стоянием на полу — сейчас она ещё терпима, но через несколько минут окажется достаточно острой, чтобы испортить всё впечатление. — Сахарный мой, — лепечет он, и пальцы исчезают изо рта, не мешая говорить, растирая слюну по подбородку, — ты обещал отнести меня куда-то. — Уже соскучился по "банальной" кровати? — дразнит Тэхён, за что получает локтем в бок. — Чтоб я ещё раз согласился переспать с тобой, — грозится Бомгю, но ответом ему служит только непринуждённый смех. — Ты сам пришёл ко мне. Верно. И если бы Тэхён не хотел близости, они бы не изводили сейчас друг друга; но почему его слова звучат так, словно он совершенно не нуждается в нём? Плотный член покидает пределы изнемогающего тела; младший мягко обнимает его за плечи, подхватывает под ноги и поднимается вместе с ним на руках — Бомгю ойкает, сжавшись: он не ожидал, что Тэхён действительно выдержит его вес. Растерянно прижавшись к груди, он различает громкое биение сердца за ней — прислушивается к гулкому, трепетному стуку, будто стремясь у него выведать ответ на свой незаданный вопрос. Его перемещают на скамью ближайшего тренажёра, обитую тонкой подушкой, что после бетона уже неплохо; осторожно, дабы не свалиться, Бомгю устраивается, слепо нащупывая металлический каркас: особо развернуться негде. Его накрывает волна мелкой дрожи, когда Тэхён, убедившись, что ему удобно, добавляет смазку и оглаживает нежные изгибы худых ног, помогая поднять их — Бомгю плавится, последними остатками сознания цепляясь за прикосновения несколько грубой кожи. На этот раз член входит свободно, а новое положение позволяет зайти дальше — он скрещивает лодыжки у Тэхёна за спиной, наклоняет парня к себе, заставляя упереться в сиденье по обе стороны от его головы, и смотрит в доверчиво распахнутые глаза пристально: ему никогда не надоест тонуть в них. Бомгю забавно моргает, когда на лоб прилетает капелька пота — пальцами стирает влагу с тёмных бровей, точёных скул, изящной шеи младшего; задевает тонкую, как линия горизонта, ключицу, не забыв ковырнуть напоследок, и следует к рёбрам, плывя по ним, как по морским волнам — ощупывает, словно разбирая парня на части, как паззл, чтобы удивиться каждому компоненту и собрать затем воедино. Он кладёт ладонь на твёрдую грудь, прямо напротив сердца, впитывая удары через кожу, соединяясь с ним в этой вечной монотонности. Бомгю тактильный, и мир познаёт тем же путём; в противовес ему Тэхён не жалует физическую близость, подпуская к себе очень немногих и жёстко их ограничивая — что кажется парадоксальным при его тяге к спорту и стремлении идеально выглядеть. Всегда на расстоянии, недосягаемый — Бомгю ранит эта дистанция, хоть он и молчит, не навязывает телесный контакт, потому что не хочет заставлять Тэхёна быть кем-то, кем он не является, переступать через себя, и утешается осознанием, что он по крайней мере его не избегает — чего старший страшно боялся после их первой совместной ночи. Он старается принимать людей такими, какими их встречает, и если любит, то любит от и до, вплоть до внутренних составляющих, без которых человек не был бы собой, включая кости, кровь, органы, травмы, проблемы со здоровьем и психикой, любимые и нелюбимые вещи, образ мышления и чувства. Может, это странно и даже жутко, но как художника он считает себя полностью оправданным. Или ему просто до умопомрачения нравится произведение искусства под названием Кан Тэхён — самый настоящий шедевр природы, к числу коих Бомгю относит и свою скромную персону, конечно же. Если себя он причисляет к музыке, способной влиять на настроение окружающих, манипулировать и раскрепощать, то Тэхён для него — скульптура: всё ещё подвижный, чтобы быть картиной, но недостаточно гибкий; литой и мастерски обработанный камень, который ничто не может сломить. Бомгю нуждается в подобном; убеждает себя, что выдержит мёртвый холод монолита, отсутствие мимики и выраженных эмоций, леденящую суровость суждений — а на деле ногтями царапается, желая добраться до сердца, ощутить биение жизни. Вероятно, именно поэтому он жаждет яростнее, грубее, резче — чтобы почувствовать хоть что-то, что будет исходить не только изнутри него самого. — Бомгю, — выдыхает Тэхён, ненароком вырывая его из размышлений, и он мычит, показывая, что слушает. — Я… Я думаю, мы так больше не можем. На мгновение кажется, мир вокруг останавливается, замерзает. Бомгю стискивает пальцы в кулак — собственное сердце застревает в глотке, и он с усилием сглатывает, умудряясь даже выдавить ядовитую усмешку. Буквально за долю секунды ему становится невыносимо гадко. — Оу, — произносит нараспев: удивительно, но голос подчиняется ему. — И ты решил заявить об этом, трахая меня? — Бомгю распахивает глаза, вперив в парня над собой колючий взгляд. — Ну давай, говори. Скажи мне это в лицо, — громко шипит он; исказившее красивые черты, которые он с радостью в настоящую минуту исполосовал бы, недоумение сбивает с толку — равно как и пришедшееся не вовремя трение по ранимой части тела, отчего он захлёбывается обидными словами, скопившимися на языке. Замечая его странное поведение, Тэхён затихает, с тревогой присматриваясь — Бомгю распирает смех, и короткие приступы нервного хохота вынуждают его содрогаться. — Наш извечно честный малыш Тён, — выплёвывает он, рвано хватая ртом воздух. — Думал, я поблагодарю тебя? А тебе не приходило в голову, что мне нравилось обманываться? Не трогай меня, — предупреждает он, когда Тэхён шевелится — что забавно, учитывая, что его член по-прежнему находится в нём, но Бомгю не обращает на столь малозначимые детали внимание. — Обманываться? — с ужасом шепчет тот. Зачем он разыгрывает перед ним драму? — Мне нравилось спать с тобой, мне нравились наши маленькие грязные тайны, мне нравилось создавать с тобой воспоминания, — Бомгю швыряется словами как пулемётной очередью — в надежде, что от этого противник рухнет замертво наземь, подарив его душе наконец желанный покой. — Я считал себя особенным! — выкрикивает он в отчаянии и со всей злостью бьёт Тэхёна — получается как-то вяло и слабо, и наружу просятся горячие слёзы. — Даже если ты просто пользовался мной, ты пользовался мной, а не кем-то другим, — не теряя надежды отомстить, он с жгучей ненавистью вцепляется в горло, отчего Тэхён издаёт удивлённый звук — Бомгю сдавливает его, ощущая, как проминается под кожей жаркая плоть, и, пожалуй, впервые в жизни оказывается сильнее: младший пытается отодрать его от себя, но ничего этим не добивается. Бомгю не стремится задушить его — но хочет причинить боль, так же, как Тэхён сделал больно ему. — Бомгю, — хрипит тот, стиснув зубы, но Бомгю только с ещё большим усердием вонзается пальцами в напряжённую шею. Никакой жалости к врагу. — Теперь всё обретает смысл, — едва различимо продолжает он, смаргивая непрошеные слёзы, что стекают к щекам — он не планировал плакать, но эмоции накрыли с головой. — Для тебя все вокруг лишь инструменты. Ты запрещаешь себя трогать и целовать, никогда не обнимаешь в ответ — дабы не вводить в заблуждение. Никогда не отвечаешь взаимностью, не говоришь, что любишь — потому что это правда не так. Глупый, наивный хён, — истерично смеётся Бомгю над самим собой, — который ходил с тобой в школу, провожал до дома, водил тебя в парки развлечений, держал за руку в толпе, чтобы ты не потерялся. Лёгкая мишень, да? На мою искреннюю доброту и привязанность ты решил ответить тем, что втоптал меня в грязь, надругался надо мной, — ногти наконец разрывают кожу: вдоль кромки прорезается нечто красное. — Я, конечно, не умру от этого, — снова шипит он, приподнимаясь. — Но я не позволю тебе дурить подобным образом мозги милому Каю, который готов тебе свою жизнь доверить, или заботливому Ёнджун-хёну. Ты ничего от них не получишь, слышишь? Он не остановится, он озвучит всё, что накопилось — но крепкая ладонь обхватывает челюсть, лишая её подвижности: Тэхён властно отбрасывает его обратно на спину, и Бомгю, ударившись, от неожиданности ослабляет руки — в некотором роде испытывая облегчение, сдаваясь. Прижав его к скамье, крепко обвив запястья и не позволяя вырваться, Тэхён тянется ближе — Бомгю давится стоном, когда член внутри него проникает глубже, и жалобным всхлипом. После чего тонет в ощущении тёплых губ, примкнувших к его собственным. Тэхён продолжает следить за ним, не смыкая глаз, и это немного жутко — впрочем, чего ещё ожидать от человека, спящего с полуоткрытыми глазами; Бомгю не шевелится, окончательно разгромленный и запутавшийся, и только беспомощно выдыхает ему в рот. Губы Тэхёна мягкие и сильные. Его бы оттолкнуть, влепить пощёчину, но руки обездвижены, да и сам Бомгю вымотан: энергии хватает лишь на то, чтобы вяло брыкаться. Это даже не похоже на поцелуй — прикосновение, призванное заткнуть; Бомгю запоздало догадывается, что Тэхён вряд ли умеет целовать — ведь почти всему, что младший знает в области физического контакта, его учил именно он. И нужно отдать Тэхёну должное, он оставался идеальным учеником во всём. Эта мысль вызывает горькую усмешку, которую тот чувствует. — Успокоился? — низко спрашивает он, едва отстранившись — их дыхание по-прежнему сплетается в одно. — Нет, — честно признаётся Бомгю. — И ты отвратительно целуешься. Если это было именно то, о чём я подумал. — Надеюсь, ты покажешь мне, как правильно. Выслушай меня? — просит Тэхён, не давая опомниться; Бомгю хмурится: выбора у него всё равно нет. — Я никогда не рассматривал тебя или кого-либо ещё в качестве инструмента. Не знаю, откуда у тебя столько чуши в голове, но намерен выяснить. Тебя так расстраивает, что я не лезу с объятиями и не признаюсь в любви? — он вскидывает бровь, и Бомгю чувствует, как вновь поднимается ком в глотке: хватит реветь, повторяет он себе. Затянувшаяся пауза намекает, что от него ждут ответ, и он слабо кивает, отводя взгляд. — Хён, я не возражаю, чтобы ты прикасался ко мне — в противном случае я бы с тобой не спал, — укоризненным тоном подмечает Тэхён: Бомгю вспыхивает. — Мне трудно сделать первый шаг самому, и я боюсь ненароком всё испортить или предать огласке. Но если это то, чего ты хочешь, я дам тебе это. Я не хочу разрушать… что бы то ни было между нами, — голос звучит сипло, и он прочищает горло — Бомгю отмечает покрасневшие пятна на шее. — Именно об этом я говорил. Не о том, чтобы прекращать… общаться с тобой. — А о чём тогда? — он старается оставаться строгим, непримиримо холодным, но всё равно чувствует, как неумолимо тает сковавший сердце лёд. Прочитав по его глазам, что опасность миновала, Тэхён отпускает запястья. — Что нам делать? — он выпрямляется, и Бомгю ощущает движение внутри себя — чёрт, он успел забыть, в каком положении они находятся. Вся ситуация абсурдно неловкая. — Это не то, что я могу решить в одиночку, — признаёт Тэхён, мягко обхватывая ладонями его лицо, поворачивая к себе, вынуждая посмотреть, и стирает подушечками больших пальцев подсохшие слёзы. — Мы… не свободны: у нас множество обязательств, работы. Есть правила, которым мы должны следовать. Но у тебя неплохо получается нарушать их. И… захочешь ли ты нарушать их и дальше со мной? Если честно, мне вообще не нравится такая перспектива: ты достоин лучшего, более прочного и надёжного, чем прятаться в тени и скрываться. Ты заслуживаешь любить и быть любимым, открыто и без осуждения, но пока я не вижу пути, которым я мог бы тебе это дать, хоть я и готов бороться. И я рассчитывал услышать твоё мнение. Бомгю моргает, собирая себя по кусочкам обратно. Итак, если переводить всё сказанное с мудрёного тэхёньего: он опасается, что их тайная связь может обломать их карьеру, и хочет вывести её на новый уровень, но не знает, как. Не будь Бомгю так морально раздавлен сейчас, он бы наверняка умилился. — И да, по поводу поцелуев, — бормочет Тэхён, вздыхая. — Для меня этот жест значит довольно много, поэтому я… медлил. И долгое время не был уверен, что это именно то, что нам нужно. Но повторюсь, если это то, чего ты хочешь… Тогда они все твои, — он решается встретиться с ним глазами, произнося это настолько по-обыденному просто, что Бомгю лишается дара речи. — Хотя я не удивлюсь, если теперь ты пошлёшь меня к чёрту, — морщится Тэхён, потирая шею: оставленные старшим ранки болят. — И у меня есть множество причин это сделать, — хрипит тот. Тэхён устало выгибает бровь. — Какие? Раз уж мы начали. — Спасибо за разрешение, — фыркает Бомгю, медленно приходя в себя. — Во-первых, ты четыре года вводил меня в заблуждение относительно собственных чувств, — отгибает он показательно пальцы. — Во-вторых, ты жестоко и абсолютно бессмысленно ограничивал мои попытки к тебе прикасаться, дарить ласку, не говоря уже о треклятых поцелуях — их я вынесу отдельно третьим пунктом, выделив курсивом, жирным шрифтом и подчёркиванием, — уточняет он — Тэхён растерянно хмыкает. — В-четвертых, помимо всего вышеперечисленного, ты только что нанёс непоправимый ущерб моей тонкой душевной организации и растоптал в пыль мою гордость. Аргументы иссякают — умолкнув, он тупо таращится на собственную ладонь с четырьмя оттопыренными пальцами. Для пущей убедительности не хватает пятого. — И… твой вердикт? — мрачно уточняет Тэхён. Бомгю переводит на него взгляд. — Поцелуй меня, — приказывает он, опуская руку. — Что? — непонимающе переспрашивает младший, в изумлении раскрывая рот. — Поцелуй меня, — громче повторяет Бомгю, недовольно цыкая. — Ты мне веришь? — давит он. — Ты пытался задушить меня, — отзывается Тэхён, и, ну, его слова не лишены смысла. — Но да, я тебе верю, — неожиданно договаривает он, и Бомгю охватывает трепет от осознания, что тот принял на себя всю его агрессию — и не отшатнулся. Эту черту характера — что золотой макнэ никогда не бежит от трудностей и проблем, а упорно и терпеливо преодолевает их, — Бомгю обожает до дрожи в коленях. — Я был бы глубоко оскорблён, будь это не так, — дуется он. — Тогда прекрати ломаться и дай наконец хёну возможность ответить на твой вопрос. Смущённый, Тэхён опускается ниже, встречаясь с его губами; Бомгю не торопит и не подгоняет — нежно прижимается своими, передавая этим жестом всю любовь, которую испытывает, которая с каждым годом и каждой совместной ночью только росла, дурманя разум и затмевая взор. Собственно, она и была пятым его аргументом: джокером, бьющим все остальные карты. — Готов учиться? — шепчет он; Тэхён незамедлительно кивает, и Бомгю по-доброму усмехается загоревшемуся в больших глазах огоньку любопытства. Он покрывает его губы маленькими короткими поцелуями, задерживаясь лишь на секунду, позволяя привыкнуть; Тэхён легко перенимает инициативу, ухватившись за шанс вести, целует пылко, не отпуская — ему это откровенно нравится, и Бомгю самую малость задыхается и затравленно стонет. Он теряется во времени, бесследно растворившись в прикосновениях их губ друг к другу, сбивчивых и спутанных, но бесконечно искренних — голова начинает кружиться. — Уже лучше, — улучив момент, он с сожалением отрывается и опадает обратно на скамью. — С языком научу в следующий раз, а то крышу снесёт, — не уточняя, кому из них. — А теперь двигайся, потому что у нас осталось как минимум одно незавершённое дело, — напоминает он. К счастью, теперь Тэхён понимает с первого раза: придерживая его за талию, он возобновляет толчки, постепенно наращивая темп, и успевшее остыть возбуждение разгорается с новой силой. Невзирая на жуткую мигрень после бурного эмоционального всплеска, Бомгю упрямо тянет его к себе и с наслаждением целует: так гораздо приятнее — чувствовать в себе пульсирующий член и стонать Тэхёну прямо в рот. Тот отвечает невпопад, будучи слишком занятым — пока что Бомгю всё равно, он радуется уже самой возможности прильнуть к обожаемым губам, досконально изучить их текстуру, смять порывисто и легонько прикусить зубами. Упс. — Хён, — угрожающе ворчит младший. — Я чуть-чуть, — хлопает Бомгю ресницами. — Нет, — решительно отрезает тот и выпрямляется, подхватывая его длинные ноги. Наигранный всхлип Бомгю смешивается с настоящим, когда крепкие бёдра принимаются ударяться о его ягодицы с особым усердием; он упирается затылком в твёрдую скамью и жмурится до белых пятен перед глазами — рукой тянется к собственному возбуждению и принимается ласкать себя, подстраиваясь под замедлившийся ритм. Тэхён меняет тактику: он целенаправленно и глубоко проникает в него, не замечая, как благодаря его усилиям они умудряются сместиться вперёд — Бомгю испуганно ойкает, когда опора исчезает и голова уходит вниз, свешиваясь с края. Под влиянием гравитации слипшиеся рыжие пряди разлетаются в стороны, открывая лоб; наполовину в беспамятстве, он смотрит на себя в перевёрнутом отражении — с покрасневшими, блестящими губами, пьяным блуждающим взглядом, бесстыдно выпирающим кадыком, торчащими ключицами, стоящим членом, по которому порывисто водит кулаком. Он наблюдает, как перекатываются мышцы в теле Тэхёна, как его пальцы стягивают кожу, как покачивается таз при каждом движении — сочетание образов и умелых прикосновений доводит его до пика, и Бомгю бесповоротно теряется, крупно дрожа. Сквозь застилающий сознание туман он чувствует, как Тэхён останавливается; затаскивает его обратно на горизонтальную поверхность и высвобождается, позволяя ему расслабиться и обмякнуть. Он снимает презерватив и помогает себе сам; плохо соображая, Бомгю тем не менее пытается присоединиться, и сначала Тэхён упрямо отбивает его руку, но после сдаётся, когда старший настойчиво накрывает его ладонь своей, отказываясь оставаться в стороне. — Иди сюда, — слабо зовёт Бомгю, вслепую находя губы склонившегося над ним младшего, смачивая их языком и обхватывая своими, ловя его неровное дыхание. Тэхён кончает с чистым и красивым стоном — по груди густой лавой растекается тепло: макнэ крайне редко позволяет ему себя слышать, вероятно, опасаясь повредить связки, но Бомгю не соврёт, если скажет, что готов продать душу дьяволу, лишь бы слышать его таким чаще. Он не обращает внимание на беспорядок, устроенный на его животе, хотя вязкая жидкость начинает гадко остывать; Тэхён отстраняется, смазывая поцелуй, и устало садится на пол рядом со скамьёй, откидываясь на неё — чёрная макушка оказывается в пределах доступности, и Бомгю не лишает себя удовольствия зарыться пальцами в волосы, принимаясь перебирать короткие пряди. Это успокаивает: незаметно разум проваливается куда-то в темноту, из которой его чуть погодя вырывает хриплый оклик младшего. — Хён, не засыпай. Нам ещё предстоит убраться. — Ничего не обещаю, — бурчит Бомгю. Он лениво смотрит, как Тэхён, частично восстановившись, приводит их обоих в порядок, собирает вещи, одевается, полотенцем старательно стирает отпечатки с зеркал — пока он пребывает в прострации, его окутывает дрёма, но младший бесцеремонно его снова будит и заставляет натянуть штаны с толстовкой. — Который вообще час? — Бомгю путается штанинах и собственных ногах и не падает только потому, что сидит — Тэхён закатывает глаза и опускается на колени, помогая со столь сложной для сонного мозга задачей. — Не знаю и знать не хочу, — он пододвигает кроссовки и обувает Бомгю, небрежно завязывая ему шнурки. Старший молча наблюдает, замечая упавшую на прекрасное лицо тень. — Эй, — неуверенно тянет он, и Тэхён взирает снизу вверх — этому преданному парню хочется подарить весь мир. — В чём дело? Колеблясь, Тэхён вздыхает тяжело. — Что… Что с нами, Бомгю? — с отчаянием шепчет он. — Что дальше? Бомгю склоняет голову. — Ну, для начала нам не помешает поспать, — отвечает он, стараясь разрядить обстановку. — Я подумаю над этим, — добавляет тише, подбадривая младшего и целуя в лоб. — И я всё ещё твой хён, засранец. — Вот как? — Тэхён рывком встаёт и вскидывает спортивную сумку на плечо. — Значит, и до своей комнаты дойдёшь сам? — А с чего бы мне до неё не дойти? — хмурится Бомгю, поднимаясь следом и намереваясь направиться к выходу из зала — что-то не даёт ему сделать шаг, и, потеряв равновесие, парень неловко грохается на пол, приложившись локтем. Он растерянно смотрит на ноги и различает связанные вместе шнурки кроссовок. Пока Тэхён хохочет, убегая к двери, Бомгю, матерясь сквозь зубы, расплетает узел, клянясь на этот раз точно прибить шкодливого мальчишку.☠ ☠ ☠
Наутро Ёнджун звонко присвистывает, в искреннем ужасе таращась на потемневшие за ночь пятна, украшающие чужую шею — Тэхён старательно поднимает ворот свитера выше, не обращая внимания на тупую боль. — Ты серьёзно пытался убить его? — недоверчиво уточняет Ёнджун, оборачиваясь к Бомгю. — Ты с ума сошёл? — Он достал обрывать меня на полуслове и завершать вызов, не давая мне договорить! — громко возмущается тот, потирая красные от недосыпа глаза. — Было бы что слушать, — отзывается Тэхён; Бомгю поджимает губы, хватает первый попавшийся под руку предмет — салфетку — и кидает в него. Салфетка, не будучи готовой к таким поворотам судьбы, жалобно опускается на стол, не пролетев и трети расстояния. — Тэхён-а, не будь таким грубым, — просит Субин, не на шутку взволнованный — что не мешает ему обнимать помятого жизнью Бомгю в качестве поддержки. — Хочешь сказать, что не мог помешать? Ты? Ему? — продолжает допрашивать Ёнджун, указывая пальцем то на макнэ, то на Бомгю. — Он буквально набросился на меня! — возражает Тэхён. В комнате повисает неловкая тишина — всего на секунду: Хюнин шумно всхлипывает и липнет к лучшему другу. — Пожалуйста, не ругайтесь, — умоляет он, напуганный и расстроенный. Тэхён тяжело вздыхает и неуклюже гладит соседа по волосам, успокаивая. — Мы просто поговорили на понятном ему языке борьбы, — фыркает Бомгю, демонстрируя руками жест капитуляции. — Всё выяснили и обсудили. В ближайшие пять минут нам ругаться не из-за чего. — Я бы не был так уверен, — не удерживается тот от вредной шпильки. — А ну хватит! — прикрикивает сбитый с толку Ёнджун, после чего стонет и трёт ладонью лоб. — Вы меня так седым оставите. Я словно оказался в детском саду. Где в это время находился воспитатель? — он стреляет глазами в сторону Субина. — Спал? — неуверенно откликается лидер.☠ ☠ ☠
Всё возвращается в привычное русло: разъезды, гримёрки, камеры, толпы людей, сотни фотографий, стопки листов со сценариями. Им едва хватает времени на сон — тут не до разговоров по душам, поэтому пока Тэхён не поднимает тему, нависшую над ним мрачной тучей с той ночи, полностью полагаясь на Бомгю: у него нет причин ему не верить. Но он не собирается оставаться в стороне и бездействовать. Через полчаса очередные съёмки: Ёнджун меланхолично жуёт мармелад, Кай со стаффом пропадает на сцене, Бомгю спорит с Субином, отвоёвывая последнюю упаковку чипсов, а Тэхён, игнорируя развернувшийся вокруг хаос, сосредоточенно читает информацию, предоставленную поисковой системой в ответ на его слегка необычный запрос. И та вынуждает его нахмуриться. — Йа! — восклицает Ёнджун, и все четверо — включая только что зашедшего в комнату ожидания Хюнина — оборачиваются к нему. — Никаких драк после инцидента в тренажёрке, — старший выгибает брови, указывая по очереди на готовых начать кусаться бывших соседей: детали ему, разумеется, не были известны, но ни для кого не было секретом, что придушить младшего Бомгю пытался именно там. — Приберегите силы, — советует он, после чего вальяжно закидывает в рот очередной кусочек мармелада. Не найдя для себя в происходящем ничего интересного, Тэхён снова утыкается в телефон; краем глаза видит, как Хюнин тискает парней, взывая к их совести и прося не ссориться — кажется, это помогает, потому что хёны затихают, хоть и не перестают ворчать, и делят снэки на двоих. Довольный проделанной работой, Кай со вздохом облегчения падает на диван рядом и из любопытства заглядывает в экран, уверенный, что друг снова застрял на Weverse. — Что это? — уточняет он и тянется к дисплею, проматывая страницу вверх: его глаза забавно округляются, и Тэхён не успевает ничего сказать, как младший во всеуслышание зачитывает название. — «Стоимость гостиничного номера в отеле у реки Хан»? Зачем тебе? — искренне недоумевает он, но тотчас переключается на цифру внизу. — Постой, сколько?! Почему так дорого? — возмущается он. С противоположной стороны доносится истошный кашель вперемешку с сипением: Субин встревоженно бьёт подавившегося едой Бомгю по спине, девушка-стилист приносит стакан воды, а Ёнджун подозрительно щурится, уставившись на Тэхёна. — Кай, — тот трёт переносицу, после чего встречается с другом глазами. — Иди сюда, — приманивает он рукой; Хюнин знает, что за этим последует, и отчаянно сопротивляется, но куда ему тягаться со спортсменом — на шею ложится крепкая ладонь, а в лоб прилетает ощутимо-болезненный щелбан. — Научись хоть иногда держать рот на замке, — беззлобно шипит Тэхён. Воя, младший только беспомощно кивает, шёпотом прося прощения и потирая ушибленное место. Ёнджун щурится ещё сильнее, наблюдая за их вознёй. — Живой? — участливо интересуется Субин у пришедшего в себя Бомгю; тот хрипло поддакивает, объясняя, что неудачно вдохнул, проглатывая чипсы. — Так и зачем тебе гостиничный номер на берегу реки Хан? — коварно ухмыляется Ёнджун, закидывая в рот ещё одного мармеладного мишку. Чувствуя на себе пристальные взгляды, Тэхён решает капитулировать. — Размышлял по поводу подарка Бомгю-хёну, — отвечает он, поднимая голову и смотря в упор: ему нечего скрывать. — Мне стоит извиниться за то, что я был груб по отношению к нему. А Бомгю-хён недавно обмолвился, что хотел бы отдохнуть в месте с видом на ночной Сеул. — Ох, — разочарованно стонет Кай. — Я испортил сюрприз, да? Прости-и, Тэхён-а, — умоляет он, утыкаясь в плечо — Тэхён хлопает по мягкому бедру, давая понять, что не обижается. — Ого, — удивляется Субин, — необычно для тебя, — он оборачивается к Бомгю, пристыженно уставившемуся на дно пустого стакана, и задумчиво изучает его лицо. — Но до его дня рождения ещё… — Ёнджун принимается загибать пальцы, считая месяцы, но бросает затею сразу же, как число переваливает за пять, — …ещё куча времени! — Ты видел стоимость? — встревает Хюнин, очевидно, пытаясь таким образом оправдать себя. — Начинать копить надо уже сегодня. — Шутишь? — Ёнджун встаёт со своего места и подходит ближе — Тэхён отдаёт телефон. — Ба, откуда такие цены? — хмурится старший. — Ты где собрался найти столько денег? — Кай любезно избавил меня от этого затруднения, — хмыкает Тэхён, игнорируя комок извиняющихся соплей сбоку. — Можно попытаться уломать продюсеров предоставить нам нечто похожее, — бормочет Ёнджун, отдавая назад устройство; Тэхён запускает ладонь в его упаковку с мармеладом, выуживая несколько штук для себя и Хюнина. — Хотя я сомневаюсь, что они согласятся, но мало ли, — спорит тот с самим собой и, кивнув своим мыслям, решительным шагом покидает их. Тэхён озадаченно пережёвывает угощение, невзначай встречаясь глазами с Бомгю — тот улыбается едва заметно и взирает так ласково, что мармелад встаёт поперёк горла. Во время интервью парни садятся, как хотят, сменяя друг друга; когда наступает очередь Ёнджуна, Субин и Кай оказываются позади, а Тэхён сидит в ногах у Бомгю. Он внимательно слушает, изредка дополняя; когда тело совсем уж ноет от неудобного положения, он осмеливается облокотиться о старшего — тот охотно позволяет практически лечь на себя. Ёнджун шутит со стаффом и рассуждает по поводу заданного вопроса, Кай громко смеётся — Тэхён чувствует, как Бомгю осторожно прикасается кончиками пальцев к его шее и затылку, теребя волосы и вычерчивая короткие линии на коже. Привыкший к подобному, Тэхён никак не реагирует — пока не обращает внимание на повторяющуюся последовательность символов. Ему приходится сосредоточиться, чтобы не потерять нить разговора и вместе с тем отследить движения Бомгю; к счастью, его пока не окликают, а Хюнин перетягивает всю инициативу на себя. Незримый рисунок похож на знаки хангыли — Тэхён запоминает перечень и мысленно переставляет их, собирая слово. Это не занимает много времени. Убедившись, что камеры сфокусированы на увлечённо рассказывающем о танцах Ёнджуне, Тэхён оборачивается — Бомгю ловит его взгляд и тепло улыбается, одними лишь губами повторяя то, что писал у него на шее. «Люблю».