mary on a cross

«Ты слишком много думаешь» Голос Грюма иногда звучит в её голове абсолютно произвольно. Как голоса Гарри и Рона, которые редко появлялись по отдельности, голос Молли Уизли, когда дело доходит до паники и непонятные для неё глупости, которые щебетала Полумна. Она вообще не понимает, почему её голова до сих пор это помнит. Для чего? Возможно для того, чтобы бессмысленно переваривать их, лежа на земле, лицом к небу, в пасмурный английский вторник. Это обязательно должен быть вторник. Гермиона любила вторники потому, что это было красивое слово. Еще совсем немного потому, что по вторникам Молли пекла невероятные булочки, которые очень вкусно сочетались с подтаявшим маслом и крепким черным чаем. И совсем небольшой кусочек своей любви ко вторникам она относила к тому далекому времени, когда не было войны. Когда не было войны, Гермиона ходила по вторникам на Нумерологию, с упоением поглощая информацию, не хуже чем булочки с маслом. А после встречалась с мальчишками за обедом, рассказывая им о новой блестящей теории профессора Вектор, которую они обсудили вместе. И пускай это было слишком сложно для них, в той же степени, как для неё квиддич, они всё равно слушали, кивая головами. Так же, как она присутствовала на каждом матче, где играл Гарри, а после и Рон. Ну, просто потому, что она не могла не прийти. А потом началась война. Не то чтобы она началась вот так внезапно. Гермиона иногда позволяла себе думать, что это зловещее предзнаменование было над ними всегда. Однако они были слишком глупы, чтобы думать, что всё обойдется. Могут ли дети быть глупыми? Могут, разумеется. Имеют ли они право на глупость во время войны? Наверное. Имеют ли они право и дальше быть детьми? Точно нет. Они были слишком рано повзрослевшими взрослыми, чьи глупые поступки имели слишком большие последствия. У них больше не было права на глупость. Гермиона часто думала, что было бы, если бы они пошли туда-не пошли туда-сделали это, а не то-вообще ничего не сделали. Удобно строить планы, когда ты знаешь, что будет. Ведь тогда ты чувствуешь себя всесильным, практически Богом. Но не здесь. Не так. Булочки с маслом подавали и в Хогвартсе, но они были совсем не такого вкуса, как те, за которые она дралась с Фредом и Джорджем в Норе. Хотя, булочки в Норе тоже вряд ли будут такими вкусными, даже если Молли их снова приготовит. Там больше нет такой приятной атмосферы, Фред убит, а его мать больше не любит выпечку. А Гермиона не любит вторники. *** Но все-таки, она думает, что сейчас, наверное, вторник. Просто потому, что она может так думать и любит это делать, чтобы не говорил голос Грюма у неё в голове. Потому, что ей тепло и приятно, совсем не так, как должно быть после прыжка в ледяную воду, и невероятно спокойно. Словно она снова у себя дома, и мать вот-вот разбудит её к завтраку. И она лениво перебирает в голове всё, что помнит о кизляках и нарглах, аккуратно раскладывая это на полочки. Когда вспоминать больше нечего, она концентрируется на цветах сережёк Полумны. Почему-то она их не помнит. *** Серое лицо хозяйки фермы это всё, что она видела за последние пару месяцев. Она готовит с ней завтрак, доит коз и учится делать домашний творог. Гермиона носит легкое платье до середины лодыжек и туго завязывает волосы на голове. Еще Гермиона много думает, когда выдается свободная минутка. Её мать не разбудила её к завтраку, это сделала незнакомая ей женщина, с уставшим бесцветным лицом. Женщина (Мария?) думает, что она беженка из столицы. Какая, к черту, беженка? Но Гермиона ничего не соображает, поэтому соглашается со всем, что она говорит. Потому, что Мария носит старомодное платье в пол, накидывая сверху грязный фартук. Её русые волосы сдерживает косынка. Мария живет в деревянном доме и пользуется свечами. Она всё делает руками, проклинает немцев и часто плачет. Она приносит ей теплое молоко каждое утро на протяжении недели и Гермиона понимает, что она вряд ли там, где нужно. Мельком она видит дату в газете, которую Мария позволяет себе купить раз в неделю, и ей кажется, что она тонет. *** Временами она думает, что сошла с ума. Однако Гермиона помнит всё, что могла бы помнить о себе, о родителях, о Гарри и Роне, и о Нумерологии каждый вторник в девять ноль-ноль. Длинное черное платье, как у той, Чье-Имя-Вызывает-Рвоту, лежит в сундуке, отведенном хозяйкой для Гермионы, как единственное напоминание, что она вменяема. Ткань ощущается в руках и обжигает пальцы. Мария думает, что это единственное, что осталось у вдовы из Лондона — Нэнси Смит. И она великодушно позволяет незнакомке остаться, скрасить её нелегкие будни, пока она дожидается мужа с войны. И Гермиона остается, по большей части потому, что впервые за долгое время совсем не знает, что ей делать. *** Восьмое августа, 1944 год. Вторник. Её имя — Джуди, и она работает помощницей в небольшой лавке в Косом переулке, продавая газеты и иногда доставляя особые заказы. У неё серые глаза и длинные светлые волосы, которые она заплетает в две неаккуратные косички. Джуди любит разноцветные ленты, которые ей покупает владелец лавки, и каждый день прикалывает небольшие букетики к своей униформе. У Джуди ласковое прозвище «глупышка» и широкая улыбка. — Джуди была рада помочь! Она мало думает, и, когда нет работы, бегает напротив к Сьюзи, побездельничать и поболтать о новых фасонах праздничных мантий. У Гермионы болят глаза от десятков книг, которые она вынуждена читать по ночам, и кружится голова от устойчивого запаха чернил в лавке. У Гермионы дёргается глаз, когда над ней снова смеются посетители. Её зубы сжимаются до хруста, каждый раз, когда мужские руки ложатся ей на плечи. Гермионе кажется, что она так долго не протянет. «Не выделяйся» Грюм, порой, кричит на неё. *** Двадцать второе августа, 1944 год. Вторник. Гермиона снимает комнату в Дырявом Котле и тщательно вылизывает свою ложь на бумаге, скрепляя её печатью. Она надеется на ответ от Диппета в скором времени. Вернуться в школу было, наверное, глупо, но она больше не знает, что ей делать. Книги не давали никакого ответа, время ускользало, а голос Гарри в голове предательски молчал. О, Гарри, скажи что-нибудь! Гермиона надеется получить высокие оценки на экзаменах и работу в Министерстве. Возможно, это будет сложно, но она обязана попробовать. Одному лишь Министерству известно то, что скрыто для простых смертных. А пока она вновь перечитывает приглашение на личную встречу и подбирает для себя новую внешность. *** Двадцать девятое августа, 1944 год. Вторник. На этот раз она — Мэри Гортензи, чистокровная ведьма с глубинки Уэльса, жаждущая получить официальное образование. «Веди себя тихо и скромно» — Так почему же ваша матушка не сопровождала вас до школы, мисс? — вежливые глаза старца внимательно взглянули на неё. — Она скорбит, ваша светлость. Скорбит по моему покойному отцу. Ей кажется, или она перебарщивает в своих выражениях. Гермиона думает, что её история держится на честном слове, но неплохая сумма от Элеонор Гортензи, переведенная школе, закрывает директору глаза. Ей пришлось потратить на это почти всё, что у неё было. Меценатка. *** Она облажалась. Она не помнила себя такой тупой с момента, когда провалилась на первом курсе в Дьявольские силки. Однако, сейчас Гарри нет рядом, чтобы вытащить её из оцепенения. Потому, что Том Марволо Риддл уже как три месяца должен был колесить по миру, а не стоять перед ней со значком Старосты школы. Или всё-таки сначала был «Горбин и Бэнкс», а потом уже путешествие? Она не помнит. Но она все еще чертовски облажалась. *** Гермионе определенно повезло, что Мэри — чистокровна. И очень не повезло, потому что её распределили в Слизерин. Она бы, наверное, предпочла повеситься на собственном галстуке. Гермиона ест булочки с маслом за завтраком в понедельник, и думает о том, какие у неё шансы дожить до мая. Еще она думает о том, как бы сидя за столом с Воландемортом не сойти с ума от своей ненависти. Вот он, протяни руку и сожми на бледной коже шеи, впиваясь ухоженными ноготками в кадык. Души до тех пор, пока его глаза еще будут способны её видеть. Или она могла бы бить его по лицу чашей Хаффлпафф, до тех пор, пока оно не превратится в кровавую кашу, куском его собственной вонючей душонки, которая болтается у неё в сумке с того момента, как они ограбили банк. Она, честно, без понятия, что с ней делать. Или она могла бы убить любую гадюку в саду, и задушить его ею. Это было бы символично. Во всех её грешных фантазиях она убивала его долго и мучительно, и обязательно без магии. Лорд стаи паршивых псов заслуживал только такой кончины. Она бы хотела, чтобы он мучился просто из-за факта обычности своей смерти. И она бы с удовольствием его убила, она бы всадила нож в его сердце, чтобы пустить оттуда его маггловскую кровь. Но вместо этого она мнет ножом мягкое масло и размазывает тонкий слой по кусочку булки. Солнце, маргаритки, мягкое масло, дайте этой глупой жирной крысе жёлтый нетнетнет, не это. Она не может позволить себе лишнего движения в прошлом. Но думать ей никто не запретит. И даже этот паршивый аврор в её голове. *** Малфой, Нотт, Розье, Мальсибер, Долохов...о, я снимаю шляпу...Лестрейндж, Эйвери. Она расписывает каждое имя, смакуя каждую букву. Кто-то заслуживает двойную порцию чернил и несколько злобных штрихов острием пера. На имени Том Риддл пергамент рвется. Она выбрасывает этот и начинает писать заново. *** Третье октября, 1944 год. Вторник. Каждый из них держится с достоинством, не задирает студентов в открытую. Она ни разу не услышала слова «грязнокровка» где-то еще, кроме спальни семикурсниц. У них отличные манеры и превосходные оценки. Она проводит почти всё время с другими ведьмами, лишь бы не пересекаться с Его-Шайкой-Дохлых-Блох. Она дружит с Синтией Розье и Пенелопой Гринграсс. Держится на расстоянии от Вальбурги Блэк и откровенно не любит Афину Эйвери. Ах, это взаимно, как приятно. Мэри присоединяется к насмешкам над глупой девочкой с Гриффиндора, которая позволила себе признаться в любви Абраксасу Малфою. Она высмеивает одежду Оливии Хорнби и почти считает, что это искупит её грехи. Мэри посылает невербальное заклинания склеивания ног рейвенкловке, которая посмела дерзить Синтии и тихо хихикает за спиной своих подружек. Вечером они смаковали это в спальне с особым удовольствием. Гермиона стирает масло с ножа. Она хотела бы окрасить его в красный. *** Её спина держится ровно, плечи назад. Перекрашенные в чёрный волосы всегда в разнообразных модных прическах, на лице макияж, а в ушах каждый день новая пара сережек. Она трансфигурирует их из разного хлама, но они думают, что она достаточно богата. Как сильно удивились бы её новые подруги, если бы у неё были сережки-редиски? Какая-то её часть очень хочет продемонстрировать им грязный шрам на её руке, но она отчаянно держится. Гермиона отчаянно держится за перо на уроках, предназначенных специально для молодых хозяек, и с присущей ей ненавистью кусает щеки изнутри. Она просыпается с ненавистью, завтракает злобой, ходит на уроки с растущей завистью и оканчивает день в полном негодовании. Почему? Почему это обязательно должна быть она? Почему её жизнь разрушена, юность украдена? Почему она хоронит друзей по вторникам, вместо того, чтобы есть булочки с маслом и болтать с Гарри о его снитчах? Почему они могут себе позволить смеяться над безделушками из Хогсмида, которые им подарил Малфой, и заплетать жемчуг в косы, читать книги и влюбляться в главных героев популярных романов? Почему они могут позволить себе спокойный сон и плотный завтрак? Почему их не пытают темными проклятиями по факту существования? Почему они могут позволить себе жить, когда она выживает? Она их ненавидела до скрипа в зубах. Она ненавидела их до сломанной челюсти. Она ненавидела их счастливую жизнь за свой украденный покой. Мэри валяется на кровати, слушая, как прошло свидание Пенелопы и проверяет свое домашнее задание по Истории Магии. Гермиона боится смотреть на Поттера и Уизли. *** Он зовёт её в Хогсмид уже во второй раз. В первый она сбросилась с лестницы и осталась на пару дней в лазарете. Они отправили ей нежные букеты и немного сладостей. И он тоже. Она побоялась трогать это руками. Во второй раз она идёт с ним, просто потому, что у неё не было никаких причин отказать. Он покупает ей упаковку сахарных перьев и немного свежего пергамента. Очаровательный, но бедный староста, какая прелесть. Он слегка приближает своё лицо к её холодным пальцам, имитируя на прощание поцелуй. Кольцо Гонта обжигает кожу. Гермиона думает, что легко дав ему то, что он хочет, она потеряет его интерес. Она ошибается второй раз за десятилетие: получая что-то легко, всегда хочется больше. *** Семнадцатое октября, 1944 год. Вторник. Она варит уже седьмое зелье на уроках Слизнорта, заслуживая от него наивысшую оценку и тридцать баллов за каждое. Но так и не дожидается своего приглашения в его маленький скользкий клуб. Гермиона полагала, что только из-за неизвестности своей, хоть и чистокровной, фамилии. Однако, высокая, умная ведьма с Рейвенкло со смехом разбивает её надежды на легальный доступ к Министерству. Женщин не берут туда на работу. — На твоем месте, я бы держалась Тома. То, что он обратил на тебя внимание сейчас, очень хорошо, не упрямься. Тебе очень повезет, если он возьмет тебя в жёны после выпуска. Он очень перспективен. Я готова поставить всё состояние своей семьи на то, что Слизнорт уже подготовил ему дорожку в будущее. Ведьмы вокруг согласно кивают и с ожиданием смотрят на неё, сидя полукругом под большими кленовыми ветвями. Иголки в руках замирают над кусочками ткани, в ожидании будоражащей воображения мысли. — Мы обязательно поможем. Они весело смеются, сверкая жемчужными улыбками. Мэри прикрывает рот ладонью, пропуская улыбку на тонкие губы. Гермиона, наверное, состоит целиком из праведного гнева. *** Она закапывает себя в библиотеке, всё время посвящая рукописям о путешествиях во времени. Первая, вторая, седьмая книга — ноль. Ноль-ноль. Нумерология по вторникам в девять ноль-ноль. — Вы заставляете меня задуматься, почему в этот прекрасный осенний день, Вы предпочитаете нюхать пыль в библиотеке. Она бы предпочла компанию Кровавого Барона. — Странно слышать это от самого блестящего ученика за всю историю школы, — она совсем не лукавит, просто сжимает челюсть сильнее положенного. Она видит, как расслабляются его черты лица, изменяется поза. — Вы не возражаете? — он кивает на стул напротив. Она, наверное, слишком увлеклась своими влажными фантазиями о том, как бы вспорола ему кожу на виске острием пера. Он, пожалуй, воспринял это по-своему. — А как же прекрасный осенний день? Не хотите провести его снаружи? — Минуту назад я подумал, что моя компания вам вовсе не неприятна, — он жмурит глаза, как только солнечный луч попадает ему на лицо и улыбается, — более того, этот день вовсе не последний в моей жизни. Очень жаль. *** Она игнорирует его просьбы звать его Том. Однако, позволяет звать себя Мэри. Потому что не может контролировать то, что он говорит. Гермиона вышивает на занятиях для ведьм и думает о том, стоит ли ей попробовать зашить ему рот? Наверное он будет сопротивляться. Это, конечно, очень помешает процессу. Мадам Жозефина поставит ей низкую оценку за неаккуратную работу. *** Двадцать четвёртое октября, 1944 год. Вторник. «Я думала, что вспомнила уже всё о кизляках и нарглах, и очень расстроилась, пока не вспомнила ещё о мозгошмыгах. Наверное их над моей головой рекордное количество» Тридцать первое октября, 1944 год. «По крайней мере, Грюм не ругается, когда я думаю о них». *** Она принимает предложение Блэка быть его парой на бал раньше, чем он успевает закончить предложение. На самом деле, она так сильно боялась, что Риддл надумает пригласить её, что избегала любых личных встреч или банальных вечерних посиделок в гостиной, проводя всё время в комнате для девочек. Но он позвал на бал ту самую девушку, которая смеялась над её желанием работать после выпуска. Кажется её звали Аманда, или Алисия или...ей вообще всё равно. Персонаж «А» идёт на бал с персонажем «Б». Сидя в спальне, в окружении парчи, лент и драгоценностей, она позволяет эльфийке дома Розье уложить её волосы в красивую причёску и отрицательно качает головой на вопрос Синтии об их с Риддлом отношениях. — Он просто был вежлив со мной пару раз, я и не ждала приглашения на бал. Он даже не звал её на танцы, и Гермиона думает, что зря поддалась всеобщему волнению, никакого особенного отношения к ней и не было. Она танцует с Блэком и Малфоем, болтает с Пенелопой и Синтией, и даже позволяет себе легкий флирт со старшекурсником из Хаффлпаффа. Но всё ещё не рискует смотреть на шумную компанию с Гриффиндора. — Гарри, неси-ка сюда пиво! — из яркой толпы доносится задорный клич. Разноцветные мантии перед глазами пляшут сплошными пятнами. Её сердце сжимается и болит. Ей хочется плакать. *** Гермиона решает покинуть праздник в самом разгаре, шепнув девушкам, что плохо себя чувствует. Лучше было провести время в библиотеке, подальше от шумных вечеринок. Она уже достаточно влилась в общество и создала себе нужный образ, чтобы без опасения копаться в книгах, посвященных перемещениям во времени. Мэри Гортензи — хороша только в Зельях и Домоводстве, весьма посредственна в Чарах и ЗоТИ, зато часто проводит время с другими ведьмами, гадая на картах или кофейной гуще. Гермиона Грейнджер знает их судьбы, поэтому Мэри Гортензи априори права. Пускай лучше думают, что она расстроилась из-за того, что Том Риддл не обращает на неё внимания, нежели подозревают её…в чём угодно. Библиотека практически пуста, лишь одинокие фигуры студентов, которые решили не идти на бал, мелькают среди бесконечных полок с книгами. Ей бы воспользоваться моментом, библиотекарь ведь тоже на празднике — проникнуть в Запретную секцию, и вдоволь насладиться недоступной литературой. Но она не может концентрироваться ни на чём, кроме незнакомого ей Гарри, на которого она не рискнула даже смотреть, и пёстрой толпе гриффиндорских мантий. Она просто трусливо сбежала. Гермиона сжимает в руках «Сказки барда Бидля» и глотает слёзы в углу библиотеки. — Детские сказки так Вас растрогали, дорогая Мэри? — он стоит подле неё, упираясь плечом в полку и сложив руки на груди. Он улыбается. Она молчит, ведь, если она откроет рот, то случится катастрофа. Она просто хочет, чтобы он ушел. Она тоже хочет уйти и никогда больше его не видеть. Но у неё нет сил даже на то, чтобы повернуть язык во рту. Он протягивает ей руку и предлагает потанцевать. И она снова не может найти причину для отказа. На самом деле, ей просто всё равно. Луна теряется в жемчуге её причёски, пока они неторопливо танцуют в библиотеке. *** Четырнадцатое ноября, 1944 год. Вторник. «Грюм давно не появлялся. Либо его всё устраивает, либо он обиделся на то, что я назвала его паршивцем. Нужно будет спросить в следующий раз, что именно». Гермиона вспоминает о нём и назло думает еще больше. Болтовня Пенелопы о грядущей помолвке с Малфоем немного мешает ей это делать. Гринграсс говорит, что Мэри приглашена заранее. Они смеются и выбирают ей платье на свадьбу. *** Том Риддл взял за привычку садиться рядом с ней на Зельях. Его миниатюрная бумажная змейка ползет по её руке, обернувшись вокруг слова «грязнокровка». Она вздрагивает. Может ли бумага Тёмных Лордов чуять грязнокровок? Он спрашивает, не против ли она позаниматься сегодня в библиотеке вместе. Она отказывает. Змейка заползает в её сумку и окончательно застывает. Она разрывает её на мелкие кусочки после урока и суёт в рот, разжевывая. *** Двадцать первое ноября, 1944 год. Вторник. Ей надоедает жрать бумагу, поэтому она соглашается провести с ним немного времени после занятий. Они пишут совместную работу для Слизнорта, и он невзначай спрашивает, как ей удается варить такие зелья. Ах, принц-полукровка. Она представила Тома Риддла, ухаживающего за Снейпом, желая его гениальности, и не смогла удержать нервного смеха. Кто знает, может так он и стал Пожирателем. Он спрашивает, куда она девает всех его змеек, и в этот раз она предельно честна. Том сомневается, верить или нет. *** Нумерология в тысяча девятьсот сорок четвертом не по вторникам, а по пятницам, после обеда. Её ведёт старый профессор, который едва ли обращает на неё внимание. У неё совсем не осталось причин любить вторники, лишь только за красивое название. Булочек с маслом тоже по вторникам не было. *** Он довольно настойчив, когда чего-то хочет. Он хочет её секреты в Зельеварении, и она соглашается дать ему их, пока он не нащупал новых. — Я бы хотела присутствовать на вечеринках Слизнорта, Вы знаете...на постоянной основе. Я думаю, это не очень большая плата за моё мастерство, правда, Том? Он вскидывает тёмные брови, но ничего не говорит. Это впервые, когда она назвала его по имени. — Боюсь, это невозможно, мисс Гортензи, он редко зовёт туда женщин. — Тогда я должна быть одной из. Я ведь знаю, что у тебя получится это сделать. Она смотрит на него из-под опущенных ресниц, и со стороны это почти выглядит как флирт. Однако, в его глазах расчетливый блеск, а в её — решительный огонь. Ей нужны знакомства в Министерстве. *** Девятнадцатое декабря, 1944 год. Вторник. Гермиона Грейнджер редко ошибается, поэтому уже через несколько дней получает официальное приглашение от Слизнорта, в роскошном изумрудном конверте. Следующая вечеринка будет через три дня, и ей нужно хорошо подготовиться. Её не интересует встреча перед вечером, где любопытный профессор будет пихать свой нос в её биографию, рядом с Воландемортом. Достаточно того, что она уже полгода учиться здесь самозванкой с поддельными документами. Змея Тома ползёт по её обнаженной ноге, пока она наносит свой утренний макияж. «Забыл ли я упомянуть, что на вечере Вы присутствуете как моя спутница? Такое правило Слизнорта». Да, забыл. И что-то она очень сомневается, что Слизнорт бы ставил такие правила. Она злобно швыряет кисточку в сторону и царапает короткий ответ на другой стороне бумаги, прежде чем отпустить змею назад. Зубы скрипнули в желании оторвать ей бумажную голову. «Как ему будет угодно». *** На ней узкое изумрудное платье в пол, с закрытыми плечами и ключицами, но с небольшим декольте. У ведьм в моде пышные юбки, но ей нужно выделиться на этот раз. Волосы аккуратно заплетены в косы, и уложены в два небольших пучка, покрытые сверху её любимым жемчугом. В меру яркий макияж и красивые длинные серьги. Мэри выглядела великолепно. Гермионе страшно. Знакомая бумажная головка появилась на её столе, легко скользнув в шкатулку с украшениями. «Как думаешь, мне стоит выбрать черный галстук, или тёмно-зеленый?» Цвета удавки. Мне не принципиально, галстуком какого цвета ты задушишься. «Выбирай черный» «Как пожелает леди» Он встречает её у входа в гостиную и привычно протягивает ладонь. Однако, на этот раз, его губы ощутимо касаются косточки на её запястье, заставляя её отдернуть руку. — Вы хам, мистер Риддл. — Прошу простить мне моё невежество. Не смог устоять перед вашей красотой. Она двигается вперед первая, незаметно вытирая руку об платье, и стараясь думать о том, что это не имело никакого двойного дна. *** Её попытки получить выгодные знакомства у служащих Министерства рассыпаются ничтожным прахом. Она либо не успевает выловить их в толпе, либо они все болтают о чём угодно, но не о своей работе. Да они просто не считают её за человека. Гермиона злится и наступает каблуком на туфли Тома Риддла, который танцует с ней уже четвертый танец без перерыва, словно он был в этом виноват. Очевидно, она себя поправляет, очевидно, только он и виноват в этом. — Прошу меня простить, я, пожалуй, очень устала. Он провожает её к стульям, и наконец-то оставляет одну. Она выслушала еще несколько очень важных мнений о её прекрасном внешнем виде и ответила на пару вопросов о том, помолвлена ли она, прежде чем в конце концов сдаться. Гермиона думает о том, что окончательно и бесповоротно облажалась, потратив полгода на ненужные ей экзамены. «А» была права. У неё нет никаких шансов. Она пьет слабый алкоголь, сидя на красивом стуле в полном одиночестве, и впервые за долгое время снова не зная, что ей делать. Том провожает её назад в гостиную, находясь от чего-то в приподнятом настроении. Она начинает опасаться, что поспешила с выводами, когда он притягивает её руку поближе к себе, и бесцеремонно целует в ладонь. Её пальцы на секунду цепляют мраморную кожу его щеки и она отстраненно думает, что лучше бы он был на ощупь как рептилия. Возможно тогда, её желудок бы не выворачивало во все стороны. — Спокойной ночи, мисс Гортензи. *** Пенелопа лично передаёт ей красивое приглашение на помолвку к Малфою, что состоится аккурат на зимних каникулах. Её мутит от одной мысли о том, что ей придется сидеть там вместе с ними. Она думает о том, что ненавидит и Пенелопу тоже. Она бы выколупала ей глаза столовой ложкой. Она колупает ложкой варёное яйцо за завтраком. Оно отвратительно на вкус. Глаза Пенелопы тоже были бы такими? Она поворачивает голову к брюнетке и некоторое время всматривается в её лицо. Она жует бумажную змею Риддла и глотает её небольшими кусочками. Он вроде бы просил о встрече. Как же ей наплевать. *** Она думает, что, возможно, могла бы снова попытать счастья на следующем приёме Слизнорта, поэтому решает выполнить свою часть уговора и проводит с ним вечера, объясняя, как Снейп совершенствовал свои зелья. Он наклоняется к её части пергамента, грубо нарушая личное пространство, а она делает вид, что не замечает, что он понял принцип работы с первого раза. Читает ли он её тоже, как открытую книгу? Он взял за привычку бесстыдно целовать её руки, поэтому она предварительно собирает всю грязь в своей комнате, позволяя ему наслаждаться вкусом пыли на её коже. *** Двадцать пятое декабря, 1944 год. Вторник. Они собираются на пир перед каникулами, и она очаровывает себя веселящими чарами, потому что до ужаса боится, что расплачется прямо за столом. Точно, теперь она вспомнила имя той рейвенкловки — Аманда. Она присоединяется к ним после ужина, приведя с собой еще двух студенток из Хаффлпаффа. Она жмурит глаза, и размазанные фигуры перед её глазами обретают лица её почивших друзей. Как же она всё-таки счастлива провести Рождество с друзьями. Её жизнь просто великолепна. Они пьют крепкий алкоголь втайне от всех и развлекаются тем, что пишут свои имена на бумаге разными глупыми почерками. На утро они разбирают подарки у края своих кроватей. Гермиона получила набор зелий для ухода за кожей от Пенелопы и пару красивых колечек от Синтии. Большую книгу рецептов от Аманды и набор шёлковых лент с брошью от Лукреции Блэк. Её мать «передала» красивый дорогой браслет. Изящная серебряная змейка смотрела на неё изумрудными глазами, удобно расположившись на тонкой цепочке. Ей не нужна была подпись, чтобы понять, от кого это. С особой мстительностью она вспомнила, как подох Василиск. Змейка ловко оборачивается вокруг её языка, когда она по привычке берет её в рот, и больно кусает в ответ. Наверное, он всё-таки поверил ей, когда она сказала, что жует его змей. Она злобно выплевывает змею назад и ничего не собирается дарить ему в ответ. *** Две недели вдали от Хогвартса были божественными. Она жила в палатке, вовсю зачитывалась книгами и была близка к решению остаться здесь навсегда. Что ещё нужно для счастья? Немного покоя, высушенные лесные ягоды в чае и стопка книг по Темной магии. Однако, как бы не хотелось им с Гарри всё бросить в лесу, они не бросили. Поэтому, она тоже не могла. Её скудный набор книг не дал никакой информации, смысла в проникновении в Запретную секцию, как оказалось, было мало. Через пять дней должна состояться помолвка у Малфоев и она не могла упустить шанса покопаться в их библиотеке. Пенелопа настаивала, чтобы она приехала на пару дней раньше. Она ведь хорошая подруга, она не сможет отказать. «Не выделяйся, записывай всё, что помнишь и знаешь, найди путь домой». Грюму легко было говорить. *** Шестнадцатое января, 1945 год. Вторник. Как оказалось, она была не единственной, кто был приглашён заранее. Их небольшая скользкая компания уже ожидала её прибытия в гостиной, куда её провел домовик. Не Добби. Наверное. Она побоялась опустить глаза. Она задержалась на пару минут в холле, окинув взглядом пол и помпезность уже знакомой ей люстры. Надо же, в каком красивом месте её пытали. Ах, какая честь. Разумеется, он тоже был здесь. Коротко поприветствовал её кивком головы и углубился в чтение какой-то книги, словно она была каким-то ничтожеством у его ног. Она надеялась, что её лицо не выражает презрения. Гермиона скользнула в компанию ведьм, оставляя поцелуи на их щеках. — Пенни, вытри помаду со щеки, мисс Гортензи нанесла её слишком щедро, — раздался весёлый голос Синтии сзади них. — А может я хочу продемонстрировать всем, как моя подруга меня любит? — И это на глазах своего жениха? — Малфой картинно схватился за сердце, и гостиная утонула во всеобщем веселье. *** После ужина все собрались в холле для танцев. Пока еще не приехали родители и бóльшая часть гостей, все хотели немного повеселиться, вкусив близкое ощущение взрослой жизни. Отец Малфоя тоже должен приехать на саму церемонию, он занят на работе. Гермиона напрягла Абраксаса на экскурсию по поместью, вместе с ними увязалась Афина Эйвери и её брат. Какая прелесть. Ей же очевидно очень хотелось прогуляться подземельями в компании будущих (или уже настоящих?) Пожирателей. Её взгляд рефлекторно бросается в сторону темниц, где Гарри и Рону просто повезло. Она спрашивает что там, однако юный наследник достаточно быстро уводит их оттуда, бросив что-то о винных погребах. Вино, куда уж там. Из неё тут делали изюм. *** Библиотека Малфоев её поражает, но она скользит равнодушным взглядом по корешкам книг и не задерживается тут долго. Запомнить расположение достаточно. Они возвращаются ко всем, после получаса утомительных прогулок по дому и Гермиона спешит влиться в танцующий круг, сразу же перехваченная руками её подруг. Риддла нигде не видно, и она может расслабить лицо. Раз! Этих в подвал, а девчонку оставьте. Гермиона крутится в танце вместе с Винсентом Ноттом, пытаясь не обращать внимания на его мучительную схожесть с внуком. Ей кажется, что сейчас волосы Абраксаса Малфоя станут короче, а его карие глаза вот-вот побледнеют, и она выпорхнет в своем времени, в поместье Драко Малфоя. Она сжимает пальцы на плече Нотта сильнее и переходит в руки Эйвери, меняясь партнёрами. Два! Что еще вы украли из моего сейфа? Говори, проклятая грязнокровка! Беллатрикс визжит сильнее, чем музыка в зале, ладони потеют, а перед глазами идут черные пятна. У неё что-то спрашивают, но она не в силах отреагировать. Три! Круцио! Круцио, круцио! И только ледяной смех стоит в её ушах этой ночью. Люстра у Малфоев уродлива. *** Она терпеливо ждёт, пока веселье в доме уляжется, битый час лёжа на своей кровати без толку. Неожиданное появление бумажной змейки заставляет её думать, что у Тома Риддла раздвоение личности. Гермиона читает неровно оторванный кусок пергамента лишь с одним вопросом: «Ты спишь?» Лучше бы он спросил, жива ли она после появления его бумажной подружки, потому что внезапное прикосновение к своей голой ноге, в полной темноте, она не оценила. Однако, она нацелена на полное игнорирование его сообщений. Пускай думает, что леди уже спит, или, на крайний случай, расстроена его холодным поведением накануне. Змея беспомощно кружит на столе, так и не дождавшись ответа. Когда часы бьют три, она набрасывает на плечи шерстяную накидку и скользит из своей комнаты в темный коридор. Её план прост. Спуститься в библиотеку и быстренько пролистать нужные книги, а может, даже что-то одолжить. Она быстро проходит мимо входа в подвалы, стараясь не смотреть туда. Мэри — чистокровная подруга будущей хозяйки дома, ей нечего бояться. Сейчас она — привилегированна. Но ей все еще страшно до дрожи в коленках. Она проводит в библиотеке около двух часов, методично перебирая нужные ей книги. Если в одной из них находилось хоть немного полезной информации, она тут же отправлялась в бездонную сумку. Рассвет скоро должен захватить дом в свои руки, поэтому она поспешила назад, прихватив в руки какую-то бесполезную книжку про полировку гоблинского серебра. Афина мешает её планам вернуться в свою спальню незамеченной. Ведьма стоит на лестнице, загородив собой проход и маниакально смотрит на Гермиону. Её волосы заплетены, а в руках — палочка. Свет нарочно ослепляет её глаза. — Не хочешь показать, что украла в библиотеке? Волосы на голове Гермионы шевелятся от ужаса, сердце замирает. Неужели она была так неаккуратна? Однако, она спокойно поднимается на один уровень с ней, молча демонстрируя книгу о гоблинах. — Если ты про это, я просто взяла почитать её, ведь не могла уснуть. Афина негромко смеется, блуждая глазами по её лицу. Её красивое лицо белеет в слабом свете от палочки. — Прекрати. Я же видела тебя там. Вот только, — она оглядела её тонкую ночную рубашку и пустые руки, — куда ты их задевала? Ведьма опустила свои руки ей на талию, бесцеремонно ощупывая. Она надеялась найти невидимый мешок за её спиной? Спуститься руками дальше Гермиона ей не позволила, маленькая сумка и правда была обернута вокруг её бедра, пускай и скрыта от ненужных взглядов тканью ночной рубашки и простеньким заклинанием. Оттолкнув от себя колдунью, она ощутимо пнула её в колено, намереваясь обезоружить и стереть ей память до того, как она завопит на весь коридор. Но, что-то явно идёт не так. Афина лежит на полу и не двигается. Не реагирует на нелепые толчки в бок, и своё имя тоже не слышит. Пытаясь нащупать её пульс, пальцы Гермионы сталкиваются с чем-то вязким. Воздух пропитывается кислым запахом, и она понимает, что это конец. И прежде чем животный ужас заполняет её легкие, чьи-то руки грубо поднимают её с пола, вталкивая в комнату. Гермиона не успевает закрыть дверь, беспомощно растянувшись на полу и видя, как высокая фигура машет палочкой над телом Афины. Её запрут в поместье и вызовут авроров. Они узнают, что всё о ней — фальшь, её матери не существует, и что её кровь — грязная. Они сотрут её в по-ро-шок. Но прежде, чем она успевает подняться на ноги, стройное тело оказывается на руках незнакомца, и со свистом летит вниз, грузно ударяясь об перила и приземляясь на каменном полу несколькими этажами ниже. «Нокс» его голос почти шипит, и у Гермионы кровь стынет в жилах. *** Риддл тащит её к умывальнику, как куклу, и смывает кровь с пальцев, нервно шепча что-то на ухо. Она не слышит. Она думает о той, кто еще с утра ходил вместе с ней по поместью Малфоя. Она же могла тогда еще быть живой? Просто ранена? Правда ведь? Она же не могла её убить. Это сделал он, не она. Он вытирает её руки полотенцем, и грубо сбрасывает накидку с плеч, быстро прижимаясь губами к её шее. Ощутимый укус вырывает её из транса, возвращая в неприятную реальность. Он не реагирует на её ногти, царапающие его плечи, повторяя свои действия еще в нескольких местах. Его изящные пальцы, которые до этого часто сжимали её собственные, быстро развязывают ленты на её рубашке, демонстрируя тонкие ключицы и начало груди. Она едва ли успевает подхватить тонкую ткань, когда та скатывается по её плечам. Её если честно, просто выворачивает от мерзости происходящего. И прежде, чем она успевает задать вопрос, его губы перемещаются на её, грубо кусая, пока её лицо сжато в его ладони. Она дышит носом и думает о том, как бы не выблевать вечерний пудинг, в то время как в коридоре уже слышен топот и высокие женские крики. — Ты всё время была со мной, ясно? — он тяжело дышит, черные глаза быстро бегают по её лицу. Они спускаются вместе вниз, и тошнота в её горле еще никогда не была столь ощутимой. Из её горла вырывается сдавленный вопль, и только чужие руки не дают ей сползти вниз по стене. Лицо, имевшее схожесть с ликом нимфы, напоминает кровавую кашу, шея вывернута в неестественном положении. Бледно-голубые глаза смотрят на Гермиону, когда ей кажется, что внутри неё что-то умирает. Это умирает частичка её человечности, и она вовсе не сопротивляется, когда его ладонь закрывает ей глаза и отворачивает от трупа, прижимая к своей груди. Она слушает, как плачет Синтия и думает о том, что вторник никогда еще не был настолько отвратительным. Ей мерзко. Ей так сильно мерзко, но она не может решить, из-за чего ей хуже. *** Двадцать третье января, 1945 год. Вторник. Помолвку переносят на неопределенную дату, Афину хоронят в семейном склепе. Она тоже присутствовала там, с мертвенно-бледным лицом опуская небольшой букетик тюльпанов подле её надгробия. Ей кажется, что Эйвери вот-вот поднимется с могилы и расскажет всем, как Мэри Гортензи убила её вместе с Томасом Риддлом. Нет, не Мэри Гортензи сделала это. Это сделала Гермиона Грейнджер. И тот, кто стоит подле неё, сжимая её руку. Интересно, он тоже боится? *** Траур продолжается даже в школе, и Гермиона медленно сходит с ума. Ей кажется, что все в замке, начиная от призраков, заканчивая картинами, знают, что она сделала. Риддл не говорил с ней с похорон, и она думает, что он обязательно всем расскажет. На самом деле, она отвратительно выглядит и трясется каждый день от любого шороха. Смерть Афины описывают, как несчастный случай, но это не отпускает её и на следующую неделю. Её выворачивает, просто глядя на пустую кровать в их спальне. Она приходила к Гермионе во снах, и долго душила в коридорах её собственного дома. Афина Эйвери сталкивала её со ступеней и целовала в губы. Гермиона много плачет и бьет сама себя по щекам. *** Она просит его дать ей Обет. Он целует ей руки и спрашивает, неужели его любви к ней недостаточно, чтобы она ему верила. Неужели того, что он сделал, недостаточно? — Неужели это того стоило? Зачем ты сделал это? Он устало смотрит на неё и оставляет короткий поцелуй у виска. — Так нужно. Гермиона ничего ему не говорит, только потому, что не знает, что она должна сказать. Они так и не заключают договор. *** Десятое апреля, 1945 год. Вторник. Заранее подготовленная сова приносит Гермионе известие о том, что её мать умерла два дня назад, не сумев побороть драконью оспу. Она кротко плачет в кабинете Диппета и принимает малочисленные слова утешения от декана и её друзей. Она покидает школу на неделю, убедительно попросив не писать ей. Ей хочется побыть самой, и нужно еще уладить кое-какие формальности. Пенелопа, казалось, плачет сильнее, чем она. Возможно, она и не заслуживает того, чтобы ей выколупали глаза ложкой для яиц. *** Найти то самое озеро, в которое они спрыгнули с дракона почти год назад, не составило реального труда. На самом деле, оно было тут почти одно. И как эта гениальная мысль не пришла к ней в голову раньше? Она взлетает на метле на идентичную, как она думает высоту, и перебросив ногу, летит вниз. Одежда магглов в Лондоне ни капли не меняется, когда она возвращается в город, и она злобно дергает себя за копну волос, глотая слёзы. Её надеждам переломали хребет. *** Восьмое мая, 1945 год. Вторник. Они редко говорили о том, что случилось семнадцатого января, но очевидно все сделали достаточно разумные выводы. Отсутствие флирта со стороны Блэка говорило об этом красноречивее всего. Пенелопа снова заговорила о своей помолвке, и аккуратно намекнула, что было бы здорово сыграть сразу две свадьбы в один момент. Гермиона думает, что готова даже умереть. *** Они выпекают пироги на экзамене по Домоводству. Мадам Жозефина высоко оценивает её кулинарное искусство. Пенелопа собирается отнести свой Абраксасу, и рекомендует Гермионе сделать то же самое. У Абраксаса теперь два яблочных пирога. *** Он говорит ей, что только рядом с ним она будет в безопасности. Ведь авроры могут и передумать. — Закрытое дело - не значит забытое, любовь моя. — У меня всё еще есть глаза. И пока они видели, как ты выбрасываешь её вниз, ты не в том положении, чтобы мне угрожать, — она практически шипит. Он смеется и поднимает потрёпанный пергамент на уровень своего лица. Тот самый, где среди десятков имен Пенелопы, Синтии, Аманды, Клары и Кетрин ярко горит её собственное: «Гермиона Джин Грейнджер». Она снова облажалась. Ему даже утруждать себя не нужно, чтобы полностью повесить на неё эту смерть. — Знаешь, как они будут называть тебя? Грязно-кро-вка. Грязнокровка, убившая Афину Эйвери, — он прижимает к себе её голову, шепча, касаясь губами виска. Она чувствует, как его губы расплываются на её коже в счастливой улыбке. Ей хочется расцарапать ему лицо. *** Пятнадцатое мая, 1945 год. Вторник. Она царапает пером короткие абзацы прямо на листах книги, стараясь сделать это как можно быстрее. Ей известно четыре из его крестражей, что-то еще должно быть в Хогвартсе, и, возможно, Нагайна. Выходит шесть из семи. Пузырёк с чернилами заливает её письмо и она шипит на змейку из бумаги у неё на столе. Змейка смотрит на то, как Гермиона Грейнджер марает чернилами «сказки барда Бидля». Она уверена, это тот самый, её, экземпляр. Она зачаровывает книгу так, чтобы написанное открылось только Гермионе Грейнджер, и возвращает в библиотеку. Том Риддл может вырвать ей глаза, сдать аврорату и даже отправить в Азкабан, он может сделать с ней всё, что угодно, она готова возложить даже жизнь на алтарь его смерти. Она готова ко всему. Если уж она не может вернуться, нет смысла цепляться за эффект бабочки. Она и так уже достаточно натворила. *** Двадцать второе мая, 1945 год. Вторник. Они фотографируются для выпускного альбома и Гермиона прилагает большие усилия для того, чтобы не выглядеть как Гермиона. Прямые черные волосы красиво уложены, бледно-розовый костюм в пол, платок и кружевные перчатки. Она сидит рядом с другими ведьмами полукругом, волшебники стоят за их спинами. Гермиона ждёт, пока Грюм вновь заговорит, но её голова пуста, как картонная коробка. Никто не мешает. Однако, впервые за долгое время она не знает, о чём ей думать. Гермиона думает о вторниках, булочках с маслом и редисках в ушах Полумны. Она вспоминает о том, как Гарри и Джинни смастерили ей целый ящик сережек с разнообразными овощами и фруктами. Она прокручивает в голове моменты, когда помогала им приклеить хвостики к миниатюрным украшениям, в то время как ладонь с кольцом Гонта лежит у неё на плече, едва ощутимо сжимая. Её сердце трескается и болит, когда они подписывают друг другу фотографии на память. Она следит за тем, чтобы подписать их от лица Мэри. Он тоже за этим следит. Слезы капают на их веселое фото с Синтией и Пенелопой. *** Пятое июня, 1945 год. Вторник. Он не собирается вырывать ей глаза, что видели больше, чем нужно, не собирается сдать её аврорам или упечь в Азкабан. Том Марволо Риддл собирается взять её в жёны. Она лжёт, что продала дом родителей, которые ввязались в долги, пытаясь вылечить отца, а после и мать. — Я сирота без гроша в кармане, я не понимаю, зачем я тебе. У меня нет ничего, у меня нет никого. — У тебя есть я, — он оттягивает край перчатки, касаясь большим пальцем её ладони, — разве этого недостаточно? Если ты будешь миссис Риддл, никто не посмеет подозревать тебя в чём-то плохом. Но, если ты предпочтешь остаться мисс Грейнджер, рано или поздно, знаешь, они всё узнают. Подумай об этом. Она спрашивает, почему бы ему не выбрать себе в жёны кого-то по любви. Он отвечает, что его чувство к ней важнее, чем любовь. Он чувствует, что она должна быть рядом, что у неё будто бы, часть его души. Гермиона варится в котле из ненависти к самой себе, когда он целует её щеки. *** Забытый ею крестраж Тома Риддла предательски стучит об дно её расшитой бисером сумки, пока она говорит ему «да». И тысячи змей скручиваются вокруг её сердца, пуская яд под кожу, когда он отвечает ей тем же. *** Она сдалась. Друзья не говорят с ней уже много лет.