Новая история о Слендермене

Комок грязи застрял в подошве. Никита хотел слегка вытрясти ботинок, пока никто не видит. Но та застряла на самой кромке черного провала. Да и было очень тесно. А священник все бубнил. «И прах прахом станет». К концу дело идет. Взгляд Никиты медленно поднялся от туфелек вверх по лодыжкам, еще выше. Край синего платья. Молодежная модель. Лица не видно. «Может, эта девушка — моего возраста, — думал он. — А вдруг она вернется в дом, на „чтение“? Об этом неприлично думать. Похороны. Случай серьезный. Если сам я сроду не видел деда со стороны отца (отец ушёл когда я был ещё маленький) то из этого еще не следует, что незнакомка находится в таком же отдаленном родстве покойному. Мама, интересно, плачет сейчас или нет? Хотя, к чему она должна плакать? Она то видела его пару раз, да ещё и состояние от него получит…» Его мысли вернулись к девушке, стоящей напротив. Что это именно девушка, а не зрелая женщина, Никита был совершенно уверен. Кто-то тронул Никиту сзади за локоть. Он взглянул: пальцы с корявыми ногтями, морщинистые, грязные... Никита отпрянул к младшему брату Антону. Четверо внесли большой белый гроб, с непристойной ловкостью расположили свою ношу над ямой. Большая белая колыбель тихонько покачивалась на полотняных ремнях. «Спокойной ночи, — пожелал Никита. — Глубина два метра. Почему два? Чтоб легко копать было, — догадался он. — Поковыряй-ка землю с двух с половиной. Трудновато. И во всем они так. Делай, пока идет. А полтора? Или метр? Запах? Да нет, через полтора метра глины запах не пройдет. Понадежней хоронить. Чтоб в гости не ходили посреди ночи. Два метра глины, а потом тяжелая плита. Никита повернулся. Солнце ударило в глаза. Прослезился. И сразу почувствовал себя лучше: создалась видимость, что как будто он скорбит. Может, девушка увидит, как слезы блеснули у него на ресницах, и почувствует к нему симпатию. Хотя, у него уже была девушка, но он не любит её. Всё ищет себе идеал. Священник бормотал и размахивал правой рукой, как сеятель. Землю сеет. И тут же первые комья с лопат могильщиков забарабанили по крышке белого гроба. Небольшая толпа начала рассеиваться, отсекаться, как частички масла на поверхности воды. Бледные лица повернулись к священнику, ждут дальнейших указаний. Тот посмотрел на свои ногти, кустистые брови полезли вверх. Будто удивился, что на них нет и следа земли. Кто просто стоит, кто с ноги на ногу переминается. Высокий мужчина в сером костюме прочистил горло, все взглянули на него. Он отступил и толпа двинулась за ним. Даже уходя, люди оставались в каком-то состоянии неопределенности. Они оборачивались назад, в сторону могилы, все в сомнениях, будто пытались припомнить, что не доделано. «Броуновское движение», — вспомнил Никита пример из школьной программы. Их старый «леборон» тоже выглядел подавленным. Другие машины были все как одна: в более глубоком трауре, чем их хозяева. Черные длинные «линкольны», у каждого по сдержанной траурной розетке на капоте. Никита искал глазами: где же та, в туфельках, с такими симпатичными щиколотками? Но она затерялась в хаосе фигур в черном. — Ма, — прервал Антон размышления Никиты. — Все тут такие чудные? — То есть? — переспросила мать, выруливая на об саженный дубками проспект. — А-а. Я знаю, про что он, — встрял Никита. — Всеобщее дремотное состояние. — Как-никак похороны. Неужели ты рассчитывал застать здесь оживленную беседу? — Но они как зомби, — продолжил мысль Антон. — Люди-роботы. — Ага, — сказал Никита, — точно, Антон. Только с выдохшимися батарейками. Скоро остановятся, застынут, как статуи. Как игра «замри». Ты помнишь как мы играли в «замри»? Все время, когда были маленькими. С девчонками играли. — Ага. — Антон при этом весь-таки вывернулся на переднем сиденье. — Надо будет разыскать их, зарядить батарейки. Там была одна телка… Я не против ее подзарядить. Кто она, ма? Родственница? Никита сидел сзади, молчал. Волны бессмысленной бешеной ревности захлестывали его: «Зараза Антон! Это он о „щиколотках“. Я ее первый заметил! Зараза! Заразная зараза! Конечно, где ему, шестнадцатилетнему, против искушенного девятнадцатилетнему мужчины? Они ее наверняка никогда и не увидят больше. И поделом Рону!» Мать искоса глянула на Антона: — Не будь идиотом! И выкинь дурь из башки. Понятия не имею, родственница она нам или нет. Я даже не знаю, о ком ты. Какая-нибудь седьмая вода на киселе, наверное. — Ты убита горем, ма? — Никите хотелось переменить тему, хотя зная что за бред он болтает. — Держусь более-менее, — чуть не рассмеялась та. — А деда Мелоу я никогда не видела, но надо ведь продемонстрировать уважение к усопшим, прежде всего ради живых. И без большой при этом работы над собой. — Если мы его сроду не знали, как нас занесло на эти похороны? — спросил Антон. — Отчасти из уважения к умершему родственнику. Хотя я и сама толком не знаю, что он нам за родственник… Отчасти от жадности. — Она улыбнулась Антону, а потом еще раз, через плечо, — персонально для Никиты. — Жадности? — От любопытства Никита подался вперед. — Завещание, — продолжила мать. — Нас пригласили на чтение завещания дяди Мелоу. Значит, мы упомянуты в нем. — А сколько? Сколько мы получим, ма? — Откуда она знает, дубина, — оборвал его Никита. — Для того мы и едем на «чтение», чтоб выяснить. Правильно, ма? — Не обзывай брата! Да уж. Но скорее всего этих денег лишь на новые шины хватит. В противном случае поедем обратно на этом завещании. — А может, на новую машину хватит, а, ма? — Антон даже принялся грызть ноготь от возбуждения. — Как насчет «порше»? Или «лямборгини»? — Не переживай. Я, как ты помнишь, ни разу его и в глаза-то не видела. Мы — бедные родственники, и все. Причем дальние. Удостоят словечком — и на том спасибо. Так? А? — Похоже, что так. — Антон упал обратно на сиденье. — А чего тогда мы приперлись, ма? — спросил Никита. — Раз мы его не знали и нам ничего не светит? — Из уважения к усопшим, Ник, — повторила мать и опять усмехнулась, — и потом, нам же дали деньги на поездку, я ведь говорила. Если бы мы не поехали, пришлось бы все вернуть. Ты же знаешь свою маму. Подсуетишься чуть-чуть — получишь на чай. В нашем теперешнем положении… Они повернули на улочку, заросшую кленами с огромными красными листьями. Ворот не было, только кирпичные колонны. Сквозь деревья было видно, как строгие линии стриженых газонов сходятся в перспективе. Будто траву здесь ткут, а не выращивают. — Вот те раз! — воскликнул Антон. — Ты смотри, что творится! Может, мы не туда попали, ма? — Я ехала за той машиной, — показала мать. — Да и дом нам нужен № 14. — Номер дома? — удивился Антон. — Да я не видел на улице ни одного дома, кроме этого. Он САМ — целая улица. Посмотрите только на эти лужайки. — Возможно. Улица Тополей 14. Номер я видела на почтовом ящике, а то, что это клены, сомнений, кажется, не вызывает. — Миллионы, — задохнулся Антон. — Этот дом стоит миллионы! — Очень красиво, — осадила его мать. — Кажется, ты слюной изошел, чуть деньгами запахло.