Два одиноких человека

Хрипло скрипели деревянные стулья. Воздух в помещении был наполнен самыми разными запахами: от застарелой вони, исходившей от половой тряпки, похороненной в самом дальнем и темном углу богом забытой забегаловки, до запаха дорогих — что удивительно — сигарет. За круглыми дубовыми столами, которых при свете тусклых лампочек насчитывалось всего пять — в действительности их было в два раз больше — сидели самые разномастные личности. Недалеко от барной стойки сидел раздувшийся от жадности субъект, напротив которого, вяло перегоняя вилкой тефтелю, развалилась его жена. Чуть левее сидела пугающе молчаливая семья. Тощий как швабра мужчина со слишком прямой спиной и холодными как желанный, но уже остывший чай глазами, смотрел на своего ребенка. Девочка — или мальчик? — все норовила прижаться к теплому боку худощавой печальной матери, но та, испуганно глядя на мужа, отодвигалась от ребенка, то и дело поправляя выбившуюся из-под платка прядь волос. В итоге девочка — или все же мальчик? — кривила губы, стараясь не заплакать и, молча взяв в руку погнутую алюминиевую вилку, пыталась отцарапать от тарелки застывшую холодную кашу. Старалась так сильно, словно тем самым норовила выкорчевать из своего сердца обиду. — Они все так одиноки, — не очень громко раздался голос из дальнего темного угла, — не то что мы. Правда, Кир? — Конечно, — сразу же ответил Кир, даже не посмотрев на других посетителей; его взгляд был устремлен на сидящего напротив него мужчину лет тридцати. Помахав перед темными глазами выпачканной чем-то рукой, сидящий напротив брезгливо поморщил бледные губы и, положив руку на спинку стула, обернулся к углу. Тщетно он пытался всмотреться в темноту. Издав то ли смешок, то ли кряхтение, он обратился к Киру, чуть склонив голову набок: — Воняет чем-то. Чувствуешь? Как будто кто-то помочился на тряпку, а затем бросил ее в тот угол, — указывая за спину пальцем, он неотрывно смотрел на Кира, но тот не ответил или просто не успел ответить. — Жуть как воняет. Или ты не чувствуешь? Хорошо, что мне есть, кому пожаловаться. — Пожаловаться? — встрепенулся Кир так, словно услышал что-то важное. — Есть кому? — Ну да. Тебе. — Мне? — переспросил Кир и на секунду отвел взгляд в сторону; его лицо, еще мгновение назад задумчивое, вдруг надломилось и окрасилось страхом, и Кир быстро посмотрел на сидящего напротив. — Да. Я чувствую. Воняет… Тот усмехнулся и, закинув одну ногу на другую, случайно стукнулся коленкой о стол. Звука удара не слышал никто, но Кир, чья рука лежала на столе, ладонью почувствовал этот удар. Он был! Ведь своя собственная ладонь не может обмануть. — О чем задумался, Кир? — тихо прозвучал голос. — О тебе, — ответил Кир, а затем, чуть помолчав, добавил уже бодрым голосом: — О том, что у тебя, наверное, болит коленка, — сказав это, он неосознанно потер свое колено. — Но вроде сильно болеть не должно… Ты что-нибудь чувствуешь? Сидящий напротив молчал и неотрывно смотрел на Кира. Совершенно не двигаясь, не моргая. Не дыша. Кир почувствовал, как все вокруг него становится холодным. Мысль о том, что он задал не тот вопрос, маячила где-то на уровне подсознания. Но забросив дрожащими руками удочку и поймав необходимое, он смог вытащить нужную мысль из своей головы и, облекая ее в слова, выдохнул: — Погоди! Ты не можешь уйти сейчас! Только не сейчас, — простонал Кир, понижая голос, чтобы не было слышно, как он дрожал. — Ты же не сможешь без меня, а я — без тебя. Ты, — он чуть было не задохнулся этим словом; откашлявшись, Кир зашептал: — Ты — то, что отличает меня от всех этих людей. Ты! — подавшись вперед, горячо шептал он, с безумием смотря на равнодушного человека. — Посмотри! — он перегнулся через стол и схватил сидящего напротив за ветхий галстук, вот-вот грозившийся превратиться в пыль, которой в заведении было полным-полно, особенно в легких людей; Кир заговорил голосом, готовым надломиться в любую секунду: — Посмотри на того толстяка! Видишь, как жирные складки на его шее давят друг на друга, а пуговицы на чистой рубашке готовы хоть сейчас выстрелить в жену? Он одинок, но не показывает этого. Ему почти плевать! Он прогулял… нет! Он прожрал свою душу. Он откупается от одиночества дорогими тефтелями. Но посмотри в его глаза! Он так старается для своей жены! Он покупает ей все самое дорогое в этой забегаловке, он пытается влезть в одежду, которая ему мала! И ради чего? — Кир дрожал, боясь недоговорить. — Ради того, чтобы она приняла его, ведь иначе он поймет, что никому больше не нужен в этом мире. Пока у тебя есть, о ком заботиться, ты не можешь чувствовать ЭТО, но иначе… — голос захрипел, и Кир, всхлипнув, замолчал на некоторое время; отпустив галстук, он медленно сел на свой царапнувший пол стул. — А эта девочка — или мальчик? Да ты только посмотри на это бедное одинокое создание! Познать в таком возрасте ЭТО — да разве ж так правильно?.. Я рад, что у меня есть ты. Без тебя мне было бы невообразимо трудно, — прошептал Кир, а затем с жаром добавил: — А я — просто тот, кто не позволяет тебе сломаться. Едва заметное движение губ мгновенно охладило пыл Кира. Тот был поражен услышанным. Не было больше в его глазах живого безумия. Открывая и закрывая рот, Кир в растерянности смотрел куда-то на стол. Бормоча что-то под нос, он ощупывал свою коленку и понимал, что скоро на ней расцветет небольшой синяк. «Ты?» Насмешливый тон собеседника не давал покоя. Прикусив нижнюю губу, мужчина закрыл глаза ладонями и, ссутулившись, замер. В надымленной тишине было слышно, как девочка — или все-таки мальчик? — скребла вилкой по тарелке, пытаясь этим звуком заглушить свои слезы. Мать ее все так же отодвигалась, а отец — лишь смотрел. Женщина, безразлично гонявшая жирную тефтелю, скормила ее мужу. Чавканье его челюстей было омерзительным для Кира, словно кто-то ходил по жидкой грязи, и Кир, открыв глаза, бросил полный ненависти взгляд на зажравшегося жирдяя, о котором совсем недавно говорил даже с жалостью. — Ты? — повторился вопрос. — Погоди, — испуганно начал Кир, смотря на нечеловеческую усмешку. — Давай просто забудем то, что я сказал. Я… я пошутил. — Пошутил? — Хочешь, я закажу нам еще чего-нибудь? — подняв руку, он помахал разносчице. — Что ты любишь? — роясь в карманах, Кир искал хоть немного денег, но находил или ключи, или измученные жизнью проездные билеты, или дырки. — Ты знаешь. Мы ведь не такие, как они. Они не знают. Например, это дитя не любит кашу, но родители посчитали: раз ребенок ее ест, значит, он ее любит. У нас с тобой не так. Ты знаешь. — Нет, — пролепетал Кир. Сидящий напротив молчал. — Я не знаю, — бледнее, шептал он. — Хотите еще что-то заказать? Голос подошедшей разносчицы не вязался с атмосферой, царившей в заведении. Слишком нежный голос. Киру стало бы жутко стыдно за запах мочи, исходивший от тряпки, но сейчас он был больше озабочен тем, что пытался придумать, чем бы угостить собеседника. Почувствовав холод, он неуверенно и потерянно улыбнулся и произнес, показывая рукой на сидящего напротив. — Чай, любой, мне и моему другу, пожалуйста. — Вашему другу? — удивилась разносчица, смотря на пустой стул. — Но ведь здесь никого нет. Кир моргнул, затем еще несколько раз. Он напоминал статую, с двумя лишь отличиями — он дышал и безостановочно моргал. Моргал для того, чтобы не дать слезам волю. Кир боялся повернуться, потому что знал: он сидит совершенно один. Опустив голову, Кир заплакал. Положив руку на ноющую коленку, он сжал кисть в кулак, забирая в него ткань штанов. — Я принесу Вам чай, — ласково произнесла разносчица. Всхлипнув, Кир ответил: — Спасибо, — и поднял голову, чтобы с благодарностью посмотреть на девушку. Его глаза застыли. Рядом с ним никого не было.