armani

Юра видит Его, и весь мир теряет значение. Утащив пальто в примерочную кабинку, он колупает бирку с лейблом, вглядывается в каждую строчку на изнанке, дергает пуговицы и петельки, разве что на вкус не пробует. Он с такой тщательностью не проверял деньги на фальшивку, и это о чем-то говорит. Если его бесстыжие глаза не врут, это настоящий Армани. Здесь, в комиссионке на Ваське, которая по-модному назвала себя «европейский секонд-хэнд», но все еще предлагает примерять товар на картонке за простынкой. Очуметь. — Ну как? — скучающе спрашивает продавщица, когда он выходит пару минут спустя. — Не знаю, — тянет Юра, изображая сомнения, и не те, которые «понравилось, но не уверен, брать или не брать», а скорее «ах, нужно ли мне это пятое пальто в мой роскошный гардероб». — Все-таки не на нашу погоду такое... а вы скидочки не делаете-с? — Не делаем, — говорит девушка, не отрываясь от книжки в бумажной обложке с мускулистым качком. — И без скидочек берут-с. Юра прощается с Ним, как прощаются с девушкой, отправляясь на последнее дело. Я обязательно вернусь. Ты только дождись. У Юры есть ботинки из «крокодиловой» (клеенки) кожи. Продавец клялся, что это Турция «под Италию», Юра подозревал, что это исправительная колония на Дальнем Востоке «под Турцию (которая „под Италию“)». У Юры есть перстни — они блестят, но в ломбарде за них много не дают. Медали у Юры тоже позолоченные, да и сам он глянцевый, только пока ногтем не поскребут. Но пальто от Армани — оно настоящее. Юре в участке лишний раз появляться не стоит, но в казино ему даже поставить сейчас нечего, так что он заруливает на неделе. Половине он должен, вторая половина об этом знает и шарахается от него, как от чумного. Серёга выслушивает до той точки, где Юра, забывшись, объясняет про пуговицы и строчки, и тогда перебивает: — Ты серьёзно? Тебе на тряпку? Юр, ты баба, что ли, я в толк не возьму, у меня жена так на шубу не клянчит... — Зачем грубить, — обижается Юра. Серёга говорит, что если бы он грубил, он бы другими словами сказал, и Юра понимает, что ловить здесь нечего. Клубникин относится к нему с чуточку большим пониманием — он любит женщин, а женщины любят, когда мужчина прилично одет и аккуратно подстрижен. Клубникин дает ему сотку. Нужно примерно в десять раз больше. — А Феди с Костей нет? — безнадежно интересуется Юра. Он обоим должен, как земля колхозу, но в том и фишка хороших друзей, что они всегда поддержат, поймут и простят. Феди нет, а вот Костя выслушивает его с интересом (Юра так предполагает, потому что по лицу Кости никогда не скажешь). — Пальто, — говорит. — Нет, ну пальто это конечно дело хорошее... Юра слегка приободряется, но Костя открывает кошелек, шелестит заветными бумажками и качает головой. — Не дам. — П...почему? — это удар ниже пояса. — Потому что у меня только двести, а это даже не половина. — Так я еще у кого-нибудь спрошу, — возражает Юра. — Вон, Клубникин мне сотку дал, плюс ты, плюс... — Кто? — Костя поднимает брови. — Угу. Вот именно. А если у тебя будет не вся сумма, ты её донесёшь максимум вон до того лотка наперсточника, — он показывает на вертлявого Мишку на противоположном углу рыночка, тот как раз зазывает новых жертв. Обидно, между прочим. Что, Юра не знает, что ли, что Мишка прячет шарик в рукав, а не под стаканчик? Не купится он на такое снова. — Что ты себя... как с ребёнком... — Юра не то чтобы вправе с ним ругаться, Костя ему ничего не должен (а вот он ему — да), но промолчать невозможно, так что он бубнит себе под нос. — Как заслужил, Юр. — Иди ты. — Ладно тебе. В этом городе никто, кроме тебя, и не поймет, что там этот твой Армани, — хмыкает Костя, но у Юры только глубже в желудок проваливается сердце. А если оно достанется кому-то, кто даже не будет ценить? Какому-нибудь мужлану, который даже не знает, как ухаживать за кашемиром. Спасибо, блин, Костя, всегда знаешь, как поддержать. — Не дуйся, — у Юры перед носом оказывается ровненькая беленькая сигаретка. — На, вон. Ограбь меня на последнюю, хочешь? — Хочу, — бурчит Юра. Сотку он в тот же вечер проигрывает в автомате — что ему с неё толку? До получки ровно десять дней. Днем Юра крутится, мутя всякие темные делишки (вопреки расхожему мнению, его принимают в банды не за красивые глаза), вечерами едет на Ваську, крадется в самый темный угол, куда заранее перевесил пальто, чтоб не было видно от входа, трогает его за рукав. Пока не забрали. /// — И таким образом я добился, чтобы Черному перестали доверять. Через неделю босс планирует какую-то крупную сделку с московскими, и ему нужен будет приближенный, чтобы изучить контракт. Я надеюсь, что разыграю карты правильно, и этим кем-то выберут меня, — Юра скромно опускает взгляд. Елена Александрова кивает в такт его рассказу, продолжая быстро царапать свои пометки в чужих отчетах, как строгая учительница литературы над сочинениями нерадивых учеников. К отчетам Юры у неё никогда нет исправлений — только редкое «Юра, поменьше приукрашивай». Но Юра уверен, ей нравится, когда он делает рассказ интересным: тут пауза, здесь театральный полушепот, там артистичный жест руками. — Это всё? — Пока... пока да, — Юра кивает, заправляя за ухо прядь. — После дела отчитаюсь еще раз... Елена Александровна делает паузу. Смотрит на него поверх очков, и за что Юра её уважает — во взгляде нет осуждения, он изучающий, как у археолога, который каждую гальку на берегу будет подбирать и одинаково цепко и неутомимо проверять, а не осколок ли это древней цивилизации. — То есть, ты пришел отчитаться только своих планах? Запротоколировать пока нечего? — Так и есть, — у Юры начинает подрагивать колено от сдержанного энтузиазма, и это запрещенный прием, он знает, но все-таки позволяет себе сказать, глядя в сторону и только самым краем глаза на начальство: — Не могу гарантировать, чем закончится дело, подумал, что стоит поставить в известность... на всякий случай. Взгляд Елены Александровны меняется неуловимо, но ощутимо, если ты потратил половину жизни на то, чтобы научиться читать людей. В такие моменты Юре всегда вспоминается бабушка и тон, которым она говорила «азартный ты, Юра», как будто заранее видела, как он закончит свою жизнь. Как будто Елена Александровна — тоже видит, и ей уже сейчас чудовищно стыдно за то, что она отправляет его туда. Но эй. Они оба знают, что так надо, и Юра не против, и вообще-то он сейчас не о том. — Хорошо, Юра. Это правильно. Правильно, что предупредил. — Спасибо. — Я иногда забываю... — она качает головой. — Совсем забываю, как там. На улицах. — Ничего. Я готов ко всему, — Юра осторожно прокашливается. — Вообще-то, я особо подготовился к операции. — Это каким же образом? — снова этот изучающий взгляд. Юра чуточку приосанивается. — Вы не заметили? — Нет, Юр. Просвети меня. Юра выдерживает паузу. — Как видите, я в новом пальто... Он ждет реакции. Елена Александровна ждет объяснений. Жаль. Юра мечтает об аудитории, которой не придется ничего объяснять, но, видимо, не сегодня. — Оно... с секретом? — С секретом? — Юра не по заготовленному сценарию коротко смеется, и Елена Александровна опускает взгляд и поджимает губы. Смутилась. Ну он же не над ней, нет. Просто представил бронепальто со встроенным парашютом. — Нет, нет. Это Армани. — Фирма? Французская? — Итальянская. — И это тебе поможет... — вопрос повисает в воздухе. — Поможет мне с репутацией, — он цепляется за петельки для пуговиц в лацканах пальто, встряхивает его, чтоб лучше село. — Уважаемый человек в пальто от Армани. Такого не стыдно показать Москве. Такого можно взять с собой на дело. Елена Александровна оценивающе молчит, потом кивает. — Ну-ка, встань. Он послушно подскакивает, оправляет пальто — ткань ложится красиво, не мнется, пальто не стоит дубом, как эти советские, которые пытаются стать теплее за счет толщины сукна. — Повернись, — он медленно оборачивается вокруг своей оси, расставив руки. Полы пальто легонько покачиваются. — Хм. — Что скажете? — Хорошо. Хорошо придумал, — Елена Александровна задумчиво ставит подбородок на кисть руки. — И фирма хорошая, Италия... Нет, ну молодец. Великовато только. Подшил бы. Пальто действительно широко ему в плечах, особенно заметно, если завязать пояс и сделать себе талию — такого ровного треугольника быть ну просто не должно. Но это мелочи, которыми Юра не будет портить себе праздник. — Так носят, — говорит он коротко, и Елена Александровна кивает, принимая на веру. — Хорошо. Уважаю твое внимание к деталям, Юра. Надеюсь, это поможет, и удачи тебе на деле. — Спасибо, — Юра тоже кивает, даже скорее кланяется, глубоко склонив голову, и из этой позиции, не разгибая шею, смотрит на Елену Александровну, для надежности еще из-под ресниц. — Так как это, можно сказать, поспособствует делу, может быть... в счет служебных расходов... — Нет. — Частично. — Нет, — Елена Александровна полностью переключается на бумаги. — Свободен, Юра. В приёмную Юра выскакивает, как школьник, вырвавшийся из цепких когтей завуча. Его приветствуют, кто-то вяло, кто-то чуть более заинтересованно — Юра, в конце концов, всегда приносит интересные новости. Ну, у него для них есть новость, и какая. — За сколько брал? — спрашивают у каждого стола, и каждый раз Юра делает вычисления в голове за долю секунды, потому что хочется задрать цену повыше, чтобы подчеркнуть престиж фирмы, но еще хочется блеснуть своими навыками торгаша и сказать, что урвал за копейки. В итоге называет честную цену, но немного округлив туда или сюда. Коллеги присвистывают, цокают языками. Иногда смеются. — Армани. — Хуймани. — За такие бабки там в подол доллары должны быть зашиты, ты проверь. — Ну, стоит оно того? Месяц теперь гречу жрать будешь. И будет, и ничего страшного. Юре в этом пальто теплее, чем от любых восхищенных слов. Самые нужные люди ждут его, конечно, на крылечке возле участка, в отведенном для курильщиков закутке, Костя — прислонившись лопатками к стене и выставив вперед бедра по расслабленной дуге, Федя — укоризненно наблюдая за этой эквилибристикой. Тоже ведь выпендрежник, этот Костя. Хоть и маскируется. Костя сразу смотрит так — внимательно, оценивающе. От него-то ничего не укроешь (а Юра и не пытается, наоборот, раскидывает руки как крылья, смотрите, мол, оба). — Всю получку спустил? — интересуется Костя, не вынимая изо рта сигарету. — Всю, — честно признается Юра. Должна была остаться пара сотен, но на кассе оказалось, что цена на пальто успела «немного подрасти». Как так, возмутился Юра, у вас же наоборот, скидки в конце месяца, а продавщица так безжалостно: брать будете или нет? Обдурила, конечно. Понимала, что он и мать родную за это пальто сейчас отдаст. А разницу — себе в карман, а Юра и не злится даже, потому что злиться на человека, который талантливо пользуется своими возможностями, считает неправильным. Он на её месте поступил бы с другим лопухом точно так же. Греча так греча. В общаге ели макароны с жареным луком и не жаловались. — Хм, — один в один как Хмурова говорит Костя; и обшаривает взглядом всего Юру, медленно, как будто обыскал, не прикасаясь. — Ну, тебе такое идет. — Это то самое пальто? — соображает Федя (интересно, кто рассказал? Костя или в участке насплетничали?). — Покажи-ка... руки хоть мыть не обязательно, чтоб потрогать? — Нет, не обязательно, — хмыкает Юра. — Какое — «такое»? — это Косте. Костя пожимает плечами. — Такое, — как будто от повторения станет понятнее. — Чтобы носить... такие вещи, нужно иметь... — он описывает круг сигаретой, зажатой между пальцами. — Определенный, гм, склад характера. «Склад характера», значит. Ладно. Юру устроит. — Ну да, Кость, тебя-то хоть в Армани, хоть в белорусский трикотаж, ты все равно как собака помойная выглядишь, — ехидничает Федя, и Костя немедленно приглаживает пятерней растрепанные волосы, которым явно не помешает хорошая стрижка, желательно, в парикмахерской, желательно, не в той, которая называется случайным женским именем, и если судить по долготерпимому лицу Кости, слышит он это как минимум от Феди не в первый раз, так что Юра даже не будет намекать. — Нет, ну красиво, конечно, красиво, — вздыхает Федя. — Но ты, Юр, конечно... В Армани, а руки синие. Цуцык. Шапку бы вон купил. — А ему не хватило, — говорит Костя, выдыхая дым в прохладный воздух. — Я бы занял, — отвечает Федя полушутливо (Юра беззлобно от обоих отмахивается). — Это же не на... это на дело... Вот как будто он ни на что, кроме казино, в жизни не тратился. Как мало вы меня знаете, думает Юра слегка обиженно. Намного больше, чем за игровым столом, он спустил в ресторанах, где хотелось шикануть «хоть раз в жизни», угощая себя и вон тех симпатяг за соседним столиком, или в ломбардах, завистливо вздыхая над чужими золочеными кольцами и цепочками толстой вязи, или на современные магнитофоны и телевизоры (каждый год устаревают, с-собаки). Ну да, не на шапку. Но какая шапка с таким пальто? В таком пальто жить нужно в Италии, чтоб уши не морозить. — Вот вы смеетесь, а это, может быть, капиталовложение, — поясняет Юра просто из принципа. — Эти ваши куртки из кожи невинно убитого офисного дивана сезон проживут и всё, на помойку. А Армани — это как вино, с годами только ценнее. Я это пальто ещё внукам завещаю, пусть носят и радуются. — Внукам. — Да, внукам. — Даже не детям. — Мы с ними будем в плохих отношениях, — заверяет Юра. — Я не одобрю их жизненные выборы, а они будут считать меня мудаком и тираном, хотя я всегда желал им только лучшего. Но внукам я достанусь уже старый и добрый. — И в пальто. — А без пальто злой буду. — Ты Гоголя случайно не читал? — Иди ты. — Кость, — Федя, впрочем, тоже улыбался их перепалке от уха до уха. — Юр, хорошее пальто, тебе нравится и это главное. А если жрать совсем нечего будет, ты приходи. Угостим. Но не деньгами, — быстро уточняет он, подняв один палец, и это немножко обидно, но все равно приятно. — Ну-ну... Слышь, Юр, — окликает вдруг Костя. — А в этом твоем секонд-хэнде какие размеры продаются? — Да всякие, а что? — осторожно отзывается Юра. — Хм. А джинсы там бывают? — Джинсы? — Юра окидывает Костю взглядом, от вельветового пиджака до пыльных ботинок. Здрасьте, кто воспылал интересом к высокой моде. — Бывают... — Американские? — Да всякие... — Подожди, джинсы? Так летом же только покупали, — вмешивается Федя, и звучит при этом встревоженно и даже как будто осуждающе. Костя пожимает плечами. — А что я сделаю? Сносил. — Уже? — Ну... — Так, ты не гони пока... приноси к нам, Лена посмотрит, может, их еще можно... — Там скоро заплатка на заплатке будет... Юрка, может, прав, может, фирмУ надо брать... заодно и похвастаться... — Если что, адресок дам, — обещает Юра, впрочем, стараясь не перебивать. Костя с Федей явно говорят о своем, заполняя недосказанности смыслами, которые понятны людям, близость которых стремится к супружеской. Юра человек понимающий, и прямо сейчас понимает, что их с пальто пять минут в центре внимания закончились. Пора уходить. /// Пальто удачно скрывает обе кобуры и крепления для сменных обойм. В огромные карманы влезают руки по локоть, если Юра захочет пойти в кино, он точно поместит сюда пару литров колы и пакет с конфетами. Юра приходит в казино и не сдает пальто в гардероб. Юра приезжает на бандитскую стрелку, и пальто треплет морозный ноябрьский воздух. Реальность жестока: бандиты что питерские, что московские, в такую погоду носят одинаковые дубленки с каракулем и меховые шапки с ушами, завязанными бантиком на макушке. Никакого бандитского шика. Юра достает портсигар, надеясь согреться об сигарету, и один из корешей по банде, Андрюха (они вместе подпирают машину босса, пока тот переговаривается с уважаемыми людьми, и ветер подло сносит в сторону их слова), протягивает жигу. Руки его затянуты в самые обычные черные вязаные перчатки. Юра принимает огонек, шмыгнув носом. — Армани, — поясняет он, пригладив лацкан пальто. Андрюха щурится, пытаясь разобрать его за ветром. — Арман? — Армани, — вздыхает Юра. — Я про бренд, не про банду. — А, — говорит Андрюха и теряет к разговору интерес. Теоретически, предполагается сдавать незаконно добытую выручку в архив улик. Практически — Юра своими глазами видел, как редеют стопки купюр, пока улика переходит из рук в руки, и если им суждено осесть в карманах, то почему бы этим карманам не принадлежать Юре Смирнову? Процент от сделки (буквально — один процент) влезает в большие карманы пальто очень даже удачно. Еще место остается. Как жаль. Юра не идет, а летит по Невскому, байронический внешне, но довольный собой. Время раздавать долги. Не всем. Клубникин, скажем, подождет. А Костя с Федей ждали слишком долго, так что Юра тарабанит пальцами по столу между ними (они, конечно, сидят всегда вместе, два школьника, которых никто не может рассадить по разным партам) и серией гримас дает понять, что ждет в курилке по важному делу. — Только сегодня и только для вас, — церемонно объявляет, запирая дверь. — Шоу: Юра Смирнов при деньгах, — заинтересованно кивает Костя. — Где взял? Опять кутил? — Премировали. — Ну-ну, — Костя цокает языком. — Халявщик ты, Юра. — Я не халявщик, я партнер, — заученно отвечает Юра. Оба улыбаются, и Юра с чистой совестью отсчитывает деньги. Никому не нравится вечно быть должным, особенно хорошим друзьям. В своих мечтах он не просто возвращает однажды все долги и никогда не берет новые, но еще и щедро раздает подарки: Костику машину, Феде телевизор, Елене Александровне заграничные духи и громко цокающие каблуками красные туфли, чтоб мужики в отделе еще поняли, что все эти годы упускали. В мечтах Юре вообще никому ничего не жалко. Федя прячет деньги в куртку, не считая (вот же доверчивая душа, Юра каждый раз думает, что каждый, кто относится к долгам не так щепетильно, как Юра, мог бы его наебать), и хитро улыбается в усы. — А у нас для тебя тоже кое-что есть, Юр, — Юра косится на него с любопытством. — У него, — поправляет Костя. Федя смущенно хмыкает. — Идея была общая, — Костя так поднимает брови, что сразу ясно, «общая» идея — это Федя примчался с мороза и выложил, мол, я там такое нашел, Кость, Юрка увидит — умрет. А Костю к этому пытается приспособить, чтоб не так неловко было. Потому что мужики другим мужикам подарки без причины не делают, а если вдвоем, это уже как бы от коллектива. Юра все эти манипуляции знает наизусть, сколько между ними лавирует по ту сторону закона и по эту. И тем не менее, острый нос ботинка начинает энергично притопывать, выдавая нетерпение, как хвост дружелюбной собаки. Юре, помнится, мама к школьным годам перестала делать подарки, мол, Юра, ты слишком жадный, на каждую конфету кидаешься, как будто она первая в твоей жизни, стыдно мне за тебя. Но Юра не жадный, Юра просто умеет радоваться мелочам, и сохранил за собой эту детскую черту, ну арестуйте его, если это теперь незаконно. Федя, как та мама, или скорее как краснощекий нетрезвый дядюшка, который хочет порадовать малышню на семейном празднике, вынимает из внутреннего кармана куртки шуршащий газетный сверток. — Вот-с... посмотри, как тебе. Под стиль выбирал... Костя наблюдает за этим, приопустив веки, как будто еще чуть-чуть и уснет стоя. Можно даже поверить в его незаинтересованность, если бы Юра не чувствовал, как льдистый взгляд сверлит сверток. И только поэтому, чтобы помучить и Костю тоже, он оттягивает момент, разворачивая газету так, как будто потом собирается прочитать в ней все заметки о надоях молока в совхозе «Горский». В центре газетной шавермы лежат перчатки. Юра медленно их вынимает, не зная, что сказать, но рот от изумления приоткрывает совершенно естественно. — Я же вижу, руки синие, — лопочет Федя быстро, довольно и смущенно одновременно. — Ну, не варежки же тебе с Армани твоим носить? Так я тоже не пальцем делан, поспрашивал там по знакомым, меня свели с человечком, а у него вот, последняя пара была, я уж схватил, думаю, только бы Юрке подошли, на мою-то ладонь не проверишь даже, — он показывает свои руки, с сигаретой, зажатой между средним и указательным правой. У него ладони округлые и небольшие, а у Юры вытянутые и крупные. Если уж примерять, то хотя бы на Костю. — Но он сказал, что натуральная кожа, если что, немного разносится. А? Что скажешь? Эта кожа такая же натуральная, как блонд Бориса Моисеева. В том смысле, что даже не старается. Нет, ну зато она определенно подходит под «крокодила» его ботинок. И пошита, Юра уверен, в той же колонии. — Италия, — гордо подтверждает Федя. — Ты посмотри, там ярлычок... — Лейбл, — подсказывает Юра, выворачивая «италию» наизнанку. На лейбле вышито гордое «armany». Абибас. Юра мысленно хехекает. Держи, товарищ, фирмУ, как заказывал. — Ну так что, примеришь? — спрашивает Федя с нетерпением и толикой тревоги. И Юра, конечно, не может допустить, чтобы Федя тревожился, так что он натягивает перчатки даже слишком торопливо. Они действительно узкие, и лейблы с «брендом» он отрежет, как только доберется домой, чтобы не царапали запястья. Рукам от такой защиты ни тепло ни холодно. — Ну? — Ну браво же, — оскаливается Юра во все тридцать два. — Ну браво, ну ты посмотри! Ну хоть сейчас на неделю моды, братцы, вот это называется стиль! Федь, сколько я должен? — Да ну прекрати, — Федя немедленно отмахивается. — Что значит прекрати? Федь, я что, не знаю, сколько стоит Италия? — Федя еще больше смущается, мотает головой, но улыбается так, что возле глаз собираются морщинки. — Всё, хватит. Подарок есть подарок. — А телефончик этого, который тебе перчатки толкнул, не дашь? — любопытствует Юра как может невинно. — Я бы, может, у него потом беретку себе прикупил. На весну. — А он больше не работает, — неожиданно подает голос Костя, выдыхая дымок и любуясь им, запрокинув голову, как будто ничего интереснее в курилке не видел. — Как так? Я ж только на той неделе... — Ну вот я после тебя сходил, джинсы-то посмотреть. А он сразу раз и закрылся. Джинсы мне только и успел продать, — еще один дымок, и Костя задумчиво заканчивает: — Америка, не хуё-моё. Сам через океан вез. Последние для меня от сердца оторвал. — Как жалко-то, — вздыхают Юра и Федя почти слитно, но с разными интонациями. Костя улыбается краешком рта. /// (На третий день осмотра... места преступления Федя находит в кустах возле церкви аккуратно свернутое знакомое пальто. Очевидно, хозяин его снял, чтобы надеть ритуальную мантию, и, видимо, здорово боялся, что ценную вещь унесут или оно запачкается до того, как за ним вернутся.)