Искры истлевшего костра желания

      Традиционно, когда температура на улице понижается на пару градусов, каждый уважающий себя уроженец края острых скал и родины моры старается сделать всё, что в его силах, чтобы это не ощущалось. Снуют туда-сюда по улочкам, нередко поднимая головы к резным крышам домов, будто надеясь увидеть благое знамение на иссиня-чёрном небе. Они знают: остались считаные дни, и эта густая синь озарится миллионом ярких огней, которые не могли пойти ни в какое сравнение с блеском одиноких звёзд. Суматоха, однако, оправдана. Праздник фонарей уже стал традицией для Ли Юэ, но всё равно всегда вызывает небывалый восторг даже среди тех, кто является коренным уроженцем этой страны и наблюдал празднество с пелёнок.       Вот только утверждать о том, что каждый чувствует себя счастливым в этот день ошибочно. Как бы не было прискорбно, но именно виновник торжества испытывал лишь зудящее одиночество среди своего народа, вместо разделения всеобщего восторга. Дело было вовсе не в том, что Чжун Ли успел повидать несколько поколений, активно подготавливающих город к празднику, а в том, что со временем повелась весьма тёплая для сердца традиция: встречать праздник фонарей с близкими людьми. Не сказать, что Моракс не успел обзавестись таковыми: приняв образ жизни людей он заимел множество знакомых, которые бы с удовольствием приняли его в свой тесный семейный круг, как родного. Вот только… Были ли эти люди теми, кого он бы мог счесть родными? Возможно, Чжун Ли всегда был максималистом, уверенным в верности своих мыслей и верным собственным убеждениям, и что с того? Он имел тот тип личности, для которого характерен порядок мыслей «если я решил, то никто меня не переубедит». Встречать праздник в гордом одиночестве не так уж и плохо, в конце концов, но если быть откровенным до конца, то можно было по пальцам сосчитать дни, когда властитель камня действительно не разговаривал бы с кем-либо. Взять хотя бы Ху Тао. Этот энергичный ребёнок был слишком проницателен для своих лет, хоть и ребячество могло покрыть её умные мысли. Моракс понимал, что главной ошибкой для него было оставить уязвимую лазейку, глупо полагая, что в неё не заглянут эти хитрые глазёнки. — Господин Чжун Ли снова опечален приближением праздника? Думаю, мне стоит убежать от родных пораньше, чтобы выпить с вами чаю и снова посмотреть на салют вместе.       Сам же консультант ритуального бюро считал, что его зачерствевшее по собственной воле сердце более не способно биться более быстро от подобных быстрых замечаний. Вновь ошибся. Он знал, что несмотря на все его протесты и уговоры Ху Тао так и сделает: появится за его спиной, игриво потрогав одно плечо, и когда он рефлекторно обернётся в эту сторону, она непременно выскочит с другой стороны и покажет пальцем в небо, мол «Смотрите-смотрите какие красивые огни! Это нефритовый дворец в этот раз подобрал самые лучшие специально для праздника!».       Никаких сомнений в том, что Нин Гуан подберёт лучшие фейерверки не было. Было бы непростительной грубостью считать иначе. В этот раз (Чжун Ли удалось подслушать разговоры жителей) праздничные огни будут привезены из Инадзумы. Говорят, их сделал лучший мастер своего дела. Что ж, для Моракса все они хороши, жаль только, что он не мог радоваться им так же сильно, как и дети, для коих это являлось чуть ли не звёздным дождём в открытом поле.       Любят… Люди любят праздники и друг друга. Чжун Ли тоже любит, но предпочитает не признаваться самому себе в этом. Ведь поистине было бы глупо говорить о чувствах тому, кто самостоятельно похоронил все эти эмоции вместе внутри себя во благо собственного спокойствия. И всё же от воспоминаний никуда не убежать. Они подобно вкусу вина оставляют терпкую горечь на корне языка и каждый раз щекотят самую корочку чёрствого сердца.       Чжун Ли знал, что предмет его любви жив и более того, им даже доводилось встречаться относительно недавно (если это измерять в мерках архонтов). Барбатос, к тому же, не держал на него никаких обид за прошлое и когда-то говорил о том, что был бы не против посетить нынешний Ли Юэ. Вот только всякий раз, когда подходило время праздника, тот либо только уходил в спячку, либо же всё ещё не очнулся от неё. Это… Это и заставило властителя камня окружить себя нефритовой стеной, подобной щиту. Она обладала удивительными свойствами, оглушая чужие обещания, но имела лишь один изъян: то, что было высечено изнутри звучало только громче от едкого гула внешней изоляции.       Как бы там не было, Чжун Ли уже ни на что не надеялся и ничего не ожидал от тёплого ветра перемен. Только с некоторой грустью наблюдал за яркими вспышками фейерверков на фоне тысячи бумажных фонарей, а этот свет отражался в золотой радужке будто в стекле. А стекло, пусть даже и выдувалось искусным мастером, но внутри пусто и это вовсе не брак, а лишь отягощающая особенность.       Когда ты бог, то никакие убеждения и мысли в судьбу не работают. Вера в себя, разумеется, важная составляющая жизни каждого, вот только боги не купидоны и даже если имеют стрелы, наполненные сильнейшей энергией, всё равно не смогут свести две заблудшие души. Однако, не всё так печально, как в своих романах описывают тонкой души романтичные писатели. Раз уж Архонты не всевластны, то и предвидеть случайностей не могут. А случайности, как правило, приходят в те моменты, когда в них чрезвычайно нуждаются.       Кульминации праздников оставляют лёгкую щекотку под ложечкой, с ноткой грусти и невероятным облегчением. Букет чувств раскрывается лишь на послевкусии, когда усталость в теле ощущается как приятное расслабление после долгих усилий. Слабая полуулыбка на вечно серьёзном лице сменяется на нервно поджатые губы в немом удивлении, стоит только янтарным глазам после всей этой пестроты красок завидеть нечто пастельное. Это явно не могло быть ошибкой. Шаг ускоряется сам собой, но Чжун Ли сам не знает, какие силы несут его вперёд, но он точно уверен, что это ему не привиделось. В голове сами собой рождаются мысли о начале разговора после столь долгой разлуки, но как и всегда у Бессмертного поэта всегда найдётся контратака на любой выпад в свою сторону.       Венти оборачивается с восторженным видом от только что завершённого зрелища. Улыбается так, словно ребёнок, которому наконец-то вручили желаемый подарок. На его лице нет и тени удивления внезапной встрече, чего не скажешь о Мораксе, которого почти передёрнуло словно хрупкую берёзу в поле от внезапно ударившей в неё молнии. — Ты видел это? Видел ведь?       Его голос точно флажолет мягко ласкает слух среди внешнего грубого шума, но Чжун Ли слышит лишь эти мягкие ноты и больше ничего не существует вокруг. Одновременное очарование и ступор сковали его, пока чужой смех не вырвал его из этого оцепенения. — Ну ты бы хоть улыбнулся, — недовольно цокает струна лиры. — Праздник продолжается и после, если никто не ходит с кислой рожей!       А что же Властитель Камня? Он будто воды в рот набрал, а внезапные лёгкие объятия только усугубили ситуацию. Несмотря на то, что Венти поспешил разорвать секундные касания их тел, Чжун Ли не позволил тому испортить очередное звено в его логической цепочке действий и с былой силой притянул того к себе вновь, всё так же не проронив и слова. Тихий писк так же приятен, как и любой звук, воспроизводимый Богом свободы, вот только он нисколько не помогает ослабить хватки, которой его хрупкое земное тело, кажется, намеревались просто-напросто сломать пополам. Примерившись с этой прихотью, слишком свойственной Рекс Ляпису, тот вскоре решает вновь разговорить его: — Воды в рот набрал, старик? Или отдал язык в качестве залога по контракту? — Не могу поверить, что ты исполнил своё обещание.       Слишком долго стоять вот так на людях не положено, да и странно эти объятия выглядят со стороны: точно непослушного ребёнка мать прижимает к груди в надежде успокоить. Вынужденно приходится отстраниться, и ночная прохлада явственно ощущается в тех областях, что успели согреться от прикосновений.       Венти так же улыбается, но уже с хитрым прищуром: — Ведь не совсем же я бесчестен перед тобой. Сам же знаешь, что у ожидания были свои причины, — говорить вот так серьёзно Барбатос умел, но до крайности не любил и поэтому быстро превратил всё это в задорную шутку. — И вообще-то, господин Чжун Ли, я пытался отыскать Вас и до начала праздника, вот только никто не знал, куда же запропостился тот самый воспитанный консультант ритуального бюро.       На языке всё вертелся ответ о том, что он безуспешно только и делал, что выискивал среди огней его — самый яркий, но с уст слетело лишь краткое: — Готовился к празднеству, разумеется.       Как бы там ни было, его мечта, можно сказать, осуществилась так быстро, что он не успел насладиться ею в полной мере. И всё же та нерушимая стена из ляписа раскрошилась на маленькие камушки, сродни щебню. Чувства почти ударной волной норовились вырваться прочь и окатить Венти, но Моракс всё ещё держался молодцом даже тогда, когда на его руке повисли и повели куда-то вдоль улиц, которые раньше были знакомы ему, а теперь будто обрели новые краски и стали совершенно неизведанными. Удивительно, как всего один человек может нарушить привычный ход событий. — Предлагаю продолжить вечер слегка иначе, — Чжун Ли вкрадчиво смотрит на барда, чтобы его ненасытный взор вдруг не показался тому излишне приторным. — И выпить. Это определённо был беспроигрышный вариант и оба это прекрасно понимали. Венти неловко почесал затылок, припоминая о том, что он оставил последние деньги в таверне по пути в Ли Юэ и сейчас у него в кармане не было ни гроша, ни лиры, чтобы заработать на выпивку. — Если только ты угощаешь. — Разумеется, ведь я тебя и пригласил.       Внегласно оба усмехнулись и побрели в местную чайную, где помимо лучшего чая подавали так же и отменный алкоголь. Сначала для Властителя Ветров это место показалось злой шуткой и он недовольно свёл брови к переносице в возмущённом вопрошении: — Ты сказал «выпить», но не уточнил, что это будет чай? Как жестоко с твоей стороны! — он дуется, крепко сжав кулаки, но всё это больше притворство, нежели настоящая претензия. Всё-таки Венти в целом был не против разделить беседу и за чашкой чая, но… Но!       Уголки губ Моракса хитро поползли вверх на такое негодование. Неужели такая догадка могла породить целый тайфун? Всё же слаще любой музыки может быть только высокая нота сорванного от недовольства голоса. Чжун Ли не спешит объяснять свой выбор, показушно прося принести им по чашке высокогорного чёрного чая, предпочтение которому он отдавал почти всегда. И только когда Барбатос почти закипает от ярости, краснея всем лицом так, что на нем можно было бы поддерживать температуру этого самого напитка, он добавляет в заказ вино и с упоением надругателя наблюдает за изменением выражения лица своего спутника. — Ведь ты, должно быть, как и я, помнишь вкус вина из одуванчиков, — бархатный тембр сам собой звучит как колыбель, сводя остатки негодования на нет. — Но и вечер без кружки чая явно будет провальным. — Ты всегда останешься собой, Моракс, — не без улыбки цедит бард. — Дурная у тебя привычка играть на моих нервах. — Из нас двоих в музыке смыслишь ты, так что- Его великолепную язву парируют одним едким перебиванием: — Поэтому мне и виднее!       Тоска съедается, как россыпь звёзд на ночном небе, когда облака слишком густы. Всему приходит конец, но только не встрече тех, кто был в разлуке, кажется, целую вечность. Хотя что означают годы для архонтов? Что первый час после пробуждения для смертных, они обладают той же глупой способностью уходить струйками дыма, сквозь пальцы. — Я думал, ты, как педант, вечно ищущий изыски, точно будешь жить в городе.       Архонт Свободы пьян, но не настолько, чтобы не различить дороги в деревню. Часть пути он уверенно миновал собственным ходом, но после трёх запинок на иссиня-зелёной траве ему тактично даровали поддержку под руку. — В городе я предпочитаю работать, — Архонт Камня явно трезвее, потому что остановился на втором бокале, в отличие от своего спутника. — А дом в этой деревне показался мне вполне уютным. Самое главное, что здесь не так шумно. — И давно ли ты стал ценить тишину, Моракс? — Голос Венти достигает какой-то изощрённой ноты, которая тут же смущает собеседника и не зря. — Помнится, тебе нравилось то, что я шумный.       Если вино не способно окрасить щёки Властелина Камня, то с этой задачей прекрасно справляется бард. Впрочем, он всегда умел расколоть эту напускную стену строгости, которой так тщательно окутывал себя Моракс. Сам же Чжун Ли часто терял из вида момент, когда они уже оказывались в постели и ласкали слух друг друга непристойностями. Это произошло и в этот раз, ведь звёзды явно сошлись для того, чтобы поглумиться своим строением над этими двумя заблудшими душами. Точно два нефрита в темноте озорным блеском сверкали глаза Венти из-под опущенных ресниц, но в этой яркости не было и намёка на стыд. Ха! Могут ли сами Божества испытывать такие простые мирские эмоции? Вероятно да, но точно не тот, кого нарекли музой свободы.       Сверху вниз янтарный блеск старался затмить своим благородным свечением эти два огонька, но вопрос в том, чей карат был чище всё ещё оставался открытым. Руки смертных тел непременно должны быть нежны, как качественный бархат, привезённый из-за границы, но у Чжун Ли они грубы и холодны. Он носит перчатки, чтобы не спугнуть людей их глубиной каменно-чёрного цвета, но сейчас он уединён вовсе не со смертным.       Венти любит. Любит эти точёные холодные пальцы, что с излишней осторожностью очерчивают каждую жилку на его бледной шее. Любит то, как широкие ладони накрывают ключицы и не торопясь, точно упиваясь каждым прикосновением, задерживаются на воздушных холмах сосков цвета свежего бутона шиповника в саду. Любит, как эти сильные руки крепко сжимают его тонкую талию, а затем играясь оставляют след лёгкой щекоткой.       Моракс никогда не скупился на ласку по отношению к возлюбленному, превознося каждое касание губ к тем вершинам, к которым и сам стремился всю сознательную жизнь. Поцелуи Барбатоса приятны, как нежный бриз в жаркий день и на вкус, как только что собранная мята. И хотя зачастую они отдаются алкогольным привкусом, на языке нет горчинки, ведь медовый вкус губ Чжун Ли так тягуч и сладок, что кажется излишне приторным.       Ровный ряд зубов лишь обостряет ощущения, контрастируя с нежной поверхностью рецепторов языка, но одного из страстных любовников явно не устраивает то, какой он формы. Словно с издёвкой бард отстраняется, ловя на себе возмущённо-непонимающий взгляд, которым его пожирают. — Твоя человеческая форма хороша, — он гладит чёткую скулу и вздыхает с поддельным разочарованием. — Но я привык видеть тебя другим. Более раскрепощённым.       Чжун Ли пару раз моргает, всё ещё не отошедший от пелены страсти, что накрыла их с головой. — Разве то, чем мы сейчас занимаемся — недостаточное раскрепощение? — Мысли шире, — он притягивает чужую голову ближе, обжигая ухо угольками хрипотцы. — Я хочу видеть тебя настоящего. Твой длинный язык, твои рога и хвост… Мне недостаточно того, что ты сохранил в этом облике.       Очередная уловка, что наживка на крючке для голодающей рыбки, но Моракс не хочет на неё попадаться так легко, хотя и готов принять любую затею партнёра. Он ухмыляется, отстраняясь и обнажает свою язвительность: — Не кажется ли тебе, что ты уже не так вынослив, чтобы совладать с другой моей формой? — палец насмешливо ползёт от шеи вверх и заканчивает свой путь на вершине носа Барбатоса. — Да и я уже обучился держать себя в руках, чтобы так просто перестать сдерживать себя от принятия той формы.       Эти слова воспринимаются как личное оскорбление и вызов одновременно. Властелин Камня предпринимает попытку вернуться к тому, что они не завершили, но на сей раз его губы встречают раскрытую ладонь. — Не-а, — игривость в Архонте Ветра только раздулась, точно лесной пожар. — Ты сказал неверно. Это ты не так вынослив, чтобы принять ту форму и продолжать процесс.       Два ляписа, кажется, начинают светиться ещё ярче. То, что нужно. — Знал я, что однажды мы столкнёмся со старческой проблемой всех смертных, но не думал, что твоя гора вдруг осядет в земную кору, — язык Венти всегда был без костей. —       Ах, ну что поделать, я тебя и таким буду любить. Жаль, конечно, что ты даже не хочешь попробовать сделать мне такой скромный подарок… А когда-то говорил, что и звезду из Селестии украдёшь.       Пока бард продолжает разыгрывать концерт, театрально прикрывая лоб рукой, до его слуха доносится лишь сиплое дыхание и треск, похожий на оползень. Грудь Моракса тяжело вздымается, но Венти это не останавливает. — Придётся удовлетворять себя самостоятельно ближайшую вечность, умываясь слезами скорби по твоим былым успехам в области наших игрищ, — его зрачки расширяются, когда он видит, что на голове возлюбленного уже появились рога. Осталось дело за малым. — Но не расстраивайся, я разрешу тебе наблюдать за мной, чтобы тебе было не так горестно.       Бедро получает жгучий шлепок, но не рукой, а кончиком холодной чешуйчатой части тела. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу твою дурную речь? — Правда? — Не убеждения ради, а во имя доведения дела до конца, колено Барбатоса упирается в каменную промежность. Неожиданно для самого себя Венти испускает тихий стон от нетерпения и вновь разогретого желания. — Я думал, тебя это заводит. Ведь ты так любишь хвалить моё красноречие в песнях. — Венти, — уже шипит второй, но не от злости. То было озвончение из-за разреза на кончике тонкого, но невообразимо длинного языка. — Помолчи хотя бы с минуту. — О, ну так заставь меня это сделать, старый болва-       Круглое личико оказывается в плену стальной хватки и кажется, что сейчас наступит если не причащение, то как минимум исповедание во всех своих погрешностях перед самим Богом, что так раскрепощён перед ним. Моракс всегда ненасытен и резок. Именно он дик и необуздан. Только ему можно довериться без остатка.       Поистине чудом можно счесть то, как, казалось бы, маленький ротик вместил в себя извилистый и до ужаса ловкий язык. Тягучие стоны удовольствия сменились на прерывистые и слегка хныкающие, когда лицо уже было освобождено, а руки без заземления перешли к телу. Меж тем плоти снизу, что уже давно изнывали от недостатка внимания, наконец сделали своё дело, запустив волну мурашек от одного только соприкосновения друг с другом.       Чжун Ли знал язык тела партнёра почти наизусть и сейчас явно было бы нахальством не наградить того желаемым. Всё-таки, работу тот проделал колоссальную, раз сейчас все чувствительные места испытывают напряжение.       Моракс спускается ниже и ниже, оставляя за собой мокрые следы, часть из которых к утру явно вберут в себя краску постыдства. Хоть Венти и любит повредничать, сейчас он готов на всё, лишь бы получить желаемое. Его стройные ноги сами собой раздвигаются, что, разумеется, не устраивает властелина Камня, ведь у него отнимают часть такого занимательного занятия. Дабы обозначить своё влияние и явное преимущество в данной ситуации, он намеренно избегает плоть, хищно впиваясь во внутреннюю часть бедра одной ноги. Если каждый стон ровнялся бы испусканию духа, то дни до эрозии значительно бы сократились. Зная своё дело, как никто другой, после кнута Рекс Ляпис всегда даровал пряник, и по свежему отпечатку тут же нежно скользит кончик хвоста.       Нет сил противиться этим ласкам, да и не хочется вовсе и поэтому Архонт Свободы потаённо мечтает, чтобы это не заканчивалось никогда. Он поглаживает гладкие, словно наполированные, рога ладонью и получает одобрительное урчание снизу. Нужно признать, что Венти знал тело возлюбленного не хуже, чем тот был осведомлён в его. Рога всегда были особенно чувствительными, порой даже до дрожи во всём этом крепком теле. Гладить их — одно удовольствие, а особенно в тот момент, когда у дракона нет возможности защитить их, ведь тот увлечёт обвиванием жаждущей плоти. Всего несколько мгновений, и вздыхают оба: один от удовольствия, а второй от удовлетворения своими манипуляциями.       Подстроиться под темп ритмичных поднятий и опусканий головы вполне легко, если старательно игнорировать поясницу, то и дело вздымающуюся вверх, словно под воздушным потоком. И тем не менее, Чжун Ли уже допускает мысль о том, что он и впрямь теряет хватку, ведь от движений руки на его правом роге уже хотелось запятнать простыни нерожденными наследниками божественного величия. — Подожди, — почти неслышно звучит флажолет сверху, призывая на секунду замереть. — Я хочу принять тебя.       Ослушаться Бога всё равно, что самостоятельно положить голову на плаху и Чжун Ли считает, что не имеет никакого права на такой выбор. Покорно, точно по приказу, он отстраняется и в перерывах между поцелуями делает всё, чтобы в будущем избежать ворчаний о собственных размерах и грубости. Венти не способен думать полноценно. Он готов рассеяться, лишь бы доказать, что дотянуться до небес не так сложно. Другими словами, ему бы хватило и просто пальцев, что он безумно обожал, но он знал, что его Архонт идеален в каждом сантиметре его тела.       Точно клубок сахарной ваты он окутывает объятиями надёжные плечи напротив и даже не осознаёт смены положения, но только чувствует… Чувствует, как желаемое слияние тел настигает их в остром синхронном вздохе наслаждения. Янтарь и нефрит со временем тускнеют. Нельзя назвать это изменение браком, а скорее усталостью камня от собственного величия. Они полежат какое-то время в оправе на дне тёмной шкатулки и после засияют вновь, но только так, чтобы непременно затмить свет солнца.       Тела облика смертных сиять, впрочем не умеют, но в отличие от драгоценностей они теплы в объятиях друг друга. Сердца без устали гоняют горячую кровь по крепким жилам, стараясь стучать точно в такт друг другу. Кажется, что время застыло, хотя имеет ли смысл его исчисление для Архонтов? Точно нет. Что действительно значимо, так это случайности, дарующие долгожданные встречи.