Первое убийство

— Почему ты никогда не слушаешь, что тебе говорят? Я же просил идти по восточной границе, а не по южной! Мвили бы никогда так не облажалась. Солнце стояло в зените, нещадно опаляя головы двух уставших львов. Высокая трава лениво щекотала бока, горячий воздух раскалял спины. В десяти прыжках от них зеленела акация. Скоро можно будет передохнуть. Они заканчивали обход границ и должны были вернуться еще до полудня, но Сумали все прослушала и пошла более длинной дорогой. Теперь до Скалы Предков они доберутся только к вечеру. По нововведенному порядку, к каждому патрульному Мгомо был приставлен лев из Земель Прайда, и Сумали попала в пару к Кипенгеле — ворчливому здоровяку. И хотя для нее это был не первый обход, она все же снова умудрилась что-то напутать. — Святые духи, мы уже месяц эти границы обходим! Мог бы и сам запомнить, — проворчала львица. Кипенгеле был немного туповат. Нет, по мнению Сумали, он был совершенным идиотом. Но хотя бы не настолько жестоким, как некоторые львы из прайда Мгомо. Иногда Сумали казалось, что в его отношении к ней проскальзывает грубоватая отцовская забота, но львице это было неприятно. Кипенгеле то и дело сравнивал ее со своей погибшей дочерью, и каждый раз не в пользу Сумали. Это бесило. — Вечно хамишь, — буркнул Ки. — Мвили себе такого не позволила бы… Ну вот, опять. Сумали в очередной раз закатила глаза, но следующая фраза непроизвольно заставила ее оскалиться. — …Видимо, твой отец не научил тебя, как надо обращаться с самцами. Да как он смеет?! Как смеет говорить об отце? Лениво завалившись под ствол акации, Кипенгеле сощурился, словно не замечал ее реакции. Сумали закрыла глаза, выдохнула. Уже много месяцев она старалась не обращать внимания на резкие комментарии чужаков, но с каждым разом сдерживаться становилось все труднее. В такие моменты Нала или Сараби ненавязчиво покусывали ее за загривок — это успокаивало. Но сейчас их рядом не было. — Мой отец был королем, и он преподал мне много уроков! Уж явно больше, чем ты своей мертвой дочурке. Кипенгеле вздрогнул, как от удара. Тень листвы скрадывала его огромные размеры, и на секунду он показался ей зажавшимся потерянным львенком. Он посмотрел на нее удивленно, затравленно, и Сумали внутренне усмехнулась. Так-то. Она задела его. Уколола побольнее, в самое уязвимое место. Но поделом. На мгновение — всего на мгновение — ей стало жаль его. Так странно. Оба переживали боль утраты, но вместо того, чтобы объединиться, помочь другому выбраться из ямы страданий и боли, они зарывали друг друга еще глубже. Наверно, расколовшаяся душа никогда не обретает покоя и уж точно не может исцелить вторую такую же. Напротив, расколовшись, она точно подмечает самое сокровенное, самое личное в чужой душе, и, злорадствуя, изо всех сил впивается в это своими осколками. — Если твой отец был хорошим львом, то ты позоришь его память, — тихо сказал Кипенгеле. — Ты его не достойна. Сумали замерла, оглушенная. В подсознании слабо заворочался, сипло зашептал голос Зиры. Он ввинчивался в подсознание, звучал все громче и громче, заглушая шум ветра и шелест травы в ушах, и вытеснял, затмевал бас Кипенгеле: “Ты его недостойна… недостойна… Ты не достойна Шрама! Никогда не будешь!” — Ты не достойна своего отца! Жалкая тень Шрама! Ничтожество! Дрянь! — Удар. — Посмотри, что ты сделала с Кову! Посмотри, паршивка! Что ты сделала с наследником короля?! — М-мама, он п-просто ударился… Я-я с-случайно… — Молчать! — Удар. Слезы смешались с кровью. — Теперь я зна-а-аю… Знаю, почему он не отвечает мне, когда я зову его по ночам… Ему просто стыдно! Стыдно, что я вырастила такую никчемную дочь! Ох, Шрам, милый, прости, прости меня… Голос Кипенгеле вторил Зире эхом, вибрировал в ушной раковине: — Не удивлюсь, если по ночам его звезды нет на небе. Наверно, лишний раз не появляется, лишь бы не видеть такого позора... Сумали моргнула, задрожала от боли, сжалась. Слова вспарывали душу, капля за каплей вытягивая из нее всю ту ненависть, что столько лет хранилась внутри. И ненависть эта вмиг расправила плечи, утерла слезы, заглушила беспомощный внутренний плач и изверглась наружу отчаянным гортанным рыком. “Ничтожество… Жалкая тень…” Она больше не львенок. Теперь она может дать отпор. И сделает это. Сумали наконец-то увидела Кипенгеле, хмурого, настороженного. Не похожего на Зиру. Но ярость в ее глазах придала ему до боли знакомые черты. — НЕ СМЕЙ. ТАК. ГОВОРИТЬ. СО МНОЙ! Он не был готов к нападению. Не был готов к прыжку, хоть и начал уже подозревать неладное. Решил проигнорировать голос рассудка, не сделал защитного выпада. Не поверил, что она взаправду атакует его. Но она атаковала. А когда он понял, все было уже кончено. Солоноватый вкус теплой крови залил пасть. Трава окрасилась бордовым. Из густой гривы толчками вытекала жизнь. Земля неприятно намокла, зачавкала под лапами. Сумали поморщилась. Тяжело дыша, отодвинулась от здоровенного, застывшего в странной позе тела. От одного вида ее обуревала странная тошнота. Непонятное чувство жужжало в голове, отказываясь формироваться в хоть сколько-нибудь понятную мысль. Что-то не так. Что-то неправильно. Что-то глубоко внутри нее непоправимо изменилось. Понимание медленно накатывало на нее. Очищая сознание, оно восстанавливало картину произошедшего и, наконец, захлестнуло Сумали резкой волной. Она только что убила. Убила другого льва. И прямо сейчас он лежит перед ней… Мертвый. От страха свело горло. Совершенно потерянная, львица озиралась по сторонам. Холодные кольца ужаса обвивались вокруг шеи, душили ее. Она ничем не лучше. Ничем не лучше Зиры. Не лучше своего отца. Она чудовище. Такое же, как и они. И все же она никогда не будет достойна ни одного из них. Развернувшись, Сумали кинулась прочь. Трава кроваво переливалась ей вслед.