А скоро будет весна

Обычное серое утро, укутанное одеялом тумана. Обычное пожелание тети хорошего мне дня и удачной учебы. Самая обыкновенная встреча с Шэнь Цинцю под скрип колес велосипеда. Тот же самый влажный прохладный ветер, что был день и два назад. Те же задорные перекрикивания птиц где-то над головой. Снова недосып, ранняя усталость уже ни с чего и желание дожить до вечера. Вот только тревога била огромным колоколом, что звучал синхронно с ударами сердца в груди. Шэнь Цинцю в этот раз не пытался как-то отшучиваться или фыркать. Просто шел молча рядом или говорил о чем-то отвлеченном. Он знал, когда стоит промолчать, за это ему большое спасибо. В школьном дворе все тоже было как будто без изменений. Клен все так же дремал, деревья тянулись к окнам, девчонки о чем-то с хихиканьем перешептывались, а парни обсуждали какую-то игру, кидаясь непонятными для меня словечками. Я даже успел расслабленно выдохнуть. Да, мало ли где я мог потерять этот чертов блокнот! Может, зря я проворочался всю ночь? Просто воображение подкидывало мне сцены, как мои записи читает кто-то из учителей или одноклассников, отчего к горлу подступала тошнота и становилось дурно. Но пока я не слышал перешептывания и злословий. Может, он лежит где-то на улице и скорбно шуршит листочками, а может и вовсе все чернила размокли, превратившись в неразборчивую кляксу-тучу. От этих мыслей я испытывал облегчение и щемящую тоску. Этот блокнот сделался частью меня, поэтому мне было тяжело осознавать, что я никогда его не увижу. — Это тебе урок, что писать нужно только в ноуте, — Цинцю ограничился лишь таким комментарием на мое тихое нытье. Не помню уже, почему я оказался один. Наверное, Цинцю бросил меня, убежав навстречу Бинхэ. Эти двое все больше настораживали. Совсем расслабившись, я не заметил той гнетущей тишины в классе, не заметил злой девчачьей ухмылки и насмешливых взглядов. Наверное, это бы ничего и не изменило. Я расслабленно напевал себе незамысловатую песенку под нос, не видя хищников за кустами. И лишь сев за парту, я почувствовал, как внутри все похолодело. Морозящий пот накатывал на меня порционными волнами, а внутри все и вовсе опустело. Тело казалось пустой капсулой. Лишь дрожь губ и пальцев выдавала то, что я еще жив. «Извращенец» «Писака» «Грязное животное» «Урод» Вся парта была исписана подобными надписями. Черные мазки, кровавые следы, зеленые линии. Честно говоря, они расплывались у меня перед глазами. О самых гнусных мне бы вспоминать не хотелось. Кажется, вокруг был смех, я не знаю. Для меня это было как эхо из какой-то огромной темной пещеры, что засасывала своим гулом. А я сидел у входа и боялся сдвинуться с места. — Кто бы мог подумать, что наш неудачник пишет такое! — лишь потом я понял, что это был искаженный голос Сяо Гунчжу. Будто она говорила в глухой приемник, из которого доносятся объявления о следующем рейсе. — Вот почему ты никому его не показывал! Какая мерзость! Такие люди не должны учиться рядом с нормальными! Я никогда не считал то, что пишу, нормальным. Но если людям это приносит избавление от их мелочных бытовых тревог, если мои миры помогают им почувствовать себя лучше, реализовать себя в своих фантазиях, то почему это мерзко? Почему? Почему я слышу это? — Вот ведь урод! — какой-то незнакомый голос с помехами. Честно, я перестал их различать. Моя парта содрогнулась от чьего-то пинка. — Самому не стыдно? Интересно, он пишет и дрочит на это? — Фу, какая мерзость! Не хочу даже смотреть на него! — Как можно вообще писать такое? И с ним мы общались? «Проснись! Проснись! Нужно проснуться! Просто открыть глаза и вдохнуть утренний теплый воздух! А за окном будут горы, размытые туманом. Мир другой, он не злой». — Отвратительно. — А вы читали это? Блин, вот это, конечно… — А, убери! Меня тошнит! — Кого из одноклассниц он представляет? Или одноклассников? — Ай, а вдруг он заходит в раздевалку и… Проснуться. Нужно проснуться. Я не знаю, как вышел из класса, просто осознал в какой-то момент, что иду. А на лице была улыбка. Нужно улыбаться, чтобы ни случилось, нужно улыбаться. Даже когда внутри темнота воет в пустоту. За спиной я слышал голоса и гул. Так далеко, будто за этим самыми горами, что видны из моего окна. Лишь эхо. Какие-то руки пытались схватить меня, но чужие пальцы будто проходили насквозь. Я продолжал куда-то идти. Что-то твердое остановило меня, какое-то нелепое столкновение. Я попытался обойти препятствие, но холодные руки схватили меня за плечи. И тут мне стало страшно. Что со мной могут сделать эти звери из ущелья? Это не сон! Не сон! Я не мог проснуться! Моя мечта… Я думал тогда лишь об этом. «Она рухнет, вот-вот рухнет! Все из-за моей страсти к писательству, славе и деньгам. Я сам все разрушил». Когда-нибудь юные писатели усвоят, что мир ненавидит их, даже когда улыбается и поет оды. — Что случилось? Этот голос. Он звучал так близко и далеко одновременно. А перед глазами туман. Лишь крупные ладони на плечах чувствовались так явно. Кажется, у меня болели уголки губ. — Цинх… Я вырвался из этой ледяной хватки. Я не мог позволить кому-то увидеть свою слабость, не мог позволить видеть меня таким. Как и не мог больше стоять там и ждать, как печать насмешки проявится сквозь серую дымку на чужом лице. Холодная вода заставила вдохнуть воздуха. Мои легкие будто надулись воздушным шариком. Мир стал яснее, а тело стало тяжелеть. Я просто смотрел, как вода кружит по раковине, перед тем как воронкой исчезнуть в глубине. Мне хотелось исчезнуть так же. Просто утечь куда-нибудь далеко, чтобы никто не знал меня, никто не смеялся, чтобы я сам себя забыл. Вот и все, мой конец. Все разрушено. Мое будущее, мое настоящее вырвалось из блокнота моей жизни. Как бы я хотел стать кленом, что просто качался бы на ветру и устало шелестел своими разноцветными листьями. Умирал и возрождался бы с приходом весны. Проживал бы эту жизнь каждый раз по новой. Почему быть человеком так сложно? Странные мысли для того, кого только что предали позору. Я стек по плитке и уставился в пол. На урок я решил не идти, я даже не слышал, как прозвенел звонок. «Ничего, сейчас английский. Учитель Мо добрая. Она пожурит, а потом даст на отработку какой-нибудь текст для перевода. И все. И…» Я остановил свой поток мыслей одним вопросом, что породил массу других. «Буду ли я учиться еще здесь, чтобы брать текст для отработки? Дошли ли слухи до учителей? Или все это распространилось пока в рамках нашего класса? И как много нужно времени, чтобы об этом узнали все? Что будет дальше? Что почувствует тетя?.. Бедная… Она всю жизнь положила на меня, откладывала деньги, отвергала любую попытку ухаживаний, лишь бы вырастить меня достойным человеком, лишь бы закрыть ту дыру, что оставили во мне мои непутевые родители. А я? Я все разрушил. Я не лучше них. Я такой же! Я хуже!» Слезы скопились в уголках глазах и сами собой потекли по щекам. Горячие и холодные одновременно. Увы, но я не могу долго плакать: у меня ужасно болит от этого голова. Поэтому, чувствуя, как сдавливает лоб, я снова окунул голову под холодную струю. Как же жалко я выглядел в отражении, как утопившаяся в луже мышь. — Ну и чего ты раскис? Подумаешь, — я хмыкнул, глядя на себя. Странная смелость, взявшаяся откуда-то из пустоты, вселила в меня непонятное бахвальство. Я толкнул дверь и гордо вышел. Уверенность переполняла меня. Сейчас я готов был спрыгнуть с самой большой вершины и не дрогнуть. Так и не понимаю, к чему именно меня подготовила эта пустая отвага. Вот только когда я вернулся в класс, тишина пещеры вернулась. Десятки глаз хищно уставились на меня, а пасти коварно оскалились. Они ждали меня, ждали свою добычу, которой еще не до конца прокусили все сухожилия. Как гиены, что гоняют несчастную антилопу до изнеможения под хихикающий лай. Я искал взглядом Цинцю, но его не было. Единственного человека, который бы спас меня, снова не оказалось рядом. Почему-то мой взгляд упал на парту, что стояла за моей. Тоже пусто. Хотя чего я ждал? Почему я вообще смотрел туда? — О, вернулся? Ну что, что там еще поведаешь? Какой сюжет еще подсмотрел в туалете? Откуда в этой девчонке столько злости? Ее миловидные черты искажались так, что она казалась уродливой змеей. Будто даже шипела на конце каждой фразы. А рядом с ней не люди, а хохочущие тени. Что сделал я им? — Не думаешь извиниться за это? — чей-то кривой палец постучал по моему несчастному блокноту. — А может, я лучше зачитаю самое лучшее? — Ой, я заткну уши! А то меня вырвет! — О да, давай! Ну же, подрочим вместе! — Фу, мерзость! — Давай, расскажи нам еще что-то интересное! А кого ты представляешь, когда пишешь это? — Такой отстой! Эти голоса наполнили мою голову. Хотелось зажать уши и крепко зажмуриться. Но я не мог шелохнуться. Лишь стоял, опустив голову и послушно слушал, кажется, изредка кивая. Да, я отвратителен. Да, я бездарь. Да, вы правы, вы все правы. Все мое тело вновь стало невероятно легким, в нем не было ничего. Пустой шарик, лишь наполненный теплым воздухом, что давит на стенки. Так же что-то готовилось порвать меня, взорвать изнутри. Я как сухой листок, что мог раскрошиться от чужого касания. Наверное, мне не было бы так стыдно и страшно, если бы я даже стоял перед ними обнаженный. Но они и так оголили меня. Раскрыть некоторые мысли страшнее, чем показать тело. — А ну отвалили! Странный, но такой знакомый голос. Тяжелый и рычащий. Будто гром. Я не понял, откуда он прозвучал, был ли он на самом деле. Но будто что-то загородило меня от этих злых и едких взглядов. — Хах, какие честные все нашлись! — еще один знакомый звонкий голос. Я все еще не мог поднять голову. — Читать, значит, можно, а вот писать нельзя?! Лицемеры! Вы сами дрочите на то, что он пишет! — Эй, Ша Хуалин, ты с такими выражениям… — А что? Правда глаза колет?! Синдром стада? Защитники морали нашлись. Пф, мне ли не знать, что вы читаете на переменах, ага! Тогда я почувствовал, как кто-то коснулся моего плеча. Лишь это что-то вновь включило во мне. Я смог видеть и слышать. Рядом со мной стоял Шэнь Цинцю, он же и держал меня за плечо, слегка его потряхивая, чтобы привести меня в чувство. Впервые я видел в его глазах подобие испуга. Я попытался улыбнуться, но, кажется, у меня не вышло. Я потратил лимит улыбок. Зато я больше не видел этих гримас. Потому что передо мной, словно стена, стоял Мобэй. Я узнал его спину, не нужно было даже голову поднимать. Стоило только догадываться, каким взглядом он смотрел на моих обличителей. Но мне хотелось, чтобы им было жутко. На фоне что-то кричала Ша Хуалин, чего я никак не мог взять в толк. С чего бы ей меня защищать? Почему она встала на мою сторону? — Минъянь, я буду выговаривать им столько, сколько захочу, не успокаивай меня! Здесь была и Лю Минъянь, она тоже приложила тогда руку к моему спасению от позорного столба вредного элемента. Эти люди оказались тут ради меня. Я не мог тогда никак принять и понять этого. Лишь после я осознал, что меня трясло, что Цинцю пытался успокоить меня, держа за плечо. «Когда я была готова умереть, меня выдернули из лап бездны. С меня сорвали печать позора, скрыв от хищного взора лжесудей». Я помню лишь тишину, что появилась ниоткуда и накрыла всех нас. А затем будто откуда-то сверху прозвучал голос Ло Бинхэ. Я не знаю, не слушал, что он говорил, но испуганный писк Сяо Гунчжу был красноречивее всего. Я же лишь молчал, даже когда Цинцю взял меня за руку и вывел куда-то в коридор под всеобщее траурное молчание. Будто все это не со мной, будто я смотрю как-то со стороны. Так странно. Я хотел переключить эту ужасно дурацкую драму. Никогда не любил неловкие моменты и всегда хотел перемотать их.

***

Честно говоря, я мало что помню из остатков того дня. Будто мое сознание пребывало в том самом тумане. Цинцю опять тогда привел меня в мое туалетное убежище и бесцеремонно умывал холодной водой под мои недовольные вопли. У него было такое лицо, будто он от нервов вот-вот зарядит мне пощечину, якобы чтобы привести меня в чувство, поэтому я старался поменьше брыкаться и вообще быть послушным. Когда мы вернулись, в классе было спокойствие. Вся недавняя толпа обличителей сидела смирно на местах и зубрила конспект. Предводитель восстания Сяо Гунчжу зло всхлипывала и смотрела куда-то вниз. Моя же парта очистилась волшебным образом от всех тех ядовитых слов. Лишь небольшие разводы давали понять, что мне все это не привиделось. Мобэй скучающе сидел за своей партой и слушал музыку, Ло Бинхэ о чем-то говорил с Ша Хуалин, что с прищуром оглядывала ряды, как хозяйка следит за своими курами. Лю Минъянь снова в маске на лице — почему-то я акцентировал на этом свое внимание тогда — читала книгу, обернутую в темную обложку. Все было как всегда. — Да я разорву эту Сяо Гунчжу на части! Цинцю! Пусти меня! — Нин Инъин с Му Цинфаном и Мин Фанем вернулись с городской олимпиады лишь к четвертому уроку, поэтому о всеобщей расправе до этого не знали. Но эта неугомонная рвалась в бой! — Инъин, не… — А ты? Тоже мне, староста! Не класс, а стадо! — она зло ткнула Мин Фаня в грудь, будто это он был виноват во всем, что произошло утром. Тот растерялся и застыл с глупо раскрытым ртом, не найдя слов, чтобы оправдаться. — Мда, чем же ты так провинился перед этой выскочкой? — Му Цинфан вообще не обращал внимания на перебранку рядом, лишь задумчиво потирал шею. Мне оставалось лишь пожать плечами и хмыкнуть. Этот день разделился надвое. Та холодная бездна с криками из преисподней была так далеко и давно. А друзья были здесь. Они сейчас рвались за меня в бой, шуточно ссорились и хлопали меня по спине. Забавно, ведь еще недавно я был готов выпрыгнуть из окна, а сейчас мне хочется лишь смеяться. Человеческое непостоянство. Но больше меня интересовало то, почему среди моих защитников оказался Мобэй. Почему? Ладно Бинхэ, он последнее время буквально собачкой ходил за Цинцю и заглядывал ему в рот, как бы «не круто» это ни звучало. Ша Хуалин не хотела портить свой авторитет перед Бинхэ, поэтому вынуждена была встать на мою сторону. Лю Минъянь всегда была странной и не от мира сего, мало ли что у нее на уме. Но Мобэй! Тот самый человек, который презирал меня больше всех! Почему? Я для него всего лишь надоедливый, шумный и глупый хомяк, что вечно ходил голодным! Почему? Этот вопрос не оставлял меня в покое. При всем том, что Мобэй вел себя так, будто ничего и не было. Он спокойно слушал музыку на перерывах и вообще не обращал на меня внимания! Шэнь Цинцю ходил за мной мамочкой весь день. Будто готовился осадить любого, кто подумает вякнуть в мою сторону. Еще бы он делал так каждый день! Хотя нет, я бы не выдержал такого контроля! Нин Инъин надзирателем осматривала каждый раз класс, закусив губу. Как почему-то и Ша Хуалин. Настоящие блюстители порядка! В нашем классе в этот день свершилась небольшая революция, итоги которой определили истинных лидеров. Преступная группировка была свергнута, но не казнена из-за милосердия великого вождя. Так я стал причиной грядущих перемен. В конце дня к Шэнь Цинцю привычно подошел Ло Бинхэ. Он даже улыбнулся мне, будто спрашивая, все ли у меня в порядке. Я ответил ему благодарной улыбкой. Странно, но в его взгляде мне почудилось раскаяние. Цинцю лишь молча кивнул и пошел как обычно вперед. День снова стал обыкновенным. И вот передо мной опять захлопнулась дверь, а я пожал плечами и сел на подоконник. Я по инерции потянулся к сумке, но вспомнил, что блокнота у меня так и не было. Возможно, он остался у Сяо Гунчжу, или его и вовсе уничтожили. Сердце снова защемило. «Так я и расстанусь со своим другом, не имея возможности увидеться в последний раз. Прощай, мой верный товарищ! Ты был опорой мне все эти дни, все эти месяцы и годы! Ты же стал причиной моих страданий, моего позора! Ах, как же я…» — Эй! На. Грубый оклик вырвал меня из торжественной обстановки молчаливого прощания. И первым, что я увидел, был мой несчастный друг в протянутой руке. Я благоговейно потянулся к нему и аккуратно взял за краешки. Кажется, я услышал облегченный шелест бумаги. Да, мы снова воссоединились! — Такой забавный. Тут уже я и заметил Мобэя. Он стоял совсем близко и усмехался, глядя на столь трогательную встречу творца и его творений. Я только хмыкнул и прижал блокнот к груди. Но Мобэй не ушел. Он парадоксально сел рядом на подоконник и с любопытством уставился на меня. Не без страха я смотрел на него в ответ. Если я забавный, то он странный. Самый странный человек, которого я только встречал. «И что он сейчас хочет сказать мне? Зачем так долго держал блокнот у себя? Почему не мог отдать мне его сразу? Прочел ли он содержимое? И что именно? Может, сейчас он пожалеет, что тогда вступился за меня?» — Мне кажется, у тебя хорошо получается. Я замер. Глупо таращился на Мобэя и по-рыбьи открывал и закрывал рот. Я до последнего боялся, что услышу от него те же злые едкие насмешки. Но, кажется, я не готов был именно к такому итогу. — Ты… Как? У меня? Да нет. Забавно, но я как будто сам пытался поспорить с ним и начать говорить о себе то же самое, что недавно выслушивал от других. — Да, у тебя, — Мобэй развернулся и как-то сердито поджал губы. — И я уверен, что ты сможешь еще лучше. — Я?! Самый худший обвинитель — это ты сам. Когда ты выслушиваешь насмешки в свой адрес, тебе хочется плакать и выть от отчаяния. Но стоит тебя кому-то похвалить, и ты уже сам готовишь аргументы, чтобы объяснить свою бездарность. Прелесть низкой самооценки. — Не слушай их. Просто пиши. Просто писать. В этом есть смысл. Писать для себя. Почему бы и нет? Разве великие писатели не творили именно для себя? Я смотрел на Мобэя с нескрываемым восхищением. Да, этот парень невероятен. Не из разряда тупых крутых качков, как я думал при первом взгляде. Он же и не был высокомерным пижоном, как я подумал после. Он был иным. Хмурым, но добрым. Холодным, но искренним. Молчаливым, но интересным. И он верил в меня. Для меня этого было уже достаточно. Как просто поменять свое мнение о человеке! За какой-то день все так перевернулось! Я впервые улыбнулся искренне. Так широко и глупо, как только мог. В ответ Мобэй лишь ухмыльнулся. Улыбкой это назвать нельзя, но все же, это было нечто подобное. Без раздражения и злости. — Прости, что так вышло. Еще один шок. Вот такого я никак не ожидал. Я недоуменно нахмурился, подражая самому Мобэю, и приготовился к чему-то. Но дальнейших объяснений не последовало. — Тебе-то с чего извиняться? Ты ни при чем тут. Не ты же украл блокнот и затеял все это, — Мобэй послушно кивнул. — Да и все равно. На самом деле, я не жду чьих-то извинений. — Почему? — Мобэй выглядел удивленным. Точно таким же, как я минуту назад. — Нет, это, конечно, приятно, когда злодеи получают по заслугам и все такое. Ух, огонек мстительности так и пляшет, — я опустил блокнот на колени и показательно потер ладони друг о друга. — Но зачем мне это? Лучше пусть к моей фигуре будет как можно меньше внимания. Я не хочу еще большей ненависти в мою сторону. Лучше всем забыть об этом, серьезно. Не то миротворец, не то трус. Хотя одно другому не мешает. А так можно поиграть в благородство. Я выиграл у судьбы второй шанс, теперь я пообещал себе быть осмотрительнее! Никаких блокнотов в присутствии посторонних! Исключение сделано было только для Цинцю и Мобэя! Почему для второго?.. А почему бы и нет? — И да, спасибо, что помог. Я очень благодарен тебе, — я должен был это сказать. Это клокотало во мне весь день. В ответ мне лишь кивнули. Но и этого было достаточно. Я довольно прислонился к стеклу и прикрыл глаза. Боги, кто бы знал, как я устал за тот день. Устал падать и взлетать. Будто пережил сотню жизней за это утро. Да, почти устал рождаться и умирать . Как громко звучит, но в юности всегда все громко. Я не помню, говорили ли мы с Мобэем в этот день еще. Кажется, будто я задремал, но я точно бодрствовал. Я смотрел полуприкрытыми глазами в окно и следил за улетающими в пустоту неба листочками. Блокнот молчаливо покоился у меня на коленях, изредка поглаживаемый рукой. Мобэй сидел рядом и, наверное, слушал музыку, судя по небольшому шипению голосов вокруг нас. Странное умиротворение посетило меня тогда. После большого страдания человеку нужен лишь маленький покой.