Море

Солнце давно зашло за горизонт, и теперь небо почти полностью погасло. Темнота выталкивала уходящий свет, жадно захватывая небосвод в свои владения. Илья уже полчаса сидел на вокзале у моря и ждал свой поезд. Это расставание сломало его полностью, разрушив до конца всё то, что он так тщательно выстраивал из своей и так избитой души. Эмир даже не сказал ничего, когда он уходил, лишь тяжело наблюдал за тем, как их некогда скрещённые судьбы расплетаются, словно девичья коса на ветру. Стоило ли винить Кашокова в том, что он разлюбил? Наверное, нет, но всё-таки в груди что-то болезненно сжималось, когда Макар вспоминал прошедшие года. Тогда ему казалось, что их нежная любовь – навсегда, но как же непреклонна, бессердечна и жестока оказалась жизнь. Эмир сам тысячу раз просил прощения, уверял, что действительно любил, но беда была в том, что именно любил. Уже – нет. Макар понимал, что Света – прекрасная девушка, Кашоков был её достоин, она его – тоже. Умная, начитанная, разносторонняя и просто очаровательная, но почему? Почему именно Эмир, почему именно сейчас, когда через месяц должна была быть пятилетняя годовщина, почему судьба решила сломать жизнь одного и даровать новую любовь другому? Этим вечером Кашоков почти не разговаривал, в тишине с океаном вины в глазах смотрел на Илью, в тишине после решающей фразы ждал, пока он соберёт вещи, в тишине закрыл дверь. Наверное, сейчас он до сих пор сидит на кухне с приглушённым светом и глядит в пустоту, анализируя всю свою жизнь за последние годы. Макаров взглянул на свои руки – холодные, продрогшие от пробирающего до костей морского ветра, что за последний час заметно усилился. Левая рука с силой сжимала билет в один конец, а правая держала телефон, разрядившийся пару минут назад. Горячая слеза стекла по щеке и упала на билет, размочив типографскую краску. Наверное, этот маленький кусочек бумажки уже не годится ни на что. Илья отложил телефон на промёрзшую деревянную лавочку – конец октября, всё-таки, – и со злости разорвал бедную бумажку, ни в чём не повинную и такую же одинокую, как и он теперь. Слёзы потекли уже сильнее, а мир вокруг расплылся в тёмных пятнах холодного вечера, смешиваясь в оттенки вселенской печали. Макар даже не пытался сдерживать эмоции – слишком долго он ходил в маске человека, у которого «всё прекрасно». Вокзал пустовал. Уходящие вдаль в обе стороны лавки постепенно гасли во мраке, а бетонное покрытие только прибавляло грусти и ощущения безысходности, словно этот день – завершение чего-то очень важного. Илья, каждый раз сталкиваясь с этой мыслью, приходил к выводу, что сегодняшний «конец» – это конец их с Эмиром отношений, но что-то ещё продолжало ломать изнутри, словно подсказывая, что это не всё. Ветер не щадил, безжалостно замораживая всё на своём пути. Как некстати здесь оказался Макар. Он словно тоже утонул в холоде, мраке и печали этого вокзала с пробирающим ветром, моря, что уже почти не искрилось, ведь солнце больше не светило. Вечер, переходящий в сумерки, не предвещал ничего хорошего. Илья посмотрел на разорванный билет, одиноко лежащий на холодном бетоне. Его жизнь уже закончилась, и где-то там, в перекрёсте судьб, он уже возродился в новом обличье. Может быть, кто-то стал счастливым обладателем билета с выигрышем, может, кто-то нашёл на дороге пятьдесят рублей и поспешил купить на них что-нибудь, а может, кто-то сохранил чек из-под товара и сейчас может вернуть необдуманную покупку в магазин. Макаров не сомневался, что смерть всегда несёт в себе перерождение в жизни более яркой, счастливой и насыщенной. – Так, ладно, – он встал с лавочки, убирая в карман сначала телефон, а затем и руки. Всё равно поезд сегодня, наверное, уже не приедет, поэтому смысла ждать не было. Зато был смысл прогуляться к морю, и, может быть, даже зайти на пирс. Мрачный бетон сменился на прохладное побережье. У самой кромки воды лежали комья водорослей – видимо, недавно был сильный прилив, а может быть, даже шторм. На берегу ветер пронизывал до костей пуще прежнего, будто замораживая изнутри. Илья уже перестал чувствовать пальцы рук, но остальное тело держало температуру, хоть и казалось, что в этой оболочке человека уже нечему и нечего греть. Разрыв отношений был похож на этот вечер – печальный, молчаливый и до ужаса холодный, словно и не было никогда того летнего тепла, словно не было разговоров до утра, яркого заразительного смеха, поцелуев на балконе и совместных поездок куда-нибудь в горы. Последняя слезинка упала в море – Макар подошёл слишком близко к воде, забывшись в своих воспоминаниях. Очертания мира понемногу размывались – сумерки здесь ощущались слишком хорошо. Илье показалось, что он сам точно так же теряется в наступающей мгле, беспросветной и непроглядной, убивающей изнутри. Смысл дальнейшего существования стирался, словно старый угольный карандаш на картине неизвестного художника. Он ступил на пирс. Поржавевшая и совершенно непрочная конструкция с торчащими штырями по бокам жалобно скрипнула и затихла, словно умирая, прошептала своё последнее слово. Илья невольно сравнил себя с этим пирсом – такой же одинокий и потерянный, угасший теперь уже навсегда. Хотелось стать кем-то, кроме себя, избавиться от душевной боли и этой ужасающей безысходности, хотелось просто какого-то просвета в жизни, что в последнее время стала хуже ада. Макар уже готов был на что угодно, чтобы только измученная душа успокоилась, а может быть, и упокоилась. Без Эмира он не видел ни себя, ни своего будущего, а даже если бы оно было, то примерно таким же, как этот холодный вечер. Макаров подошёл к самому краю пирса. Тёмная вода, казалось, была не просто морем, а целой бездной, безграничной, затягивающей, но, несмотря на свой внешний мрак, способной подарить умиротворение и покой. Вода мягкими волнами билась о железный выступ, почти не мерцала, но дарила покой, словно лишь море могло понять и принять душевные метания, избавляя от всех тягот. Илья на пробу опустил руку в воду – ледяная солёная жидкость сразу окутала кисть, но холод почти не чувствовался, может, и так замёрзшие руки привыкли, а может, вода действительно не была такой уж пугающей. Неожиданно всё прошедшее притупилось, словно воспоминания о расставании стали далёкими и едва различимыми. Осталось лишь бескрайнее море. Макар распрямился, сделал медленный глубокий вдох, с наслаждением ощущая в лёгких морской воздух, а в следующую секунду шагнул вперёд. Вода сразу же окутала его с головой, словно укрывая от всего мира своими волнами, как одеялом. Илья почувствовал, что погружается куда-то вглубь моря и решил немного ускорить этот момент, чтобы поскорее избавиться от всеобъемлющего мрака – открыл рот и как можно глубже вдохнул морскую воду, чувствуя, как холод превращается в обжигающее тепло, буквально разрывающее лёгкие. Рефлекторно Макар попытался вытолкнуть воду, кашляя, но ничего не вышло – море уже было внутри него, растекалось мертвыми ручьями в душе, забирая потерянный лучик света в свою бескрайнюю пучину.