— Тебе приснился страшный сон? — Да. Очень страшный. — Побыть с тобой? — Останься со мной навсегда.
«Хрупкая душа», Джоди Пиколт
За свою ещё недолгую жизнь Аонунг никогда не думал, что лесной пейзаж станет ему приятнее знакомого, родного, изученного вдоль и поперёк моря и островов. Это был другой мир. Другая реальность, которая никогда не должна была стать ему знакома. Он родился в воде, он принадлежал ей. Лес был опасен, был жесток, был достаточно сух. Тяжёлые руки и ноги, приспособленные к гребле, к плаванию здесь только мешали. Когда-то он позволял себе смеяться над семьёй Салли. А сейчас набирался мудрости уважать их хотя бы за то, что множество древесных хитросплетений, веток, застывших высоко-высоко над землёй им были привычнее морского дна. Он бы, честно, многое отдал, чтобы вдруг оказаться жителем леса… Знать Нетейама много дольше, чем есть сейчас. Чем Аонунг успел запомнить за те редкие мгновения, когда Нетейама было не остановить, когда слова бежали из него быстрым течением, способным утянуть на дно. Когда он был весь — червоточина собственных воспоминаний. Ностальгии — этого странного слова, однажды услышанного от отца, пришедшего с небес. Старший сын Салли будто отыгрывался за время, когда молодой выводок морского клана издевался над лесным (его братом и сестрой), дёргая за хвосты и критически осматривая их чрезмерно стройные конечности — слишком хрупкие для жизни рядом с морем. Теперь приходя в чужой, лесной мир, Аонунг всегда долго бродил среди зарослей потерянным, пока Нетейам не появлялся пред ним из ниоткуда, спрыгивая сверху, точно икран. Аонунг старался не обращать внимания на то, что время отдаляло его от Нетейама ростом, количеством новых отметен на коже, широтой плеч и груди. Лесной принц оставался собой — мальчишкой на грани последней стадии взросления. Ещё не на’ви, который родился дважды. Но уже к этому готовый… Эйва не собиралась сохранять иллюзию повторения прошлого. Великая Мать не собиралась никого обманывать. И от этого на душе было горше и горше — с каждой новой встречи. Аонунг отворачивался от любой поверхности, которая могла бы показать в отражении его истинный возраст. Их разницу… Вот только от Нетейама он никак не мог отвернуться. Да и не хотел. Иначе, зачем бы он приходил? Для боли от понимания происходящего не было правильного сравнения. Физическая проходила со временем, если не убивала, а сердечная нарывала изнутри. И ей не было конца. От неё не было лекарства. Даже мама, Тсахик не могла ему помочь. …Даже если бы он посмел к ней обратиться с этим, поведав свою тайну. Подобная помощь не в её власти. Наверное, все эти думы отражались на лице, пока Нетейам терпеливо ждал приветствия, склонив голову к плечу. Большие и яркие глаза цвета янтаря, переливающегося на свету, смотрели внимательно и серьёзно, хотя рот Нетейама тепло улыбался. Аонунг не мог оторвать взгляда от юноши напротив, так правильно смотрящегося среди деревьев и причудливых растений. Растений умеющих в часы затмения сиять подобно звёздам, освещая лесную тьму, полную жизни. Приложив пальцы левой руки ко лбу, Аонунг всё-таки сказал: — Я тебя вижу. — Пойдём, — усмехнулся Нетейам, схватив гостя за руку и потащив за собой. — Что нас ждёт сегодня? — Тебе понравится. Они долго идут пешком, потом взбираются вверх по скалам Аллилуйя, цепляясь за лианы и каменные выступы. Аонунг неосторожен, его пальцам не хватает цепкости, чтобы поспевать за Нетейамом. Чтобы не отставать, ему приходилось работать на износ. Он старался не терять из виду фигуру Нетейама, ловко преодолевающего препятствия. И знал почему-то, что Нетейаму, в свою очередь, приходилось замедлять шаг, чтобы облегчить чужую участь. Когда они ступили на более устойчивую почву, Аонунг поймал Нетейама, обвив руками со спины, а тот ловко вывернулся, усмехнулся ткнув пальцем вперёд: — Нам туда. «Туда?» — хотелось спросить. Из-за поворота слышались громкие крики икранов. Судя по всему, их там было немало. Эти животные пугали Аонунга, но он не хотел признавать за собой подобную слабость. Семья Салли сравнивали икранов с морскими илу, но, если честно, общего между ними было бы столько же, сколько между илу и тулкунами. — Точно? — осторожно поинтересовался морской принц, успевая ухватить Нетейама за руку. — А ты струсил? Такой простой вопрос вдруг становится вопросом чести и достоинства. — Нет, конечно! Пошли. «Рядом с тобой мне ничего не страшно». А потом ещё: «Страшно — быть без тебя…»***
— Я мечтал об этом моменте с тех пор, как ты смеялся над нами с Ло’аком! Знаешь, теперь ты можешь понять то, что мы тогда чувствовали! — комментирует Нетейам жалкие попытки Аонунга оседлать икрана, удержавшись на его спине. — То была вода! Что бы с вами стало, просто бы нахлебались воды, а я!.. Нетейам хохочет ровно до того мгновения, пока зверь всё-таки не скидывает с себя Аонунга, а тот оступившись не срывается вниз со скалы. На раздумья времени нет, Нетейам срывается следом, седлая своего икрана. Пусть это всё иллюзия, но внезапно страшно даже в ней видеть чужое падение, в реальности всегда заканчивающееся смертью. Немного позднее он искренне смеётся, чувствуя силу, с которой руки Аонунга сжимают его поперёк талии. Будто он хочет его сломать. — Осторожнее, раздавишь, — выдыхает Нетейам, складывая одну ладонь поверх зелёного предплечья. Аонунг резко отпускает, грозя вновь упасть, но Нетейам успевает поймать его. — Держись, просто не так очевидно испуганно. — Я не боюсь! — высокомерно раздаётся со спины. — Да, да, я тебе верю. Ветер раздувает волосы, сплетённые тонкими косами. Нетейам хитро улыбнувшись раскрывает руки, Аонунг вновь начинает крепче сжимать его в объятиях. Уже не сильно. Просто очень крепко. Тепло… Хочется смеяться! До слёз. Именно поэтому лучше смеяться. Даже если янтарь заблестит на свету драгоценными камушками, солёной водой морского побережья, далёкими звёздами… — Прости, — слышится позади. По голосу Нетейам понимает, что и Аонунг сейчас на грани. Это не стыдно. Стыдно прятаться, скрываться друг от друга, мучиться сомнениями. Времени всегда недостаточно. Его всегда до ужаса мало. Поэтому так важно ценить каждый миг. Жаль, что они уже… опоздали. Нетейам возвращает руки на шею икрана, откидвает голову на плечо Аонунга, и они втроём срываются вниз. В бездну. Так Эйва дарит им ещё один час затмения. Но этот подарок — лишь способ оттянуть неизбежное. Обрыв, бездна — точка невозврата. Им просто не повезло. В другой вселенной, о которой когда-то рассказывал своим детям Джейк Салли, всё и всегда случается лучше, чем в нашей. Так пусть же счастливы будут хотя бы другие Аонунг и Нетейам. А эти…***
— Наше Древо Дома до моего рождения уничтожили небесные люди. А здесь оно снова есть. Такое большое… Я понимаю маму. Она никогда не перестанет скучать по тем временам. Они лежат в тени широких ветвистых зелёных лап. Порывы ветра играются листвой, а Нетейам играется густыми, вьющимися волосами Аонунга. Если морской принц не собирает свои космы в пучок, то его голова становится похожа на большое чёрное облако. И Нетейаму это нравится. Он вплетает в эти волосы бусины со своего ожерелья, как вплетал их когда-то в волосы Туктерей. Неожиданное воспоминание о матери и сестре навевает грусть. Нетейам осторожно спрашивает: — Как дела у моей семьи? Он сам поставил эту тему под запрет, когда Аонунг явился к нему впервые. Тогда у них случилась ссора, много, очень много слёз и криков. Они оба запомнили, что жизнь вне Эйвы трогать не стоит. Но вопрос сорвался с губ сам собой. И его уже не получилось бы вернуть. Голос дрогнул, вместе с ним замерло сердце. Аонунг обернулся, заглядывая своими чистыми глазами цвета морской волны — в самую душу. — Хорошо, — просто отвечает Аонунг. Нетейам кивает ему с грустной улыбкой. Хорошо — это хорошо. Тогда можно не переживать. Да? Мама скучает по Древу Дома. Нетейаму можно иногда скучать по маме. По семье. «Салли за своих горой», — повод пожертвовать собственной жизнью, схватить шальную пулю, увидеть слёзы отца и услышать его тихое: «Всё будет хорошо». Хотя тогда до «хорошо» лежала целая бесконечность. Нетейам доигрался. Он слишком часто был на грани, и везение его покинуло. Но отец сейчас, конечно, ни в чём его не винит. Нетейам не жалеет. О чём ему жалеть? Он отдал жизнь не просто так. Умер как воин. Повод для гордости — пусть и слишком ранний. Есть только сожаление, и вечная память горя на родных лицах. Говорят, что родители не должны видеть смерть своих детей. Но Нетейам рад своей судьбе, избавившей его от шанса однажды застать гибель Джейка или Нейтири. Он всех их обогнал… И теперь будет ждать, надеясь, что им не предстоит скорая встреча.***
Когда мир был ещё полон удивлением от вида новых мест и запахом моря, когда Аонунг хитро улыбался и дразнился, чередуя жестокость с нежностью. Нетейам не понимал своего счастья — не замечал. Ему казалось, что морской принц ненавидит его и лишь терпит их общество по наказу отца. Да и когда пришлось покинуть дом, вся семья Салли была ранена бесконечной тоской по старым дням, по густому лесу, по родным местам детства и привычки. Времени заметить что-то просто не находилось. Зато сейчас Нетейам точно знал, что тогда он был счастлив, даже будучи далеко от места, в котором ему судьбой было начертано родиться. Он был счастлив. Он был влюблён. Сейчас Аонунг почти не улыбался. Он больше ходил хмурым и без причины цеплялся руками, будто надеялся удержать не Нетейама даже, а само время, доступное им на двоих. Вот только даже морскому принцу недоступно контролировать Эйву… — Что ты показывала руками? Я ничего не понял! — смеясь говорит Нетейам, обращаясь к Цирее. Но его глаза всё равно цепляются за ухмылку её старшего брата. Аонунг часто вспоминает первую попытку старшего из детей Салли оседлать илу. Всё-то было этому чужеземцу по рукам. Он справился без работы над ошибками. Сразу. С ходу. С головой и в омут. Был готов и нырять, и летать. А ещё внимательно слушать, спрашивать, учиться. Он будто бы хотел стать примером для подражания. Всем и сразу. Будто бы хотел доказать что-то себе, каждому на’ви вокруг. Только Аонунг даже тогда думал, что Нетейаму нечего доказывать. Он и так выделялся. Он и так был лучшим… Возможно, в этом рвущемся вперёд, в этом старшем сыне другого семейства Аонунг увидел себя самого. И подобное само собой притянулось к подобному. — Вдох. Выдох. Успокой сердце. — У Циреи получается лучше. Они начинают много смеяться вместе. А потом — внезапно — начинают оставаться наедине. Аонунг часто ловит себя на мысли, что улыбка Нетейама слишком очаровательна… как для синекожего уродца. …Они много говорят. И признаются друг другу тоже много: — Если бы среди тулкунов у меня был духовный брат, я бы рассказал ему о тебе. Для клана Меткайина эти слова значат больше, чем любые иные слова о любви. Нетейам часто злится на хлесткие замечания в сторону своей родни. Но на Аонунга невозможно долго злиться. Он переворачивает плохое в хорошее. Грубость делает шуткой. Одним жестом заставляет молчать своих некровных братьев, если те перегибают палку. Потом и сам Нетейам заставляет морского принца притихнуть. Столь нескрытая покорность выливается в целый взрыв эмоций, когда они, оба здорово побитые, видятся вновь. — Терпеть не могу тебя и твою семью! Нетейам смеется: — Не можешь смириться с тем, что не вышел победителем из драки? Ха-ха! Ненавидишь?.. А знаешь? Мама рассказывала мне, что в первую их с отцом встречу она так его ненавидела, что хотела убить! Они назвали это любовью с первого взгляда. Ха-ха… — Тогда, как старший сын, ты должен собой гордиться! Великий Нетейам Салли пошёл по стопам знаменитого Джейка Салли!.. Их мир становится ограниченным. Разбитая губа ноет, и, внезапно чужой язык стирает с неё следы крови. Они оказываются слишком близко друг к другу. В крови кипит азарт. Аонунг сам от себя в шоке, стоит близко-близко, глаза похожи на большую круглую гальку. Нетейам замирает. Он считает: раз, два, три. И они делаю это вновь. А потом Аонунг без предупреждения, неспособный молчать и обманывать, признаётся в страшном. Нетейам хватает его за шкирку. Он испуган, морской принц испуган не меньше. Цена ошибки может быть слишком велика, но, спасибо Эйве, Ло’ак возвращается с рифов живым. Счастье по привычке любит заканчиваться неожиданно. Но тогда оно лишь попросило передышку. Прикрылось обидой, игрой в молчанку, потеплением, новыми встречами и познаниями. Вернулось сокровенным: — Мы не можем… — Можем. И ещё как. Тсахейлу — связь. Её надо чувствовать. Как и видеть друг друга. Всё существо концентрируется на кончике косы. И два существа становятся едины, будто залезают под кожу партнёру — в самую его суть. В священном месте даже его хозяйка — Эйва — не смеет им мешать. — Тебе нужна Тсахик. Ты будущий вождь клана. — Мне нужен ты. — Скажешь это своему отцу?***
Было странно чувствовать чужое своим, позволять заполнять внутренности новыми чувствами. Единение заставляло терять себя в другом, стирая границы, чтобы строить новые — те, находящиеся дальше, умещающие в себя больше, чем одну душу. Сердце выучилось двигаться по участкам тела, где оставались следы осторожных поцелуев, пальцев. А потом и всё тело точно становилось сердцем — открытым, беззащитным, чувствительным. Вижу. Вижу. Я тебя вижу! Места пустоты, где чего-то не хватало — заполню собой. Чтобы всё было полное, цельное. Потому что хочу. Потому что впервые увидев, не смог забыть. Потому что не хотел забывать. Потому что хотел видеть… Руки-ветки — тонкие и обманчиво хрупкие. Аонунг держит их бережно. Боясь сломать. Он прекрасно знает, что лесной пришелец крепче, чем может показаться. Но разница в сложении тел всё равно доставляет немалое чувство превосходства. Руки кольцом обхватывают тонкую талию, прижимая крепче. Заявляя права, хоть и так уже присвоив себе абсолютно. Они похожи на заигравшихся малышей, которые борятся за то, чья гора из песка больше или кто дальше кинет гальку в воду. Но их игры уже далеки от забав детей. Под пальцами не песок — голая кожа. А объекты игры — не горки и камни… Это тела и души, что сливаются в одно. Хвост. Одна из тех вещей, что изначально приковала внимание всех морских на’ви. Без лишних слов понятно, что лесной клан пользуется им для поддержания равновесия — во время их бесконечных прыжков по деревьям, поэтому он такой лёгкий, подвижный. У Меткайина он массивный — похожий на рыбий плавник и слишком тяжёлый, чтобы постоянно дёргать им из стороны в сторону. Аонунг проводит руками по позвоночнику Нетейама и этот тонкий хвост с очаровательной кисточкой на конце мгновенно на него реагирует, двигается, обвивается вокруг зеленоватого запястья, а его хозяин слабо дрожит, уткнувшись носом в широкую шею морского принца. Их объятия проходят сквозь дни и годы, бесконечность вечностей. В глазах слепая мгла экстаза, будто все нервные окончания разом ожили, заработали. Перегрузка разума — вот-вот что-то сломается. Но не ломается ничего. Лишь зарастают раны. Пока они вот так — кожа к коже, другого нет. Ни боли, ни обиды, ни шрамов, порой нанесённых теми, кого любишь больше жизни. Жажда тепла — последствие чужих ошибок. Так пусть же хотя бы сейчас всё это станет ничем. Унисон правильных движений, влажность губ, кожи, вжатые в траву или песок тела. Изгиб поясницы, слияние бёдер, устойчиво обвитый вокруг зеленоватого запястья синий хвост. Крупная ладонь на тонкой шее, большой палец у торчащего на синей коже позвонка. Власть и смирение. Всё — одно. Нетейам позволяет властвовать над собой. И эта его черта ломает Аонунга на мелкие части. Ему казалось, что лесной мальчик никогда не позволит собой управлять, а на деле он только и ждал, чтобы хоть кто-то и пусть даже отчасти снял с него груз ответственности. Покорил. Оказался сильнее. И имел на эту силу свои права. Зачем Эйва разделила их? Почему дала так мало времени? Каждый раз приходится заканчивать морем слёз, потому что не хочется прощаться. Потому что пока нет ничего, как ни странно, есть всё. И это парадоксально обидно. Не жить, однажды умерев, и жить, не умирая никогда. — Ты больше не можешь приходить. Нет. Нет. Нет… — Я не хочу отпускать тебя. — Но меня больше нет. Мы не можем жить так дальше. Ты не можешь. Ты должен стать достойным вождём своего клана. А не оплакивать мёртвого чужака. — Ты не чужак. — Какая теперь разница?.. Аонунг заставляет смотреть себе в глаза, хватая Нетейама за подбородок. — Не говори так. — Он даже угрожающе скалит зубы. Нетейам в ответ шипит не менее грозно. Вырывается из рук, но ему не позволяют этого сделать. — Уходи. И больше не возвращайся. — Только глаза мокрые, и к вискам слишком очевидно скатываются слёзы. — Зачем ты решил мучить нас? Зачем пришёл тогда? Рассказал? Я больше не могу видеть, как ты отказываешься ради меня жить. Вся моя семья меня отпустила. Почему ты не можешь?! — Не могу! Я не успел узнать тебя. И сразу должен забыть?! Не отталкивай меня… — Это неправильно. — Оставь нашим отцам подобные слова. А я буду делать так, как хочет моё сердце. — Твоё сердце от этого болит. Уходи. Живи. И, пожалуйста, люби. Но не меня… Стоит Нетейаму договорить, Аонунг чувствует, что его силой тянет назад. Эйва возвращает насильно туда, где Нетейам мёртв, где его нет, где мир пуст и холоден без души. Души, что была обещана ему самой же Эйвой. А он не успел сказать! Не успел… Он протягивает руку, но пальцы сжимают лишь пустоту. То, что было единым, вновь делится пополам. «Я никого, кроме тебя, не вижу!..» «…как тогда я могу полюбить?»***
Аонунг открывает глаза, он задыхается, плачет, вскакивает, едва не запинаясь о спящую Цирею. Ночь ещё не прошла. Темно. Тихо. Он выбегает прочь от навеса. Едва не падает в воду. Путается ногами, мыслями. Его ведёт. Тело не отпускает дрожь. Под навесом спящих Салли он находит сам себя, не помня как пришёл. Перед глазами страшным сном проносится целая жизнь без Нетейама. Снова. Будто бы дурных видений недостаточно. В тех видениях Нетейам рассказывал о мирах, похожих на их, но вместе с тем совершенно других. В тех видениях он был частью Древа Духов. Душой без тела. Старшим братом, отдавшим жизнь ради младших. А здесь он мирно спит. Рядом со своими живыми и здоровыми братьями и сёстрами, родителями и даже небесным подкидышем… Совсем еще юный. С перевязанным плечом и срастающимся под повязкой шрамом героя. Аонунг падает на колени. Слёзы никак не получается остановить. Как теперь забыть? Вычеркнуть из памяти ужасные мгновения, когда Эйва забирала тело Нетейама себе, а Аонунг стоял, глотая всхлипы, точно кинжалы или огонь? Как потом он приходил к Древу вновь и вновь, зная, что так или инае придётся уходить лишь с призрачными остатками чужих прикосновений? Как Нетейам просил больше не приходить… и забыть… Навсегда. Он не сразу понимает, что кто-то сидит перед ним. Нетейам? — Ты что тут делаешь? — шипит старший из сыновей Салли, оглядываясь по сторонам, проверяя родных на чуткий сон и слух. Живой. Тёплый. Злой… Нет. Скорее растерянный. Аонунг хватает его такого за плечи и целует. Возмущения не принимаются. Хватит единожды разбитого сердца. Не нужна Аонунгу никакая Тсахик. Ему нужен лишь этот Нетейам — лесной чужеземец, чей страшный и суровый мир вытеснил собой другие мысли. Даже моря теперь меньше, чем леса. Хоть то и было лишь видение, порождённое словами и образами, передавшимися однажды через Тсахейлу. Без него быть теперь страшно. И предельно ясно — больно… Вопреки чужим возражениям. А без Тсахик Аонунг обойдётся. И обязательно скажет об этом отцу и матери. На пороге взросления он выбирает своего партнёра по наводке самой Эйвы. Никто не сможет пойти против этого решения, ибо выбор Великой Матери священен. Никто не посмеет навредить его возлюбленной Душе — будь он с Пандоры или с самих небес. Да хоть из другого мира, так похожего на этот! Никто. И никогда…— Если бы я умер? Что бы ты сделал? — Умер бы вместе с тобой. — Тогда мне не стоит умирать. — Никогда!