Острое лезвие бритвы

Сладкий запах цветущей сирени проникал с улицы в квартиру через открытое окно. В самой квартире пахло стиральным порошком и было влажно. Гарри сидел на полу, прислонившись спиной к ногам Кима. Ким сидел на табуретке, ссутулившись, и перебирал пальцами отросшие волосы Гарри. Оба в тишине наслаждались результатами своих трудов. Долгие дни ушли на то, чтобы квартира Дюбуа стала напоминать место, где живут, а не наркопритон. Долгие — из-за того, что убираться приходилось после работы, а двух часов на уборку было недостаточно. Но они справились: вынесли мусор, ободрали до конца частично порванные обои, перевесили покосившиеся шкафчики. Иногда Ким ночевал у Гарри — мол, от него ближе до работы добираться. Гарри воспринимал это с огромной радостью, Куно заявил, что ему похуй. Откуда взялся Куно? Ну... Гарри просто предложил ему переехать. Жилищные условия — не фонтан, зато есть, кому присмотреть за ним. Куно для приличия поупирался и поорал, что жить с мусорами — себя не уважать, но через день объявился на пороге. Передавать права на отцовство Гарри никто не собирался, но это не мешало малолетнему гоблину отираться у него дома и учиться забивать гвозди. Так они и жили очень странной неофициальной семьёй, приводя в порядок свою жизнь и квартиру. Теплое июньское солнце грело через заклеенные пупырчатой пленкой окна, квартира сияла чистотой после генеральной уборки, по телам разливалась усталость, запах порошка и сирени щекотал ноздри, в голых стенах звенело эхо. Гарри сидел на полу и был абсолютно счастлив. — Пидорки, — насмешливо сказал Куно, глядя на парочку. Ким сходил на кухню и вернулся с шоколадным батончиком. Разделил пополам, часть отдал Гарри, а вторую съел сам. — Эй! Это была моя шоколадка! — возмутился Куно. — Что я говорил про ругательства? — напомнил Ким. Куно фыркнул и убежал из дома, хлопнув дверью. — Кокосовая, — только и сказал Гарри, смахнув крошки с усов. Оба знали, что Куно вернется. — Тебе бы подстричься, — сказал Ким, глядя, как Гарри отряхивается от крошек. Как собака от воды, если начистоту. — Разве я не нравлюсь тебе таким? — Ты будешь нравиться ещё больше, если не будешь похож на медведя. — У меня денег нет на парикмахерскую. — Я могу тебя подстричь. И поправить бакенбарды. — Ты умеешь? — изумился Гарри. — Я много чего умею, — насмешливо ответил Ким. Стричься решено было в комнате: в ванной было едва видно себя в отражении из-за тусклой лампочки. Тазик с мыльной пеной, щетка, расческа, ножницы и очень острая бритва с выкидным лезвием легли на подоконник. — Неплохо, — сказал Ким, проверяя подушечкой пальца остроту лезвия. — Очень даже неплохо. «У тебя все ножи тупые, а бритва острая» — неожиданное урчание Сумрака покрыло кожу мурашками. Гарри отогнал мысль и заставил себя сосредоточиться на ощущениях. Было приятно. Прохлада пенки, теплый ветерок, прикосновения Кима, его сосредоточенный взгляд… Ким проверял каждую прядь так же внимательно, как рассматривал улики, и от этого становилось… неловко, что ли. Кто заметит неровную прядь в хаосе? Зачем так стараться? Но для Кима это было важно, и Гарри уважал его стремление к порядку. Вскоре с волосами на голове было покончено. Ким взял бритву и коснулся шеи. В тот же момент Гарри парализовало от ужаса. В горле встал ком, стало трудно дышать, словно на грудь положили камень. Он скосил глаза на лезвие, не в силах ни отодвинуться, ни убрать чужую руку. — Все хорошо? Вопрос потонул в криках внутри головы. Бессвязица опутала череп клубком; крики, стоны, плач! Надрывные возгласы, и всё невнятное, неразличимое, спутанное, мерцающее розовыми, фиолетовыми, голубыми и жёлтыми пятнами в черноте, многорукое и искривлённое, захлебывающееся в крике и умоляющее. — Ты плачешь. Ким убрал лезвие от шеи. Стало тихо. Возможность двигаться вернулась к Гарри, и он широким жестом смахнул слёзы и пену, но они всё равно текли, разбавляя солоноватыми струйками тёплую пахучую воду, впитывающуюся в расстегнутую рубашку с рисунком в пионах. — Что случилось? — Я не знаю, — голос Гарри срывался. — Хотя… Постой. Он взял его руку, держащую бритву, и поднес к шее. Стон в голове вновь появился. Он медленно поднес бритву к шее, закрыл глаза и сосредоточился на голосах. Они уже не кричали, лишь тихо бормотали что-то несвязное и постанывали. «Что происходит?» Бормотание стало однородным и больше напоминало шум прибоя. Голоса успокаивались, и Гарри ждал ответа. «Ты едва не убил нас. Этой бритвой». «Кто это говорит?» «Это имеет значение, Гарри? Ты едва не убил нас». «Он не помнит», — Рептильный Мозг прозвучал как рог древнего воина, призывающего к битве, глухо и раскатисто. «Когда Дора ушла, — продребезжала Лимбическая Система, — ты хотел перерезать себе горло». Гарри, не открывая глаз, разжал руку. Ким поспешил убрать бритву. «Этой самой бритвой», — догадался он. «Именно». «И… Как давно это было?» «В позапрошлой жизни». Странное это было чувство: слышать бессознательные голоса, будучи в сознании. Что же до тех, кто был с ним днём, то двадцать с лишним голосов так и бормотали бессвязицу. Неприятное чувство. Всё так хорошо шло, и расклеиться из-за какой-то бритвы... Гарри открыл глаза. Ким, затаив дыхание, стоял рядом и ждал ответа. — Воспоминания, — объяснил Гарри, — понемногу возвращаются. — Кажется, это плохое воспоминание. — Очень. Но, — он через силу улыбнулся, — надо закончить. — А тебя инсульт не хватит? Злость Кима можно было понять. Быть с шизофреником и малолетним рыжим орангутаном ох как непросто, и Ким защищался, когда внешнего мира в лице их двоих становилось слишком много. Но Гарри нужны были они оба, а цену потери он слишком хорошо усвоил. Поэтому он мягко повторил: — Пожалуйста, давай закончим. Ким молча взбил мыльную пену и нанес на лицо. Когда бритва приблизилась к лицу, голоса из сознания вновь взвыли, но Дюбуа терпел. Закончив, Ким с явным облегчением вытер остатки пены с лица. — Принимай работу. Гарри взял карманное зеркальце, украшенное дешевыми стразами (и украденное Куно из женской сумочки, за что Ким безжалостно приговорил его учить два параграфа по истории), и посмотрел на себя. — Я… Я как другой человек. — Брось. Слегка улучшил, только и всего. — Нет, правда, это… Это очень круто. Спасибо. Ким отмыл инструменты от пены и стал собираться. Гарри крутился рядом. — Ты можешь остаться на ночь. — Нет. Но спасибо за приглашение. — Ты здесь не чужой. Мы оба рады видеть тебя. Всегда. Ким обнял его. От его редких прикосновений внутри Гарри всё перемешивалось, как алкоголь со льдом в шейкере. Ощущения при этом были примерно такие же. — Я вернусь завтра. Ким ушёл. Гарри немного постоял, ожидая, пока чувство утихомирятся. Затем взял бритву, открыл окно и выбросил её. Бритва упала куда-то в кусты, из них выкрикнулось: «Ай, блядь!». Гарри почесал бакенбарды (такие приятные на ощупь теперь!) и пошёл готовить ужин на двоих.