***
От момента признания Теруки не ожидал ничего. Просто спустя несколько лет наблюдений стало тяжело держать в груди все свои распустившиеся цветы — с приходом весны правда стала тяжёлой и душистой, как садовые бутоны, и требовала раскрыться настойчиво, злостно, удушливо. Правда рвалась наружу надо и не надо, норовила прозвучать в неподходящий момент, светилась в глазах и создавала магнитное поле, которое неумолимо тянуло Теру к Шигео, и это становилось час от часу всё сложнее удерживать на поводу. И Теру отпустил её. Розово-белые магнолии в полном цвету и ароматное клубничное молоко для Шигео — Теру счастлив как никогда, признаваясь, и всё это отпечатывается красным знаком на его сердце, почти как выжженное клеймо. — Я дорожу тобой больше всего на свете. Я так тебя люблю. С удивлением Ханазава замечает, что его вовсе даже не трясёт. Это легче, чем он представлял себе своё первое признание! Так держать, Ханазава! Становится только спокойнее. Да, это всё, чего он хотел — чтобы Шигео знал и видел, как его любят. Тёмные глаза Шигео сверкают, но Теру не понимает, почему — только острое осознание подкрадывается и застревает в горле: он знает и знает уже давно, и, может быть, он боялся этого момента, поэтому руки его сжались в кулаки, а лицо красное от смущения, будто ему никогда не признаются в любви… …ах да. «Чёртовы слепые тупицы, — вдруг свирепеет Теру. — Куда вы вообще смотрите?!» Ну ничего, приходит умиротворяющее осознание, ничего! Зато он, Теру, понимает. Он знает, какой Кагеяма на самом деле. Его надо любить, думает Теру, терпеливо наблюдая за беззвучным движением губ взволнованного Шигео, который то цепляется за свой пиджак пальцами, то мнёт в руках коробочку от молока. Любить. Всей душой. Пусть безответно, какая разница! У него, Ханазавы, для этого есть тонна причин и одно рабочее пылкое сердце, а все остальные непроходимые упрямцы, раз упускают свой шанс с Кагеямой. Боги! Кому-то должно безумно повезти, эта счастливица с мозгами на месте, вероятно, просто молодчина, если она существует. Кому-то, может, и повезёт, размышляет он, ожидая ответа так спокойно, будто не бывает ветра на море. Но это будет не Теру. Он смирился уже давно. Всё в порядке, и он ждёт отказа. Кагеяма поднимает глаза на Теру. Блестят. Он же не собирается плакать? Это было бы неправильно, и тут совсем не о чем плакать! — Смелее, Шиге, — Теру улыбается ему ободряюще. — Что бы ты ни ответил, предложение кататься на роликах в силе, и с меня мороженое. Я, всё-таки, настолько обнаглел, что зову тебя на свидание. Шигео мягко улыбается в ответ. Его плечи расслабляются, но руки — нет, всё ещё сжаты в кулаки, и Теру неосознанно повторяет его жест. Магнолия слабо качает ветвями, утешая их взбудораженные мысли, заторможенные солнцем, и вдруг Ханазаве становится больно. Физически. Он смотрит на Шигео, а по его телу пробегает волна цепенящей боли, превращая улыбку в застывшую и неискреннюю маску. Теру мысленно вздыхает, но сокрушаться об этом некогда. Шигео склоняется перед ним, не сдвинувшись с места и нервно прижав руки к бокам так плотно, что кажется, будто сейчас лопнут его рёбра. — Прости меня, Теруки! Я… не… Я н-не… могу… Получается. Ты для меня дорогой друг! Давай останемся друзьями… Пожалуйста? Магнолия чутко шелестит листвой. Теру чувствует, как солнце согревает его одежду и запястья, попадает на лицо осколками, и как нудная боль скручивает его внутренности. Он бледнеет, но всё хорошо. Это правда не так страшно, как он представлял раньше. Совсем нет. Но что за интонация в голосе Кагеямы? Чуть ли не мольба… Он вздыхает и усмехается, сунув руку в карман. Серьёзно, так не пойдёт. Шигео ведь не думает, что после отказа он вот возьмёт и куда-то исчезнет? — Хей, что за печальный голос, — журит его Теру. — Люди, которым обещали мороженое, обычно звучат веселее. Шигео, выпрямившись, посылает ему ответный строгий взгляд, весь собранный и чёткий, как монолитная статуя. — Ханазава, — произносит он, и Теру от неожиданности схватывает несколько незначительных флешбеков. Позвоночник стремится скрутиться в спираль, как в манге Дзюндзи Ито. — Ханазава-кун, тебе плохо. Это не вопрос, а утверждение. И спорить, наверное, бессмысленно, но Теру не был бы Теру, если бы не смог изящно выкрутиться из ситуации, где он вызывает ненужное беспокойство. — Ага, — приложив ладонь козырьком ко лбу, сознаётся он. — Солнце сегодня сильно греет. Ладно, не особо изящно, но сойдёт. — Так что в третий раз приглашаю за дозой прохладительного, пока мы не испеклись тут. Шигео кивает. Теру кажется, что он чуть не прослушал его, но это могло действительно показаться, ну а врать Ханазава не собирался: солнце поднимается в зенит, чтобы дать влюблённому дураку по голове. — Не думай слишком много об этом всём, ладно? — негромко просит Теру. — Я буду в порядке. В конце концов, пока он это не услышит, будет ли смысл гулять с напряжённым и погрустневшим Кагеямой, не в силах убедить того в абсолютнейшей нормальности ситуации? — Угу. Правда? — Правда. Я просто хотел, чтобы ты знал. И не хотел, чтобы тебе было грустно. Шиге? Он заглядывает Шигео в лицо, синие глаза тепло пожирают тоску из карих. Кагеяма улыбается. Магнолии пахнут сладко и погружают весь их день в дремотный туман. К вечеру пряный воздух остывает лишь настолько, чтобы снова надеть пиджак, но Ханазава обвязывает его рукава вокруг талии и медленно плывёт по медовой улице, пошатываясь и считая швы между плитками. Один, другой, третий. Всё дальше и дальше. Фонари должны загораться, но они гаснут один за другим, скрывая Теруки от посторонних взглядов. Его мутит всю дорогу до дома, и он еле попадает ключом в замочную скважину, а дома его тошнит, — сладкое мороженое, омерзительно, ужасно… и стены падают на него, обрушиваясь вместо чего-то другого, такого же тяжёлого. Может быть, это духота непроветренной квартиры, а может бесконечно саднящее ощущение одиночества, смирно дремавшее зловещей жемчужиной где-то глубоко внутри, но теперь плавящееся и прожигающее нутро, незваное, глупо разросшееся из «так я и живу и это нормально» в «так будет вечно». Вечность — это всё-таки довольно долго. Что ж. Теруки ждал и этого. Надо просто перетерпеть, и всё встанет на свои места.***
В десятом часу вечера через день телефон Теру несколько раз завибрировал, противно скользнув по столу. Теруки проигнорировал его зов. У него не оставалось никаких моральных сил на решение каких-либо вопросов прямо сейчас, спустя целый день сумасшедшей эсперской тренировки на пустыре вместо занятий в школе (жаль, что пришлось оставить там Кагеяму одного, но формально Теру болел). Не сочтя игнорирование достойным поведением, очень скоро телефон разразился непрерывной чередой вибросигналов, уползая к краю, и вынудил уставшего и раздражённого Ханазаву зацепить его телекинезом. — Чего тебе надо? — выдохнул он. Ехидный экран неприятно засветил в глаза синим светом и радостно выдал уведомления. О боже. Нет. — О боже, нет… — простонал Теру, закрывая лицо ладонью и шлёпнув телефон на кровать. Будучи сыном своего отца, в чатах его безжалостно терроризировал Сузуки Сё. Ну разумеется, расстроенный Шиге рассказал всё своему брату. А тот, в свою очередь, поделился тревожными новостями с лучшим другом. А лучший друг брата Кагеямы с самого начала подавал признаки беспримерной неусидчивости. Откинувшись на подушку, Теру немного подулся на судьбу, поскрипел, а затем наконец устыдился. Шутить про террор со стороны Сё было ужасно некрасиво, даже у себя в голове. Он этого совершенно не заслуживал, а Теру никак не хотелось вести себя как последняя сволочь, тихушно огрызаясь на друзей из-за дурного настроения. Даже если их жалость была последним, чего Теру был способен сейчас перенести. Он открыл сообщения и уставился на безбожный флуд, который Сузуки развёл в чате. Сё: Эй чел! Сё: Как ты там Сё: Живой не???? Сё: Мы тут без тебя жёстко затосковали и не знаем, куда себя девать в какой угол приткнуться Сё: Без тебя всё немножко тухлое когда вся компания в сборе Сё: Ну собственно она и не вся Сё: Ну вот Рицу например некому больше сказать «Теру-сан» Сё: А я не могу сгоношить Моба пойти в лазертаг, потому что у него нет подходящей рубашки по случаю Сё: Томэ волком воет подавай Ханазаву говорит а то с вами скучно Сё: Если серьёзно, ты напиши, как дела, а то пропал и никому не отвечаешь. Сё: Поправляйся короче сколько можно уже Сё: А вообще-то нет, знаешь. У нас так-то хилер есть, компрене? Сё: Приходи, мы твоё недомогание быстро снимем. Сё: Не хандри. Сё: Блин Сё: Столько слов. Сё: Ладно ща!!! Теру сел. Драматический эффект оказал нужное влияние, стоило отдать должное мастерству Сузуки: как минимум представлять, как Рицу безуспешно пытается отыскать, кому бы легально сказать «Теру-сан», и не находит — уморительно. Не говоря уже о специальной рубашке для лазертага. Надо держать марку. Теру: Приве–☆Теру☆! ~ Сё: Бож чел! Ты пишешь ты живой! Теру: Разумеется, я живой. Не хотел залезать в соцсети. Теру: Как вы там? Сё: Я тебе всё сказал уже! Сё: Не дурак же, сам поймёшь. Ханазава подобрал под себя ноги и болезненно поёжился. Конечно, чего тут непонятного. Шигео загрустил, Рицу сидит в неясных тревогах, Сузуки это не нравится, а Курата Томэ слишком много общается с Рейгеном. Кстати. Совсем не заметил. Рейген ему тоже написал, ещё позавчера, в день признания. Наверное, Моб ему что-то рассказал. «Ханазава молодцом! Ты очень смелый и однажды у тебя всё сложится удачно. Поправляйся и не смей падать духом! Вы мне скоро понадобитесь в офисе» Это даже не было возможно оправдать спешкой или недостатком контекста. Никаких реальных поводов собирать их в офисе наверняка не было, кроме пытливого желания Рейгена не допустить каких-нибудь глупостей. Холодное и липкое, как водоросли, чувство неловкости прошлось по его спине мёртвыми руками. Ему не хотелось бы, чтобы кто-то из них думал, будто ему настолько плохо, что он нуждается в этом. В том, чтобы они тратили своё время на слова поддержки. Он сам не жалел возможности подбодрить людей, но это ощущалось кардинально противоположной по значимости вещью, когда речь шла о самом Теру. Вообще-то, ему даже не так уж грустно. Немного. Но это нормально? Ответить хотелось немедленно, правда, как-то не удалось. Удивительно, но ему почему-то написал Рицу, а это событие редкости космических масштабов полностью выбило Теру из колеи. Рицу писал первым приблизительно раз в месяца три, и обычно это были акты посредничества между братом и Ханазавой. Вряд ли в тени нынешних событий это происходило по совпадению. Параллельно в лёгком замешательстве размышляя, что там ему так торопится рассказать Сё со своим «щасщас», что до сих пор не вернулся в онлайн, Теруки со смесью нетерпения и осторожности распаковал сообщение Рицу, будто подарок от всамделишнего Санта Клауса. Рицу: Привет! Рицу: Как самочувствие? — И что мне с вами делать, — борясь одновременно с негодованием и чем-то опасно трогательным, вызывающим в душе какое-то нехорошее, гнетущее брожение, буркнул Ханазава. Теру: Прив, малой! Сам как? Теру: Я почти здоров, беспокоиться не о чем! Просто небольшой солнечный удар. Рицу: Хорошо, что ты поправляешься. Около минуты молчания при явном и почти материально ощутимом присутствии Рицу, будто тот над душой стоял. Теру, заинтригованный, сел с краю кровати, положив ногу на ногу. Рицу: Брат переживает, что обидел тебя. Рицу: Он вчера вспоминал, как долго плакал, когда ему отказала Таканэ-сан. Говорил, не хочет, чтобы ты Рицу: Эээм. Рицу: Неважно. Рицу: В итоге, он сам ревел полдня. Рицу: Он сейчас в порядке! Но боится тебе писать, так что попросил меня. Рицу: Тебе привет от брата. Рицу: Между прочим Рицу: Я рад, что ты… Так к нему относишься. Рицу: Это было очевидно, но всё-таки, несмотря ни на что, ты его вдохновил, мне кажется. Рицу: Можно будет позже с тобой поговорить кое о чём? Теру лёг. Сигналы Рицу всегда были немножко путаными, потому что сам Рицу, как правило, не всецело отдавал себе отчёт в том, насколько обществу не наплевать на отдельные вещи и слова, и насколько контрастно этому сам он лунной походкой проходится по элементарным социальным штукам вроде не связывать несколько разных тем под сообщением «мой брат переживает эпизод меланхолии». Или, если точнее, Кагеяма Рицу невозмутимым катком проезжает по людям, оставляя на них оттиск разных идей, таких как «послушай, Теру (-сан), пойдём поговорим КОЕ О ЧЁМ». Когда-то Ханазаве потребовалось время, чтобы понять, что Рицу почти никогда не издевается. В этом Кагеямы были исключительно похожими Кагеямами. Их настоящие пранки читались на раз-два. Теру: Ух ты, мелкий, дай мне время на ответ! Теру: Во-первых О НЕТ ШИГЕ Теру: Я срочно приеду с у☆Теру☆шительными новостями и забавным фильмом! И что у вас дома есть сладкого? Чтобы не повторяться Рицу: Лучше подождать! — Правда лучше? Боишься заразиться? Едва ли. Рицу хватало проницательности, а о психосоматической природе большинства недугов Теру он был осведомлён даже лучше, чем тот сам, как проклятый лгущий сам себе. Может, это правда какое-то хитрое проклятие? Теру: Оу. Окей? Теру: Ладно Теру: Тогда ВО-ВТОРЫХ ОБНИМИ ЕГО ЗА МЕНЯ! Рицу: Хорошо. Теру: Так, и да, конечно мы поговорим, если тебе нужно. Всё в порядке? Рицу: Пока да. Ханазава прикрыл глаза и улыбнулся. Кагеяма Рицу. Рицу: Я полагаю, именно ты можешь дать подходящий совет. Даже несмотря на то, что ты потерпел неудачу, это был смелый поступок. Теру сел. Его брови поползли вверх, а небрежно вброшенный младшим Кагеямой повод испытать микрошок был с благодарностью съеден целью. Ничего себе. Ни-че-го се-бе??? Рицу? Эти две мысли связаны или нет? Рицу? Эй?! Он влюбился? Он испытывает романтические терзания? Чего? Что? — Нонсенс. Теру был уверен. Он был на все сто процентов уверен, что Рицу женится на какой-нибудь астрофизике и заведёт много очаровательных научных проектов. Теру: Ты сбиваешь меня с толку, хаха! Рицу: Прошу прощения. Хочу оставить это до реальной встречи. Теру: Понимаю. Он не понимал, конечно, но понять хотелось. Загадочность этой семьи вводила его в существенное замешательство уже не первый год, достаточно было даже того, что их родители-неэсперы считали погнутые телекинезом столовые приборы показателем дурного воспитания или роста. Его собственная семья превозносила дар Теруки, и каждое его проявление в раннем детстве приравнивалось к чуду. Где-то что-то работало правильнее, но у Теру на руках не хватало карт, чтобы собрать этот странный пасьянс. Полностью погружённого в мысль о Кагеямах, Теру чуть было не застало врасплох нечто. Нечто было скребущим и тихим. Оно раздавалось со стороны балкона, так что Ханазава мгновенно перешёл в боевой режим. Долбаные ненормальные сектанты, одержимые захватом мира, значительно поредели в числе, но дерзости всё никак не убавлялось. Дёрнувшись, Ханазава принял боевую стойку, как только открылась дверь, и почти рефлекторно сформировал файерболл, но тут же матюкнулся и выпрямился, узнав ауру. Нет, ну это нормально вообще? — Твою же, Теру! — обиженно заворчал Сё, сбрасывая с себя невидимость. — Зачем запирать балкон? Нон-эсперы не влезут так высоко, а эсперы вынесут дверь. Так зачем, бро. Ненормальным сектантом оказался Сузуки, и на этот раз угрызений совести по поводу внутренних оскорблений Теру не испытывал. — Так я чувствую себя в безопасности. До сих пор мне казалось, что эсперы не будут влезать на мой балкон и взламывать дверь, чтобы сказать то, что могли бы написать в чате. — Ну хреново, знаешь. Замок-то ерундовый. Я его ножиком вскрыл! Теру жестом пригласил Сё садиться за столик и взял две чашки. — Буду знать, — мрачно сказал он. — Так зачем ты влез ко мне в квартиру без предупреждения и при ноже? Сузуки, довольный и живенький, будто только что подействовал энергетик, уверенно побарабанил по столу и отклонился на ножках стула назад. — Так-то, ближе к делу. Поставь чай обратно, я забираю тебя гулять. Теру послушно поставил чайник и только потом подошёл щёлкнуть Сё по лбу, за что тот, нахмурившись, наморщил на него нос. — Чего? — подняв бровь, спросил он. — Почему было просто не позвать меня, Сузуки? Я думал, Рицу выбил из тебя привычку вламываться через окно. Сё заложил руки за голову и мечтательно зажмурился. — Не выбил, а выговорил, — поправил он. И взглянул на него со всей своей сузучьей серьёзностью. — Я мог, конечно, тебе написать, но разве ты согласился бы куда-то пойти? «Как знать!», — хотел было возразить Теру, однако совесть не позволила ляпнуть. Он вполне знал. Довод Сё был резонным, и так Теру его и прокомментировал. — Тем не менее, — нахмурился он, — почему не через дверь? Думаешь, я не открыл бы тебе? Он ожидал ответа вроде «так веселее». Вопреки его ожиданиям, Сё поджал губы и виновато фыркнул, приглаживая отросшие рыжие кудри: — Я вроде бы усвоил, что Рицу это не нравится, но про тебя как-то не подумал. Ты же и сам через окно на улицу сигаешь. Теру посмотрел на него и глубоко, глубоко вздохнул. Что тут поделаешь? Улыбка сама напрашивалась, стремясь появиться до того, как застынет где-то внутри сердца слишком тёплым и светлым, а оттого излишним чувством привязанности. Он тихо рассмеялся, оглядываясь в поисках своего мягкого худи, и мысленно пожалел, что не следит за диалогом с Рицу. И вдруг замер. И вдруг до него как дошло! Сё, продолжая лихо раскачиваться на стуле, безошибочно поймал выстреленный в свою сторону хитрющий взгляд и снова вопросительно изогнул бровь, умудряясь экстремально не грохнуться и выглядеть при этом настойчивым. Теру помотал головой и ощутил мощный приток энергии. Боже-боже! — Теру, ты чего? Рицу, значит… Выбрал буквально ходячее воплощение физики? Что ж, особенное отношение Рицу к Сузуки было явлением очевиднейшим ввиду того, что выбивалось из стройного ряда прохладных фиолетовых тонов, которые окрашивали впечатления младшего Кагеямы от социума. Трудно было увидеть в этом влюблённость, это да. Зато вообще нетрудно было разглядеть, как сильно и как надолго втрескался Сё. У этих двоих большое будущее. Теру вдруг подумал про Шигео и сильно расстроился впервые за эти три дня. Чёрт. На фоне чужого потенциального счастья его за годы заново склеенное сердце выглядело почти жалко, штопаное сотни раз за эти пару лет, оказавшееся до смешного хрупким — сердце, которое никогда не отвечало взаимностью на влюблённость всех этих несчастных людей, которые, получается, не Кагеяма Шигео. А иначе всё было бы… Да ничего не было бы, одёрнул себя Теру и злобно поправил худи. Это пройденный этап. Гулко стукнув ножками стула по полу, Сё критически рассмотрел лицо Ханазавы и сообщил: — Чел, у тебя настроение прямо на глазах скачет. Я правильно сделал, что пришёл. Надо тебя отсюда вытащить и растормошить. — Не надо меня тормошить, — на всякий случай открестился Теру, но Сё уже открыл дверь на балкон и вышел. Со вздохом положив ключи от ВХОДНОЙ двери в карман, Теру сказал себе, что никто не идеален, даже Кагеяма, и вслед за Сё спрыгнул в вечернюю тёплую темноту с балкона — словно в мутное озеро.***
Кагеямы ждали их в компании с Экубо, стоя в ровном кругу фонарного жёлтого света. — Теруки, — то ли обрадовался, то ли напрягся Шигео. Теру весь подобрался и решительно шагнул к нему. — Ты плакал? Это недопустимый уровень опасности. Нет. Я это так не оставлю. Точно испуганный его активностью, Шигео попятился, но ему в руки всё равно был всучен большой пакет со сладостями. — Успели заскочить перед самым закрытием, — похвастался Теру. — Продавец, конечно, был не в восторге, но я подумал, что нам нужны будут сокровища. — Сокровища? — Шигео с любопытством заглянул в пакет и улыбнулся. «Это для меня», — решил Теру, взглянув на это, а вслух сказал: — Ох, нет, я всё перепутал. Сокровища уже есть, а это запасы. Кагеяма поднял глаза и вопросительно посмотрел на него. — У Теруки есть сокровища?.. — переспросил он, и Теру возликовал, что он так легко клюёт на подводки. На этот раз. — Конечно, есть! Это ты сокровище. Сё захрипел. Рицу, отвлёкшийся на переглядку с Экубо, напустил на себя министерский вид. — Если ты будешь флиртовать с моим братом, я с тобой подерусь, — заявил он, и Сё заржал громче. — Ай-яй-яй, младший братик, — серьёзно покачал головой Теру. — Драться из-за какого-то флирта? Да ты просто зверь. — Дело не в самом факте, а в том, как ты реализуешь идею. Это было так топорно. Теру-сан, я почти вызвал тебя на дуэль. — Никто не будет драться, — с самой ласковой улыбкой на свете отрезал Шигео. — Иначе я снова заплачу. — Ого, шантаж, Шигео! — оживился Экубо. — Это прогресс! Ты научился давить на больные точки. — Где твои больные точки, Экубо? — поинтересовался Сё. Дух одарил его ледяным взглядом. — Экубо любит, когда люди улыбаются, — почему-то переглянувшись с Теру, поделился Кагеяма. — Значит, такая же. — Твои слёзы?! Да щас, размечтался! Ханазава на секунду отключился, осознав, что улыбается. Тоже впервые за эти дни — искренне счастливо улыбается. Эта компания в тёплом свете фонаря, где позади весенние сумерки окружали их маленькую лодку тихим морем, была ему так дорога. Что-то острое, но сладкое прокололо его насквозь, будто игла бабочку. Улыбка дрогнула, образ расплылся рябью, свет заколебался и стал ярче, но голос Рицу вернул всё на места. Неслышно вздохнув, будто не дышал много лет, Теруки сморгнул лишнюю соль с глаз повернулся к младшему. — Ась? — Теру-сан, всё в порядке? Снова это обеспокоенное выражение лица. Ханазава улыбнулся ему, как доброжелательная пиранья. — Пока да, — ответил он. — А у тебя? Отойдём, пока они болтают? Рицу, почему-то побледнев, оглянулся на без устали трындящую развеселившуюся троицу, покраснел и кивнул. Они отошли. — У меня деликатный вопрос, — предупредил Рицу. Теру, открывший было рот, чтобы торжественно огласить свою догадку, осёкся и посерьёзнел. Кажется, веселье и шутки больше не были уместны, так что он расслабился и приготовился слушать. — Хорошо. — Гхм, — Рицу отвёл глаза. — Теру-сан, деликатный для тебя… — Эм, хорошо? Попробуй, — он бросил взгляд на Шигео, прячущего руки полностью в рукава свитера, и отвернулся в тот же момент, как тот почувствовал это и обернулся. — Прости. Отказ. Это больно? Как это ощущается? Теру ощутил скрип шестерёнок, в которые вставили прут. Если разговор будет о нём, то он на это не подписывался. Надо аккуратно слезать с темы. — Слушай, — его рука взметнулась к волосам, взъерошила их и привела в катастрофический беспорядок. Теру вернул его в норму одним движением руки и вгляделся в сдержанную эмоцию на лице Рицу. Нет. Что-то было не так. — Слушай, — повторил он. — Опыт всегда различается. — Что-то всегда будет объединяющим фактором, — возразил Рицу. — Медиа неспроста представляют это так трагично. Если сорвать всю лишнюю шелуху с выдуманной драмы, выявится доля реализма. — Братик, тебе надо дозировать социальную драму, — беспокойно усмехнулся Теру. — Многие переживают отказ тяжело, но некоторым это даётся легче. Например, мне, потому что я давно всё понял. Рицу казался неудовлетворённым таким ответом. — Что более важно, — невозмутимо продолжал Теру, оценивая каждый его шорох, — ты это спрашиваешь для брата? Или ты переживаешь о чём-то ещё? В точку. Сузившиеся до щёлочек глаза и наверняка стиснутые зубы. Готов бежать, но играет в храброго. Или и есть храбрый? «Похоже, я был прав», — без удивления заключил Теру. — Сузуки-кун? Рицу кивнул. Упомянутый так кстати позвал: — Вы чего там? — махнул он рукой. — Пойдёмте. Нечего делать. Рицу и Теруки присоединились к остальным, и компания неспеша двинулась вдоль по улице сквозь дымчатую сонливость. Чуть поодаль ото всех, Теруки и Рицу негромко продолжали свой разговор. — Послушай, у тебя все шансы, нечего бояться, — решительно заявил Теру. — Его насквозь видно. — Я знаю, — ответил Рицу. Теру запнулся и посмотрел на него с новой порцией недоумения. В чём же тогда проблема? — Ты, маленький грубиян, решил завести со мной эту беседу ради чего? — беззлобно встрепав шевелюру Рицу, спросил он. — Брата решил не тревожить, а меня можно? Похоже, он снова попал в яблочко, потому что бедный Рицу выглядел вполне виноватым. — Хей, хей, будет тебе! — ощутив густой осадок в груди, проговорил Теру. — Я просто шучу. Но, между прочим, только потому, что не понял, к чему ты клонишь. Рицу издал вздох, полный несусветной тяжести. Ханазава напрягся. Было совсем не похоже, что эта тема и дальше допускает шутки и лёгкий тон. — Мне придётся ему однажды отказать, — сказал Рицу с почти не выданной горечью. — И я хочу хотя бы представлять, как такой человек это воспримет. Теруки нахмурился. — «Такой человек»? — Вы похожи, я думаю. Пояснять дальше Рицу не стал, а Теру решил, что всё ещё неважно себя чувствует для углубления в этот вопрос. — Хмм, — в задумчивости протянул он и на некоторое время замолк, не зная, что бы сказать. Рицу требовалась поддержка. Возможно, в будущем она понадобится Сё. Шигео грустит уже сейчас. Каким образом он оказался или окажется единственным из четверых, способным подбадривать остальных? Разве это не у него не сложилась вечная любовь? — Можно к вам? — подкравшись, Шигео взял брата за рукав. — Ага, — отреагировал тот. — Мы уже закончили. — Не совсем, — спокойно возразил Теруки. — Я хочу сказать кое-что ещё. Старший Кагеяма, потратив секунду заминки, подался было назад, спохватившись о том, что невежливо встревать в чужие тет-а-теты, но Ханазава его удержал. — И я хочу сказать это вам обоим. Негромкий спор Сё с Экубо не прерывался ни на единую паузу. Наверное, если бы их услышали соседи, сочли бы Сузуки сумасшедшим. Братья внимательно уставились на Теру, и он неожиданно получил новый перечный укол в солнечное сплетение. Непривычная нежность смешивалась там с чем-то очень, очень нежелательным, с чем-то густо-синим, личным, тайным, грозным. Теру усилием воли переключил внимание на свою речь. — На самом деле, отказ это разочарование. Неважно, испытываешь ты его заранее или после. Это правда тяжело. Выбивает почву из-под ног. Шигео чуть заметно кивнул. — Не хочется расставаться с надеждой, — сказал он. Теру проглотил эти слова, как лезвие. — Да, — согласился он. — Люди, которые признаются в чувствах, не могут не надеяться на ответную симпатию, даже если… Укол. Насквозь. — …даже если глубоко внутри себя, где-то за границей осознания. И самое болезненное — признавать, что шанс мог бы быть, но его нет. И не будет. Больно. Почему? Всё хорошо. Они подошли к освещенной зоне улицы на перекрёстке, и Рицу чуть придержал брата, тоже за рукав, перед пешеходным переходом. У Теру на глаза наворачиваются слёзы, но он думает об этом — и они тут же пропадают, потому что в них нет никакого смысла. — Но самое главное. Тяжело дышать. Нет. Нет. Нет-нет-нет. Теру улыбается. Надёжная, знакомая улыбка. Положитесь на меня! Видите? Я в порядке, и вы будете в порядке тоже! — Самое главное — сначала разобраться в себе. Достаточно ли тебе просто любить, или ты не сможешь не быть любимым, и нужно трансформировать это во что-то иное. Как угодно. Шигео посмотрел на него поражённо, словно в его голове какая-то картина получила совсем другую трактовку от искусствоведа. — Я вот вполне доволен тем, что мы друзья, — улыбнулся ему Теру. Это не ложь. Но, может быть, только половина правды. — Ты плачешь, — тихо произнёс Шигео. …Слёзы текут по лицу Теруки и застят глаза, превращая светофорные сигналы в цветастую скачущую плёнку. Теру слышит краем уха, как Экубо говорит Сё: «О, Ханазава ревёт…» — и громко всхлипывает, больше не выдерживая давления собственных нагромождений. Атлант, который уронил небо. Так это чувствуется. Может быть, в эту минуту он снова преувеличивает, однако горечи так много, а он был один на всю неё — слишком долго. Неподъёмно-тяжёлые бутоны, прорываясь сквозь кожу, глаза и гортань, распускаются с весенними хлопками, оглушительными, разрывающими барабанные перепонки. Они кристаллизуются. Они каменеют и придавливают Теру к земле, эти прекрасные цветы. Гром и цветение. Вот что такое любовь Ханазавы Теруки. — Навались! — слышится команда Сё, и его окружают и обнимают с трёх сторон. Сё сдавливает ему рёбра так, что Теру на секунду отвлекается от слёз, и это странно — они никогда ещё не обнимались. Тем не менее, Сузуки здесь, и это он позвал Теру, и ему настолько не всё равно, что Ханазаве хочется разбиться или как-то ещё выскользнуть из его хватки. Объятия Рицу невероятным образом передают сожаление. Он обнимает Теру не сразу, но робкое движение быстро заостряется и становится резким и близким. «Это из-за меня» пробирается мицелием под кожей, и Теру многое бы отдал, лишь бы хоть вымолвить, что всё не так, но он постыдно давится слезами. Пожалуйста. Пожалуйста, перестаньте. Я справлюсь. Я всегда справлялся. Даже когда было так плохо. И Шигео. Мягкий, тёплый, сильный. Его аура полностью ликвидирует ощущения от остальных, и Теру обволакивают гладкие, покалывающие волны, поровну тёплые и прохладные. Его объятия крепкие и уверенные. Это… Здорово. Сейчас он куда увереннее, чем Теруки. И в первую встречу был. И во все последующие. Потому что когда люди в себя не верят, Шигео верит в них. Он такой замечательный. Теру плачет, и плачет, и плачет.***
— Если вы думаете, что я на это не рассчитывал, то вы меня недооцениваете, а это оскорбительно, — предъявляет Сё. — Ну, поревел человек. Что, так и будем блюсти тишину, как на похоронах? Айда в торговый центр. Мы ведь сбежали. — Это мы сбежали, — фыркает Рицу. — А ты делаешь, что хочешь, вольная птица. — Да, и что! Теру и Шигео идут рука об руку. Опустевший, выжженный дотла, Теру раздражающе шаркает ногами и от нечего делать показывает по дороге все знакомые ему растения и объясняет смысл некоторых рекламных билбордов, до которого Шигео трудно докапываться. — А это… Магнолия. В темноте он узнаёт дерево по аромату цветов. Всё ещё печально. Правда печально. Это было тяжело. Но уже не до тошноты. Свежий ночной воздух доносит чистую сладость, и всё. — А вообще-то, пошли, — улыбается он. — Я так соскучился по дурацкой бижутерии. — А я хочу гамбургер, — делится старший Кагеяма. Младший кивает. — Кто-нибудь взял деньги? — растерянно хлопая себя по карманам, спрашивает Сё. — Кажется, я где-то посеял кошелёк… — Потом глянь у меня дома. Может, во время взлома потерял, — предлагает ему Теруки, и в ответ получает скорченную рожу. — Ты вломился к Теру-сану в квартиру? Сё смотрит на Рицу. — Немножко, — защищая себя мановениями рук, оправдывается он. Рицу смеётся. — Это как? — Это вскрыть мой балкон и невидимкой шагнуть за порог к пирокинетику, готовому подпалить любопытный зад незваного гостя. — Сузуки-кун, это преступление… — осуждает Шигео. — Всё хорошо, что хорошо кончается. Меня кто-нибудь угостит мороженым? Рицу улыбается мягко и берёт его за руку. На лице Сё вырисовывается невозможное удивление, но он не предпринимает ничего, чтобы высвободить руку, а потом вообще сгребает Рицу в охапку и тащит дальше по улице. Поравнявшись с ними, Шигео и Теруки делают вид, что ворчат на распущенную молодёжь, а те возмущаются в ответ и выдумывают несуществующий сленг. Рицу успевает мельком глянуть на Ханазаву, у которого лицо опухшее и красное, а глаза втрое синее из-за покрасневших склер, и в его взгляде Теру читает мимолетную яркую благодарность. «Я решил быть смелым тоже», — подобравшись поближе, объясняет Рицу. И Теру понимает, наконец. Он просто боялся. Совсем как сам Ханазава, только он хотел сбежать по-другому и это тоже было бы несправедливо. — Давайте сыграем, — непроницаемым тоном предлагает Шигео. — Во что? — спрашивает Теру. — В экзорцизм. Эта маленькая коварная улыбка на его лице. Хах. Экубо издаёт звук откровенной насмешки над кучкой шкетов. — Недоросли! Вы меня даже не найдёте, — улепётывая, гогочет он. — Разделимся? — спрашивает Рицу. В его руках свёрнутая листовка, будто он собрался бить муху. — Неее, гурьбой веселее, — кровожадно отзывается Сё, и они бегут к эскалатору, потому что Экубо точно скрылся наверху. А ещё там фудкорты… Шигео бежит с Теру за руку и оглядывается с такими счастливыми искрами в печальных глазах. Похоже, быть любимым — это действительно его штука. Сквозь баловство и лёгкую головную боль после слёз Теру чувствует, как внутри снова пробивается щемящее чувство принадлежности — на этот раз в полную силу.