Допрос с пристрастием

Взмах. Свист. Удар. Эрз считал себя кем угодно, только не трусом и слабаком. Ему были, как и многим его соратникам, знакомы и отчаяние, и бессилие перед обстоятельствами, и боль в обеих своих формах: физической и внутренней, а он точно знал, то первая далеко не такая коварная, как ее сестрица. Жалко, что когтистая дуреха не догадывается об этом — подточит скоро все свои коготки об рукоять хлыста, так уж крепко она его держит, так уж старается. Взмах. Свист. Удар. Эрза никогда не учили терпеть, сжав два ряда зубов так крепко, как это возможно — он научился сам, и те перь чаще и чаще узнавал, что теперь и сам неосознанно учит этому других. Из него херовый учитель, но херовым защитником стать себе он не позволит — ремесло это он знает как никто другой, потому что самолично выбрал его. И свой путь, себя, ребят, их доверие он… Взмах. Свист. Удар. …Не предаст ни за что. И никакая сила — физическая ли, волшебная или грязно-демоническая, как эта скверная вспыльчивая дева, не отведет его от этого выбора. Его живая тюрьма и не метафорический быть может вовсе в скором времени палач, коим эта барышня может стать на случай, если ей надоест, если ее терпение лопнет раньше, чем лопнут связки под градом секущих ударов хлыста, не пугают. Взмах. Свист. Удар. В насилии ради азарта, ради садистского удовольствия, коим захлестнуло явно демоницу, нет разнообразия. И ни капли изящества, впрочем, в таких одеяниях и при таком смешении крови оно бы и не было к месту. Лоб Эрза залит потом, а кровавые волосы липнут к коже, застилая обзор, но он, почему-то, четко запоминает каждую деталь в вошедшей по его душу и тело в камеру, представившейся Кьёкой, женщине. Когда это было? Час? Два назад? Может, прошел уже целый день, а нервы начали сдавать только у нее, будучи не под пытками, а человеком, что эти пытки осуществляет? Человеком… Взмах. Свист. Удар. …Плохое слово, поймала с поличным. Демоном. Во всей красе. Взмах. Свист. Удар. Она твердит повторяющийся из раза в раз вопрос, вот только парень и сам та еще заноза в заднице, когда дело касается упрямства похлеще заевшей пластинки. Они тут надолго, и Эрзу, пытающемуся структурировать хоть какие-то остатки мыслей в голове, чтобы продержаться дольше при светлой памяти, ни к чему начинать даже торговаться. Если бы он так покорно дрожал от каких-то там полсотни ударов по полностью голому телу, чья сенсорность усилена мощным заклинанием демоницы, то выболтал бы все еще в начале этого праздного вечера в объятьях металических оков. Если бы он так покорно дрожал от боли, он бы не стал полноценным магом S-класса и как щенок, поджавший хвост, торговал бы магической приблудой в соответствующих лавках. Взмах. Свист. Удар. Если бы он так покорно дрожал от боли, он бы, в конце концов, не был, Эрзом, мать его, Скарлет. И если охотная до кровавых зрелищ фанатичка с птичьими лапами не считала себе круглой дурой, то и она должна была рассматривать этот вариант. Взмах. Свист. Удар. — Скверный, скверный мальчишка, — хихикает демоница, закидывая хлыст себе за спину, второй лапой цепляет его за путанный растрепанных хвост и с силой приподнимает, чтобы установить зрительный контакт, — Нашел, перед кем храбриться своей выдержкой. Неужели в твоей башке никак не уложится мысль, что ждет тебя здесь, со мной, если ты не покажешь высшую степень послушания? Эрз сплевывает в сторону, хотя очень бы хотелось в нее, и смотрит исподлобья загнанным, замученным, но опасным зверем. Этот взгляд почти приводит в бешенство, но демоница сдерживается и в последний момент отводит хлыст в сторону — тот с опасным стремительным щелчком ударяется концом в стену. — По личику не буду бить, — она скалится, наклоняясь ближе, — Пока что. Эрз взгляд свой этот бесячий не отводит, не улыбается, но непокорность свою так и норовил выкатить на ее обозрение, не боится или делает вид — разберёшься в этих розовощеких дураках с тонной отваги, доблести и мнимого самопожертвования ради защиты таких же. — Ты посмотри на себя, — хохотнула Кьека, перехватывая его крепче, дергая на себя и удовлетворено улыбаясь краем губ, когда раздается тихое шипение, — Когда я зашла, вытянулся по струнке, а теперь болтаешься соплей. Все еще не хочешь ничем со мной поделиться? Она насмешливо хмыкает, приближаясь к уху. — По секрету, м? Мне кажется, ты должен был уже давно проникнуться ко мне уважением за мою выдержку. Учти, стараюсь из последних сил, все ради тебя. Эрз отвел глаза в сторону и оскалился. Дамочка театрально разочаровано вздохнула, задумчиво проходя когтями путь по его рассеченному плечу, а после обводя его почти ласково. — Ну разве не печально будет нам все так неинтересно закончить? — она с силой поворачивает его на себя за подбородок, — Разве ты бы не хотел порадовать хоть одну женщину перед своей скоропостижной кончиной? Эрз заметно напрягается, и это было бы легче скрыть, если б не его компрометирующее положение перед ней. Раскрасневшиеся от укусов губы стягиваются в тонкую линию. — О, ты удивлен, что я в курсе, мальчик? — Кьека откидывает голову и смеется, а после перехватывает его пятерней за горло покрепче и сжимает, — По глазам же вижу, что девчонок видывал только по счастливой случайности, да и то издалека. Я права, верно? О… Мысль проскальзывает быстрее, чем Кьека успевает за нее ухватиться, но та покорно возвращается к ней, пока она смотрит на вздымающуюся грудь юноши-пленника, и оседает в голове приятным нарастающим азартом. Демоница едва ли не плотоядно ухмыляется, когда решение снисходит на нее. Конечно. Конечно-конечно-конечно. Этот упрямый мальчишка действительно не ждет такого от нее — уповает на ее слабоумие, а может даже и представить себе не в силах на что пойдет Кьека, чтобы сломать его окончательно и бесповоротно. Пускай хлыст его не впечатлил, это было ожидаемо. Демоница уверена, что мальчишку, если тот выживет после плена в ее полной власти, могло ожидать что-то хуже града ударов, пусть даже таких мощных и умелых как от нее. Но если бы на свете не было вещи страшнее и мучительнее простой боли, боль исчезла бы как концепт. И пусть этот мальчик еще мысленно ликует от очередной передышки, думая, наверное, что она, Кьека, отчаялась на середине своего пути к нужной информации, но скоро он поймет, как ошибался. И, очень может быть, в тот же момент заскучает по времени, когда ловил подтянутыми боками и спиной замахи ее меткого хлыста. Но это потом. А пока Эрз безмятежно чуть покачивался на цепи, свисающей с потолка, взгляд его пустой, но не сломленный, без цели блуждал по камере, оглаживая единственные возможные для обзора стены и пол. И, о, как тщательно он игнорировал ее бюст, находившуюся прямо перед ним, крутил мокрой от пота башкой по разным углам, старательно отводя глаза. Кьека решила, что он сам выбрал, с чего же ей начать — она, хихикнув тихо, сделала шаг ближе и прижалась тугой грудью к нему, рукой нежно обвив его шею. Эрз ожидаемо попытался отпрянуть от этого навязчивого прикосновения, дернувшись в цепях. Металический ехидный звон, ответивший в ту же минуту сверху, показал, что сопротивления таким образом бесполезно. Поэтому он сам, впервые за столько времени, заговорил первым. — Что ты творишь? — голос его звучал с явной различимой холодной яростью, и все еще в нем сквозь хрип и усталость считывалось легкое непонимание происходящего. Кьека снова улыбнулась, уже предвкушая, как будет упиваться этой эмоцией в скором времени, и, отбросив хлыст назад, опустила вторую лапу ему на плечо, чуть сжимая. — Где ж вас таких набирают? — Кьека отдалилась, чтобы в следующую секунду вынырнуть у него за спиной и провести обеими ладонями по рельефу напряженных блестящих мышц, — Раскаченный, но в меру, соблюдаешь людскую эстетику, м? Перед кем-то определённым красуешься? Лапы скользнули ниже, обхватывая поджарую задницу и мягко оглаживая ее. Эрз снова предпринял попытку дернуться от ее лап, но та лишь сильнее сжала ягодицы. — Или ты из тех, кто ждет ту самую? Она наклонилась к его плечу, выглядывая из-за него в его лицо, замершее в нерешительности в неизвестной эмоции — Эрз будто не мог определиться, что чувствует в первую очередь. В конце концов, он смог — в его мимике резко проступило всепоглощающее отвращение. — Оу, не смотри на меня так, — женщина нарочито смущенно посмеялась, — Знаешь, я бы позавидовала твоей девушке, будь она у тебя, женская солидарность, все дела, но раз уж у тебя ее, по всей видимости, нет… Кьека обошла его, прилипая теперь лапами к торсу, и хищным оскалом просчитывала коготками кубики пресса, не разрывая зрительного контакта. — Нецелованный, неласканный? Исправляемо. Женщина опаляет дыханием шею, и, снова оскалившись, прикусывает бившуюся беспокойно венку, плотно смыкая губы на ней, а после чуть отдаляется, чтобы провести по ней языком. Эрз бьется в приступе неопределенном — умом ему противны, гадостны, ненавистны ее прикосновение, а тело, измученное усилителями сенсорности, против воли тянется, и это образовывает в нем дикий диссонанс, размалывающий уставшее сознание в кашу. Кьека вновь усмехается, когда пальцами спускается вниз по крепкой клетке пресса, чтобы сквозь кожу трусов прощупать набухший, прилипший к бедру полувялый член и сдавить его, вызывая болезненный стон. — Быстро переметнулся же, — издевается, рыча, Кьека и направляет когти к яйцам, — Знаешь, что будет, когда я порву тебе твое мужское достоинство? Столько крови, спермы и твоих бессмысленных воплей, о, я могла бы сделать это прямо сейчас. Удовлетворенно рыча от вида жалкого, напуганного до полусмерти юноши, демоница подлезает шевелящимися в нетерпеливом жесте когтями и обхватывает ствол, проводя по нему сухой тугой кожей лап. Эрз в очередной раз дергается, почти подтягиваясь на руках выше, будто надеяться, что у нее не хватит сил снять мальчишку за шкирку с потолка, но силы отнимаются и окончательно пропадают только у него. Кьека делает легкое, почти невесомое поглаживание верх-вниз, чтобы наклониться и высунуть длинный по-змеиному рассеченный язык и влажно провести по всей длине. Язык поддевает уздечку и принимается лихорадочно кружить, обматываясь как удав; рука надрачивает уже ритмично, стягивая и раскатывая нежную кожу. Под рык покоренного зверя сверху, член сдается и встает, наливаясь теплом и железом под ее прикосновениями. Кьека, наскакивая сверху как хищная летучая мышь, седлает его, и кончиком когтя подталкивает в себя член, принимаясь насаживаться со смачными мокрыми шлепками по самые многострадальные яйца. Ее ноги в противовес происходящему обхватывают его туловище, скрещиваясь под ним, будто это не пытка, будто это все по большой любви. Кьека груба, предельна груба и нетерпелива, она выжимает своим напряжённым телом из него все соки, и каждый скачок подобен удару наотмашь, он прокатывается волной боли от низа живота до висков. Ее ласки таковыми даже с натяжкой назвать нельзя, Эрз мечется в мыле, мычит, закатывает слезящиеся глаза загнанным конем, и, вскрикнув, кончает быстро и позорно, будто шлюховатая малолетка. Ему противно, ему хочется прекратить это немедленно и забыть как страшный сон, и он грезит лишь о том, что набитая до краев семенем стерва оставит его в покое, вернув привычные, ставшие родными, инструменты пыток. Кьека раздраженно рыкает на ухо что-то вроде «слабак», только в более грубой форме, и сдавив между длинных когтей яйца, хохочет над пустыми остекленевшими глазами пленника. Когда плоть по ее щелчку стягивается, болезненно передавив основание, телесное возбуждение возвращается снова. Член снова почти комично поднимается, вены на нем приобретают синеватые оттенок и набухают вслед. И Кьека, не давая и секунды передышки, снова насаживается, снова затрахивает его своим телом, набирая сумасшедший, нечеловеческий темп. Ее бьет оргазм несколько раз подряд, три или четыре точно, а после пяти Эрз перестал считать. Он понимает это по тому, как сильно впиваются ее лапы ежесекундно в его плечи и как по-звериному она гаркает, вскидывая голову. Сам он больше всего на свете вожделеет кончить следом — в какой-то момент ему кажется, что больше свободы, — но умолять, размазывая сопли по лицу, он точно не станет. Никогда. Шипя и лишь иногда поскуливая от того, как бойко прилетают ее бедра, сталкиваясь с его, он стоически молчит. И дерзко продолжает буравить ее ненавидящим взглядом, когда, наигравшись с ним как с игрушкой, слезает вниз. — Было славно, совсем недурно для парня-целки, — говорит та, утирая сперму, тянущуюся вязкими струйками по внутренней стороне бедра, — Ничего не надумал, пока мы развлекались? Смотри, — она приближается к нему заговорщически близко и в ее темных глазах пылает еще не остывший азарт, — Ты вываливаешь мне все о Джерар, а я тебя великодушно отпускаю. Правда-правда. За крепкие член и задницу мне не жалко. И твой ответ? Эрз собирает всю накопившуюся во рту влагу и бесстрашно харкает ей в надменное лицо. Кьека, и глазом не моргнув, стирает плевок со щеки и, коварно улыбнувшись, молча покидает его «покои». Только вот и кольцо у основания его члена не снимает перед уходом. И дальше была ночь. И Эрз, думавший наивно до этого, что главный кошмар остался позади, только тихо бредит, подвывая себе в плечо. Возбуждение не покидает его; налитый кровью член дергается и адски болит от физической невозможности кончить. Это выше сил любого человека, и Эрз уже под утро перестает мысленно умолять себя поверить в то, что он кто угодно, но не любой человек. Потому что это бесполезная мантра при таких муках. Потому что при таких муках любые средства психосоматики — пустой звук. Когда засов жалобно скрипит, оповещая о таком нежелательном ни разу визите, Эрз еле как отрывает тяжелую голову от плеча и облизывает пересохшие губы. Блекло показательно лыбится, силясь усмехнуться, да только никак не выходит. Кьека, скептически выгнув на открывшееся жалкое зрелище бровь, чеканит привычный вопрос. — Где искать Джерар? И, ожидаемо, кроме тихого перезвона цепей, не получает никакого ответа. И вот это начинает уже нехило так действовать на нервы. Она в бешенстве срывается и бьет его по лицу, не заботясь о том, что когти могут изуродовать миловидную юношескую мордашку, а потом еще и еще, еще и еще, пока град ударов не прекращается от возникновения очередной лихой идеи в демонической голове. Если Кьека сказала, что сломает мальчишку, она это, черт возьми, сделает. Она медленно подходит, как фокусница материализуя из воздуха алое кольцо, окружность которого полностью повторяет ширину изнывающего от боли члена. Одним ловким и практически нежным движением, она надевает его, а после выпрямляется, чтобы ткнуть когтем ему в лоб. И ее ухмылка на лице, тоненький смешок — последнее, что видит и слышит Эрз. Дальше наступает полная темнота, а слух предательским прекращает считывать какие-либо звуки. Юноша оказывается будто в абсолютном вакууме, где единственное чувство, доверять которому еще можно с натяжкой — покалывающее тепло кольца на члене. Он ощущал себя как слепой щенок, тонущий в ледяной воде, только вот щенков не ублажают против их воли колдовскими секс-игрушками, и щенки, к их счастью, подыхают быстро. Кольцо, постепенно набирая скорость, передвигается по длине и ощущается как самое девичье нежное лоно, мягкое, податливое. Это чувство полностью уничтожает остатки рассудка подчистую, магия подражает проникновению в живую плоть ювелирно точно и, быть может, даже лучше. Ему некуда бежать, ведь он видит дороги, некого позвать, ведь даже свой голос не слышит, и единственное, что остается — это погибать от похоти и боли. Позорная смерть, недостойная упоминания в его биографии, но Эрзу думается легко — единственная простая мысль, что он успевает ухватить, пока и та не угасла, — что тут он точно умрет. Два часа выделяет мальчишке Кьека, возвращаясь к нему по их истечению. Ей хочется даже рассмеяться в голос от того, как еще не знающий о ее присутствии рядом Эрз бьется в конвульсиях, почти рыдает. Мальчик совсем позабыл о том, каким храбрецом пытался казаться еще сутки назад, хотя в таком состоянии люди и мать родную позабудут, не то, что события прошлой ночи. Видимо, тактику Кьека все-таки верную выбрала и ей от этого горделиво. Но это опровергается, когда демоница возвращает ему спасительные органы чувств. Потому что даже не смотря на то, как юноша всеми силами тянется к ней, моля о том, чтобы наконец прийти, он тут же рыкает и рвется назад от ее руки всего от одного вопроса. — Где Джерар, Эрз? И Кьеке уже осточертел этот непостоянный мальчишка, она растоптала его гордость, превратив ее из гордого флага в помойную тряпку, уже давно. Упрямец все еще уверен в своей победе, в том, что не проиграл и не проиграет. Больше всего ее бесило именно это. Поэтому и происходит быстрая замена кольца. О, он действительно не ожидал, что ее познания в магии не ограничены какими-то детскими блокаторами на один раз. У нее все еще завалялся последний туз в рукаве, и он трижды идиот, если всерьез считает, что после всего Кьека побрезгает им воспользоваться. Новое кольцо пылает ярче, на его широкой окантовке мелькают символы запрещённых проклятий, и это на мгновение озадачивает Эрза. Но только на мгновение. Потому тут же, сразу после первого движение навстречу, происходит долгожданное освобождение семени. Эрз, вскрикнув, кончает обильно, счастливо хлюпая мокрым носом, его лицо выражает мировое облегчение и чистый восторг. Кьека ждет еще чуть-чуть, чтобы улыбнуться ликующе и властно — следующий крик раздается режущимся и тревожным. Потому что сперма, выстреливающая из члена, не прекращает свой поток, и член не смягчается ни на йоту, только сильнее напрягаясь от возбуждения. — Ты же так хотел этого, мальчик, — влажно воркует Кьека, наблюдая, как белесая вязкая жижа покрывает крупными каплями пол вокруг подвешенного пленника, — Так хотел, а теперь в ужасе?.. Эрз непрекращаемо дергает ногами, пальцы на них резво сокращаются, имитируя кривой нервный бег, цепи натягиваются и бешено звенят. Воздух вокруг становится подвижным, кипит и благоухает похотью, болью, абсолютным поражением. Демоница, словно не замечая приступ отчаяния юноши, флегматично подпинывает его разведённым брыкающимся конечностям бадью. — Наполни ее, потом поговорим, — подсказывает женщина, облокачиваясь на стену, — Сумеешь? Он точно сумеет. И, разгоряченная этим зрелищем, тешущим ее садистское нутро, Кьека отрывается от стены и решает присоединиться. Стоять в стороне тоже какого-то рода мука, особенно, когда на твоих глаза происходит подобное. Она с наслаждением вылизывает капающее семя с члена, покрытого ей полностью, переключается на заляпанные бедра, солоноватые от пота и приторные от спермы. Игнорируя не сбавляющие обороты кольцо, жадно раззявив рот, подставляет его под член, напитываясь ей как нектаром, как живительным соком. Когда ее рот приятно вяжет, а с губ стекает слюна, смешенная с семенем, она вновь седлает его, решая наполниться им и внутрь. Ее заводят и вопли, и крепкий, скользкий от собственной смазки член, и то, как в голове рисуется спектр ужасающей боли, испытываемой Эрзом сейчас. Ей думается, что они оба дошли до кондиции, когда эта боль перевалила уровень ударов хлыста, когтей и чего угодно в принципе. Проклятая магия не дает яйцам мальчишки и капли продыху, ускоряя выработку сперму и моментально высвобождая ее — и это потрясающе, неповторимо, оглушающе сексуально. Кьека подстраивается под темп зачарованного кольца, подмахивая бедрами в ритм. Усиленный ее колдовством сенсорный голод интимной и уязвимой кожи заставляет Эрза производить из себя неповторимые звуки, какие не сможет описать не один извращенный писака излюбленных юношей в тайне романов. Она делает небольшие перерывы, но не от собственной усталости или загнанности— только чтобы глумливо понаблюдать, как края бадьи постепенно заполняются. Снова налегает, седлает, прижимается, обвивает, приставляется. И ей не лень продолжать это веселье, она вошла во вкус, почти забыв о первоначальной задаче при таких особых способах ее достижения, если бы не прерывистое дыхание. Дыхание. Даже не голос — от него у мальчишки остался только жалкий хрип, срывающийся на визглявый свист. Дыхание на ее заострённое чуткое ухо. — Пожалуйста… Умоляю… Умоляю, пожа-ах-луйста… Я все, все, все скажу… Пожалуйста… Больше не могу… Кьеке, в отличии от него, времени на реабилитацию, не нужно. Она спрыгивает с него, снимает кольцо и отбрасывает в след за старым в сторону. Член опадает, мягко шлепаясь о мокрую кожу бедра, знаменуя долгожданный конец пытки. Только мальчишка все равно неконтролируемо рыдает, и слезы струятся по его лицу ливнем. Кьека благоразумно ждет, пока его сознание обретет хоть какие-то опоры, чтобы соизволить выдать членораздельный ответ. Но Эрз, сломанный демоницей волшебник, еще долго не может успокоиться, только горько плачет, обвиснув безвольно в цепях, завывая. Когда истерика сходит на нет, парень, заикаясь, мямлит что-то себе под нос. Кьека вновь терпеливо ожидает, когда тот нашарит возникающие в голове мысли и соберет их воедино. Ожидания не оправдываются. — Я… Я правда не знаю, — скороговоркой выдыхает тот, — Не знаю я, где Джерар. Не знаю, я правда не знаю. Прошу, я не знаю. Я не знаю. Не знаю. Кьека прекращает этот поток вводящее ее в абсолютное бешенство соплей ударом в живот с ноги со всей силы. К его счастью, он вырубается с первого, осушенный, убитый и покоренный мальчишка, весь алый в цвет своих волос, мокрый от пота и спермы, осквернённый. Грязный. Омерзительный слабак. Кьека, в ярости отпинывая переполненную бадью, подходит ближе, намереваясь просто уничтожить его на месте, выпустить ему органы наружу и заставить повиснуть безвольно подобно своему хозяину. От точечного секущего удара по животу когтями ее останавливает внезапный вой извне. Сирена. Чертовы щенки из Хвоста Фей явились забирать свою главную течную сучку. Ну, ничего. Раз они сами пришли к ней, готовой сейчас самолично отрывать конечности, она непременно встретит всех и каждого, чтобы осуществить это. Грех отказываться от такого подарка судьбы, и даже при том, что Кьека — апофеоз греха как концепта, ей просто не терпится сейчас обезглавить друзей этого упрямого мальчишки. Когда Мираджейн обнаруживает Эрза, подвешенного над гигантской лужей спермы, она сначала теряется, но через секунду уже летит высвобождать юношу из оков. Тот очухивается у нее на руках, и в его глазах на секунду мелькает ужас от пробуждения в проклятом месте, но, видя перед собой соратницу, он успокаивается и подрывается встать самостоятельно. Мираджейн стоически молчит, пока тот, покачиваясь, ковыляет до своей одежды в углу, чудом не испачканной в семени. — Я отомщу… — глухо шепчет тот, не поворачиваясь. — Верю, — только и кивает Штраусс, спеша удалиться, чтобы оставить бывшего соперника наедине с самим с собой, рассуждая, что это высшая степень помощи и понимания, что она сейчас может предложить. Эрз, скользя ладонью по стене, бредёт к выходу. И только перед тем, как навсегда покинуть это место, наклоняется, чтобы подобрать два кольца, лежащих незаметно у ног. От оказавшихся у него в руке орудий пыток к его лицу снова знакомый приливает жар, окрашивая его в оттенок, подобный цвету его волос. Крепко сжимая их в руке, Эрз покидает темницу. А кольца?.. Кольца пригодятся.