Ваш юноша, Ричард Алва

Письмо из Надора доставили поздно вечером. Слуга-мальчишка принёс его вместе с новой бутылкой вина для соберано, расположившегося на террасе за ужином – если «кровь» можно считать ужином – и десятками старых бумаг из библиотеки. Последние расплывчатыми формулировками и полунамёками не приносили Рокэ ничего, кроме головной боли и совершенно непривлекательной ответственности. Поэтому он решил отложить это безнадёжное и довольно бесполезное занятие и переключил внимание на неожиданную весточку от своего оруженосца. То, что письмо обещало быть интересным Рокэ понял ещё по первым его строчкам: «Дорогой Первый маршал Талига эр Рокэ!» Глаза пробежались по вступлению несколько раз, отмечая несколько вещей: Во-первых, «дорогой» было приписано сильно позже, так как выглядело куда более сжатым, а почерк принадлежал очевидно не Ричарду – савиньяковский стиль, который Арлетта привила всем своим детям, угадывался в каждой резкой размашистой чёрточке. Во-вторых, «эр Рокэ», как и зачёркнутый «Первый маршал Талига» вышли из-под одной руки, и судя по кривизне – руки его, Ворона, юноши, причём определённо ведомой не одним бокалом вина, или что там предпочитали северяне, если учитывать пьяно пляшущие буквы. Короткого взгляда на содержимое письма хватило, чтобы понять – творчество явно было коллективным, и никто из писавших или дополнявших его не пребывал в трезвом уме. Рокэ вздохнул и ненадолго прикрыл глаза. Увы, когда он их открыл снова, письмо никуда не исчезло и даже не собиралось менять свою суть на какой-нибудь указ Его Величества или Его Высокопреосвященства. Какой кошмар. Нет, для таких вещей Ворон определённо был отвратительно трезв, так что он налил себе ещё «крови» и, устроившись в кресле поудобнее, принялся читать дальше: «Я живу хорошо. Просто замечательно. Возможно, потому что запасы сидра в Надоре большие. Точнее, они были большими, чему мы очень сильно совсем щу-щуть, та-та! возможно поспособствовали. Это было неизбежно, так как кроме сидра и скотча пить нечего (el vino aquí es repugnante!), но последний выдерживают далеко не все. Мы есть проводить эксперимент и до конца держаться только Рихард и мы я и брат-близнец Катершванц!» Час от часу не легче. С данным абзацем Ричарду несомненно помогали торкские бароны, чей акцент умудрился проявиться в письменном виде, и дорогой племянник Берто, по всей вероятности находившийся в состоянии, когда помнишь один лишь родной кэналли, да и тот с трудом. А вот расплывчатое изящное «возможно» веяло истинно-приддовской скользкой осторожностью. Рокэ даже не знал – восторгаться ему или ужасаться, раз графа Васспарда смогли споить и затем втянуть в деятельность такого рода. И ведь страшно подумать сколько было выпито разношёрстной компанией, если они умудрились сократить алкогольные запасы Надора всего за месяц! Впрочем, это объясняло причину, по которой письмо оказалось не только написано, пусть и общими усилиями, но и отправлено, несмотря на все исправления, приписки постфактум, пятна от чернил и красивый набросок – надо бы подарить Ричарду полноценный альбом – ворона в углу. В трезвом виде Ричард не взялся бы писать эру, а другие юноши не стали бы принимать столь активное участие и не дали бы отправить нечто, скорее походившее на записку в Лаик, которую унары бросали друг другу незаметно от строгих менторов. Взгляд Ворона упал на следующие строчки. Он вмиг опустошил кубок и налил ещё из стоявшего рядом кувшина. А это только начало. Вероятно, под конец письма Рокэ дойдёт до кондиции своего горе-оруженосца и его друзей. «С момента возвращения в родной замок матушка прокляла Берто, Паоло, Арно, Валентина, Йоганна и Норберта всего лишь шестнадцать раз и отказалась от меня, как своего сына, четыре раза. Она даже пообещала написать Эсперадору с просьбой отлучить меня от церкви. Дядя Эйвон отговорил её и убедил дать мне шанс». Прочитав последнее предложение, Рокэ уже было думал успокоиться, но приписка почерком младшего Савиньяка, а после него и Паоло, исходя из излюбленных завитушек родственника, заставила Ворона подавиться вином: «Но прошу вас не переживать! Я регулярно пытаюсь нарваться на очередную истерику с проклятиями герцогини Мирабеллы! Todos estamos haciendo nuestro mejor esfuerzo, soberano! Положитесь на нас!» Зная своих родичей и Арно, а также умение Ричарда влипать в неприятности, Ворон пришёл к пугающему умозаключению – ему было откровенно жаль несчастную вдову Эгмонта. Однако после ещё одного бокала вина эта безумная мысль покинула голову Рокэ. «Ужаснее Прекраснее! Ужаснее местного вина и гнева матушки – точнее, герцогини Окделл, раз уж ныне я не её сын – только надорская зима. В замке вынуждены экономить на дровах, и, проведя за бумагами пару недель, я пришёл к выводу, что налоги являются одной из ключевых, пусть и не единственной, причин запустения Надора. Прикладываю к письму копию плана на ста страницах по подъёму герцогства. Уверен, что вы, как и полагается эру, поспособствуете своему оруженосцу – тем более, когда речь идёт о сущей мелочи». Кошкин Придд. «Сущая мелочь»! Надо же! Ворон скрипнул зубами, бегло глянув на пакет с документами, оставленный слугой вместе с письмом. Ладно, он всё равно рано или поздно должен был помочь Ричарду с несправедливо бедным северным герцогством. Были и положительные стороны – приддская педантичность сокращала работу над счётными книгами и проектом развития Надора, да и Валентин, как подозревал Рокэ, наверняка подчеркнул другие причины обнищания Окделла. Вот на них Ворон бы с удовольствием взглянул, чтобы подправить список будущих трупов и внести туда кого надо ради благополучия Ричарда и его младших сестёр. К слову о маленьких герцогинях… «Айрис, Дейдри и Эдит рады, что в замке появились гости. Мы все вместе катались на коньках (у этих сумасшедших надорцев не менее сумасшедшие забавы, соберано!), ездили по зимним ярмаркам в Грауф и в Горик, спускались с горы на санках (No, en serio, esto es una locura!). Ещё мы пугать южан другими северный развлечения, и весьма удачно, та-та!» Невольно вспомнилась снежная суровая Торка во время службы у фок Варзова. Вышеупомянутые Катершванцами «северный развлечения» тогда произвели неизгладимые впечатления на маркиза Алвасете. Попытка встать на коньки так и вовсе закончилась синяком на заднице, растянутыми связками и желанием провалиться сквозь лёд от дружного хохота со всех сторон. Так что родственникам он, мягко говоря, не завидовал. «Надеюсь, однажды вы посетите Надор и примите участие в наших традиционных забавах!» – писал восторженный Ричард. «На это будет интересно посмотреть со стороны…» – добавил неожиданно язвительный и наглый спрут. У Рокэ от перспективы быть шестнадцать раз проклятым герцогиней Мирабеллой, мёрзнуть в огромном сером замке и участвовать в сомнительных надорских забавах задёргался глаз. – Энрико! Ещё «крови»! – крикнул Ворон, допив вино прямо из кувшина, и вернулся к чтению. «Девочкам так понравились подарки! Особенно Айрис. Она в восторге от Бьянко. Только вот Наль весьма невовремя сказал сегодня за ужином при матушке, что подарили коня вы, а ещё, что подарок подобного рода можно считать за свадебный…» – Энрико! – голос неожиданно сел, – Энрико, есть в этом замке el aguardiente?! Да хотя бы касера! «Однако прежде, чем гневающаяся герцогиня Мирабелла успела стать лицом ярче маков Эпинэ, Валентин смог успокоить эрэа!» – слова Арно вселяли в Рокэ небольшую надежду, но граф Васспард поспешил её разрушить следующими же аккуратно выведенными – с неоспоримой извращённой жестокостью – строками: «В конце концов, белый линарец был подарен Первым маршалом Талига его верному оруженосцу. Таким образом, если и говорить о каких-либо свадебных подарках, то следует считать, что предложение сделано не герцогине Окделл, а герцогу». Перечитавший написанное дважды Ворон медленно сполз на белый мраморный пол, давясь нервным, почти сумасшедшим смехом, который стремительно превращался в сиплый крик чайки, а после сошёл в банальную беззвучную истерику. Вернувшийся с бутылкой касеры и закусками Энрико был весьма удивлён подобному поведению валявшегося соберано, однако Ворон быстро отослал его жестом и, немного успокоившись, влил в себя алкоголь покрепче, ибо к нему закрадывались подозрения куда это вело. «Эр Рокэ, я без вас очень скучаю. Особенно по вечерам». Почерк Ричарда становился неразборчивее – по всей вероятности юноша пьяно клевал носом, хотя и продолжал выдавать то, что скопилось у него на душе. Эта жгучая смесь искренности, наивности и порывистости с первых дней доставляла Рокэ множество проблем, но в то же время вернула в его жизнь неподдельную всепоглощающую радость, которую давно не приносили ни дуэли, ни вино, ни войны. Ощутить её снова было страшно и волнующе. Ворон потёр переносицу и вернулся к письму: «Берто и Паоло порой играют на привезённой из Хексберга гитаре, и всё-таки это совершенно не сравнится с вечерами в вашем кабинете, эр Рокэ. Вы продолжаете играть, уехав в Кэналлоа? Почему-то я уверен, что да, несмотря на скопившиеся дела». Первое время Рокэ правда пытался брать гитару в руки, правда юноша что-то в нём сломал – игра в одиночестве без привычного зрителя, смотревшего восхищённо во все свои лучистые серые глаза, более не приносила былого наслаждения. «Знаете, если бы вы внезапно приехали за мной или приказали мне сейчас же явиться к вам, я был бы не против. С новым управляющим без меня Надор не пропадёт. Девочек бы только забрать… А, лучше, приезжайте вы в наш огромный замок! С вами он станет куда уютнее». Хвостик последней буквы уехал вниз – Ричарда, похоже, сморило, и остальные юноши, ведомые алкоголем и чистосердечным желанием устроить чужую личную жизнь, не упустили подобной возможности. Ворон легко мог представить, как они вырывали друг у друга несчастное перо, чтобы поделиться собственными соображениями. Выиграла спрутья изворотливость: «Пользуясь случаем, хочу напомнить вам, господин Первый маршал, что в нашем славном Талиге не существует такого закона, который бы запрещал однополые браки. А что не запрещено, то, соответственно, разрешено. Кроме того, Франциск I…» Исходя из уехавшей в прочерк точке, скотч с сидром взяли над Валентином верх. Далее следовала самая жуткая – на памяти Рокэ – смесь кэналли и талиг очень старающегося и очень пьяного Паоло. Никогда не выносивший крепких напитков Берто, вероятно, к этому времени уже давно спал и не мог помочь другу с языковыми трудностями. «Соберано, вам непременно нужно жениться… выйти замуж… квальдэто цэра! В общем, в вашем возрасте надо задуматься об el matrimonio! No seas un idiota – пользуйтесь случаем, пока дают. Такие escuderos lindos на дороге не валяются!» – Разумеется, – фыркнул Ворон, закатывая глаза, – «милые оруженосцы» сейчас валяются в постелях, страдают и пьют горичник после всего выпитого. «Подумай, Росио!» – младший Савиньяк окончательно сдался насчёт субординации и конспирации, – «Ведь союз Севера и Юга укрепит страну и не даст врагам Талига усрамиться упиться повода для сомнений в его единстве!» «И гуси бояться совать свои носы не в свои дела! А павлины остаться завидовать и рвать собственный перья! Так что брак дом Октелл и Алфа есть большая любовь и большая выгода! Та-та!» – припечатали Катершванцы. Рокэ представил лицо Его Высокопреосвященства, настойчиво пытавшегося женить герцога Алву последние лет шесть, а затем лица кансилльера и бледного драного гиацинта. Сознание выставляло это зрелище презабавным – особенно момент, когда Её Величество падает в настоящий обморок, Сильвестр хватается за и без того страдающее из-за шадди сердце, а кансилльер скрипит зубами похоронный марш. Пожалуй, уже только ради подобного веселья стоило бы подарить Ричарду брачный браслет. Обязательно с чёрными ройями – на зависть Людям Чести, «навозникам» и любопытным соседям. Всё вышеперечисленное, конечно же, являлось лишь минутной слабостью опьянённого разума Ворона. Помилуйте, всерьёз думать о свадьбе с оруженосцем? Нет, это было бы куда более пошло, чем спать с тем самым оруженосцем. Хотя и, безусловно, весьма заманчиво. Однако Рокэ продолжил читать письмо, будучи твёрдо и незыблемо уверенным в том, что никто и ничто не сможет разубедить его в решении не выходить замуж – или всё-таки жениться? – за Ричарда. Абсолютно ничего! «Дорогой эр Рокэ, вы меня теперь просто не узнаете! Я стал шире в плечах и выше». – Куда уж выше? – проворчал Ворон, не замечая, как губы сами принялись растягиваться в улыбке. «Могу поднять одновременно Берто и Паоло. Они очень мило визжат каждый раз и просят опустить их на землю!» – А я бы не визжал и наслаждался процессом. «Так что вы за меня не переживайте!» – Хочу и переживаю. Не командуйте мне тут, юноша! Мы ещё даже не женаты… «Мечтаю о том дне, когда вернусь домой – на улицу Мимоз, к вам! – душой и телом». – Использовать подобные грязные приёмы на своём сходящем с ума эре – довольно нечестно, Дикон. Юношу, который писал письмо, будучи пьяным, влюблённым и счастливым, эти мелочи нисколько не волновали – ему хотелось донести свои чувства, что он и делал, не стесняясь и не задумываясь о подобранных выражениях с формулировками. Просто невероятное сочетание надорской прямолинейности, наглости и непосредственности, ставившее Рокэ в тупик и лишавшее слов. «Мне кажется, я вот-вот усну. Не знаю, найду ли силы отправить это письмо (в крайнем случае, силы всегда может найти тот, кто встанет раньше)». Надо же, Придд оказался редкостной заразой. С такими друзьями… с такими друзьями Ричард определённо не пропадёт, не пресловутые же Ызарги Чести, чем Ворон, несомненно, был очень доволен. Пусть дружат и дальше, и как можно дольше. «Надеюсь, у вас всё хорошо, монсеньор. Пожалуйста, берегите себя! С наилучшими пожеланиями, Ваш герцог Окделл юноша, Ричард Алва». …Закат уже давным-давно догорел, сменившись светлой лунной ночью над Алвасете. Снизу доносился шум ленивых волн, чьё-то беззаботное пение и родные сердцу мелодии, но Рокэ продолжал лежать на мраморном прохладном полу и улыбался, глядя в горечавково-синее, усыпанное мириадами звёзд небо. Все древние свитки, рассыпающиеся фолианты и документы более не имели для него никакого значения. Проникнувший на цветущую террасу ветер шуршал листами, будто пытаясь привлечь внимание Ворона, однако безуспешно. У всей этой горы изломной ответственности не было совершенно ни единого шанса заполучить Рокэ, крепко сжимавшего в руке нежданное и одновременно такое невероятно нужное ему письмо. В голове Рокэ крутилось лишь четыре слова, заставивших впервые за долгое время почувствовать нечто тёплое и безмятежное наедине с собственными мыслями и звучавших столь естественно и идеально в своём, казалось бы, бредовом сочетании. – С нетерпением жду встречи, мой юноша, Ричард Алва…