Антрацит

      Сонхва обхватывает себя руками, сворачиваясь клубочком под утяжеленным серым одеялом. Смотрит на подоконник, заставленный цветами в серых горшках, отмечая, что бутылку, из которой он их поливает, стоит наполнить водой. Переводит взгляд на само окно, за которым все светло-серое, практически белое. Густой туман скрывает соседний ярко-зеленый дом, и кажется, что впереди лишь пустота.              Снова не выспался, пусть и спал до самого обеда. Сны были прерывистыми и неспокойными, стирались в тот же миг, когда открывались глаза. Он совсем не может спать без него. Просто проваливается в темную яму, к утру из нее выбираясь и забывая до следующей ночи.       Отворачивается к стене, покрываясь мурашками, когда босая нога касается не согретой части кровати. Слышит, как наэлектризованные об мягкое темно-зеленое покрывало волосы, потрескивают и приподнимаются. Но никто их не коснется, чтобы пригладить обратно.              Сонхва ненавидит выходные, когда нет возможности завалить себя работой, а блестящая от чистоты квартира внезапно не становится грязной, чтобы можно было заняться хотя бы уборкой. Долго думает, чем же можно отвлечься, чтобы приглушить мысли, размыть один единственный образ, что не хочет стираться с подкорки, визуальной галлюцинацией появляясь то тут, то там. А ведь прошло… несколько месяцев?              Появляется причина подняться с постели, укрывшись любимым зеленым покрывалом, и закрыть, наконец, открытое окно, из-за которого в комнате все холодное, от пола до каждого предмета. Холодный календарь на холодном столе своими холодными цифрами уточняет, что прошло без недели два месяца. Два месяца, а Пак уже думает, что сходит с ума от одиночества.              Сперва ему казалось, что так будет лучше. Он первый предложил взять перерыв, ведь чувствовал, как они начинают надоедать друг другу. Да, вот так просто и банально. Они проводили друг с другом каждую свободную секунду, сбегали с работы в обеды, чтобы выпить кофе в кофейне, что находилась почти на одинаковом расстоянии от их офисов. Капучино и латте, латте и капучино, изо дня в день. Кусочек лимонного пирога на двоих, одна на двоих персиковая сигарета. Невесомое касание ладоней перед тем, как покинуть заведение и разойтись в противоположные от двери стороны, спеша на очередные совещания и собрания. И так по понедельникам, вторникам, средам…              Раньше Сонхва думал, что стабильность и однообразность идеально ему подходят. Он считал, что день, прошедший ровно как вчерашний, без всяких сюрпризов и казусов — идеальный день. Он окружал себя постоянством. Окружал их постоянством, приучивая, пожалуй, самого яркого на свете человека к повседневной серости.              Серый. Красивый цвет. Идеальный, спокойный, бесшумный. Полная противоположность Хонджуна. Но Хонджун всегда был, есть и остается серым.              Правильным серым.              И вот снова, любая мелочь, каждая случайная мысль в конце концов приводит Сонхва к нему.              Хонджун когда-то сравнил его с густым темным лесом. Прижался сзади, обнимая крепкими руками со спины, смяв зеленую ткань пижамы. Сонхва чувствовал, как он медленно и тихо вдыхал запах его только что помытых волос.              — Лес? — удивленно переспрашивает Пак, разворачиваясь в кольце рук и опуская руки на широкие плечи, укрытые серой домашней футболкой.              — Лес, — кивает младший, растягивая губы в улыбке. — Ты пахнешь хвоей и древесиной, тебе очень идет миртовый. А еще, лес — дом для многих животных, верно? — дожидается утвердительного кивка, и продолжает. — Ты — дом для меня, а значит ты — густой лес.              — О, значит ты — животное, правильно понимаю? — на возмущенное «Что?!» Пак тихо смеется. — Маленькая белочка, верно?              Хонджун прищуривается и хитро улыбается, приподнимаясь на носочках, но старший давит на его плечи, опуская обратно.              — Никаких шуток про дупло, Ким Хонджун! — и наблюдает, как хитрая улыбка превращается в удивленное «а как ты понял?». — Ты ужасен.              Младший смеется, утыкаясь носом в изгиб шеи и крепче сжимая Сонхва в своих объятиях, то ли пытаясь его сломать, то ли срастись с ним в единое целое. И именно тогда Сонхва впервые думает, что тот совсем не белочка или заяц, обитающий в лесу.              Ким Хонджун — густой туман. Он тихо подкрадывается к лесу, просачивается сквозь ветви и одеялом ложится на землю, обволакивая стволы.              Вместе они были укрытым туманом лесом, спокойным и тихим. Идеальным.              Но Сонхва видел, как со временем Ким увядал. Яркие синие волосы сменил естественный черный. По выходным он больше не предлагал выбраться куда-нибудь в центр на аттракционы, будто смирившись с тем, что старший откажет. Пак видел, как ярко улыбается Хонджун, когда идет до их привычной кофейни бок о бок с коллегами и расстается с ними на перекрестке, кивнув головой в сторону ожидавшего его парня. Как блестящие секунду назад глаза мгновенно тускнеют и наполняются монохромным умиротворением, когда встречаются с глазами Сонхва.              Хонджун был слабым огоньком свечи, который Сонхва непреднамеренно задул, наблюдая за тонкой полоской дыма, вновь напоминающей ему серый туман. По крайней мере именно так он думал, когда смотрел на нежную улыбку напротив.              — Мне кажется, нам пора взять перерыв, — Пак крепко сжимает кружку с горячим черным чаем и терпит болезненные покалывания на ладонях. Они наверняка покраснели. — Ты выглядишь уставшим и несчастным рядом со мной.              Младший резко прекращает хрустеть конфетой с орешками. Смотрит внимательно, пытается заглянуть в спрятанные за светлой челкой глаза. Аккуратно убирает чужие обожженные руки с горячей кружки и, не проронив ни слова, уходит, взяв только куртку и ключи от машины. В дверях Пак успевает впихнуть ему в руки пару дней назад подаренную темно-зеленую лейку, безмолвно, явно не отдавая отчет данному действию.       Бутылка из-под ягодного морса заменила лейку, найдя свое место на подоконнике, затерявшись среди бесконечного множества зеленых растений.              Почти два месяца тишины. Ни звонков, ни сообщений. Сонхва надеется, что Хонджун вдыхает полной грудью в своей прохладной квартире, полностью изолированный от лесного зеленого, пока он сам задыхается в антрацитовом сером.              Почти два месяца без таких привычных, таких родных прикосновений, рук на талии, проникающего темного взгляда. Без приятного запаха дубового мха, все время шлейфом преследующего младшего по пятам. Без спины в серой пижаме у раковины, без тихого голоса, подпевающего джазовым песням из временами барахлящего динамика телефона.              Пак зарывается холодной рукой в осветленные волосы и просто надеется, что где-то там, через три квартала от него, Хонджун так же тоскливо смотрит на зеленую лейку, так бессмысленно стоящую на пустом пыльном подоконнике, ведь поливать из нее совсем нечего.              Ким не приезжал за своими вещами, хотя в квартире старшего наверняка большая часть его гардероба. Не публиковал никаких историй или постов в социальных сетях, окруженный друзьями. Не проходил мимо кофейни со своими коллегами, направляясь вместе с ними в ресторан. Он просто не был в жизни Сонхва, и от этого становилось еще более душно, грудную клетку сдавливало, легкие не наполнялись кислородом.              Казалось, он не забирает вещи в надежде однажды вернуться и больше не уходить. Не встречается с коллегами и друзьями, потому что привык быть и хочет быть со старшим. Но то были лишь эгоистичные желания Пака, пустые надежды, перекрывающие страх однажды прийти домой после работы и не обнаружить чужих вещей на полках и в шкафах. Найти оставленный на кухонном столе второй ключ, как бы намекающий, что больше младшему сюда дороги нет.              Покрывало медленно скатывается с ссутуленных плеч и падает где-то посередине комнаты. Скрипит пол.              На балконе холодно, ветер обдувает со всех сторон, а внизу ничего не видно. Туман кроет все и вся. Кажется, вытяни руку вперед, и она растворится в непроглядном светло-сером. Ногу что-то внезапно щекочет. На полу в большом горшке фикус тянется к хозяину своими темно-зелеными листьями, получая мягкие касания по глянцевым листочкам. Пак проверяет землю и расстраивается, когда обнаруживает, что она влажная и поливать растение не нужно.       Курить совсем не хочется, он делает это скорее на автопилоте, поднося грязными от земли пальцами тонкую персиковую сигарету к обветренным губам. Сонхва трудно дышать, словно в воздухе не осталось ни капли кислорода, но огонь от зажигалки спокойно горит, ожидая, когда его используют. В эту же секунду, одновременно с щелчком зажигалки, внизу размытыми пятнами загораются фары въезжающей во двор машины. Кто-то достаточно безумен, чтобы ездить в такой туман по дорогам.              Выдыхая дым уже второй сигареты парень надеется, что туман станет лишь гуще, но за десять минут неподвижного стояния босиком на холодном полу балкона он начинает немного рассеиваться, и вот уже виднеются цветные качели и горки детской площадки. Выбегают первые детишки, оборачиваясь на строгие крики родителей, наблюдавших за чадами с таких же балконов. Сонхва расстраивается, что живет так низко, зная наверняка, что даже сквозь не до конца рассеявшийся туман его прекрасно видно.              На телефон поступает сообщение, привлекая внимание тихим пиликаньем. От неожиданности тело вздрагивает, а докуренная сигарета едва не падает вниз.              «Тебя продует, зайди в квартиру, пожалуйста»              И имя человека, о котором он думал и думает все время, горящее выше.              Сонхва опускает взгляд вниз, туда, где должны быть детская площадка и парковка, и видит, как тухнут фары недавно подъехавшей машины.              Вбегает в квартиру, захлопывая дверь на балкон, поднимает валяющееся зелёное покрывало с пола и укрывает им свои продрогшие плечи, ощущая, как его немного потряхивает от холода. И, будто чувствуя, бежит в прихожую, опуская ладонь на ручку двери.              Через две минуты в квартиру тихо стучат — не звонят, а именно дважды постукивают по металлической двери — и Пак, ни секунды не думая, надавливает на ручку, чуть не сбивая гостя, проглатывая вырывающееся наружу сердце.              — Можно я пережду туман? Боюсь, не доеду до дома… — и плевать, что туман совсем скоро рассеется.              Сердце бешено бьется о грудную клетку, пытаясь пробить ее насквозь. Покрывало снова пытается сползти вниз, но его быстро подхватывают, натягивая повыше. Пак отходит, позволяя гостю пройти внутрь, поджимает губы и хмурит брови, пытаясь подавить неприятное пощипывание в носу.              Лишь бы не за вещами, лишь бы не за вещами, лишьбынезавещами              — А еще я лейку привез, — тихо, куда-то в воротник кожаной куртки. — У меня она без дела стоит совсем, место только занимает.              Хонджун поднимает взгляд на старшего, тоже губы поджимает, сильнее сжимая зеленый пластик в руках. Квартира вмиг словно в вакуум превращается, ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться.              — Ты приехал, чтобы отдать мне лейку? — голос старшего звучит отчаянно, хрипло и слишком тихо. — Или вещи забрать?              Ким делает шаг вперед, голову наклоняет, чтобы в опущенные глаза заглянуть. Скрипит искусственной черной кожей, бренчит ключами в кармане.              — А ты хочешь, чтобы я их забрал?              Сонхва резко мотает головой, сильнее голову в плечи вжимает, крепче зеленое покрывало перехватывает. Слышит, как облегченно выдыхает младший, замечает, как опускаются его до предела напряженные плечи. Тело само тянется вперед, покрывало все равно падает на пол, но Хонджун отступает назад, быстро разуваясь, чем на секунду пугает Пака.              Старший часто ворчал, что с улицы Ким приходит холодный, из-за чего тело в объятиях покрывается противными мурашками, а волосы встают дыбом. Ворчал, когда младший забывал помыть руки сразу по приходе, ворчал, что обувь бросает как попало.              И почему-то только сейчас младший это вспоминает, только сейчас ставит ботинки ровно друг к другу, только сейчас старается подавить дикое желание обнять парня напротив, которое не мог подавить прежде, из-за чего всегда лез прямо в дверях.              — Я холодный, подожди, — Хонджун стягивает кожанку с плеч, вешая на крючок. Опускает лейку на пол, рядом с аккуратно поставленными на коврике ботинками. Спешит в ванную комнату, на ходу согревая ладони дыханием, потирая их друг о друга.              Но Сонхва хватает за воротник антрацитовой футболки, едва не удушая, разворачивает к себе и прижимает как можно ближе, сразу же покрываясь мурашками. Мурашками, по которым, как оказалось, тоже скучал. Сильные руки привычно обхватывают за талию, острый нос упирается в шею. Они оба пропахли персиковым дымом, и запах этот так привычен, что для них стал слаще кислорода.              Хонджун вдыхает полной грудью, улавливая лесные нотки шампуня. Смотрит на подоконник за спиной старшего, отмечая, что рад видеть все эти пестрящие разными оттенками зеленого растения, названия которых так и не смог запомнить.              И чуть позже на кухне, под тихую джазовую мелодию, Пак насыпает заварку в чайник, заливая кипятком. Чувствует, как к спине отчаянно прижимаются, греют руки на животе, дышат в оголенную шею. Ким подпевает куплету «Unforgettable», а перед самым припевом, где голоса Нэта и Натали Коул сливаются воедино, тянет возлюбленного на себя, заставляя оторваться от разливания чая. Разворачивает за плечи и утягивает в неловкий танец, крепко сжимая одну ладонь, переплетая пальцы. Звучит корнет, Хонджун опускает обе руки на тонкую талию и просто смотрит в любимые глаза.       А в них простая истина. Сонхва без него не густой и могучий лес, полный жизни. Без него он — одиноко стоящая посреди безжизненного поля ель, иссохшая, медленно погибающая.       Младший надеется, что в его глазах Сонхва тоже может что-то прочитать. Ведь без него он словно бесцельно ползущий тонкий слой тумана, не способный укрыть даже поредевшее поле. И не нужны ему никакие перерывы. Он вовсе не уставший и несчастный, он — безумно влюбленный, полный умиротворения и счастья.              — That's why, darling, it's incredible, — тихо подпевает Хонджун, растягивая губы в улыбке.       — That someone so unforgettable, — продолжает на грани слышимости Сонхва, улыбаясь в ответ.       — Thinks that I am unforgettable too, — друг другу в самые губы.       Поцелуй с оттенком радостной печали.       На столешнице за спиной стынет травяной чай, разлитый по кружкам. Песня стихает, слышатся первые нотки следующей. В воздухе густой аромат хвои, мха, какой-то влажной сырости и сухих трав.       Все как всегда. Все ровно так, как должно быть.       Лес окутывает густой туман.