Шрамы

      Шрамы. Сперва алые, уродливые, затем — темнеющие отваливающимися корочками отмирающей кожи. После — розоватые, светлеющие с течением времени. Потом — бледные, белоснежные полосы, напоминающие о боли и собственной несостоятельности его как наставника.       Когда впервые появляется это желание? Да почти сразу, как Росс открывает глаза после своего путешествия в прошлое. Есть в этом что-то от искупления, хоть Эш и осознает прекрасно, что напрямую он в их появлении не виноват. И всё же он потерял Росса, оставил его там, за чертой времени, спрятавшись в утробе подводной лодки, так что доказательства его невиновности каждый раз разбиваются о жестокую действительность.       С тех пор и длится эта мучительная пытка: взглядами, случайными прикосновениями, зрелищем изуродованных ладоней, которые всегда, стоит ему очутиться рядом, точно специально оказываются на виду.       Пусть это кажется странным, выдающим нездоровые комплексы чувством, ему плевать, но каждый раз, как он бросает взгляд на эти шрамы, дыхание у него сбивается и становится чаще, сердце отчего-то болезненно сжимается, и Эш ощущает дикий, горячий стыд и… возбуждение. Эту смесь двух противоречивых эмоций, которую он не может ни понять, ни объяснить кому-либо другому, Эш хранит внутри, оберегая и лелея чувство собственной вины: желание прижать обожжённые руки Росса к своим губам и осторожно целовать шрамы на красивых пальцах, пока не вымолит прощение за каждое мгновенье боли, что тот испытал.       И всё же он живёт с этими мыслями не дни и даже не месяцы — гораздо дольше. Пережидает и период восстановления, и пару миссий, терпит даже появление новичка в их сформировавшейся группе из двух человек. Вот только в тесноте летящего к возможной гибели корабля скрывать свои чувства и желания возможности нет. Это не то, что сложно, нет — невозможно. Поэтому когда Росс, столкнувшись с ним в очередной раз в узком коридоре корабля, вдруг сам прижимает его к стене, он не столько удивлён, сколько обрадован. Теснота ему не мешает, а возможные разговоры между двумя другими членами их маленького экипажа волнуют чуть меньше, чем ни капли.       Стеснение уходит на второй план почти сразу — хватает пары поцелуев и внезапно острого ощущения возможной гибели, которое подстёгивает не хуже мощного стимулятора. Благо свободная каюта рядом, дверь закрывается изнутри, а их костюмы снимаются одним непрерывным движением руки, стоит только потянуть язычок молнии вниз. Возбуждение к тому моменту уже столь сильно, что скрывать его нет смысла, так что Эш без стеснений перехватывает инициативу: встаёт на колени, берет ладони Росса в свои, подносит ко рту и жадно обхватывает губами его изуродованные пальцы, лаская языком, отсасывая, точно это самое сладкое лакомство на корабле. Затем с трудом отрывается от них, всё ещё не выпуская из рук, но только для того, чтобы взять в рот горячую возбуждённую плоть, прижавшуюся к его щеке. Слышит одобрительный выдох — никакого сопротивления или отрицания. Да так и должно быть — их ведь специально подбирали друг к другу, точно две слаженных детали одного механизма; они созданы для того, чтобы стать одним целым.       Эш притрагивается к шрамам Росса, наслаждается их странной уродливой красотой. Подушечками пальцев мягко поглаживает тонкие полосы — и эти движения так привычны, настолько доведены до абсолюта, точно он делает это постоянно и уже давно. Он даже не замечает своих действий, просто продолжает трогать запястья и ладони, каждым касанием отсекая застарелую боль и чувство вины. Затем вдруг стискивает руки Росса, одновременно сильнее зажимая его член между небом и языком, и кладёт их себе на затылок: ему хочется ощущать, как он будет судорожно перебирать пряди его волос, стискивать их почти до боли, когда язык дразнит головку его члена, скользя вверх-вниз по крайне чувствительной возбуждённой плоти. А ещё — слышать, как Росс сжимает зубы и рвано дышит, пока Эш вылизывает его — от яичек, вдоль по стволу — и замирает, не доходя до головки, а потом целует её так сладко и бесстыдно, как может только искусная шлюха.       Росс кончает быстро и очень сильно.       Здесь, в условиях невесомости, в тесном пространстве корабля, где, кажется, каждый всё знает об остальных, он не хочет сорваться, так что смешно закусывает губу, становясь похожим на мальчишку, подаётся вперёд, одной ладонью сжимая плечо Эша, а второй давя ему на затылок, заставляя заглотить член как можно глубже, и тихо — так, что слышат только они и больше никто — гортанно стонет. Эш от одного этого зрелища почти задыхается, делает ещё пару движений и закрывает глаза, вздрагивая всем телом и рассыпая вокруг капли спермы, продолжая ощущать на небе чужой солёный привкус.       У него уходит пара секунд, чтобы придти в себя и избавиться от вспышек света перед глазами. После он наклоняется к члену Росса и собирает губами парящие в воздухе шарики спермы, даже почти незаметные мелкие белые капли. Закончив, притрагивается щекой к внутренней стороне его бедра и только затем поднимает глаза и ловит привычно тёплый взгляд. Находит руками изуродованные ладони, притягивает к себе, в который раз целуя шрамы, пока Росс гладит его по голове и часто дышит, как и он, приходя в себя.       Эш улыбается. Этот союз, возможно, и не будет долог, но уж точно его хватит до тех пор, пока они не достигнут конца своего путешествия. По крайней мере, он вымолил прощение. Хотя бы на сегодня.