.
О господи, собеседования Ваня, оказывается, тоже ненавидит. Интервьюер из него скованный и непонятный. А три девушки, которые были выбраны другим человеком, Ване показались пустыми куклами с белоснежными волосами, стеклянными глазами и розовыми ногтями. Не заинтересовали, а работать с не интересующими людьми не в его приоритете. Уже устал. Хочется свалить это дело на кого-то другого. Но сам эту кашу заварил, сам и хавать будет, даже если рвотные позывы преследуют. Дверь в очередной раз открывается. Ваня подчеркивает что-то в тетради и поднимает взгляд. Это... парень? Обтягивающие брюки, незатянутый галстук, рубашка полурасстёгнутая — неряшливый вид. Идёт не спеша, виляет бёдрами и усаживается напротив Бессмертных. — Здравствуйте, — парень облизывает губы и присматривается к бейджу с левой стороны, щурясь. Да, Ваня его прикрепил к рубашке, чтобы не повторять своё имя по двадцать раз за день, — Иван Валентинович, — улыбается, в глаза смотрит, и да, блять, цепляет. — Расскажите о себе, пожалуйста, — э-ээ, Ване все равно на банальное приветствие, зачем ходить вокруг да около. В конце концов, снаружи ещё два человека ждут своей очереди. — Меня зовут Серёжа, опыт работы присутствует, симпатия к молодым начальникам тоже, — Сергей смотрит, как ни в чем не бывало. — Что, простите? — тонкие пальцы тянутся к резко пересохшему горлу, Бессмертных сглатывает и надеется, что все ему послышалось. — Говорю, хочу у вас работать, коллектив понравился! — парень ногу за ногу закидывает, моргает часто-часто и волосы поправляет. Кажется, Ваня боится людей, которые так беспощадно белоснежные клыки показывают. Кажется, Ваня боится прямолинейных и ничего не стесняющихся. — Допустим. Ваня удивлён, боится, стесняется, но чёткую роспись ставит рваными движениями руки, предварительно задав вопросы о прошлом месте работы и прочей хуйне, так сильно интересующей законы. — Поздравляю, теперь вы один из нашего коллектива. Пройдите на ресепшн, там вам всё подробнее покажут, — Ваня вручает документы в чужие руки, изучает благодарный взгляд и, наконец-то, выдыхает, когда дверь закрывается. Глоток воды ещё никогда не был так приятен. Очередной новый человек на работе. Очередной новый человек подчиняется Бессмертных. Нужно просто привыкнуть..
Раз в несколько месяцев наступает тот самый период, когда стул можно сравнить с острым ножом, а напечатанные цифры и слова становятся роднее родителей. Когда все сотрудники после пяти вечера разъезжаются по домам, а Ваня сбивается со счёту кружек кофе за этот день. В офисе тихо, темнота. В кабинете у Вани лишнего света тоже нет: только настольная лампа, очень помогающая в чтении этих надоедливых бумаг. Глаза очень болят, и спина тоже. Нужно срочно найти помощника. Бессмертных об этом думает давно, изводясь плюсами и минусами. Нет-нет, он ещё не отошёл от четырех часового собеседования две недели назад. Тогда нанял на работу Сергея, который сейчас тоже ни капли не отдыхает. Сидит напротив Бессмертных, голову на стол опустив и ворочая в руках печать. Заебались оба. Бессмертных откладывает на чужую сторону очередную стопку бумаг, где нужно ровненько, красиво оставить черную пометку и написать номер документа, соединить с архивными. Морока. — Иван Валентинович, зачем так себя мучить? — официальная печать остаётся на листике: Серёжа очень бережно это делает. — Чтобы потом не запутаться в датах, — Бессмертных опрокидывается на спинку кресла, продолжая вчитываться в текст. В глазах всё плывёт. На часы уже страшно смотреть, наверное, поздняя ночь. Желтоватый тусклый свет лампы тоже выводит из себя. Сергей сверяет новые бумаги со старыми, губы облизывая и верхнюю пуговицу рубашки расстёгивая: да, жарко, особенно от неподвижного сидения. Нет, Ваня не смотрит, Ваня сосредоточен на другом, наверное. И нет, Ваня не подозревает, что его взгляд (отсутствие) не заметить никак нельзя. — Иван Валентинович, почему вы на меня так смотрите? — Как? — актёр. Взгляд непонимания просто на высоте. А в ответ чужой смешок. — Как будто хотите меня разложить прямо тут, — тонкие пальцы проходятся по деревянному краю, — на столе. — Что ты несёшь? Чушь, — снова и снова в бумажки, блять... А то, что он палится уже тридцатый раз — вообще понять в его компетенцию не входит. Сердце после этого диалога бьётся не в геометрической, а в тригонометрической прогрессии. — Ладно, простите, наверное, показалось. Я сейчас приду, — парень не спеша покидает кабинет, теряясь в офисной темноте, и вскоре возвращается с любимым Ваней латте в руках. Бессмертных устал, боже. Бессмертных хочет лечь в кровать и уснуть. — Вот, отдохните немного, — Пешков бережно откладывает бумаги в сторону и ставит перед начальником кружку. Мысли читает? — Э-э, спасибо. Ваня молчит, делает глоток, наблюдая за устраивающимся напротив Серёжей. И снова бумажка-текст-глоток-печать. Голова идёт кругом. Уже Серёжа устало откидывается на спинку стула. Места себе никак найти не может, поэтому вскоре медленно поднимается, начиная расхаживать по кабинету. Ремень, удерживающий обтягивающие брюки на бёдрах, рубашка, торчащая со всех сторон... — Иван Валентинович, давайте завтра продолжим? Я устал и вижу, что вы тоже, — парень приближается к стороне Бессмертных, кончиками пальцев проводит по столу, по спинке кресла, и по чужим плечам тоже. — Не люблю дела на потом откладывать, понимаешь? — Ваня немного дёргается, чтобы парень ручонки свои наглые убрал... Потому что это точно нехороший знак. Продолжает вчитываться в документ. Да кого он обманывает? Продолжает чувствовать чужое присутствие очень близко, делая вид. — Давайте отдохнем? — Пешков ещё несколько медленных шагов делает, к столу приближается и бумаги в сторону сдвигает. Бессмертных сглатывает. Чужое тело свет закрывает, но отвести взгляд от текста и посмотреть, что творит, страшно. — Ива-а-н Валентинович. Выбора нет, посмотреть придется. Серёжа усаживается на стол. Штаны обтягивают бёдра, глаза поблёскивают, а тот пуговички белые аккуратно расстёгивает, оголяя молочно-белое тело и пялясь в лицо напротив. Бля-ть, что он творит. Сейчас Ване хотелось бы оказаться зарытым на кладбище, чем лицезреть такую картину. «Ива-а-н Валентинович» — протяжное, нежное. Что творится? — Серёжа, прекрати..! — Бессмертных в ступоре. Бессмертных подрывается с места, пошатываясь, и пытается хоть что-то с этим сделать. Это срочно нужно прекратить. Но решение встать было поспешное и о-ой какое неправильное. Решение именно сегодня остаться на ночь в офисе и именно сегодня попросить Серёжу о помощи оказалось точно таким же. Потому что Пешков губу закусывает и рубашку с плеч спускает, показывая нежно-розовые соски, с, твою мать, пирсингом. Сейчас три варианта: упасть назад, упасть вперёд, умереть. И Серёжу ни-че-го не остановит. Он средний палец облизывает и штангу им же крутит. Соски ещё больше начинают блестеть, ещё больше у Вани ткань чёрных джинсов натягивается. О боже, блять! Ноги подкашиваются, а в голове прокручивается эта безвыходная ситуация. Нет, выход есть всегда. Бессмертных это знает и старается выбирать наиболее хороший вариант, который не понесёт за собой никаких последствий. Сейчас он этому принципу изменил. Потому что вперёд подаётся, между чужих ног устраиваясь. Они его смогут придержать, это точно. Пешков ближе к себе сразу прижимает, накручивая чужой галстук на руку, и ухмыляется, к уху приближаясь. Победил. — Это намного интереснее, чем ваши скучные бумажки, — шепчет, почти душит этим ебаным галстуком. Ванины руки не слушаются. Ванины руки бока чужие сжимают, покуда Серёжа рвано дышит в губы, обжигая. — Наши бумажки, — пальцы по рёбрам проходятся и до сосков доходят. Бессмертных аккуратно украшение прокручивает и дышит-дышит-дышит, слушая всхлипы Пешкова около уха. О боже, чужое дыхание рядом так хорошо ощущается. Ваня реагирует моментально, когда Серёжа кусает за шею, туда, где пульс бьётся с бешеной скоростью. — Блять... ты... — целует, не договаривая, теряясь в пространстве. И теряет все мысли, но чувства остаются на месте и о-очень обостряются. — Я блядь, — Пешков в чужие губы улыбается и языком по нижней ведёт. Ваня чувствует что-то другое, что-то ещё более приятное. Блять, штанга? У Пешкова всё тело в наколках, язык не исключение. И особенно серебряное украшение чувствуется, когда языки переплетаются. Грязно, мокро, но хорошо. А желание вдолбить паренька в этот стол, чтобы ходить не смог, ой как растет — просто за-ме-ча-те-ль-но. Серёжа ноги шире раздвигает, на стол локтями укладываясь, наконец-то опухшим губам отдохнуть даёт. Из кармана брюк в руки Бессмертных смазку и упаковочку блестящую протягивает. Серьёзно? Да. Рубашка мнётся где-то под спиной, а бёдра ездят по гладкой поверхности. Ждёт-ждёт-ждёт. Бессмертных горячим языком вылизывает украшения на груди: вот именно это в душу запало, и ремень чужой расстёгивает. Пешков живот втягивает — наслаждается, полностью отдается моменту и даже при таком контакте простанывает что-то очень приятное. Брюки брошены куда-то под стол, а ножки Серёжи у Вани на плечах хорошо устраиваются. Соски вылизаны, живот расцелован, тонкие пальцы Бессмертных скользят от рёбер к резинке трусов, стягивая их, теряя где-то в темноте. На серёже ни грамма одежды не осталась: голый, на столе начальника — блять-блять-блять. А тот самый начальник прожигает его взглядом, потому что раздевать, как он это делал до этого, уже не получится. Член стоит давно, больно жмется к джинсам. Ваня свою рубашку расстёгивает, отстраняясь, а прильнуть обратно к горячему Серёже не решается. Потому что наблюдает, как тот ножки шире раздвигает и выгибается. Как два пальца мокро облизывает и входит в себя. Сам. Сразу двумя. Ебать. От такой картины Бессмертных готов кончить, позорно и быстро. Он внутреннюю сторону чужого бедра облизывает, кусает, свой ремень расстёгивая. Серёжа третий палец добавляет, двигается внутри себя, губу беспощадно закусывая и пялясь в глаза сверху — неоднозначный контакт. Ваня продолжает колени-бедра-живот расцеловывать, на коже нежной пометки оставлять. Звуки от Пешкова такие гортанные, губы такие искусанные, и член начальника такой... хороший... Серёжа ближе-ближе придвигается, освобождая место для члена. Блядский, так хочет. Рукой дотягивается до Ваниного и кончиками пальцев судорожно прикасается, взгляд с опухших сосков на себя пытаясь переманить. Ваня замечает. Ваня понимает. Ваня член хорошо смазывает, пальцами вокруг колечка водя, и входит внутрь, совсем не нежно, темп ускоряя с каждым толчком. Стоны Серёжи эхом о стены офиса разбиваются — громкий, очень. Пытается ухватиться за края стола, что получается, вроде как. Ухмылку довольную показать времени нет, выражение лица меняется каждую секунду. Ваня просто не жалеет, Ваня просто вдалбливает, бока до синяков сжимая, и снова дышит-дышит-дышит. — И-и-ва-ан Ва-л... — Пешков не может ничего внятно произнести. Только палец указательный прикусывает, глаза жмуря, чтобы не так громко было. Вдруг в офисе не одни... Бессмертных всегда свои желания исполняет. И желание вытрахать из Пешкова душу, чтобы так глазками своими не хлопал невинно, когда мимо проходит, прямо сейчас исполняется. И не просто до нежнейших поцелуев, а до громких шлепков горячих тел и не менее громких стонов брюнета. Отдохнули.