Пока есть время

Дым жжёт губы, с каждым новым вздохом проникая всё глубже в лёгкие, отравляя их кровь. Рангику дышит трудно, вертит в руках сигарету, и тонкая сизая струйка поднимается к потолку, вытесняя воздух запахом обгорелых табачных листьев. Они все изменились: Гин ушёл, Ичиго потерял силы шинигами, а Рангику начала курить. Раньше не умела и презирала. Ничего, научилась. В казармах Десятого отряда сейчас пусто. Если бы не это, она вряд ли осмелилась делать такое здесь, прямо в кабинете Тоширо. Он сейчас на собрании и вернётся нескоро. А раз так, то... времени у неё навалом. Взгляд пересекает комнату наискосок, через свет и тень, серое и жёлтое, яркое и блекнущее, от обшитых деревянными панелями стен и окна до прикрытых дверей, и замирает на квадратном пятне над столом — вещицей из Мира Живых. Десятое сентября резко выделяется на светлом фоне недель чёрным провалом закрашенного квадратика. Рангику вздыхает и опускает голову; волосы лентами ложатся на грудь, искорками вспыхивая в лучах заходящего солнца. Но закат остаётся незамеченным: застыв на улице, она смотрит сквозь него и за него, видя совсем другое. ...Невысокий светловолосый мальчик в изорванной одежде протягивает ей на ладони что-то круглое и оранжевое, и улыбка на его лице – настоящая. – Смотри, Ран-тян! Как думаешь, что это? – Не знаю... наверное, какой-то фрукт. – Давай попробуем? – и прежде, чем она успевает ответить, разламывает плод на половинки, сходу вгрызаясь в сочную мякоть. – А вкусно! Хочешь? Тогда Рангику поняла, что хурма – совсем не то, что она могла бы полюбить. На вкус, может, и сладко, а вот во рту вязнет ещё хуже черёмухи. Но доесть пришлось – ведь он улыбался для неё. Наверное, сейчас она бы отдала всё за возможность повернуть время вспять... ...Тепло от рядом сидящего тела, обвившаяся вокруг талии рука, ехидный прищур, его губы на её шее и почти-мурлыканье: – Ты не любишь хурму? Почему, она же сладкая... «Я люблю тебя». – Простите, капитан Айзен, она меня пленила. Улыбка. Ещё одна. И ещё... И все фальшивы. Лжец. Пленила не я, а ты. Ты охотник. Ты убийца. Предатель. Тот, кого я люблю. Тот, который всегда уходит. Сигарета догорает до фильтра, и Рангику автоматически тянется за пазуху – за следующей пачкой. Которой нет. Чёрт, неужели закончились? Эта точно была не последняя, она помнит. Капитан вернётся не раньше чем через три часа. Мысль ещё не оформилась в голове, а Рангику уже быстрым шагом выходит из казарм. Сейчас не военное положение, тем более, у неё остались неотгулянные отпускные. Единственное, что о таком нужно предупреждать заранее, и желательно в письменном виде, но Мацумото надеется, что Хицугая её поймёт. Кому, как не ему, понять? По крайней мере, она очень хочет верить в это. Он понимает всё более чем правильно, когда вместо неё застаёт в кабинете лишь не до конца выветрившийся дым, смятый бычок в мусорной корзине и закрашенную чёрным дату в календаре. Тоуширо не любит запах никотина: после него её губы становятся горькими и терпкими, как отвар полыни, и он вязнет в нём, лишённый тепла и опоры. Теперь вместо них его всюду сопровождает отчуждение и холод. Это не его Мацумото. Жёлтый выжигает на сетчатке идеально ровный круг, но Рангику не видит: она ослеплена воспоминаниями, пленившими её так давно. Она сидит на берегу и грызёт ногти, как сбежавшая с экзамена школьница, пальцы сцеплены в замок и неровно подрагивают в алых отсветах, из-за чего кажется, будто её руки облиты кровью. Прямо как тогда... «С днём рождения, Гин». Как быстро всё-таки способно лететь время. Десять лет с тех пор, как он покинул её. И восемь – со дня окончания Тысячелетней войны. Пожалуй, это даже стоит отметить... Рангику разворачивается, наконец обращая внимание на окружающую её действительность. Если она всё ещё там, где была, то где-то неподалёку должен быть продуктовый магазин... Рука привычно тянется к полке с алкоголем, когда сзади раздаётся звук чего-то падающего и последующее за ним ойканье. Голос знаком, и Рангику оборачивается. Орихиме стоит на четвереньках, собирая рассыпавшиеся по полу плоды, которые сперва кажутся хурмой. Но нет, это апельсины. Потом поднимает голову, встречаясь взглядом. Рангику улыбается уголками губ, а затем они произносят одновременно: – Рангику-сан? – Орихиме? Их смех разбивает загустевший от тяжёлых мыслей воздух. Рангику протягивает руку, помогая Иноуе встать, окидывая её взглядом. – Ого, как ты выросла! Смотри-ка, скоро меня догонишь! И ещё больше похорошела! Признайся, от парней теперь отбоя нет, да? – Ой, что вы, Рангику-сан, я... это... – Орихиме смущается, прячет глаза и вдруг разом становится такой маленькой, что Мацумото прямо сейчас хочется схватить её и обнимать-обнимать-обнимать. – Кстати, а почему вы здесь? – Мне дали отпуск! Капитан взял и самолично выписал, представляешь? В представлении Иноуэ об их совместной работе такие слова, как «Хицугая» и «выходной», вместе ну никак не укладывались. Наверное, это слишком явно отражается на её озадаченном лице, потому что Мацумото, расхохотавшись, наклоняется к девушке и, положив ладонь ей на макушку, доверительно продолжает: – Ну ладно, не отпуск, а выходной. Не волнуйся, я его всё равно отработаю... – «Как-нибудь... потом», – добавляет она уже про себя. – Та-ак, а что это у тебя тут, апельсины? И?.. – А, это! Сладкий перец, я хочу попробовать новый рецепт – перчики, фаршированные мясом и с медовой подливкой. Должно быть вкусно! – Оу... – «А её вкусы ничуть не изменились...» – Ты уверена, что мясо и мёд – хорошее сочетание? – Рангику-сан! – укоризненно качает головой Иноуэ. – Вообще-то, на этот раз я его из поваренной книги взяла! «Какая интересная книга...» – Да-а? В таком случае нужно добавить ещё чего-нибудь... м-м-м... как насчёт риса и арахисовой пасты? Надо признать, что сказала она это наобум и в надежде сменить тему, что в итоге только привело к её развитию. – А ведь это идея! – с радостью восклицает Орихиме и со словами «Подождите, я сейчас!» направляется в другой конец магазина, как раз туда, где был отдел круп. – Ну что за дитя... Оставшись одна с чужой корзинкой на руках, Рангику оглядывается. Кажется, совсем недалеко должен быть отдел алкоголя, и хотя напиться в хлам ей уже расхотелось, стаканчик чего-нибудь легкого всё же не помешал бы... На кассе они стояли уже вместе, и к тому моменту как подошла очередь, Орихиме уже успела зазвать Рангику в гости, и та почему-то согласилась, хотя объяснить свое решение вряд ли смогла бы даже себе. В доме у Орихиме всё по-прежнему и одновременно – ново. Вроде бы та же квартира, те же комнаты, мебель, штучки всякие... Оказавшись здесь снова спустя несколько лет, Рангику даже не сразу замечает, что именно изменилось. А после понимает: изменилась сама Орихиме. Да, она всё такая же, но – и другая тоже. Она стала старше, пропустила через себя многие вещи, и приняла – ещё больше. Все взрослеют и идут дальше, и только ты, Рангику, всё стоишь на месте, раз за разом перебирая в памяти то, что тебе осталось. – Чаю? Рангику думает, что сакэ с чаем не слишком-то и сочетаются, и уже открывает было рот, чтобы отказаться, когда неожиданно для себя говорит: – Да, пожалуй. – У меня есть зелёный, с жасмином, травяной, каркадэ, белый и чёрный. Вы какой будете? – Полагаюсь на твой вкус. Орихиме заметно оживляется, достаёт из кухонного пенала чашки с чайничком и, напевая что-то себе под нос, начинает накрывать на стол. Рангику устраивается напротив, рассеянно наблюдая за девушкой, но на самом деле её мысли сейчас находятся очень далеко отсюда. За десять лет назад. – Рангику-сан? – робко спрашивает Орихиме, грея руки о стенки чашки. Красный свет с улицы давно померк, вытесненный с неба плотной завесой из облаков. Наверное, завтра будет дождь. – М? – Почему вы на самом деле вернулись сюда? «А от неё уже так просто ничего не скроешь», – с лёгкой грустью думает Рангику, устраиваясь поудобнее и прикрывая глаза. – Я просто кое-что вспомнила. Орихиме немного сникает, что, впрочем, не мешает ей продолжить: – Я думаю, это хорошо. – Что именно? – То, что мы помним... о них. Я тут слышала, что мёртвые не уходят, пока мы помним о них, поэтому это правильно – помнить. Но знаете что? Рангику оборачивается к ней, смотрит, чуть сощурившись. – Нельзя при этом оставаться на месте. – О чём ты? – спрашивает она, чтобы хоть что-то спросить. Чтобы не сидеть молча, пока другой человек раскрывает тебе твою же собственную душу – через свою. И чтобы не выглядеть ещё более беспомощной там, где она была когда-то сильной. – Когда умер мой брат, я очень много плакала и просила его не уходить. И он остался. Он присматривал за мной, пока я росла, но потом, когда я поступила в школу и у меня появились друзья, ему стало казаться, что я забываю его. Его сердце не вынесло этого, и он позволил Пустому захватить себя... А потом вернулся ко мне и попытался забрать с собой. – Орихиме, тебе не стоит... – Но я знаю, что была виновата. На самом деле я продолжала любить его и не хотела, чтобы он уходил. Этим я ограничила его свободу, и он не смог спастись от Пустых... И тогда нам пришлось убить его снова. Рангику-сан, я просто хочу сказать, что это тяжело, терять тех, кого любишь, но ещё тяжелее – не давать им уйти спокойно. Это только кажется, что время есть, а потом оно пройдёт и всё забудется, – но оно не забывается... никогда. И с этим тебе ещё всю жизнь жить. И вспоминать и винить себя – тоже. Но даже это не главное. Главное – то, что, оставаясь в прошлом, мы упускаем настоящее. Вот только где ещё нам быть, если не в нём? Вот так вот. Получила, да? Орихиме такая Орихиме, всё та же наивная мудрая девочка, которая когда-то плакала у неё на руках, рассказывая о том, что было и что прошло. А теперь всё с точностью до наоборот. Рангику бы усмехнулась, если бы ситуация позволяла. Заметив, что она долго не отвечает, Орихиме спохватывается: – Ой! Рангику-сан, я не хотела говорить... так. Я вас обидела? Простите пожалуйста, я не... – Нет-нет, всё хорошо, – она пытается улыбнуться, но выходит с трудом. Тогда Рангику перебирается к Орихиме, садится рядом и берёт её руки в свои. – Ты права. Ладошки у неё маленькие и тёплые, и сама Орихиме – тоже маленькая и тёплая, и от этого так горячо и больно щемит где-то внутри. От неё пахнет домашней выпечкой и остывшим сладким чаем, и Рангику на мгновение забывается – настолько сильно хочется её обнять, и, может быть, даже поцеловать в мягкую рыжую макушку, и шептать-повторять бесконечное «спасибо-спасибо-спасибо». Спасибо, что показала мне себя со стороны. Спасибо, что дала силы смотреть за горизонт. Рангику думает, сколько всего она пропустила, спрятавшись за стеной воспоминай. Сколько всего, важного и не очень, осталось далеко позади, пока она пыталась забыться и отвлечься, пока корила себя за его смерть и заставляла Тоширо дёргаться ещё сильнее, чем раньше. Насколько была глупа, поверив, что таким образом сможет скрыть от него то, что всё это время лежало на поверхности и было очевидно всем – даже Орихиме. Щелчок настенных часов выводит их из глубокой задумчивости одновременно. От неожиданности Орихиме вскакивает на ноги и оглядывается. Стрелки на циферблате замерли на девяти и сорока пяти вечера. Уже так поздно... Рангику поднимается следом, перехватывает её взгляд: – Ждёшь кого-то? – А... да. Исиду, — откликается Орихиме и тут же мило краснеет. Стараясь стряхнуть с себя это странное полуоцепенение, Рангику весело улыбается и подмигивает: – Оу, вы теперь вместе? – Ага... Хотя... мы и были вместе, просто тогда я этого не понимала. Но поняла, когда он ушёл к Императору Квинси. Это был его способ оберегать нас. Рангику вспоминает сосредоточенное, будто выточенное из камня лицо Исиды – когда он пришёл в Готей вместе с Яхве. Лицо, в котором не осталось ничего живого. Такое же выражение было и у Гина, когда он сказал ей, что уходит к шинигами. Она не замечает, что застыла посреди комнаты с поднесённой к губам рукой, пока Орихиме осторожно не касается её плеча: – Рангику-сан? – Что? А, да, прости, – моргает она, – что-то я задумалась... Что такое? Орихиме мнётся пару секунд, а потом выпаливает: – Знаете... мне кажется, что когда Ичимару-сан ушёл, он тоже хотел вас защитить! И держался подальше, чтобы не затянуть в эти бесконечные интриги. Он оберегал вас издалека, потому что любил, наверное, больше всего на свете. Ему даже была неважна собственная жизнь, всё, чего он хотел – это чтобы вы прожили свою счастливо. Рангику смотрит на неё долго и словно невидяще. Рана затягивается, превращаясь в шрам. Шрамы зарастают временем. Но люди всё равно будут помнить о них, боясь потерять или обжечься снова. Пока бьётся сердце. – Рангику-сан? Но Рангику не слышит: она перенеслась далеко назад, в их с Ичимару детство, вспоминая, каково это было – жить с ним бок о бок, ждать вечерами с вылазок или коротать вместе поздние осенние вечера. «Он защищал вас». Перед глазами сами собой встают картинки из прошлого: вот Гин делится с ней едой, вот – приносит одежду, защищает от мальчишек... А потом случилось что-то, чего она не помнила, но именно после этого он ушёл в снег. За силой. «Держался подальше, чтобы не затянуть... Не затянуть». Звон стали о сталь, взбешенный Тоуширо и танец на острие клинка, Хайнеко на пути Шинсо и кривая, сломанная её неожиданным появлением улыбка. Расколотая маска, за которой промелькнуло настоящее лицо. Гин никогда не мог драться с ней. За неё и ради неё – всегда, но только не с ней. Господи... Рангику плохо помнит, как прощалась с Орихиме – та понимающе кивала и звала в гости ещё. Рангику помнит только, как бежала обратно к берегу, думая о том, что лишь-бы-он-не-ушёл-на-этот-раз. О том, сколько лет он ждал её так, думать было ещё тяжелее. Хлопок разомкнутого пространства разгоняет вечернюю темноту вспышкой яркого белого света, пока она нервно кружит вдоль набережной. Ей не нужно оборачиваться, чтобы знать, что он рядом, как не нужно видеть, что его брови нахмурены, а губы поджаты. Рангику знает почему: она снова не оправдала его доверие. На мгновение ей хочется ударить себя по щеке и крикнуть: «Сколько можно, как долго это ещё будет продолжаться? Ну же, отругайте меня, заставьте писать объяснительную, только не смотрите так!» – но она знает, что этим ничего не изменишь. Только не сейчас, когда причина известна им обоим. – Ты сегодня долго, – раздаётся сзади. – Зато вы быстро, – отзывается она со слабой улыбкой. Её глаза полны слёз, но она не покажет ему их. Тоуширо не отвечает, молча разглядывая раскинувшийся перед ним город. На фоне стремительно гаснущего неба силуэт Мацумото кажется выточенной из гранита скульптурой – настолько она сейчас напряжена. Спустя несколько тяжёлых, наполненных мрачной тишиной секунд она добавляет: – Я рада, что вы пришли. «Я рада, что вы рядом». Тоуширо всё ещё молчит, и от его прямого взгляда между лопаток у неё каменеет спина. – Идём. Она разворачивается к нему лицом, но видит лишь жёсткую осанку и упрямо поднятый подбородок. Тоуширо вынимает меч, и под лезвием занпакто ткань миров расползается, открывая проход в Общество Душ. Рангику медлит пару секунд, прежде чем двинуться следом. Он уходит, и Рангику как никогда чувствует, что переступила не только границу Миров, но и через что-то внутри себя. Ей больше незачем оглядываться: всё, что ей нужно, ждёт её впереди. Тот, кто. Они уходят не оборачиваясь, уже связанные крепкой невидимой нитью, пока никому не нужное солнце тонет в ленивых водах перерезающей Каракуру реки. Исчезая в светящихся створках Сенкаймона, Рангику даёт себе только одно обещание: она больше не будет жалеть ни о чём. – Ты курила, – говорит он, едва они оказываются в кабинете. – Да. – Сколько раз я говорил тебе... – Капитан, – просто говорит Рангику, и есть в её голосе что-то такое, от чего Тоуширо замолкает. – Спасибо. «Спасибо-спасибо-спасибо, что верите, что ждёте, хотя давно могли бы уже перевести...» – За что? – бурчит он, обходя стол и направляясь мимо неё к окну: даже поздно вечером здесь всё ещё слишком душно. – За то, что вы ещё здесь, со мной. Рука замирает на полпути к створке. Тоуширо чувствует, что сейчас они оба подошли к той самой последней и острой грани, за которой – только всё или ничего. И ему неуютно от этого, он никогда не считал себя утешителем или завоевателем женских сердец и не знает, что говорить в таких случаях, но каким-то шестым чувством понимает, что просто промолчать сейчас будет ещё хуже. – Что ты такое говоришь? Разве я могу иначе? – Вы могли уйти. Вам... необязательно было... – её голос понижается почти до шёпота: – терпеть меня такой. Тоуширо оборачивается – растерянный, шокированный, и... разозлённый. Рангику почти подскакивает на месте, когда его кулак с грохотом впечатывается в матовую деревянную поверхность: – Совсем сдурела?! – вскипает он и тут же осекается, стоит ей обернуться. На её полном решимости лице так много невыплаканного, что все слова разом застревают в горле. – Простите меня. За то, что не оправдываю ожиданий. За то, что постоянно цепляюсь за прошлое. За всё. Простите. – Думай, что говоришь, – просит он, смягчившись. Она опускает голову ниже, теребит пальцами розовый шарфик. Кольцо на цепочке давит на грудь подобно свинцу и душит, выжимая из лёгких весь кислород, так, что ни вдохнуть ни выдохнуть. Под взглядом Тоуширо она сама словно съёживается и истаивает, отчаянно желая провалиться сквозь землю. Но не в этот раз. В этот раз ей нужно быть сильной до конца. Давай же, девочка, я знаю, ты можешь. «Простите, что люблю вас обоих». – Я всегда только и делаю, что подвожу вас... Я ещё никогда не... Если идти вперёд – то сейчас и обоим, понимает Тоуширо. Дёргает плечом, обрывая монолог: – Это не твоя вина. Точнее, не только твоя. Я не осуждаю тебя за то, что ты делаешь, и никогда не осуждал. Рангику поднимает подбородок, встречая его прямой ответный взгляд. Взгляд, в котором больше нет льда. – Правда? Как бы неуютно ему ни было, Тоуширо чувствует, что ступил на твёрдую почву. Ему тоже не мешало бы научиться смотреть правде в глаза. – Тогда и ты прости, я тоже бываю неправ. Лицо Рангику светлеет, и от этого его начинает отпускать. Словно всё то, что сковывало их эти последние месяцы, сейчас растворяется, изгнанное обоюдным признанием. Она слабо улыбается: – Я сделаю всё, что вы захотите. – Для начала давай на «ты», – вдруг говорит он не терпящим возражений тоном. Не приказным, а, скорее, полушутливым. Рангику удивлённо моргает: чтобы капитан – и шутил? – Как скажете... скажешь, – тут же поправляется она, привыкая к новому обращению. – Что-нибудь ещё? – Ты обещала сделать всё, что я хочу, да? – повторяет Тоширо, меряя шагами кабинет. – Ну... да. – А курить тоже бросишь? – вдруг деловито интересуется он, останавливаясь в полуметре от неё. – Это так важно? – И пить заодно, – припечатывает он сверху, кажется, откровенно наслаждаясь проступающей на её лице неуверенной улыбкой. И лишь затем тихо добавляет: – Важно. Для меня. – Вы серьёзно? Тоширо хмыкает, многообещающе кивая на припрятанную под столом заначку: – Мне кажется, я слишком долго мирился с твоими вредными привычками. Так что теперь я намерен это исправить. Всхлипнув в последний раз, она перенимает правила: – Я что-то пропустила? Когда именно? Он пожимает плечами: – Только что. – И что изменилось? Вместо ответа Тоширо подходит к ней вплотную и, обнимая её лицо ладонями и стирая с них солёную влагу, произносит серьёзно: – Ты. – И, после паузы: – Мы. – Капитан!.. – Вот только курить брось. – Капитан! Спасибо!.. Греясь в кольце его рук, Рангику думает, что как же ей всё-таки повезло. Не каждый может найти того, кто будет ждать где и когда угодно, отвесит от души, а потом извинится, да так, что потом ещё сам почувствуешь себя виноватым. И она бесконечно рада, что у неё такой человек есть. На самом деле, её маленький любимый капитан – просто слишком быстро повзрослевший мальчишка, которому тоже нужно тепло. Ничто не меняется за секунду, но Рангику почему-то уверена, что она успеет. Ведь время ещё есть.