Во тьме покоев

Во тьме покоев едва можно было различить хоть что-то на расстоянии вытянутой руки. Последняя свеча давно догорела, а полупрозрачный дымок успел выветриться. Единственным источником света была полная луна. Она озаряла своим бледным свечением силуэты на развороченной кровати. Приставший на локте мужчина сверлил задумчивым взглядом человека, спящего подле него на боку. Огненно-рыжие волосы разметались по подушке, на щедро усыпанных веснушками плечах красовались следы от укусов. Мужчина склонил голову набок, а его тонкие губы растянулись в улыбке. О подобном он не смел и мечтать. * Ещё ребёнком его, чужеземца с далёкого Востока, вывезли из родных краёв кораблём на крупнейший невольничий рынок королевства. Судьбам маленьких рабов не позавидуешь: их ждала изнурительная работа, голодомор, постоянные побои. Никто не считался с их чувствами. Их телами распоряжались как и когда вздумается, а жизни не стоили и ломаного медяка. Некоторым везло больше остальных: их покупали для чёрных работ или в качестве прислуги в богатых домах. Однако беловолосому мальчику с глазами феникса Фортуна прекратила улыбаться, ещё когда его вырвали с далёкой родины и запихнули на тот треклятый корабль: за «красивые глазки» ребёнка выкупил публичный дом. Маленький Лаотай был напуган. Он не знал, что ему делать и как спастись. Картины сменяли друг друга слишком быстро: вот мерзкий трюм корабля, далее — шумное людное место, напоминающее рынок, а после — пыль дороги, неприглядные пейзажи чужбины. Всё такое новое, и всё это отказывалось восприниматься неокрепшим детским умом. Лишь одно было неизменным на протяжении адского пути: грубые, жестокие и корыстные взрослые, пинающие, толкающие и кричащие на ни в чём не повинного ребёнка. И сколько бы Лаотай ни молился чуждым этому краю богам, никто не мог прийти ему на помощь. А после… Шум и вонь городских улиц сменило нечто… иное. Всюду был приглушенный свет, в спёртом воздухе витал запах духов и чего-то, что ребёнок не сумел распознать, однако это определённо ему не нравилось. Тишину из многочисленных комнат нарушали стоны и множество других странных звуков, о происхождении которых лучше было не думать. Мальчика не оставляли в покое ни на минуту: сначала грязного и уставшего ребёнка тщательно вымыли, а затем переодели в неудобные, вычурные одежды. На любой вопрос ему отвечали молчанием, на возгласы — подзатыльниками и оплеухами. Страх, отчаяние, гнев, тоска, истощённость — все эмоции сплелись в один сплошной комок. Далее мальчишку вывели (скорее, вытолкали) в просторное помещение с ярко зажжёнными лампами, из-за чего тот начал щуриться и постоянно тереть глаза. — Что, глазёнки слишком узкие? — прогнусавил чей-то скрипучий голос. Это был хозяин того самого публичного дома, в котором ребёнку не посчастливилось оказаться. Разжиревший в роли действующего Верховного жреца, он смотрел на мальчонку перед собой неотрывно, с интересом. Хоть его слова и сочились ехидством, но во взгляде так и виднелись похабные мыслишки и благодарность судьбе за такой подарочек. — Откуда он? — прозвучал ещё один голос, и мальчик, наконец, понял, что в зале находился кто-то ещё. Он повернул голову в сторону… и поражённо замер. Голос принадлежал молодому мужчине. Высокий, широкоплечий красавец улыбался уголком губ, огненно-рыжие волосы чуть ниже лопаток были собраны в аккуратный хвост, а в глубоких карих глазах словно притаилось лукавство. Он медленным шагом сократил расстояние между собой и ребёнком, присаживаясь перед ним на корточки. — С далёкого Востока, — гордо ответил жрец. — Его привезли работорговцы, а мои люди — выкупили. Уж у них-то, лорд Каррос, глаз на такую диковинку намётан! Вы только гляньте, какая кожа, а какие волосы! А эти восточные глаза!.. Молодой мужчина слушал расшаркивания вполуха, намотав белоснежную прядь «диковинки» на палец и внимательно рассматривая её. Лаотай же не мог отвести взора от человека перед ним. Отливающие золотом огненные волосы, огонь во взгляде, даже украшения на камзоле блестели как расплавленное золото. В голове ребёнка всплыло только одно имя… Цай-Шэнь. Взрослые на родине говорили, что рыжеволосый Цай-Шэнь — бог богатства и процветания. Молитвы ему приносят благополучие и удачу. И теперь этот бог будто явился перед ним в своём истинном обличье. — И как же зовут нашу диковинку? — улыбка лорда Карроса стала ещё шире. — А кто его знает? — жрец беспечно махнул рукой. — То ли Лахэй, то ли Латхай. Он на нашем языке почти не знает, — однако, видимо, опомнившись, он поспешил добавить, чтобы товар не «упал в цене»: — Но это хорошо, зато меньше болтать будет! Мальчишка неотрывно смотрел на лорда перед собой, чувствуя, как в детское сердце впервые за всё время вселяются уверенность и спокойствие. Это были весьма иррациональные чувства: кто знает, быть может, человек перед ним представлял для чужеземца куда большую опасность, чем кто бы то ни было в этом проклятом месте. Однако Лаотай не ощущал страха и не видел угрозы в карих глазах напротив. — Вот оно, значит, как, — протянул Каррос, а после недолгой паузы добавил: — Тогда я буду звать тебя Тай. И, прежде чем ребёнок успел хоть как-то среагировать, мужчина выпрямился. Он потрепал мальчика по голове, путаясь в белёсых прядках, а после, не оборачиваясь, кинул владельцу дома утех: — Я выкупаю его. Окончательно. Вели слугам собрать его пожитки, если таковые имеются. Ошарашенный таким поворотом событий, жрец начал спешно отказываться. — Н-но, лорд Каррос, он стоил нам невероятных денег, — промямлил тот. — Сейчас пацан, м-может, и мал, но в будущем он принёс бы немалый доход! И… — Я заплачу десятикратную сумму. Торг неуместен, — заявление лорда было безапелляционным, а посему жрец вынужден был отступить. Мужчина вновь перевёл взгляд на мальчонку и, подцепив его подбородок пальцами, заставил поднять голову. Он добавил, но уже с улыбкой: — Мне он принесёт намного больше выгоды, чем вам. После, развернувшись, мужчина покинул зал, оставляя всю прочую работу слугам. Тот момент стал поворотным в жизни юного Лаотая. * Рука юноши потянулась к спящему мужчине, касаясь его бедра. Лаотай готов был поклясться, что чувствовал жар чужой кожи даже через тонкое одеяло. Он огладил крепкие бёдра, затем поднялся выше, касаясь талии. Юноша жадно исследовал все изгибы такого манящего тела, пока, наконец, не добрался до шеи. Лаотай аккуратно, чтобы не потревожить сон любовника (по крайней мере до поры до времени), убрал его волосы в сторону, открывая вид на усеянную засосами кожу. Он пододвинулся ближе, настолько, что мог слышать размеренное дыхание мужчины, и этот звук сводил юношу с ума. Лаотай коснулся губами мочки чужого уха и слегка прикусил её, вбирая в рот и посасывая. — М-м-м, — сонно протянул мужчина и нехотя разлепил глаза. Он двинул головой, пытаясь уйти от ласки, и хрипло прошептал, еле шевеля языком: — Ещё темно совсем… Изыди… Я спать хочу. Однако Лаотай отстраняться не спешил. Он провёл носом линию вдоль скулы и прикусил кожу на челюсти. — Эмилиан, — голос, больше похожий на рычание голодного тигра, вызвал толпу мурашек вдоль позвоночника лорда. — Я хочу тебя. С губ старшего сорвался страдальческий вздох, он предпринял последнюю попытку отцепить любовника от себя, дав ему локтем под рёбра, но ничто не было способно ослабить юношескую неутомимость. Лаотай перевернул мужчину на живот и навис сверху. — Твою мать, да чтоб я ещё раз — и с молоденьким любовником… — промычал лорд Каррос, до сих пор ощущая влагу между ног и до одури горячие пальцы, что сжимали, гладили, проникали внутрь… Лаотай улыбнулся уголком губ и поцеловал напряжённую спину, сведённые вместе лопатки, изгиб шеи… а после отбросил мешающее одеяло в сторону. * Юный чужеземец, вопреки всем прогнозам злопыхателей, в поместье лорда не стал мальчиком для утех. Эмилиан Каррос, молодой глава магического ордена, сделал его своим учеником. Своим преемником. Подобное решение вызвало волну негодования как внутри самого ордена, так и за его пределами. Разве могло беспризорное дитя, да ещё и иноземец, наследовать столь почётный титул? — Зачем? — однажды спросил мужчину молчаливый Лаотай, едва освоивший не знакомый ему язык. — Зачем мне ученик? — додумал Эмилиан. Он привык к немногословности мальчишки, а потому безо всяких усилий заполнял «пробелы» в разговоре самостоятельно. — Всё просто: я хочу оставить после себя хоть какой-то след. Дело, что начал основатель этого ордена, продолжаю я. После я возложу венец на твою голову. Прозаично, но всё же, — маг рассмеялся. А мальчишка не понял и половины слов из его монолога, хотя это, возможно, было не столь важно. Он смотрел на своего личного Цай-Шэня, на его задорную улыбку, на блеск в отливающих расплавленным золотом глазах, и готов был слушать его бесконечно. Лишь бы этот бог был рядом с ним… — Почему я? — спросил его об этом ученик в другой день. А глава ордена, проявив в очередной раз чудеса сообразительности, по одному только взгляду понял, о чём идёт речь. И снова эта участливая улыбка, от которой сердце юного Лаотая замирало, а затем пускалось вскачь как сумасшедшее. В такие моменты он осознавал, что никто и никогда в целом мире не понимал его так, как Эмилиан. — Потому что в тебе есть то, о чём простые смертные могут только мечтать, — мужчина сократил между ними расстояние и ткнул пальцем в чужую грудь. — Это Дар… Когда-то мой учитель распознал его во мне, а теперь я — в тебе. Обычным людям не дано даже увидеть его, но он откроет тебе совершенно иную жизнь, — учитель положил руку мальчику на плечо, и Лаотаю на миг показалось, что ещё чуть-чуть, и у него вырастут крылья. — Ты способен на невероятные вещи, о которых сам даже не подозреваешь. Однажды даже меня сможешь превзойти! Только доверься своему чутью и ничего не бойся. Я направлю тебя на верный путь. Ученику казалось, будто Эмилиан каждый раз улыбался по-разному. И что почему-то с каждым разом эта улыбка становилась всё волшебнее и волшебнее. Лаотай успешно игнорировал свою реакцию, туша откуда-то взявшееся пламя в своём сердце, пока однажды смутная догадка не поразила его в самую душу… Он влюбился. * Маг прерывисто дышал, мотая головой из стороны в сторону. Он пытался приподняться, однако дрожащие ноги отказывались держать его. Эмилиану казалось, что руки неугомонного ученика гладят его везде и всюду одновременно, распаляя с каждой секундой. Настойчивые поцелуи и горячее дыхание в шею выветривали из головы последние здравые мысли. Рука Лаотая огладила чужую грудь, едва касаясь чувствительных сосков, заставляя мужчину едва ли не бороться за откровенные прикосновения, но наглый любовник будто специально его игнорировал. — Научил на свою голову, — проскулил лорд Каррос, ощущая, как рука Лаотая огладила сначала подтянутый живот, а затем медленно — невыносимо медленно — спустилась ниже. Как только она коснулась полувозбуждённой плоти, с губ Эмилиана сорвался короткий стон. Учитель зажмурился до разноцветных пятен перед глазами от долгожданного удовольствия. Мужчина задвигал бёдрами, вбиваясь в ладонь ученика, пытаясь получить разрядку самостоятельно, но ему не позволили. Юноша перехватил его за талию и заставил замереть. — Чёрт бы тебя побрал… Ох… Ма-а-а-альчик! — с недовольным стоном маг задёргался, но толку от этого было мало: любовник оказался сильнее, а потому удерживал Эмилиана на одном месте без особого труда. Юноша не мог оторвать взгляда от этой порочной картины: мужчину под ним буквально вело от возбуждения, бесподобный в своём очаровании учитель так жаждал его, Лаотая, прикосновений… Уже от подобных мыслей ученик был на седьмом небе. Казалось, ещё мгновение, и Эмилиан начнёт умолять. Так и случилось: лорд Каррос откинул голову ему на плечо и, схватив за шею, подтянул как можно ближе к себе. От его стона, полного мольбы, у юного любовника пробежали мурашки по коже: — Тай!.. * — Тай! Юноша вздрогнул, как от удара хлыста, и взглянул своему наставнику в глаза. Мужчина стоял в паре-тройке метров от него с мечом в руках, запыхавшийся, с выступившей испариной на лбу. Судя по его взгляду, он заметил беззастенчивые разглядывания со стороны ученика. Ещё бы, как можно не заметить, когда Лаотай так откровенно рассматривал его вырез на рубашке, прилипшей к телу из-за тренировки с оружием; его обтянутый тканью штанов ладный… Парень с силой зажмурился и не позволил мысли развиться дальше, переключая внимание на что-то другое. Тренировка. Он и учитель должны были тренироваться в эту самую секунду, однако вместо этого Эмилиан вёл бой с невидимым противником, а ученик без зазрений совести за этим наблюдал. Лёгкие, непринуждённые движения были исполнены уверенностью. Глава ордена передвигался по тренировочному полю быстро, стремительно, а каждый выпад был выверенным и точным. Это юный Лаотай считал настоящим искусством. «Интересно, он двигается так же грациозно во время… во время…» Ученик прикусил щеку изнутри, пока не почувствовал отрезвляющий металлический привкус. Неподобающие мысли о собственном наставнике начали посещать его голову ещё в возрасте четырнадцати лет. С тех пор практически ни одна ночь Лаотая не могла пройти без сновидений с участием лорда Карроса. И почти каждое утро он просыпался в холодном поту и в грязной постели. В этих снах учитель целовал и обнимал его, шептал на ухо всякие глупости, как влюблённая девчонка… В этих снах Эмилиан сладко выстанывал имя своего подопечного… Это было низко, грязно и слишком развратно. Лаотай ненавидел себя и разрывался на части между мечтами и реальностью, ибо в реальности держать себя в руках становилось всё сложнее. Даже спустя два года, когда уже и подростковая угловатость не мешала рассмотреть в некогда запуганном мальчике видного, возмужалого и экзотически красивого юношу, ученик не мог заставить себя выкинуть из головы образ мага. Эмилиан часто удивлялся, как у такого «симпотяги» (после этого слова юноша всегда судорожно сглатывал) нет ни к кому любовной тяги. Лаотаю в таких случаях хотелось истошно вопить, что его единственная любовная тяга сейчас стоит перед ним и улыбается одной из своих невозможных, непростительно-прекрасных улыбок. — О чём размышляешь? Пока Тай пытался разобраться с внутренней борьбой, Эмилиан подошёл к нему и, склонив голову набок, внимательно рассматривал подопечного. — Я… — наконец, отозвался юноша и озадаченно нахмурился. — Прошу прощения. Просто… задумался. — А-а-а, задумался… — повторил его учитель, почёсывая подбородок. Ученик почувствовал, как сладко потянуло в груди: в глазах лорда Карроса словно заполыхали тысяча костров, а на губах притаилась хитрая ухмылка. — И во скольких позах ты уже успел разложить меня в этом зале? Слова, что дарили раньше только тепло, теперь заставили Лаотая похолодеть. Последние краски отхлынули от и без того бледного лица. Воцарилась тишина. От ужаса и оцепенения Тай не мог даже сглотнуть и боялся смотреть в глаза своему богу. Он всё знает. Юноша так бездарно сдал себя с потрохами, не смог скрыть, позволил учителю узнать его страшнейший секрет. И теперь, он был уверен, Эмилиан прогонит похотливого, богомерзкого ученика взашей… Внутреннему акту самобичевания был положен конец со стороны мага: лорд Каррос надавил носком сапога на пах юноши, срывая с губ второго судорожный выдох. Во взгляде, который подопечный на него направил, читались шок и непонимание. — Ого, да вы только гляньте, — Эмилиан присвистнул. — Всё ещё твёрдый. Заманчиво… Лицезреть непередаваемую гамму чувств на обычно бесстрастном лице Лаотая было воистину прекрасно, как посчитал мужчина. Он решил не отказывать себе в таком удовольствии и продолжил испытывать чужое терпение на прочность: — Интересно, а он больше моего или меньше? Глава ордена надавил посильнее, и Тай промычал, стиснул зубы. Оцепенение частично спало, и тот схватился за ногу учителя. — Ч-что вы делаете? — дрожащий голос выдавал волнение и, пожалуй, кое-что ещё. То, что было хорошо знакомо лорду Карросу. — Воплощаю в жизнь твои смелые фантазии, вот что, — улыбка напротив заставляла юношу плавиться на медленном огне. Так улыбается дьявол, забирая человеческую душу в обмен на желание. Так улыбается прекрасная русалка, обещающая поцелуй, но вместо этого утаскивающая на дно моря. Так улыбается только Эмилиан Каррос, его личная зависимость и болезнь. — Признайся мне, Тай… Нога с паха исчезать не спешила, надавливая то сильнее, то слабее, иногда меняя угол. Ученик мог лишь вцепиться в чужую голень и сдавленно стонать. -… Ты ведь часто ласкал себя, думая обо мне, м? Учитель склонился к юноше, стараясь не прерывать зрительный контакт. — Что я делал в твоих фантазиях? — стопа на чужом пахе остановилась, а затем начала совершать круговые движения. — Исполнял все твои развратные желания? Раздвигал ноги? Стонал как последняя шлюшка, да? И без того раскрасневшийся Лаотай, кажется, стал похож на речного рака, даже дёрнувшись на последних словах. Улыбка на устах мага стала ещё шире. — Стонал, выходит… Ха-ха. — Наставник, молю… Ах! — мужчина не обращал внимания на лепет подопечного и усилил давление, вынуждая того закатить глаза. Удовольствие наравне с болью прошивало Тая до самого позвоночника. Провокационные слова учителя, постоянная стимуляция и, казалось, сюрреалистичность всей ситуации пугали. Но вместе с тем и заводили. Настолько, что юноша готов был вот-вот кончить. — О чём ты думаешь сейчас? Поведай мне, — Эмилиан схватил его за подбородок и приблизился почти вплотную, соприкасаясь с учеником носами. — Хочешь получить разрядку? Отбросивший всякое смущение и здравый ум Лаотай вовсю тёрся о чужую стопу и отрывисто стонал. Слова наставника доходили до него словно через толщу воды. — Да… Пожалуйста… Я так… Хочу… — отрывистые слова разжигали азарт и блеск в карих очах напротив. Чувствуя, что тело под ним начала бить мелкая дрожь, а оргазм был уже не за горами, лорд Каррос схватил юношу за грудки и впился в его губы. От изумления Тай распахнул рот, одновременно подходя к пику. Эмилиан с упоением глотал стон с чужих уст, ощущая, как в его собственных штанах становится тесно… Как только тело под ним обмякло и расслабилось, мужчина отстранился, глядя на плоды своих трудов. Лихорадочный румянец на щеках и шее, спутавшиеся потные волосы, тёмное пятно на штанах между ног… Маг был доволен проделанной работой, однако его тело тоже жаждало разрядки. А это означало, что всё интересное только впереди. — Ай-яй-яй, ты только глянь, — лорд кивнул на пах Лаотая и усмехнулся. — Позорно кончил в штаны, вот досада. Пытающийся отдышаться ученик разлепил глаза и посмотрел на Эмилиана. Удовольствие, вожделение и не до конца удовлетворённый голод — вот, что мог прочесть мужчина во взоре напротив. Всё это до жути интриговало его. — Не хочешь помочь своему наставнику? — маг кивнул на бугорок, выпирающий из собственных штанов. — Отблагодари меня как следует, а я, возможно, даже научу тебя, как не кончать так быстро от незатейливых ласк. Что скажешь? Едва он успел докончить, как Тай вскочил на ноги. Рука юноши неуверенно опустилась на скрытую под тканью плоть и огладила её, вынуждая учителя замереть. — Я весь ваш. До последнего вздоха, — наконец, членораздельно отозвался ученик. Эмилиан лишь рассмеялся в ответ и потянул Лаотая за руку в сторону своей спальни. О подобном он не смел и мечтать… * Покои главы ордена вновь наполнились звуками страсти. Мужчина безудержно стонал, постоянно пытаясь податься назад, чтобы как можно глубже почувствовать Тая в себе, однако тот не позволял. Он стальной хваткой сжимал чужое бедро и вторгался в тело учителя в собственном ритме, постоянно замедляясь. — Наглый… мальчишка! — Эмилиан ощутил, как по его покрытой потом спине пробежала дрожь от напряжения. — Т-ты!.. — его голос сорвался. — Прекрати меня мучить! Ах! Иначе можешь забыть о моей по!.. Ученик резко толкнулся, вышибая из лёгких лорда весь кислород, и тот осёкся на полуслове. Лаотай улыбнулся уголком губ и склонился ниже, переплетая пальцы Карроса со своими. Он покрывал быстрыми поцелуями чужую шею, плечи и загривок, становясь всё более неудержимым, всё более безжалостным. Эмилиан горел в этом адском пламени, способный лишь принимать всё то, что давал ему ученик. Он коснулся пульсирующего органа и стал быстро водить по нему рукой, чувствуя, что желанная разрядка совсем близко. Внезапно юноша перевернул его на спину и навис сверху. Длинные белоснежные пряди щекотали мужчине грудь, а глаза феникса следили за ним неотрывно, с нескрываемым наслаждением. Магу даже на мгновение показалось, будто в них вспыхнуло золотое свечение… Эмилиан мотнул головой, решив, что лихорадочное возбуждение уже совсем свело его с ума… и продолжил ритмично вбиваться в свой кулак. — Наблюдать за тем, как вы трогаете себя, очень приятно, — губы Тая тронула ухмылка, и тот толкнулся ещё резче, заставляя учителя прогнуться в спине. — Будет ещё приятнее… если ты поможешь мне. Мужчина сглотнул и закинул свободную руку Лаотаю за спину, притягивая того ближе. Их с юношей губы едва соприкоснулись; капризный любовник под ним лукаво улыбнулся, чуть касаясь их языком. Жаркий шёпот, прерываемый стонами, доводил ученика до экстаза: — Смелее, Тай… Приласкай учителя… Мне будет так хорошо!.. Ох! — лорд Каррос скрестил ноги у Тая на талии и прижался к нему всем телом, откидывая голову назад. Юноша не преминул этим воспользоваться: вонзил неожиданно острые клыки в чужую шею, срывая с губ старшего высокий вскрик. Горячая, влажная теснота обожаемого тела, соблазнительно стонущий учитель — Лаотаю казалось, что ещё немного, и он совершенно точно свихнётся. — Да-а-а, вот так! — облегчённо простонал Эмилиан, стоило большой, шершавой ладони ученика коснуться его изнывающего члена. Юноша задвигался размашисто, подстраиваясь под ритм руки и выбивая из груди мага уже не стоны, но крики. Мужчина жаждал этого сейчас больше всего на свете… Ему казалось, что он не сможет спастись и что эта бушующая лавина по имени Лаотай снесёт его, погребёт. Он задохнётся в этой любви. Жадный до ласк ученик снова завладел его ртом, целуя горячо, напористо. С отчаянной нуждой. Эмилиан с готовностью ответил на поцелуй, выстанывая имя любовника и чувствуя приближающуюся разрядку. В этот самый момент лорд Каррос решил, что любовь Лаотая — не самое страшное, что могло с ним приключиться. В конце концов, он сам взрастил в нём это чувство. И пока абсолютно не чувствовал за это вины… Оргазм настиг их обоих почти одновременно. На пике наслаждения ученик выкрикнул имя возлюбленного, глядя расфокусированным взглядом на искажённое от удовольствия лицо. Он улёгся сверху, переводя дыхание и слыша стук сердца. Нет, двух сердец. Своего и Эмилиана. Они бились почти в унисон. Пришедший в себя мужчина спихнул Тая и, кое-как развернувшись на бок, пододвинулся поближе, утыкаясь носом в крепкую грудь ученика. — Ещё раз побеспокоишь меня до рассвета, — сбивчиво начал глава ордена, — и я отправлю тебя спать в стойло к лошадям. Понял? — Да, наставник, — Лаотай прижал разморённого мага к себе и уткнулся ему в макушку, накрывая себя и его одеялом. После недолгой возни все звуки в спальне снова затихли. Эмилиан погрузился в глубокий сон. Однако ученик продолжал бодрствовать. Глаза со зрачками, в мгновение ока ставшими вертикальными, внимательно смотрели на спавшего лорда Карроса. Пальцы с острыми, как бритва, когтями аккуратно подцепили огненно-рыжую прядь волос и поднесли к лицу. Лаотай с наслаждением вдохнул её запах, а после трепетно поцеловал, как свою личную святыню. Губы юноши растянулись в улыбке, демонстрируя длинные клыки и раздвоенный язык. Во тьме покоев не было видно ничего, кроме сияющих желтоватым пламенем очей. Древний змей пробудился, и он всегда будет охранять своё сокровище от посягательств. Любовь дракона — это действительно не самое страшое. Страшнее только его одержимость.