* * *
В злосчастный апрельский день, когда Коннору сравнялось тридцать годков, на пороге поместья Дэвенпорт нарисовалась активно молодящаяся пятидесятилетняя «девушка». — Коннор, — радостно улыбаясь ртом, где наличествовал практически полный набор зубов, произнесла мисс Картер, которая в ее-то годы, учитывая реалии того времени, разумеется, уже лет тридцать как должна быть миссис. — С днем рождения! — Спасибо вам, Добби, — склонил голову Коннор, подозрительно поглядывая исподлобья на незваную гостью и в уме прикидывая, откуда она вообще узнала дорогу до Дэвенпорта. — Можно я присяду? — чуть прихрамывая и держа руку на пояснице, поинтересовалась немолодая особа. Коннор, слушая рассказ о том, как тяжко ей пришлось в пути, проводил ее в дом. — Я так устала в дороге. Сложновато, знаешь ли, преодолевать такие расстояния, да еще и верхом! Но я так хотела поздравить тебя с юбилеем! С этими словами Добби протянула Коннору руку явно для поцелуя, но тот, еще раз поблагодарив поздравительницу, отрывисто, по-мужски, пожал появившуюся у него почти перед носом ладонь, тыльная сторона которой уже была покрыта мелкими пигментными пятнышками, в народе именуемыми «гречневой крупой». Добби не то чтобы стушевалась, но недовольный взгляд в сторону Коннора бросила, причем далеко не один. Сейчас это назвали бы пулеметной очередью, в те же времена больше подошло бы сравнение с градом стрел, пущенных лучниками с крепостной стены, защищающими город от нашествия. Кряхтя, Добби взяла стул и со вздохом облегчения опустилась на него, вытянув ноги и прикрыв глаза. Коннор, выждав для порядка пару минут и услышав легкое, постепенно набирающее силу и громкость похрапывание, понял, что Добби свалил сон, видимо вызванный чрезмерными в ее возрасте нагрузками. Решив, что лучше дать уже порядком изношенному организму самого старшего (по годам — не по званию) члена Братства отдых, Коннор, переложив немолодую даму на диван и укрыв ее пледом, удалился из кабинета, в котором, собственно, и происходил процесс поздравления именинника. Проснулась Добби уже после того, как гости, то бишь жители поместья, покинули гостеприимный особняк. Последними, радостно смеясь, ушли Норрис с Мириам. Вероятно, именно этим жизнеутверждающим поведением и прервали ее крепкий старческий сон. Опрометчиво потянувшись и схватившись за вновь разболевшуюся поясницу, Добби выковыляла в коридор, где Коннор как раз запирал дверь в дом. — Вы уже уезжаете? — с плохо скрываемой радостью поинтересовался он. — Ну что ты! — игриво махнула ручкой престарелая кокетка и приблизилась к нему на опасно близкое расстояние. — Кстати, Коннор, тебе уже тридцать исполнилось. Тебе не кажется, что самое время подумать о семье? — Возможно, — осторожно кивнул Коннор. — Тем более, что сейчас стало поспокойнее. — Вот именно об этом я и говорю, — захлопала ресницами Добби, по-хозяйски размещая ладонь на его груди. — Помнишь, ты обещал, что я первая в очереди? — Я всегда выполняю свои обещания, — обреченно вздохнул Коннор и именно в тот момент впервые проклял злополучный день, когда решил переговорить с Добби Картер в таверне. Вот тебе и разговор со старшим поколением о добром и вечном, вот тебе и обмен опытом. Хотел одного, а на выходе получил совсем другое, и ничего уж тут не попишешь: мужик сказал — мужик сделал.* * *
Семейная жизнь не нравилась Коннору от слова совсем. Вовсе не так он себе ее представлял. По крайней мере, не в ближайшие лет двадцать. Во время спешно сыгранной свадьбы все жители поместья практически в открытую перешептывались, делясь друг с другом предположениями о том, каким образом несчастный жених оказался в таком незавидном положении. А то, что молодожен совершенно не чувствует себя счастливым видно было по выражению его лица, больше напоминавшего мордочку мопса: такие же печальные глаза, в которых читается мольба о спасении или хотя бы быстром избавлении от мучений. Столько разочарований, как в первую брачную ночь, Коннор не испытывал никогда. Как выяснилось, несмотря на достаточно молодое лицо, аппетитной и упругой грудь новоявленной миссис Кенуэй выглядела исключительно благодаря корсету — на деле же оказалась больше похожа на полупустые мешочки с мукой, а на ощупь — мягкой, как член Коннора, когда тот увидел, что именно поставляется в комплекте с «молодой» супругой. Собственно, если шанс на консумирование брака согласно всем законам и был, он исчез, едва разочарованным, несчастным очам свежеиспеченного мужа предстала не менее дряблая и отвисшая задняя часть новобрачной. В течение месяца жизни в браке Коннор выяснил, что его жена обладает целым букетом не самых приятных особенностей. Активно развивающийся ревматизм, в связи с которым Коннору приходилось массировать поясницу Добби, застывшей в позе буквы «Z» и не могущей разогнуться. Самым частым гостем в особняке стал доктор Уайт, в то время как те же Пруденс и Мириам, уже успевшие обзавестись сыном и дочерью соответственно, вообще перестали заглядывать в дом к хозяину поместья, дабы избежать завистливых взглядов его супруги. Проблески старческого маразма с отголосками склероза тоже не очень-то радовали. Не прибавлял счастья и старческий же храп, которым Добби умудрялась не давать Коннору заснуть даже несмотря на то, что ночевала она в бывшей спальне Ахиллеса в силу испытываемых трудностей с подъемом по лестнице на второй этаж. Коннор только диву давался, как стремительно подступает к людям старость, и как много проблем для окружающих идет с ней в комплекте. Казалось, даже с тем же Ахиллесом было не так сложно — оно и понятно, последний ведь не предпринимал попыток уложить его в постель с целью удовлетворить возросшие на склоне лет сексуальные потребности. Коннор осознал окончательную бессмысленность сего брака в тот момент, когда понял, что Добби, собственно, уже не может подарить ему наследника — климакс есть суровая реалия жизненного пути каждой женщины, достигнувшей порога старости, когда особь женского пола даже при очень большом желании детей иметь не может. В итоге, за неимением лучшего выхода избежать неприятного ему образа жизни, Коннор, переговорив с Фолкнером и заявив супруге, что в срочном порядке вызван в Европу как наставник Братства ассасинов в колониях, отбыл на «Аквиле». Вернулся обратно в Дэвенпорт он лишь тогда, когда пришло письмо от Добби, в котором она признавалась ему, что, увы и ах, нашла себе нового мужчину, «способного соответствовать потребностям молодой женщины» и посему требует развода. На радостях в тот день Коннор, старательно имитируя безутешное горе, напился второй раз в жизни.