Думаешь, небо устало держаться?
Или кажется, что нам не оставили шанса? ©
aikko — почему я тебя не ревную
— Почему? Потускневшая зелень в глазах Нико больше не казалась родной и до боли в груди знакомой, совсем нет. Когда это произошло? Там больше не было света, на который, точно мотыльки, летели преданные поклонники, летел и сам Йоэль. Там все выжжено болью, что сквозила в тихом, еле звучном теперь голосе парня. — Почему что? Отвечать совсем не хотелось. Единственное, чего ему, Хокка, хотелось, так чтобы светло-серый паркет или ламинат — блять, да он никогда не понимал разницу между ними, — поплыл воронкой и засосал ко всем чертям. Найти в себе силы растоптать любовь оказалось проще, чем собрать их же, чтобы поставить точку. — Почему тебе похуй? Как давно? — Ты и сам знаешь. — Я хочу услышать это от тебя, — нарочито спокойный минутой ранее Моиланен встряхнул его за плечи, словно так сможет достучаться, — от тебя, придурок. Почему ты меня даже не ревнуешь? Вчера в баре тебе было поебать, где я и с кем. — Солнце, — выжал из себя блондин последнее, что еще мог, мысленно оглядываясь назад, где истощенный летом Нико умолял хоть о капле нежности, — я просто люблю другую. — Любишь, — эхом пронеслось, отражаясь от белых оштукатуренных неделей ранее стен. — другую. Ее? Она-то, стало быть, не ебет мозги, зато позволяет ебать себя. После концертов, в машине или заблеванном туалете все того же бара — везде, где Моиланен не соглашался. Никаких чувств, только бизнес. Нико и не сомневался никогда, что у них с Йоэлем будущего — ноль. Разные города, блять, разные знаки зодиака, взгляды на жизнь, даже любовь разная. Была. У него — сильная и всепрощающая, у блондина — любовь ли? Так, забавы ради. Никогда не сомневался, но верил. — Давно? — Все это время, наверное, — взъерошив и без того вечно лохматые космы, прошептал Хокка. — я пытался ее забыть, блять, ты же знаешь. Устало выдохнув, Нико приземлился на край незаправленной постели. В груди теплился сгусток нефти, что мешал дышать. В уголках глаз собирались скупые слезы. В голове — «это конец». Они с Хокка закончились полугодом ранее, по его собственным ощущениям. Где-то после первого «люблю». Хотя, по факту, еще на третьем месяце этих больных до скрежета в зубах отношений. Отношений, где их всегда было трое: Нико, Йоэль и призрак прошлого между ними. «Это конец». Так просто? — Спасибо, — только и произнес Моиланен, стискивая кулаки так сильно, что останутся следы. — за все, что было. И за то, что показал, как любить не надо. — Нико, все это — то, что было с нами, — было правдой. Мне правда было хорошо с тобой. Если захочешь, останемся друзьями. — Да, думаю, так будет лучше для нас и для группы. Почти каждое слово — наглая ложь. Так будет не лучше, но проще. Кажется, словно и не потерял никого — все еще можно написать, поржать с выходок Йоонаса или обсудить что-то вместе. Просто больше можно не сбивать костяшки пальцев в кровь о стены от злости и обиды. Да и терять нечего. — Прости, что не оправдал твоих ожиданий, — тот присел рядом, опуская влажную ладонь на оголенное безрукавкой плечо Нико. Тело парня ударило током, словно это вовсе не его, блондина, рука, а липкая ладошка кого-то из далекого прошлого, с кем было хорошо, а теперь хочется сжечь. — Не оправдал ожиданий? Ты еще извинись, блять, что так и не сгонял со мной в Диснейленд! — вспыхнул, приходя в себя, Моиланен. — Ты врал мне, Йоэль. Полгода врал, смотря на то, как отчаянно я бьюсь за нас. Врал, сука, глядя мне в глаза, когда из них текли слезы. Врал, когда мои руки снова были все в крови. У тебя, блять, эмоциональный диапазон, как у туалетного ершика, а сил, как у трехлетки. Все только жалуешься, как тебя все достали, как у тебя нет времени, одно, другое, третье. Не выдержав, Нико вскочил, похожий на дикого зверя, которого долго морили голодом. Ведь он с прошлого года мечтал высказать все, что думает, а теперь вроде как можно. Хуже не станет. — Знаешь, ты заслужил все дерьмо, что происходит. И пока ты сам, — ткнул пальцем в грудь блондина, — не начнешь что-то менять, мир вокруг тебя так и продолжит пылать, а все остальные уйдут далеко вперед. — Нико… — Оставь меня в покое, Йоэль. Увидимся на репетиции в январе. И они увиделись, но это было и наполовину не так больно, как обоим казалось. Нико оплакивал свою любовь два дня. Два дня и ни часом более — достаточно для того, чтобы тошнотворная, липкая пустота исчезла, слезы высохли, а раны начали заживать. После Моиланен поспешил вернуться в Оулу, провести время с семьей и забыть обо всем, что происходило в Хельсинки. Он вернется туда всего пару раз, не считая репетиций, чтобы забрать остатки вещей и понять, что не хочет возвращаться в столицу. Пройдут годы, прежде чем группа станет известной во всем мире, Нико нарушит клятву и переберется поближе к остальным парням, а они с Хокка будут отводить глаза, отвечая на вопросы о песнях, родившихся в тот злополучный год, и о своей крепкой дружбе. Йоэль был худшей из его идей, самой любимой, но отнюдь не жизненно необходимой, как показало время. Спустя время Нико вспоминал о них с теплой грустью и доброй ностальгией, искренне благодаря друга за все, но радуясь, что они остались в прошлом. — Почему я тебя не ревную? — Потому что разлюбил.